Культ свободы: этика и общество будущего

Что это? По сути, это особый суд, или скажем грознее трибунал, обладающий полномочиями созывать активных граждан в случае опасности. Какой? Отказ охранного агенства от самоликвидации. Совет выслушивает жалобы, проверяет соответствие работы правилам и в случае необходимости помогает исправить отклонения. Если дело зашло слишком далеко, агенство может быть ликвидировано. И вот если ликвидировать мирно не получается, возникает опасность. Также в случае опасности Совет может привлекать соседние Советы, которые без сомнения заинтересованы помогать друг другу.

Впрочем, "соседние" – громко сказано, поскольку как и всякий суд, Совет нетерриториален, т.е. не ограничен земельным округом. Но разве законы и правила не территориальны? Законы должны увязываться со всеми прочими судами, оперирующими в нашем обществе, и если выяснится их ошибочность, они могут быть пересмотрены. Если же подобное прецедентное право граждан не устраивает, они могут дополнить общество отдельным законодательным органом – тем же собранием, например. И в идеале конечно, все правовые нормы будут согласованны и взаимоприменимы – юрисдикция у нас одна на все общество.

Совет безопасности – это не власть, не государство и даже не "ночной сторож". Во-1-х, он никого не сторожит и вообще не занимается кипучей деятельностью – лишь надзором, рассмотрением жалоб и споров. Во-2-х, у него нет исключительной законодательной функции – все нормотворчество согласовано с прочими судами. В-3-х, он кормится не налогообложением, а платой за услуги и штрафами. В-4-х, имея конкретные задачи, он не занимается производством "публичных благ" и сбором средств. В-5-х, его "вооруженных сил" – приставов – даже в сговоре с соседями, не хватит для "захвата" территории. В-6-х, в силу узкой специализации, подкуп Совета ничего никому не даст для установления диктатуры. У него нет ни СМИ, ни складов оружия, ни эмиссионного центра. Этот Совет, между нами, даром никому не нужен. Зато глупые заговорщики окажутся изгнаны из общества, потому что общество гораздо больше их всех. Примерно как и сейчас, армия любого государства способна захватить власть, но она и не мечтает об этом. В развитом обществе такие слишком многим рискуют – они, например, не смогут организовать экономическую жизнь, если все откажутся сотрудничать с новой властью. Ну и в последних и главных, Совет никого не принуждает. Люди сами туда пойдут, добровольно. И чем сильнее будет недовольство, тем больше желание. Что и означает искомый баланс.

Совет безопасности венчает нашу замечательную систему разрешения конфликтов. Система гарантирует нам безопасность. Она следит не только за нарушениями существующих норм, но и любыми потенциальными проблемами. Под ее неусыпным оком находятся как агентства, так и простые граждане, ибо никаких различий по отношению к закону между ними нет и быть не может. Члены агентств – такие же граждане, а всякий гражданин может выступать в качестве агентства. Если же в процессе разрешения конфликтов выяснилось, что никаких норм нарушено не было, значит назрела новая норма, которая может потребовать собрания граждан и консенсуса. Но и без собрания нам неплохо, поскольку любая принятая норма может быть оспорена в том же суде.

Описанная конструкция характерна тем, что в ней нет навязанной безопасности для всех и одновременно нет безбилетников – тех, кто ей пользуется, но платить не хочет. У каждого безбилетника есть отличный способ избежать платы – никогда не доводить дело до конфликтов!

6 Правосудие

Как видно из описанного, суд – ключевая структура нашей системы, следящая за соответствием норм жизни, а жизни – нормам. Рассмотрим свободное правосудие поближе, разложим и, так сказать, рассортируем. За точность тут я не ручаюсь, ибо мысли эти мне внушили мои бывшие работодатели уже потом. А поскольку вне массажа я к мыслям оказался невосприимчив, привожу их в порядке забывания.

– Поиск истины

Знания о фактах в суде добывают путем опроса свидетелей и сопоставления улик, а знания о справедливых нормах – опрашивая мнения и сравнивая факты. Знания о фактах к делу не относятся – процесс их получения достаточно хорошо изучен. Со справедливостью все гораздо хуже. Если для фактов важно, чтобы люди воздействовали на окружающую материю, то для справедливости – чтобы люди воздействовали друг на друга, чтобы их интересы пересекались. Тут-то и возникает вопрос – как узнать причину конфликта и придумать новую, справедливую норму? Очевидно, ни убеждения, подтвержденные или порожденные местом в системе, ни моральное насилие идей или традиций тут не помогут. Не поможет и социальная наука, отрабатывающая заказы тех, кто использует насилие в своей практической деятельности.

