Культ свободы: этика и общество будущего

Однако, чем больше мы подходим к публичной сфере – тем сильнее абстрагируемся от личности. Как можно передать информацию, чтобы ненароком не обидеть, не польстить и не еще как-то эмоционально принудить? Формальность отношений невозможна без формального языка. Как ни печально, новая публичная сфера должна выработать и новый язык – нейтральный и абсолютно бесстрастный. Значит ли это, что появится два языка – личный и публичный? Именно! Публичный переориентируется на формальность. Из него уйдут эмоции. Он избавиться от красивостей, многообразия форм и флексий, станет строгим, сухим и чисто функциональным. Передавать богатый внутренний мир постороннего человека не только излишне, но и неэтично. Причем как ни утопично это может показаться, вполне возможно язык подвергнется целенаправленному улучшению – в конце концов чем нормы языка неприкосновенней любых других? Тогда и тот язык, на котором я пишу, и тот, на котором вы это читаете, наконец займут полагающееся им место в пыльных анналах истории. А мы с вами сможем общаться на том языке – ясном и правильном – о котором сначала договоримся!

Впрочем, зачем уничтожать языки? Ведь можно пользоваться разными по-разному. Люди будущего будут вероятно полиглотами – владение несколькими языками расширяет пространство возможностей. Возьмем, например, художественную литературу. Взрослому человеку она не слишком нужна, потребность в поучительных или занимательных историях характерна для людей инфантильного склада. Но, однако, без этого невозможно воспитание! Взрослым литература может и не нужна, но детям – необходима. Особенно с точки зрения этики и моральных конфликтов. Можно ли стать этичным освоив только таблицу умножения? Пока человек научится формально выражать свое мнение, ему придется пройти через эмоциональный этап. Включая горькие слезы от неумения сказать то, что хочется.

– Каналы

Бесконечная информация о бесконечном мире требует ее отбора. Как и на чем основывать отбор? С первичной информацией проблем нет – органы чувств более-менее справляются, проблема со вторичной. Эта информация передается по каналам – мысли сами по себе не существуют вокруг нас. Что такое канал? Это может быть человек или группа людей, а также техническое средство, представляющее множество таких групп или средств. Канал может передавать мысли от одного источника, а может – собирать их отовсюду, может передавать их много, а может – мало, может передавать честно, а может – врать, заблуждаться или барахлить. Учитывая, что источник информации не всегда ясен, отличить источник от канала, а канал от источника бывает невозможно.

Как выбрать канал? Как относиться к его информации? Насколько ему доверять? Канал – это не природный феномен, его научно не исследуешь. Еще неизвестно кто кого исследует. Поскольку любой канал ограничен, как минимум надо знать принцип, по которому он отсеивает ненужную информацию, и насколько эффективен он в его реализации. Если обьемы доступной в канале информации еще можно сравнивать, то как оценить обьем отсеивания? Еще важнее – насколько точно он передает оставшуюся информацию. Подбор им информации возможно нацелен на определенную аудиторию – подбор на одном конце предполагает доступность или доступ на другом, откуда может вытекать необходимость "преобразования" информации. Но как установить истинность и целостность информации? Мало того, что язык позаботится о том, чтобы информация исказилась, сам источник встретит массу затруднений, чтобы передать свою картину мира. Что уж говорить о канале!

Но, однако, нет средства оценить качество канала, потому что это тоже информация, к которой нужен независимый канал. Учитывая, что каждая картина мира бесконечно изменчива, мы имеем дело с бесконечностью информации совсем иных порядков, чем бесконечность реальности. Тем не менее, любое ограничение в доступе к каналам, в возможностях их организации и работы приводят к тому, что кто-то иной вместо субьекта решает о чем ему думать, кто-то иной выбирает какие события и проблемы достойны освещения, кто-то иной получает дополнительную, полную или секретную информацию и тем лишает субьекта свободы. Качество товара можно оценить путем его использования, ибо потребность в нем обычно известна. Увы, информация – не товар, ее качество, равно как и ее сокрытие, можно проверить только здравым смыслом. В результате, вне здравого смысла и ОЭ, чья-то монополия на истину – единственный и естественный выход. Как оно нынче и есть.

