Байки негевского бабайки. Том1

Поглядеть на девок "ню"

И на прочую фуйню.

Вдруг, в разделе "поп культура'

Видит – дивная фигура,

Грудь и попка-хоть куда.

Текст – "Уходит поп-звезда!

Л., красотка-примадонна

Переходит в клуб Гвидона.

Автор заявляет прямо -

В этом клубе вся программа

Хоть вульгарна, но гламурна

И подобрана недурно.

Может, требует доделки

эротичный номер Белки,

но таких мужчин в воде

не увидите нигде.

В наступающее лето

эти тридцать три атлета

в черном латексе "Диор"

снова вызовут фурор.

С переходом в клуб певицы

Можно жопой поручиться,

Что повалит на балдеж

Золотая молодежь.

Так что в будущем сезоне

Пик тусовок – в Клаб Гвидоне!

Есть слушок, что сам Гвидон

В Л. Без памяти влюблен.

Мать клубмэна заявила,

Что считает Л. премилой,

Вкусам сына доверяет,

Связь с певицей поощряет,

И коль дальше будет так,

Даст согласие на брак".

Снимок дан на всю страницу -

Дон с мамашей и певицей.

В чувствах обмочив штаны

Видит царь лицо жены.

Он вскочил и ну кричать:

– Все по коням, вашу мать!

Если слышит кто меня -

Пол бутылки за коня!

Словно ветер в порт примчался

И на флагман свой поднялся.

Царь Салтан на корабле

К дальней двинулся земле

Через море – Акиян

Словно Буш на Тегеран.

Ветер по- морю гуляет,

Царь на остров прибывает.

У причала, чуть бледна,

Видит он – стоит жена.

Что за радость! Льются слезы

Воздух все бросают розы,

Среди нимф, как Дионис,

Дон Гвидон нисходит вниз.

Все кричат и 'Бис!' и 'Браво!'

И целуются слюняво.

И в томлении любовном

Царь простил вину виновным.

За подлог и клевету

Не казнил ни ту, ни ту.

Он ведь был такой затейник!

Посадил их в муравейник.

Царь с царицей на часочек

В ближний сбегали лесочек,

Чтоб покончить под дубком

С окаянным стояком.

И пошел тут пир горой:

Пьют по первой, по второй.

Царь кричит: "А третью чашу

Пить хочу за внуков наших!

Кто не выпьет – всем писсец!"

Тут и сказочке конец.

Сказка ложь, да в ней намек:

Пейте все томатный сок!

С водкой, сто на двести грамм,

Он спасает по утрам!

А непьющим я не враг:

фуй вам в опу, в руки флаг!

1.49 Троицца?

Отец говорит Сыну: «Создадим мир!» и Сын отвечает: «Да, Отче!».

«Но этот мир, – продолжает Отец, – отпадет от своего пути,

и для того, чтобы его спасти, Тебе придется стать человеком

и умереть». «Да будет так!» – говорит Сын…

… Богу умереть невозможно – но для того Мой Сын и стал

человеком, чтобы Его собственным человечеством испытать

весь ужас и всю трагедию вашего греха – и преодолев,

победить вашу смерть!..». Протопоп Аввакум "Житие"

Где попсу щебечут птицы,

а у пчелок нету жал,

Сам Господь, един в трех лицах,

на троих соображал.

Ели свежего барашка,

На троих его деля,

И лилась из фляжки бражка

Одного веселья для.

Папа-Бог и Бог-сынишка

Спели песню или две,

Дух, слегка хлебнувший лишку,

Прикемарил на траве.

Тут Отец рукой нетленной

Стукнул Сына по плечу:

–Есть мысля насчет Вселенной.

Я создать ее хочу.

Но, признаюсь по секрету,

По мирам я не мастак.

Так что я работу эту

Буду делать кое-как.

Я не многорукий Шива,

И моя ли в том вина, -

Если выйдет мир паршиво,

И чуть-что, – ему хана.

Но, как кровь с щепоткой тмина

Улучшает колбасу,

Я кровавой жертвой сына

От себя же мир спасу.

Соберешь адептов кучу.

Всех приучишь к чистоте.

Я потом тебя замучу

И прикончу на кресте.