Возможный вариант помощи – собрание граждан, но собравшиеся не обязательно прочувствуют конфликт так, как его прочувствовали стороны в суде! Именно анализ конкретных конфликтов ведет суд туда, где не ступала нога ученого, идеолога или слуги народа – в область полной беспристрастности, требуемой одновременно двумя заказчиками, заинтересованными в противоположных результатах анализа. Они оба представляют свои версии видения социальной реальности, свои обоснования и моральные оправдания. И все это – поддержанное мнениями людей, знакомых с ситуацией. Задача анализа – прийти к обьективному решению, и реальная беспристрастность, а не декларируемая "научная" обьективность – единственно возможный механизм для этого.

Но означает ли это, что доводы сторон имеют равный вес? Что перед судом все равны?Отнюдь. У того, кто наносит обществу вред в суде меньше прав, чем у того, кто приносит пользу. Например, равны ли люди, если один не нарушал закон ни разу, а второй – многократно? Если один честно трудится, добивается успехов и содержит семью, а второй получил наследство, болтается по тусовкам и ни хрена не делает? Суд должен учитывать все, ибо истина находится там, где люди стремятся к ней – т.е. к свободе. Если кто-то стремится в противоположную сторону – какой вес может иметь его мнение? Таково мое мнение.

– Суд как договор

Поэтому суд – наилучший механизм по выработке справедливых норм, свободных и от творческой деятельности платного пропагандиста, и от зажигательной проповеди идейного моралиста, и от художественного наскока недовольного владельца СМИ. Ибо все это – то, что мы имеем сейчас вместо суда и вместо норм. Почему? Не почему имеем, а почему суд? Потому что он – идеальный неторговый договор. Тут и четкая процедура, и аккуратная информация, и твердые этические нормы, и честная состязательность, и поиск компромисса, а главное – абсолютная необходимость и искреннее стремление понять, докопаться до ответа. Правильная судебная процедура – формализованная версия того доисторического разговора, который возник из насилия и породил разум. А также форма и содержание ФП, ибо оная процедура – накопленные исторически лучшие правила – есть не что иное как непрерывное Учредительное Собрание шаг за шагом реализующее названный Высокий Принцип.

Конечно, этичные люди могут обойтись и без формальностей. Но если этики, которая требует поистине невыносимых жертв, не оказалось в достаточном количестве, поможет суд. И при этом суд – все равно договор двоих! Договор между сторонами первичен уже в том, что обе стороны согласны на общую юрисдикцию, процедуру и судью. И в частности, заранее согласны с результатом. Они просто приглашают в помощники третью сторону, которая выступает от имени общества. Однако и решение суда, и просто договор двоих людей имеют одинаковую моральную силу. Суд выполняет две вспомогательные функции: во-1-х, опираясь на жизненный опыт и массив предыдущих норм подталкивает стороны в направлении обьективности и тем помогает им достичь идеально правильно сбалансированного консенсуса и, во-2-х, обеспечивает гласность. Последнее не только включает незаметное присутствие всех любопытствующих, но и всеобщую осведомленность о приговоре, новых идеях, подходах, нормах и правилах открытых во время и в результате процесса.

Суд – механизм реализации договора о ненасилии именно так, как это предполагается обьективной этикой – независимо и нейтрально, переступая через эгоизм и альтруизм. Формальность процедуры не относится к поиску решения. Оно не имеет ничего общего с нормами, которые приходят в голову власти, взваливающей на себя тяжесть моральных решений за своих подданных. В поисках справедливости суд руководствуется не формой, буквой или идеологией, а совестью и прочими интуитивно-духовными и рационально-логическими моральными механизмами разума. И это возвышает роль судьи, который становится мало похож на буквоедскую крысу.