– Избыток

Распространению информации в пространстве общественного сознания свойственны скорость и широта. Договор охватывает всех, но возможно ли организовать обмен так, чтобы все оказались в одинаковых условиях? Не получится ли, что кто-то систематически окажется в преимущественном положении? Кто-то будет постоянно иметь доступ к лучшей информации, кто-то – распространять и преобразовывать ее, а кто-то – только подвергаться результирующему насилию?

Получится, и избежать такой ситуации невозможно! Если информации немного, у каждого есть время охватить все, а у всякой информации есть время достигнуть каждого. Но это явно не наш случай. Более того. Чем свободнее становится обмен информацией, тем сложнее добиться равномерности. Если технические возможности позволяют общаться всем со всеми, что происходит? Человеческий мозг ошеломлен и задавлен символической информацией. Он просто не приспособлен к такому обьему сведений. Уже сейчас мы можем видеть, что их количество многократно превышает его возможности, "спроектированные" природой для переработки главным образом первичной информации. Давление изобилия лишает мозг возможности сосредоточиться, проанализировать и сделать вывод. Он сначала отказывается думать, а потом теряет способность соображать. Вместо переработки информации, он ее поглощает – впускает и тут же забывает, потому что уже впускает следующую порцию. Чтобы информация застряла, ее надо повторить многократно.

Единственная альтернатива полному отупению – ограничить себя в доступе к информации. Но как оценить потери? Само ограничение возможно только на основе информации полученной ранее. А поскольку самостоятельный отбор так и так невозможен, все что было получено, очевидно, было получено с чужой помощью. Остается лишь продолжить быть зависимым от других, передоверяя им возможности отбора. К этому и сводится вся альтернатива – информационное пространство сжимается вокруг одних и тех же потоков, тяготеет к тем же избранным каналам. Теперь мозг, поборов опасность тупого поглощения, притворяется что разбирается в информации. Но как он это делает? Он ориентируется на знакомое, развивает потребность выискивать уже известное. Это доставляет радость – человек всегда чувствует себя спокойней и уверенней в привычной обстановке. Радость узнавания – это обман вместо познания. Это старое вместо нового и детерминизм вместо свободы. Отупение неизбежно!

Отупение убивает разум и вместо свободы такой "разум" начинает генерировать насилие. Как? Производством бессмысленной информации – злокачественная информация использует разум как усилитель. Ведь что такое разум? Генератор мыслей. Но чтобы из мысли родилась идея, разум должен обладать правильной информацией. А если в голову попадает мусор, на выходе получается лишь новый мусор. Причем что характерно, правильная информация вовсе не способствует ее умножению. Ибо правильное, верное и истинное требует огромного труда. Мусор же не только засоряет пространство, но и парализует мозг. Не имея возможности обработать избыточную информацию и потеряв способность соображать, он, в конце концов, ищет возможность имитировать деятельность. Ибо молчать мозг не может! И как известно, чем труднее дается думать, тем легче получается говорить. В итоге на выходе мы имеем бесконечный выброс все нового и нового мусора. Не в этом ли причина, почему нынешняя цивилизация производит информацию, найти здравую мысль в которой стало окончательно невозможно?