Посмеемся мы в итоге,

Как никто, того допреж.

Шутка в том, что мы, как боги,

Не помрем, хоть ты нас режь!

Но зато, в довесок, что ли,

Это надобно учесть,

Мы познаем кайф от боли.

В мазохизме что-то есть!

Если мы сейчас поладим,

И устроим все хитро,

Не останемся внакладе.

Ну, сынок! Даешь «добро»?

Сын сказал, катая крошку:

–Только, чур! Я главный впредь.

Ежли так, да понарошку,

Отчего ж не помереть?

Я на сцену выйду ловко

Буду JESUS SUPERSTAR

Но с тебя тогда массовка,

Бабки, реквизит, пиар.

Дальше все пошло по плану,

Но церковники потом

Наварили каши манной

Из истории с крестом.

Тут сам черт ломает ногу

Если спросят вдруг его:

Был ли кто-то жертвой Богу?

Что спасли и от кого?

А убогие, поверьте,

Сразу верят в полный бред,

Что спасали мир от смерти.

Будто смерти больше нет.

И над Троицей умильной

Крестят истово уста.

Как Она любвеобильна!

Как бессмысленно пуста!

1.50 Джаннат и Джаханнам. Рай и Ад

Кому открываются райские двери?

Мужчинам пристойным, кто в Господа верил.

Коль жил беспорочно, все делал как надо,

в раю ожидает достойных награда:

прекрасные телом веселые пери

нектары, хмельнее и слаще чем шерри

Веселье и песни, забавы и пляски

и радость в душе и любовные ласки.

А кто же еще будет в райских чертогах?

Да девы, конечно, грешившие много.

Кто толк понимает в забавах и плясках

и ловок весьма на любовные ласки.

А скушные, постные, кислые девы

в геенну уйдут, где шайтаны и дэвы

чтоб грешным, в котлах со смолой и дерьмом,

морали читать где-то в круге седьмом.

1.51 Кошачья баллада

Шершав мой язык, сладострастен мой мяв,

я мастер по части любовных забав

и знают окрестные кошки:

во всех них влюблён я немножко.

Известен в округе горячий мой нрав.

Соперник бежит! Кто сильней, тот и прав.

Луна, – покровитель влюбленных,

взирает с небес благосклонно.

Нет знатной родни, но под шубкой моей

ни шкурки больной нет, ни блох, ни клещей.

Вам скажут все кошки Вселенной:

пушистость моя совершенна!

Спокоен мой взгляд и достоин мой вид,

и всякий погладить меня норовит.

А дамы с утра неустанно

мясцо мне несут и сметану.

И жил бы я славно, почти как в раю,

но злая хозяйка милашку мою,

персидскую кошечку Майю

гулять выпускать не желает.

Томимый любовью и ночью, и днём

Я пел серенады под ейным окном,

чтоб всем разносили сороки

как тяжко мне жить одиноким.

И в песнях моих было столько тоски,

что плакали женщины и мужики,

и прочие кошки-подружки,

и даже на лавках старушки.

В песочнице дети, в подвале бомжи,

и плакали дворики и этажи,

машины, что съехали с трассы

и сам участковый Тарасов.

И горесть такая во взглядах была,

что Майи хозяйка стерпеть не смогла.

Сказала: «Катись поскорее

к блохастой своей душегрее»

И злая хозяйка раскрыла окно,

и вышло как было давно суждено:

во тьме тополиной аллеи

я встретился с милой моею.

Как будто бы выросли вдруг два крыла.

Нас мигом на крышу любовь вознесла,

залитую призрачным светом…

Мы тут же запели дуэтом.

1.52 LOVE STORY, или Дважды майская ночь

Там, где кладбища начало,

где разрытая могила,

Смерть однажды повстречала

молодого некрофила.

В камуфляже был в зеленом,

Элегантен, словно денди.

Пах тройным одеколоном,

И слегка паленым бренди.

Вот мужчина настоящий!

И на теле все при деле,

А глаза его маняще

Ярче южных звезд горели.

Знал слова и выраженья,

что любая б уступила.

Нет для женщины спасенья

От такого сексапила.

На луну собаки лают,

пахнет прелью земляничной.

Часто ночь бывает в мае

сладкозвучно-романтична.