Судья олицетворяет одновременно Высший Закон и Полное Равенство. Доступность суда каждому гарантирует доставку всех проблем до заинтересованных ушей, а его моральный авторитет – доставку решений обратно в окружающую действительность. Так мы получаем универсальные этические нормы и право, неуклонно аккумулирующее коллективную этическую мудрость. И все это счастье – только благодаря нашему суду – квинтэссенции ума, чести и совести будущих эпох.

– Общее благо

Но как может поиск справедливости обойтись без идеологии? Так! Скрупулезный анализ форм насилия и скучное выявление нарушений баланса свобод, достигаемое в рамках долгих судебных разбирательств, приблизят нас к общему благу гораздо быстрее идеологов, озабоченных народным счастьем. Суд не падет жертвой химер социальной справедливости, как мой приятель Макс. Ибо суд отвечает не перед идеологами, а перед заинтересованными сторонами.

Суд в обществе без власти не заменяет власть – он не выписывает готовых рецептов, не выдумывает социальных структур и институтов, не организует публичные блага. Он оставляет людям свободу все это делать самим, лишь указывая направление, очерчивая примерные рамки. Например, в будущем это могут быть пристойные размеры капитала, справедливая доля рынка, приличный размер компании, этичные цены в ситуациях катастроф, допустимая назойливость рекламы и маркетинговых кампаний, приемлемые гонорары знаменитостей, соответствие девиза его содержанию, а бренда – его качеству. Точные цифры не важны – важен ориентир. Да, закон у нас не похож на нынешний. Ну так не похож и сам суд!

Целью нашего суда является этическая истина, материализуемая в работоспособных нормах, и ничто другое – ни сотрудничество, ни эффективность, ни порядок. Суд рассматривает единичные случаи несправедливости в отличие от пресса власти, давящего всех скопом во имя большой, "социальной" справедливости. Воодушевление великой целью обычно приводит лишь к новому насилию. Но единичные случаи указывают путь всем! И потому суд позволяет выпустить пар до того, как он разорвет котел. Суд – это движение к абстрактному общему благу, каждый шаг которого и каждое решение приносит кусочек новой свободы.

– Независимость и репутация

Справедливый суд – та, все еще никак не поддающаяся реализации часть социального договора, без которой все остальные фантазии еще долго будут кочевать по просторам философии никак не отражаясь на реальной жизни. В частности, суд невозможен без реальной способности противостоять насилию и потому уровень независимости суда – лишь отражение уровня этики общества. Свобода суда от любых форм влияния, особенно таких неявных, как моральное и информационное, возможна до тех пор, пока судьи действительно беспристрастны и обьективны. И конечно опираются на обьективную этику. Но где взять таких судей? Как добраться до такого суда?

Основополагающий принцип его решений – согласие, добровольность и абсолютное отсутствие насилия. Поэтому в идеальном случае, судьей может быть каждый, поскольку каждый является участником договора. В реальности, конечно, предпочтительно иметь судьями наиболее уважаемых членов общества, озабоченных своей моральной репутацией больше всего на свете. Поскольку репутация – вещь зыбкая, количество судей не может быть ограничено, а вот срок их практики – вполне. Выборы судей лучше проводить, как и всякие выборы, жребием, чтоб устранить любые сомнения в случайности их итога. Назначенные судьи отчитывается перед назначателем, выбранные угождают выборщикам, но случайно выбранный судья верен математике и озабочен прежде всего репутацией. Ему предстоит доказать, что случай не был слеп.

А что такое репутация? Это не доверие или моральный авторитет, а вера в проницательность и мудрость. В этичном обществе не стоит вопрос доверия. Однако даже там люди будут отличаться качеством мозгов. Сомнительное решение рушит репутацию суда, а репутация – его единственная ценность и возможная гарантия справедливости. Ни выборы, ни назначения, ни присяжные не решат проблему так, как ее решит свобода выбора – граждане выбирают себе только те суды, которые считают справедливыми. Но поскольку от ошибки не застрахован даже самый мудрый, любая норма и, соответственно, решение суда может быть обжаловано в любом другом суде. Сколько раз можно обжаловать? Да сколько угодно. Понятно, что если человек сутяга, вряд ли ему стоит полагаться на мудрость следующего судьи. Даже свобода не обходится без консенсуса.