– Эмоции

Информация может доставлять эмоции. Собственно, в этом и заключается ее роль в мире детерминизма. Но в мире свободы тоже должна быть радость! Она и есть – но иная. Человек радуется свободе, когда договаривается, узнает новое, получает обьективную пользу. В отличие от детерминированно появляющихся эмоций, к этой радости нельзя привыкнуть, она непредсказуема. Ее можно назвать "обьективной" эмоцией и она возникает от обьективной информации, не несущей ничего личного. Эта эмоция вызывается абстрактным посторонним, его картиной мира и его деятельностью, несущей общее благо. Но пока до абстракций нам далеко. Если абстрактные члены общества интересуются только сутью и готовы ее осмысливать, то конкретный предпочитает смысловую пустоту, гармонично дополненную броской оберткой, привлекательностью и модностью. Ибо это и есть то, что отличает его от абстракции. Абстрактный пользуется информацией чтобы быть свободным, конкретный – чтобы получать удовольствие. Ориентированная на личность информация насыщается не смыслом, а тем, что щекочет нервы – чужой жизнью, настоящей или выдуманной. Эти субьективные ощущения – заменитель первичной информации, полученный посредством каналов. Субьективные эмоции – следствие детерминированных процессов в организме. Эти эмоции предсказуемы и человек может легко привыкнуть к ним. Организм их требует и следствием привыкания может стать зависимость от их регулярной дозы.

Один из вариантов такой зависимости является привычка к развлечениям, зрелищам и подобному "искусству". Человек убивает скуку и время, пялясь в телевизор или в бумагу с чтивом. Художественная информация вызывает яркие образы и сильные ощущения, почти такие же, как в настоящей жизни. Чем они острее – тем информация ценней. Т.е. ценность информации становится обратна ее истинности! А мозг привыкает к режиму потребления информации, минующему осмысленный отбор и контроль, и становится невосприимчив к скучной логике и прочей зауми.

Другим вариантом является феномен зависимости от бессмысленного общения. Человек нуждается в обществе, в ежедневной порции новостей, позволяющих ему быть в курсе событий, быть информированным и активным его членом. В пределе можно стать по-настоящему "медиа-зависимым" – просиживать часами перед экраном, непрерывно нажимая кнопки "прием" или "проверить почту".

Наконец, упомянутая радость узнавания. Ее легко ощутить, если читать сложный текст, от которого болит голова и чувствуешь себя дураком. А потом неожиданно встретить знакомое слово, которое сразу ставит все на свои места. Текст приобретает смысл, идея проясняется, а депрессия проходит. Эта эмоция ответственна за отмирание мозга. Он перестает чувствовать новое, он хочет только подтверждения известных истин и собственной правоты. Этическая потребность в свободе подменяется моральной потребностью в правоте.

Как и всякая зависимость, потребность в информации растет, создавая положительную обратную связь с ее источниками. Эмоциональная насыщенность информации позволяет превратить ее в товар. Источники начинают производить информацию ради ее продажи – т.е. вместо того, чтобы служить договору и свободе, она начинает служить обману и насилию. Информационный ком увеличивается в размерах, благо информация может расти безостановочно. Избыток информации еще больше обостряет проблему эмоциональной насыщенности. Захватить внимание становится все труднее и требует все больше эмоционального давления.

– Запоминание

Информация любит запоминаться. Но, к сожалению, неравномерно. А это уже насилие над тем, что запоминается хуже! Вот скажем, реклама. Хочется верить, что обьявление о новом товаре с честным упоминанием его достоинств и недостатков вполне может претендовать на роль этического образца. Но проблема в том, что упоминание более одного раза уже ставит под вопрос нейтральность рекламодателей. Известно, что даже негативная известность помогает продажам. Не менее важно броское, звучное, эффектное наименование, без чего обойтись просто невозможно. Похоже такие символы, как бренды, торговые марки и фирменные знаки должны найти уникальный способ запоминаться не запоминаясь. А может ОЭ вообще требует отказаться от имен, ведь любое имя несет в себе постороннюю и потенциально вводящую в заблуждение информацию? Однако цифры тоже запоминаются неодинаково!