И по этой-то причине

лунный свет людей тревожит.

Тянет женщину к мужчине,

и мужчину тянет тоже.

Тянет Фурманова к Анке,

Дон-Жуана к Анне Донне,

мавра тянет к мавританке,

и попутно – к Дездемоне.

Совершенства в мире мало,

и на солнце тоже пятна.

Вот и Смерть не устояла

что в такую ночь понятно.

Смерть смотрела, словно дура

Некрофил глядел дебилом…

В этот миг стрелой Амура

Их сердца Любовь пробила.

И, не тратя ни мгновенья

На «Спасибо!» или «Здрасьте!»

Смерть, без всякого стесненья

Предалась любовной страсти.

Факты отрицать нелепо:

раз уж было – значить, – было.

Там, в уютном тихом склепе

Смерть любила некрофила.

В склепе было очень мило,

и вдвоем совсем не тесно.

Им вовсю луна светила,

соловьи им пели песни.

И, от страсти их друг к другу,

Как от тока, в самом деле,

Светлячки по всей округе

На фиг вдруг перегорели.

Вторя их лобзаний звуку,

В добрых снах, как в пасторали,

Дети нежно Бяке-Буке

Грудь мохнатую сосали.

Так что верьте, иль не верьте,

Но рассказ мой – без обмана.

И любовь – сильнее смерти!

Слово в том эротомана!

Через год бродил устало

Некрофил по той сторонке.

Видит вдруг: скелетик малый

И бензопила в ручонках.

Тут луну закрыли тучки,

Гром ударил, дождь закапал,

А скелетик тянет ручки

И пищит с восторгом «Папа!»

В этот миг у некрофила

В сердце будто вбили шило.

Совесть в нем заговорила

И инфарктом оглушила.

Не спасли уже таблетки

Пять бригад реанимаций…

Вот чего бывает, детки,

Если не предохраняться!

1.53 Тесей, ты еще ответишь!

Ах Тесей, верхогляд, шалопут, вертопрах!

Ты совсем потерял божий страх?

Ты зачем, разрывая тугую волну,

Ариадну оставил одну?

И пила она, горько страдая, вино,

и скатилась на самое дно,

где её, как бесценный, но спившийся приз

подобрал удалец Дионис.

Не излечится пусть даже с помощью клизм

тяжкий женский алкоголизм.

Дионисовы жены, судьба их горька.

Будь ты проклят, Тесей, на века!

Но расплатишься горькою участью ты,

Ариадны сгубивший мечты.

За добро не желал расплатиться добром,

в мир принес столь ужасный синдром.

И за то будешь изгнан, и спустишься в ад,

и в Аиде оставишь свой зад.

Будешь нагло обманут, что тот радикал,

и безжалостно сброшен со скал.

И повесится Федра, как Алекто велит,

и погибнет твой сын Ипполит.

Так Ананке возмездия круг завершит.

Трепещи же Тесей, fuckin' shit!

Кто бросает подруг, и собак, и котят

пусть готовится: Боги бдят!

1.54 Барбаросса

Герцог швабский Фриц Краснобородый

был учтивый рыцарь и боец,

в молодые (и не только) годы -

покоритель девичьих сердец.

Раз цыганка Фрицу нагадала

что вода ему грозит бедой,

что ему, не много и не мало,

захлебнутся суждено водой.

Фриц держал судьбу железной лапой,

выбирал не самый легкий путь.

и, как Фридрих, был помазан Папой.

Император вам, не что-нибудь!

Он ходил в военные походы

против Папы, с Папой заодно

но не пил с тех пор ни разу воду.

Пил он соки, пиво и вино.

Даже если грязный был, и потный

(танцевал ли, или морды бил)

мылся Фридрих очень неохотно,

а купаться вовсе не любил.

Даже в очень жаркую погоду

он не плавал в речке никогда.

Нет! Он не боялся прыгнуть в воду,

но ему не нравилась вода.

Через реку мост построит новый,

чтоб пройти, не замочивши ног.

Но однажды был поход крестовый

Он, как рыцарь, не пойти не мог.

Цвет тогдашних рыцарей собрался

Гроб Господень отобрать войной.

Фридрих плыть по морю отказался,

и пошел дорогой обходной.