Суд должен быть независим от всего, включая население. И хотя последнее – крайне проблематично, сочетание свободы каждого в выборе судьи, его опоры на собственную совесть и обьективную этику позволяет надеяться на возможность существования идеального правосудия. Но, конечно, надежда – надеждой, нет и не может быть никаких гарантий обьективности решений, найденных судом. Самые мудрые, опытные и беспристрастные судьи не свободны от социальной реальности, личного впечатления и собственных новаторских идей. Самый независимый суд может подвергнуться информационной атаке, моральному давлению и массовому психозу. Самая логичная истина может показаться искренним заблуждением под влиянием эмоционального поощрения, родственных чувств и авторитетного мнения. Что ж, люди всегда заслуживают той свободы, которую заслуживают.

– Оплата

Суд – это вполне практическое благо, раз уж совершенным людям он не нужен. Оплата его услуг происходит путем торгового договора. Так же как, кстати, и услуг законодателей – сами по себе законодатели ищут консенсус, но договаривающиеся стороны не они, а те, кто инициировал этот процесс.

Но возможно ли вообще коммерческое правосудие? Если правосудие дорого, оно станет нам не по карману. Если дешево, богатые скупят его. Такие возможности есть пока есть бедные и богатые. А бедные и богатые есть, пока людям деньги важнее свободы. В свободном обществе несправедливое решение приведет к потере репутации не только суда, но и богача. С ним никто не захочет иметь дело, а этичный рынок лишит его денег, ибо деньги вторичны по отношению к этике! Конкуренция суду тоже не помеха. Цель суда – не деньги, а истина! А потому стоимость судебного процесса у нас будет оптимальна. Например, отменять смертную казнь только потому, что нет денег докопаться до истины, и следовательно, может пострадать невинный – маразм, в результате которого серийные убийцы вполне комфортно доживают свой век за счет родственников своих жертв. Но также неэффективно и казнить по первому подозрению, экономя каждую копейку! Там, где рулит этика, а не нажива, такого быть просто не может. И такое быть может! Может быть справедливый суд!

7 Внешняя угроза

Погрузившись с головой в идеальное правосудие, я чуть не забыл об одной важной проблеме, свойственной нашему миру. Точнее, нашему миру, если он будет сосуществовать с нынешними варварами – оборона от желающих присоединиться. Очевидно, без сил ядерного сдерживания нам не обойтись. Почему ядерного? Наши силы должны быть ориентированы на нанесение максимального урона противнику. Ни о каком "пропорциональном" применении силы речи не идет. Недоговороспособный, морально-безнадежный агрессор должен быть так наказан, чтобы больше никогда не смог угрожать и заведомо превосходящий ответ – лучшая гарантия. Проблема с обороной в том, что это – коллективная потребность. Конечно лучше, если ее оплатит противник, но тут мы сталкиваемся с иным механизмом, нежели охрана порядка. Хорошая оборона основана на запугивании – а значит, чем лучше оборона, тем меньше шансов получить за нее плату. Придется полагаться на этику. Тут уже появятся безбилетники, не имеющие о ней понятия и намеренные свалить от нас как только запахнет жареным. Утешает одно – свобода настолько заманчива, что окружающие государства долго не протянут и их население дружно примкнет к нам. Или другое – они попытаются нас захватить, чтобы мы не совращали ихних подданных, но, конечно, будут разгромлены нашими доблестными боеголовками и возместят нам ущерб по полной. Утешает и третье – что в обществе без принуждения живут другие люди. Так что безбилетникам в любом случае радоваться недолго.

Однако, если отставить в сторону все это шапкозакидательство и рассмотреть проблему серьезно, то станет ясно – в случае обороны от внешнего агрессора мы сталкиваемся с ситуацией, когда одной добровольности недостаточно. В конце концов, на кону вопрос выживания, а значит в дело должна вступать героическая мораль.