Реклама – только часть стратегии проталкивания товаров и навязывания потребностей. Не будет преувеличением сказать, что вся индустрия маркетинга, на который уходит больше затрат, чем на разработку и производство – самое бесстыдное насилие. Изобилие фальши – следствие не только экономической войны, но и простоты с которой фальшь производится и потребляется. Изобретение нового – нелегкий процесс, легко заменяемый псевдоновизной, главная цель которой – привлечь внимание и запомниться. Это лишь эмоциональный раздражитель, опирающийся на уже знакомое, измененное неважно в какую сторону – от красочной упаковки до звонких слов, переиначивающих или извращающих вполне годные старые смыслы. Псевдоновизна не должна быть слишком новой, оригинальной и необычной. Человек, как существо интуитивно нацеленное на свободу, падок на новое – стремление к новизне неизбежно и неконтролируемо. Новое, даже бессмысленное, само по себе несет знак современности и актуальности. Если свежую мысль изложить приевшимися, стертыми словами, она будет казаться потасканной, унылой, а сам текст – банальным, дилетантским и вообще предназначенным для дебилов. А вот если несвежую – новыми, непонятными и странно звучащими терминами, она заиграет, заискрит и ее захочется запомнить.

С новизны начинается война за память. Лучше всего запоминается первая информация о чем-то новом – и потому генераторы информационного мусора стремятся не только к количеству, но и к скорости генерации. Но новизна, быстро проникающая в мозг, неглубока – она основана на остроте первого впечатления. Истинно новое требует работы не только по созданию, но и по усвоению, пониманию. Впечатление – механизм природный, а значит изобретение впечатляющих смыслов целится в субьективное, эмоциональность становится оружием в войне. Но привлечь внимание мало, надо удержать и закрепить его. Старое проигрывает не новизне, а напору псевдонового смыслового мусора. В войне за память побеждает то, что упоминается чаще, плюс чему помогает личное мнение, вызывающее доверие. Оба эти условия сочетаются в феномене известности.

6 Информационный капитал

– Известность

Если полагаться на знакомый канал, чтобы выбрать другие, на знакомый источник, чтобы оценить другие, на знакомый символ, чтобы удостоверить другие – получится насилие известности. Известность возникает от многократного повторения, превращая знакомое в привычное и родное. Примерно как и мы, друзья, раз за разом возвращаемся к этому феномену, повторяя на все лады "известность", "величие", "популярность". А что делать? Привычное необходимо в бесконечном мире. Невозможно же каждое утро начинать жизнь с чистого листа! Но привычное возникает не всегда так, как нам бы хотелось. Я бы сказал, оно обычно возникает вопреки. Уже простое упоминание имени или названия придает ему определенную ценность, которая влияет на отношение к нему – это отношение улучшается, приобретает доверительность. Символ проникает в память, память формирует личность, а собственная личность имеет безусловную ценность. И хотя эта ценность не слишком ценится этикой, люди пока не нашли способа побороть память. В итоге известное приобретает вес, многократно превосходящий количество упоминаний, не говоря о его заслуженности. Даже сам эпитет "известный" несет его.

Насилие известности делает обмен неравноценным, примерно как на "свободном" рынке. Достоинство постороннего человека должно магическим образом гарантировать возможность каждому мнению быть услышанным и оцененным всеми на равных. Но в реальности, в условиях разной новизны и частоты упоминаний, т.е. фактически насильственности информации, ее качество едва ли может служить основанием для оценки, а значит основанием служит все что угодно, кроме этого. Да и возможно ли такое благообразие? Моральное достоинство людей одинаково, но одинаково ли качество мозга и способности сформулировать мысль? Как сделать, чтобы мнение каждого учитывалось достойно? Не следует ли из неравного качества источников информации автоматическое неравенство обмена? Неравенство в качестве влечет повторяемость, повторяемость влечет известность. Кто-то становится популярным источником, а кто-то – молчаливым слушателем, кто-то читателем, а кто-то – писателем. Как избавиться от информационных "классов" и предоставить каждому мнению одинаковое право на участие в договоре? Должны ли размеры источников и каналов быть равны так же, как веса участников рынка?