По Европе, в пыль вбивая обувь,

чтоб не контактировать с водой,

вел свои войска к Господню Гробу

славный Фридрих с рыжей бородой.

По тропинкам вдоль скалистых склонов

по армянским долам и горам

Шла немецких рыцарей колонна,

Барабаны били по утрам.

А в горах ручьи сбегают звонко

с тающих снегов весенних дней

Салеф -это мелкая речонка.

Иногда – канавы не полней.

Там, где летом вброд гуляют куры,

по весне – бушующий поток.

Немцы раньше часто гибли, сдуру

путь свой устремляя на Восток.

В речку не ходи, не зная броду!

Даже если рыцарь ты, и смел.

Тут-то Фридрих бултыхнулся в воду.

Плавать он, понятно, не умел.

Кто с самой Фортуной спорить вправе

от царя до низкого раба?

Барбаросса утонул в канаве.

Ничего не сделаешь – судьба!

Но не стоит все-же, слово-право,

жаловаться на судьбу свою.

Взрослые! Детей учите плавать!

Это пригодится, зуб даю!

1.55 Баллада о любви, о доблестном короле Ричарде

и его шуте, о брате короля принце Джоне,

и прекрасной анжуйской даме.

Он был добрый охотник: сливаясь с конем

Мог неделю идти по следам.

И готов был сражаться и ночью и днем

Ради чести, и славы, и дам.

Он сгорал, все вокруг опаляя огнем,

Словно солнце в полуденный зной.

И сто тысяч баллад сочинили о нем,

А о братце его ни одной.

Пусть он шкуру с народа содрал не одну,

Пусть кругом разоренье и боль,

Пусть ушел на войну, обезглавив страну,

Но прославлен, как добрый король.

А братишка его, принц по имени Джон,

Остальным королям не в пример,

Чтил порядок, закон. Но запомнился он

Как хвастун, интриган, лицемер.

Подмастерье не пух с голодухи едва,

Но собрав три медяшки на эль,

Повторял он слова про отважного льва,

Что заезжий напел менестрель.

И английский крестьянин, простая душа,

Представлял, наяву ли, во сне,

Будто сам он несется, неверных круша,

По пустыне на ратном коне.

А узнав, что захвачен предателем в плен

Тот, кто сек сарацин, как лозу,

Возмущался йомен и ругался йомен,

В эль роняя густую слезу.

Ни один менестрель и не вспомнил о том

(проза жизни у них не в чести),

Как налог собирали с йоменов кнутом,

Чтоб за Ричарда выкуп внести.

Впрочем, Темза все так же спокойно течет,

И мудрейший, уж кто б он ни был,

Хоть заплачь, не сечет что нужнее: расчет,

Или к славе взывающий пыл.

И что толку теперь в словопреньи пустом,

Хоть до тысячи лет проживи?

И балладу, потом, я сложил не о том,

А сложил я ее о любви.

Был избалован Ричард веселой судьбой:

Слухом полнилась звонким земля,

Что прекрасны собой, дамы громкой гурьбой

Окружали всегда короля.

Лев был падок на баб, несдержИм, словно чих,

И любил не детей, но процесс.

Он на сене крестьянок валял и купчих,

А на шелке – графинь и принцесс.

И смогла отказать королю лишь одна

(Дочь анжуйца, безродная тля!)

Мол, в другого она много лет влюблена,

И не любит совсем короля.

Был разгневан король, и безмерно суров.

И его приговор был жесток.

И при чем здесь любовь? Нет закона для львов,

Кроме права на лучший кусок.

Был у Ричарда шут, балаболка и плут,

Карлик с кожей, чернее чем ночь.

И она, как жена, за него отдана

И из Франции услана прочь.

Ах, как ночи в апреле в Анжу хороши!

И на свадьбе ее шутовской

Веселился весь двор короля от души,

Лишь невеста глядела с тоской.

Возразить не посмели ни мать, ни отец,

Так был страшен отвергнутый лев!

Лишь пузатый чернец, поднимая венец,

Часто путал слова, захмелев.

С девой в брачный покой удалялся жених,

Грубой шуткой гостей веселя

Черно-белым покров был на ложе у них

И презрителен смех короля.