Что ж, никогда не лишне подтвердить – свобода возможно только в "свободном" мире, т.е. свободном от катастроф. Внешняя угроза – это очевидная атака детерминизма. Причем она ничем, с точки зрения способов отражения, не отличается от любой другой катастрофы – необходим героический призыв, напряжение всех коллективных сил и соответствующая организация общества. Временное ограничение свободы прекрасно подходит в случае "мелких" катастроф – засух, наводнений, эпидемий. Однако в случае войны дело принимает гораздо более серьезный оборот. Проблема в том, что война запускает древние общественные механизмы – иерархические структуры, которые, как и всякий детерминизм, не захотят сдаваться. Люди быстро привыкают – одни командовать, другие подчиняться. Особенно, если война продолжается долго. Несколько лет еще не проблема. А если десятки? Если выросли поколения, не знающие свободы? Война безопасна только если она короткая и победоносная. Иначе она убивает свободу не хуже противника.

А может, свободная армия должна быть чуточку иной? Например, безусловное подчинение… Нужно ли оно? Нет! Каждый солдат должен остаться морально свободным – ибо ответственность несет он, а не командир. Так, если приказ командира кажется ему неэтичным, он должен не только отказаться его выполнить, но и потребовать срочного разбирательства. И тогда вместо боеспособной армии мы получим дискуссионный клуб. А разве это плохо?!

Борьба за свободу среди варваров требует соответствующих средств. И это неизбежно приводит к тому, что свободное общество опускается на уровень варваров. Причем эта закономерность видна даже на примере нынешних относительных уровней свободы. Если мы посмотрим на борьбу с "терроризмом", то увидим, что борцы сами стали похожи на террористов – секретные суды, тюремные пытки, тотальный контроль. Дурной пример, как известно, заразителен. Впрочем, кто из них террористы на самом деле – большой вопрос. Так что сосредоточимся на выживании свободного общества. Один из выводов из сказанного в том, что и сами сдерживающие силы, и соответствующие структуры должны быть сразу готовы к употреблению в случае необходимости. Согласитесь, если мы не готовы к агрессии, победа может занять критически много времени. Но как же мы можем иметь одновременно две взаимоисключающие общественные структуры, не считая горы оружия?! Отсюда вытекает следующий вопрос – а может ли вообще свободное общество сосуществовать рядом с варварами? И следующий – как оно тогда вообще возникнет и утвердится, если кругом варвары?! Похоже, нам нужен метод кардинального массажа головы – лечащего сразу все население планеты!

Однако угроза со стороны варваров не обязательно может приходить извне. Вспомним тюрьму, которая есть не что иное, как варварская организация внутри. Что толку, что охраняют ее верные стражи свободы? Готовность к насилию – гарантированный способ испортить людей. Уже охранные агенства, судебные приставы и сами по себе разовые наказания несут в себе определенные риски, но тюрьма – это шаг в пропасть. И опять, нам нужно не заключение, а более кардинальное решение – этика, да еще такая, чтоб она лечила головы сама по себе, независимо от нас, обьективно. Какое счастье, что она у нас есть!

***

Вот так это примерно мне привиделось, пока я проходил курс расслабляющего массажа. И размышляя о наследии Макса, я с радостью осознал, что да – Макс был неправ. За что и поплатился. А я с тех пор сижу дома, ибо поумнел! Пусть дураки горбатятся! И если уж бороться с властью – то мысленно. Умственная борьба с ней, в отличие от вооруженной, быстро приводит к ее полному поражению. Ну какая в конце концов власть этот "Совет безопасности"? Так, название одно.

Деньги: Между обещанием и принуждением

Лежал я раз в психушке, по ошибке естественно, и пристрастился там к чтению. Оказывается там у них, в психушке, огромная библиотека, вся до дыр зачитанная. Чего я там только не узнал! Да такого, что голова кругом. Но конечно в этот раз я уже держался за кровать, чтобы не упасть. Опытный уже. Так что вы за меня не беспокойтесь – из психушки я вышел хоть и с новыми мыслями, но вполне здравый. И горю желанием поделиться – ибо не могу молчать! О, слышь-ка, я уже говорю чужими словами – вот к чему приводит чрезмерное чтение! Но конечно, молчать как классик у меня не получится. Это они классики, могут молчать том за томом о том, "что же нам теперь делать" и "кто во всем виноват". Мне придется молчать гораздо короче – вдруг кто и вправду услышит?