Ценность и соответствующую весомость приобретает также контекст в котором происходит упоминание известного символа. В результате, авторы для убедительности своих текстов привлекают максимально известные имена, сыпят цитатами и украшают их эпиграфами, что придает известным еще больше известности. Популярность начинает влиять не только на мнение, но постепенно вызывает почитание и восторженную эмоциональную реакцию, которая в этом случае оказывается индуцирована извне – т.е. является следствием насилия, а не собственного эстетического или интеллектуального переживания.

Наиболее характерно этот эффект проявляется в искусстве. Искусство вообще крайне субьективная вещь, вопрос об обьективной ценности шедевров вечно открыт. Любые произведения слишком привязаны к контексту, чтобы стать действительно вечными. Их эстетическая ценность в результате обязательно дополняется другой – искусственно-информационной. Осознанно или нет, но люди склонны пользоваться чужими мнениями как основой не только собственного мнения, но и самого искреннего восприятия. Что открывает легкий путь к навязыванию любых оценок, а в дальнейшем – и поведения.

– Касты

Феномен целенаправленного приобретения известности, а затем ее использования в корыстных целях, позволяет снова говорить о капитале, на этот раз информационном. Известность легко конвертируется в деньги, а деньги, чуть менее сложно, в известность. Особенно эффективно этот процесс происходит в случае группового сговора. В основе деятельности группы лежит взаимный маркетинг – раздувание взаимной известности ее членов. Впрочем, иногда сговор и не требуется – группа формируется сама собой. Равно как и не всегда феномен обьясняется корыстью – помимо кассовой и классовой солидарности, за ним может стоять этническая общность, стремление к успеху/власти/интеллектуальному признанию или обыкновенное тщеславие. Суть не меняется оттого, что класс в данном случае – культурная, т.е. предположительно близкая этике, элита. Никакой такой близости нет. Есть близость человеческая – личные связи.

Первой из обьективных причин появления этого типа капитала является взаимное уважение людей, видящих друг в друге специалистов/экспертов. Людям свойственно прислушиваться к тем, кто мыслит и излагает сходным образом и с кем связывает длительное интеллектуальное, хоть не обязательно личное знакомство. Люди всегда предпочитают похожих. Взаимное уважение взаимоусиливается, появляется дискриминация тех, кто кажется не вполне достойным внимания. Вторая обьективная причина – уважение со стороны "непричастных" к тем, кто обладает подобной, трудно достижимой репутацией. Отношения становятся асимметричными. Формируется своеобразный клуб авторитетов, принадлежность к которому и особенно общение в узком кругу может исказить взгляд на реальность и развить коллективную субьективность. Известность ведет к насилию затрагивающему не только ничего не подозревающих потребителей информации, но и ее источники. Результат? Профессиональная спесь, чувство превосходства, элитарность, а потом и неизбежный взаимный маркетинг. Непричастные, в свою очередь, оказываются лишены влияния и голоса, а группа окончательно монополизирует право на истину. Заключительным этапом становится образование формальной интеллектуальной или, правильнее, информационной элиты – когда должности, премии, знаки отличий и доступ к каналам дальнейшего информационного влияния достаются в зависимости от авторитета, идейной и культурной близости, а фактически – принадлежности.

Такая каста напоминает маленький, но сплоченный класс, охраняющий свои привилегии. В былые времена высшие классы настолько отличались от низов, что имели даже свой отдельный язык. Каста в этом смысле наследуют традициям элитизма. Если она существует достаточно долго, каста вырабатывает терминологию и даже подобие языка, служащего фильтром по отсеву безграмотных. Вы не замечали, друзья, как бывает тяжело читать специальные работы, перенасыщенные сложностями, скрывающими смысловую пустоту или в лучшем случае тривиальность? Это значит каста уже дошла до той черты, за которой она живет в своей собственной реальности.