Только гордый король в самомненьи своем

И не думал, бедняга, о том,

Что бывает и карлик в любви королем,

А король – просто жалким шутом.

Я не стану покровы с их тайны срывать,

Хоть прошло с той поры много дней,

Остальным наплевать. Помнит только кровать

Как был чуток и нежен он с ней.

Но лишь только заря заалела вдали

Пробиваясь в предутренней мгле

Появился бальи, и ее увезли

к серым скалам у Па-де-Кале

И она из Кале на большом корабле

Отплывала от отчих земель.

Об изгнаньи ее ни канцоны, ни лэ

Не сложил ни один менестрель.

А к утру, в белом мареве Дуврских скал,

Вдруг увидела, словно во сне:

Пролетел-проскакал словно счастья искал,

Статный рыцарь на белом коне.

В том, что Бог есть любовь, и сомнения нет:

В сердце рыцарь был вмиг поражен.

Повеленьем планет то был Плантагенет,

Принц несчастный по имени Джон.

Поднялся по скале он в предутренней мгле

Чтоб приветствовать солнца лучи,

И увидел красавицу на корабле,

Чьи глаза – словно звезды в ночи.

И, уже, зачарованный ей до конца,

О других и подумать не мог.

Только грезил улыбкой, овалом лица,

Безупречностью грудей и ног.

А она с корабля шла, как пленник к врагу

Входит в путах, чтоб выйти рабом,

Вдруг узрела слугу на морском берегу

И портшез с золоченым гербом.

Привезли ее к темной стене городской

Когда гаснут лампад фитили,

И над Темзой рекой в королевский покой

Две служанки с почтеньем ввели.

Был принц Джон куртуазен, как папа Анри,

Безупречно красив и учен,

И встречал ее стоя, у самой двери,

Хоть и в мантию был облачен.

–О прекрасная дева! – сказал ей принц Джон,

Я своей благодарен судьбе.

Пусть я права на трон бессердечно лишен,

Но могу быть слугою тебе.

Но улыбка не тронула дамы уста,

И она отвечала: «Сеньор!

Королем была выдана я за шута

И весь род мой пятнает позор.

Мне не лестны признанья твои и слова,

Я твердила уже королю:

Есть на сердце мое у другого права.

Я любила его и люблю.

– О, мадонна!– воскликнул принц Джон наконец

кто же этот счастливец, открой:

сладкогласный певец, иль богатый купец,

или славой покрытый герой?

– О мой принц, – отвечала с улыбкой она

(словно солнышко вспыхнуло вдруг)

Тот, кому я душою и сердцем верна, -

Это мой же законный супруг.

Схож он внешностью с пнем, опаленным огнем,

Но смеяться над ним не спеши!

Ведь под черною кожей скрываются в нем

Острый ум и богатство души.

Коль позволит Господь, я еще расскажу

Как от шуток его и проказ

Ангулем, и Бретань, и родной мой Анжу

Помирали от смеха не раз.

Что мне вся молодежь? Для меня он пригож

И таким, как создал его Бог.

И весь мир обойдешь – никого не найдешь

Кто в любви с ним сравниться бы мог.

Он умней и сильней недалеких парней,

Что кичатся родней и мошной.

Пусть мой шут не богат, и не знатных корней,

Лишь ему я бы стала женой.

Но отец мой согласья б не дал никогда.

Запретил бы – и дело с концом.

И сыграли мы шутку (и ей я горда!)

Над самим королем и отцом.

Шут устроил: двором я прошла напоказ,

Короля возмущая покой,

И возжаждал наш Ричард, и встретил отказ,

И был шут в этот миг под рукой…

Эта шутка острее всех прочих проказ:

Лев ярился, рычал и орал,

И за дерзкий незнатной девицы отказ

Тут же свадьбой он нас покарал

Если принц пожелает- он вместе со мной

Посмеется, веселье деля.

Вскоре муж мой умрет от болезни дурной

При дворе, на глазах короля.

А затем и меня ждет печальный конец.

Рассекая тугую волну

Поплывет к королю с сообщеньем гонец.

Я же с мужем – в другую страну.

Был принц Джон поражен, и воскликнул принц Джон:

Извлечем из истории соль:

Пред любовью смешон хоть слуга, хоть барон,

Даже лев, будь он трижды король!