Итак, начал я с классика, но само собой не окончил – сил не хватило. Застрял в самом начале, где классик убедительно доказывает, что деньги – средство, придуманное властью чтобы творить зло над добрыми подданными. И не будь денег – было бы у нас у всех все и никто бы никому не завидовал. А что еще надо для счастья? Очень меня эта мысль поразила и стал я тогда читать в другом месте, где еще один классик убедительно доказывает, что деньги-то придумали добрые люди, да вот злое государство в своей вечной ренегатской и просто гадской сущности лишила их их. В смысле нас их, а их нас. Оказывается, если бы не государство, у нас было бы полно денег – потому что каждый мог бы их печатать сколько душе угодно. А что еще надо для счастья? Так что позвольте мне изложить все, что я узнал от великих классиков о денежном счастье, но потом еще и обдумал, правда уже без них. Потому что увезли их всех куда-то однажды утром. А куда – не сказали.

1 Происхождение и функции денег

Не стану скрывать – идея, что деньги зло, мне близка и понятна. Вот только общество без денег мне как-то неблизко и непонятно. Впечатление, что сложилось у меня в процессе жизни, таково, что отсутствие денег – еще большее зло, чем даже их наличие. И потому я воздержусь от дебатов с теми классиками, что предлагают деньги отменить и сразу перейду к тем, кто утверждает, что деньги – личное, частное дело граждан, а дело власти – не мешать им их печатать, рисовать или просто говорить. И убедительное тому доказательство – их происхождение: самопроизвольное, независимое и спонтанное.

Все классически-прогрессивные экономисты уверены – деньги появились сами по себе, еще до злого государства с его тяжелой фискальной лапой. Правда в истории все запутано. Концы так сказать давно ушли в воду. Но они были! И концы, и деньги до государства! Они появились сами собой, внутри рыночных обменов, как мыши появляются от грязи. Все, что для этого требовалось – нужда в эквиваленте обмена, и золото, оно тут как тут – приятное на ощупь и твердое на зуб. И как только несколько самых смышленых и зубатых людей осознали его обменную и вкусовую прелесть, все остальные – беззубые, но внимательные – бросились им подражать и грести золото лопатой. Потому что оно теперь стало Деньгами. Процесс, как говорят у нас в психушке, пошел. Вот так вкратце, описывается история денег одним великим классиком – основоположником научного освобожденчества.

Из моего скорбного окна однако, представляется, что реальность должна была быть несколько иной. Люди, практикующие натуральный, т.е. безденежный обмен, вовсе не должны стремится к некому универсальному товару, который облегчит им жизнь, а великим классикам – задачу построения великой теории. История – это всего лишь факты, отложившиеся где-то в толще бумаги, а не причины и следствия, которые если и можно откопать, то уж никак не лопатой, а скорее умственным взором. Тем более, что и фактов-то нет никаких.

А взор, особенно после хорошего вечернего укола, повествует нам о том, что такой товар – универсальный, пригодный для роли денег – выполняет две функции – меры и учета/кредита. Выполняет так сказать, в процессе рождения, а не после того, как уже зародится. После того он уже выполняет столько функций, включая Бога, Смысла Жизни и Основы Основ, что все и не перечислишь. Две первые функции – типа папы и мамы, самые главные на свете. В первой функции, этот "прото-денежный универсум" позволяет сравнить стоимости разных товаров, а во второй – совершить обмен в долг, многошагово, учитывая кто кому в процессе и в итоге должен. Так вот, ни в одной своей функции универсальный товар не может появиться сам по себе. Возьмем кредит. Людям, живущим рядом и доверяющим друг другу, вовсе нет нужды искать загадочный товарный эквивалент, достаточно расписок или любого другого средства учета. В крайнем случае им может быть и некий условный товар – типа камешков с насечками или ракушек без жемчуга. Условный, потому что реальный – реально дорогой то есть – как раз означает отсутствие кредита и отсутствие доверия. Но и людям, не доверяющим друг другу, нет никакого смысла брать некий "общепринятый", "универсальный" товар, поскольку нет гарантии, что он потом будет принят назад по нужной цене. Доверие не может быть заменено товаром. Универсальный товар может играть роль кредита только если все вокруг одновременно уже доверяют ему такую функцию. Но в случае доверия, как было отмечено выше, достаточно любой расписки. Она не портится, не занимает места и, более того, хранит подробности кредита, которые тоже имеют безусловную ценность – ведь универсальный товар может оказаться подпорченным и при этом на нем наверняка не будет подписи производителя.