Пробить брешь в устоявшейся кастовой системе извне проблематично. Проникновение в нее начинается по-разному, но в любом случае необходимо следовать правилам игры. В политике – с попадания в фокус внимания, в искусстве – со скандала, в других областях – с удачного творческого или профессионального результата. Полученная известность включается в работу, пока она горяча. Для поддержки привлекаются уже известные авторитеты – личные рекомендации являются необходимым условием кооптации новых членов. Собственно, авторитет – это и есть известность, привлекаемая для продвижения другой известности. Чем авторитетнее автор/эксперт, тем он известнее, а чем он известнее, тем авторитетнее. Постоянное вращение в потоках информации придает мнению известного лица вес, несоизмеримый с его умом или компетентностью, поэтому без взаимной поддержки авторитетным людям нельзя – только чьим-то мнением можно создать себе авторитет, а своим авторитетом – поддержать чей-то, таким образом надежно сохраняя общее место в информационном поле.

Считать подобное насилие чуточку "обьективным" позволяет тот факт, что кроме перечисленного выше, феномен обьясняется обьективными сложностями с совершенным вкусом, необходимым для оценки деятельности, не приносящей прямой практической пользы. Отсюда закономерно-ложно понимаемый смысл ценности – ценно то, что, во-1-х, пользуется уважением, во-2-х, у знатоков. Но разумеется, компетентность, так же как и развитый вкус, еще не дают право пренебрегать скромностью, беспристрастностью и пониманием собственной субьективности. Не говоря о бесцеремонном применении личного информационного капитала.

– Культурная коррупция

Сформированные кастами ценностные критерии и культурные идеалы так окостеневают, что остаются в народной памяти навсегда и способны исчезнуть только вместе с народом. Они формируют саму его культуру и потому, учитывая вышесказанное, мы можем считать нынешнюю, пре-договорную и до-этичную культуру насквозь коррумпированной и насильственной, духовные сокровища и национальные достояния которой не только субьективны, но и приватизированы и превращены в источник ренты. Деятельность по культивации великих имен/культовых фигур/массовых идолов не только сплачивает нацию, но и служит экспортным товаром, а точнее оружием в ведущейся глобальной культурной войне. И именами дело не ограничивается. Имена порождают термины, термины влекут заявки на приоритет, приоритет гарантирует вечное культурное превосходство. Так из воздуха создаются национальные, а значит субьективные и ложные ценности. И чем шире мировое признание этих мифических сокровищ – начиная с самого национального языка – тем весомее рента и надежнее будущее.

Разумеется, самой благодатной почвой для процветания коррупции является искусство. В авангарде, правда не искусства а коррупции, идет отряд экспертов, критиков и "разноведов" – мастеров слова, способных убедительно выразить нужное мнение. Суть процесса – нагружение искусства смыслом, которого там нет, творческая интерпретация, толкование. Толмачи убеждают ничего не подозревающие массы в достоинствах шедевра, из которых главное достоинство, разумеется, авторство, поскольку авторство – его единственный обьективный атрибут. Интерпретаторы переключают смысл с обьекта на субьект и придают имени автора необходимую ценность, которая далее плавно проникает во все его шедевры. Эта ценность поднимает имя на необходимую сакральную высоту, неуязвимую для последующего критического анализа. Друзья, надеюсь, у вас не создалось впечатление, что я против критиков? Критики необходимы – но самим творцам. И не для продвижения, а чисто для творчества.

За критиками следуют активные почитатели и ранние последователи или, выражаясь прямо, святые угодники. Это знатоки, разбирающиеся и любящие искусство, но не способные, или скорее не допущенные, нагружать шедевры смыслом подобно критикам. Зато они способны наслаждаться им, греясь в лучах сакральности и поглядывая свысока на всех остальных – отсталых и темных. Гордость угодников проистекает от того, что они знают все нужные имена, но доказать это можно только упоминая их. Так добровольно и бесплатно выполняется необходимая работа по продвижению созданного мнения. Поведение знатоков, по моим личным наблюдениям, обьясняется их повышенной эмоциональностью, сопровождаемой проблемами с поиском личного смысла. Искусство вообще очень близко располагается к эмоциональному насилию, его важно воспринимать сдержано, критично и вдумчиво, не выпячивая личный субьективный аспект.