1.56 Королевский опыт

Жил король английский Карл Первый .

Добрый семьянин, и франкофил.

Католичкой и французской стервой

Карлову жену народ честил.

И хоть Карла признавали милым,

(чистых был кровей интеллигент)

Все же голову ему срубили

Очень подходящий был момент.

Были то ли смуты то ли войны,

Ошибиться в том немудрено

Хоронили корля достойно

И забыли б мы об этом, но…

Жил Луи под номером шестнадцать.

Тихий, добрый и не сибарит.

Мог такой замок с ключом забацать,-

Хрен хороший слесарь повторит.

А в душе Луи сама невинность,

хоть целуй, а хоть пиши романс.

На беду он исполнял повинность

короля игривой la belle France*

(Ля бэль Франс – прекрасная Франция)

Он любил жену,– Антуанетту

Австриячку, что совсем беда.

Не любил народ ее за это

Ведь народ несправедлив всегда.

Собирались кучки всякой швали,

Пошепталсь тихо в темноте

И фанцузы вдруг забунтовали:

Дайте libertе – еgalitе*!

(либертэ, эгалитэ -свобода, равенство)

И Луи, как Карлу простофиле,

И Антуанетте заодно,

Тоже головенки отрубили.

А народ за то ругать грешно.

Но…

Жил-был Николай Второй Романов

Тоже был тетеря из тетерь.

И не бабник, а из женоманов

(что опасно, знаем мы теперь)

Александра, женка Николая,

Немка-англичанка с юных лет,

И любима (вот судьбина злая!)

Мужем. А народом вовсе нет.

Николай наш, душка и милашка

Был романтик, добрый хлебосол.

В общем, к Карлу и Луи в компашку

Очень точно третьим бы вошел.

Тут война, мятеж и невезуха,

Интервенты проявляют прыть.

А в стране и голод и разруха.

Не до гуманизму, стало быть.

Как обычно, только в новом стиле,

(Вы же прочитали между строк?)

Николая с женкой застрелили.

И детишек. Видно вышел срок.

В мире все меняется некстати

Тем важней, чтоб было учтено:

Развелось по миру демократий,

Королей все меньше. Меньше, но…

Выводом своим могу быть гордым

(для чего еще нужны мозги?)

Сел на трон – жестоким будь и твердым,

И любить супругу не моги!

1.57 Зимний грог

Если вымок и продрог

и зима владеет сердцем

делай адмиральский грог

с ромом, коньяком и перцем!

Он любых лекарств полезней

греет тело он сполна

Хмарь в душе тотчас исчезнет

и к тебе придет весна.

Перемкнет какую клемму.

Муза жару впарит в грудь

и напишешь ты поэму

и еще какую муть.

Извлечешь с небес звезду,

изукрасишь дом резьбою.

Станешь с миром ты в ладу

и в ладу с самим собою.

И, в прекрасное мгновенье

вдохновенья чуя дрожь,

может, пол в самозабвеньи

мокрой тряпкою протрёшь.

Словно витязь на порог

явишься оплотом веры…

Вот что может сделать грог

с дурнем, что не знает меры.

1.58 Восточная песня

Ты прекрасна, Лейла, словно пери,

как средь звезд молодая луна.

Но закрыты мне райские двери -

как луна ты ко мне холодна.

Мое сердце лишила покоя,

но глядишь мне в глаза визави

как студент в сопромат с перепою,

не внимая стихам о любви

Вай-мэй! Не внимая стихам о любви

О,очей моих бедных услада,

о отрада в юдоли земной!

Если б был я халифом Багдада,

я б тебя своей сделал женой.

Белой пеной китайского шелка

Я твою покрывал бы кровать.

Ветерок сквозь нескромные щелки

залетал бы тебя целовать

Вай-мэй! Залетал бы тебя целовать

Изумруды от гор Индостана,

жемчуга от ниппонских пловцов

привозили б тебе караваны

деловитых багдадских купцов.

Плыли б в струях ночного эфира

ароматов цветочных слои

и ласкали б рабы из Офира

дынным маслом лодыжки твои

Вай-мэй! Дынным маслом лодыжки твои