Страна мурров

– Да?! Чтобы она потом опять ко мне полезла?

– Фанни, прошу тебя, остановись, пока не случилось беды… Взываю к твоему разуму…

Айлин говорила громко и взволнованно, но семена её красноречия падали в бесплодную землю: Фанни замкнулась и демонстративно глядела мимо, наматывая на палец волнистую чёрную прядь. Вся в мать, такая же упрямая, расстроилась Айлин, и криком тут не поможешь…

– Знаешь, я не устаю им удивляться, – сказала она тихо.

В глазах Фанни мелькнул интерес.

– Кому?

– Мы живём рядом с удивительными созданиями. Проходят тысячи лет, рушатся города, цивилизации, а мурры всё ещё здесь, с нами. Только подумай, видеть их – всё равно что смотреть на солнце или на луну. Неужели тебе не хочется узнать их поближе?

– Дорогая бабушка, – иронично сказала Фанни, – всё, что мне нужно знать о кошках, я узнала давным-давно.

– Ты ошибаешься.

– Я прочла почти все книги в нашей библиотеке. И я сыта по горло личным общением с этими…

– Осторожнее, дорогая, – быстро вставила Айлин.

– …муррами. Утром я забежала на кухню, чтобы быстренько перекусить, а твой кот задрал

хвост и снова обрызгал мою школьную сумку, прямо у меня на глазах! Так что пусть он тоже держится от меня подальше! – Фанни кипела от негодования.

– Во-первых, не надо угроз. Во-вторых, Господин Миш не мой кот, а общественное достояние. И, наконец, к зову природы стоит относиться с пониманием.

– С пониманием? Он меня преследует, за что-то мстит! Мне весь день казалось… – Фанни поочерёдно понюхала обе ладони, осторожно втягивая воздух, – что от меня несёт на всю школу!

– Согласна, это неприятно… Я тебе сочувствую.

– Правда сочувствуешь? Искренне?

– Та-ак, – протянула Айлин. – Что ты ещё натворила?

– Ничего… Просто выбросила сумку в мусорное ведро.

– Третья сумка за месяц? Фанни! Но у нас же есть специальные средства… можно было замыть…

– Думай, что хочешь, – довольно враждебно сказала Фанни, – но я всё равно отсюда уеду. Я не собираюсь тратить свою жизнь на то, чтобы оберегать твоих выдающихся кошек. Она у меня не такая длинная, как у них.

Айлин досчитала про себя до пяти и твёрдым голосом сказала:

– Фанни, ты у меня одна. И, пока не нашлись другие претенденты, остаёшься официальной наследницей дома Монца.

– Да хоть бы уже кто-нибудь нашёлся! Когда-нибудь…

– Быть Хозяйкой мурров – это честь, а не только огромная ответственность, – будто не слыша, продолжала Айлин.

– По школе кто-то разбросал листовки с карикатурами от Детей свободы, и, как всегда, бабушка, ты там главное действующее лицо. Я должна мечтать о такой чести?

У Айлин вспыхнуло лицо.

– Продажные болтуны! Они понятия не имеют, как сложно управлять этим городом…

– Дай мне, пожалуйста, денег, – перебила Фанни, – я куплю новую сумку.

– Я в сотый раз прошу тебя не нарушать законы, и гражданские, и те, что связаны с табуированными вещами: с муррами и тайными знаниями. Иначе каждый решит…

– …что я сошла с ума, раз пришла на занятия с бумажным пакетом из булочной!

– … решит, что теперь ему всё дозволено.

– Стина, конечно же, сразу предложила скинуться мне на сумку! Пока у неё сердце не разорвалось от жалости – к нашей бедности.

– А ты? – заинтересовалась Айлин.

– Не объяснять же, что пакет попался мне под руку на кухне, когда я опаздывала. Сказала, что в моде всё экологичное…

– Ну, и прекрасно. Стина Дрём-Лис может говорить всё что угодно, но поверь мне, скоро все в школе будут ходить с бумажными пакетами. Помнишь, как ты вылила на себя пузырёк репейного масла, а потом не смогла его смыть и породила моду на эффект сальных волос?

Фанни прыснула со смеху.

– Мокрых!

– Но по сути – грязных. Никогда не забуду массовые протесты родителей.

– Бабушка, ты ведь помнишь Виляву? – неожиданно спросила Фанни.

– Это у неё проблемы с математикой?

– Ну, да. Ничего не соображает.

Вилява была новенькой, переведённой в конце года из другой школы. Надо же было так назвать ребёнка. Девочку! Мало того, что фамилия Выскоч… У Фанни никогда не было подружек, её друзьями были книги. Но уже дважды она приезжала из школы вместе с высокой крупной девочкой, очень раскованной. Говорила та без остановки, громко хвалила дом и выглядела как полная противоположность обычно немногословной и погружённой в меланхолию Фанни. Но Айлин была скорее рада их дружбе.

– Да, я помню Виляву.

– Ты же видела, как она… одета?

– Заметила, – ответила Айлин. Тонкое обтягивающее трико невыгодно обрисовывает полноватые формы, вязаная кофта слишком коротка… Всё удручающе ярких цветов. – Мы будем это обсуждать?

– Только чтобы всё исправить, – поспешила объяснить Фанни. – Понимаешь, родители Вилявы не бедные, но не горят желанием тратиться на её одежду, а сама она не слишком хорошо разбирается в моде, носит, гм, безвкусное старьё. Ты позволишь подарить ей новые вещи? Шотка согласилась сшить несколько нарядов, но велела сначала спросить у тебя.

Шотка была их домашним стилистом. Айлин удивилась.

– Прости, удобно ли это? Мне, конечно, не жалко, но что скажут родители?

– Отцу всё равно, а у матери Вилява ни о чём не спрашивает… – Фанни прикусила язык, увидев, как Айлин нахмурилась. – В смысле, она не будет возражать.

– Фанни…

– Бабушка, не надо! Всё будет нормально! Считай это благотворительностью, которой ты уделяешь столько внимания.

– Но они состоятельные люди. Как можно ни с того ни с сего делать подарки их дочери?

– Очень просто! Они даже не заметят. Отец всё время на работе, на стройке, дома почти не бывает.

А мнение матери никого не заботит… Поколебавшись, Айлин кивнула.

– Хорошо, дорогая. Полагаюсь на твоё благоразумие. Увидимся за ужином.

– Спасибо!

Фанни ушла с довольным видом. Внучка редко выглядела счастливой, и Айлин чуть-чуть полегчало. Она позвонила охраннику в холле.

– Хейго, пожалуйста, пригласите доктора Рица в гостиную, если он не занят.

2

Риц… Айлин взглянула на старинный портрет юноши с копной светлых кудрей и длинными, по моде тех лет, бакенбардами. Какой глубокий, проницательный взор… Это был предок их нынешнего семейного врача Эдама Рица, можно сказать, основатель династии. Историю его возвышения Айлин знала с детства.

Некогда один из Монца страдал сильным кашлем. Врач лечил его микстурой, в состав которой входила ртуть, и, как все тогда, увлекался кровопусканием. Благодаря такому лечению, стоившему к тому же немалых денег, больной неудержимо приближался к своему жизненному финалу: маялся от вздутия живота и чах на глазах. По счастливому стечению обстоятельств в доме оказался молодой врач, только что прибывший из-за морей, где он обучался лекарскому искусству. Он указал на истинную, как ему мнилось, причину кашля: нервное истощение, и рекомендовал больному пилюли из зелёного чая, красное вино и телячьи отбивные, приготовленные на решётке. И странная болезнь, и сам способ лечения были дубъюкцам в диковинку, но не прошло и двух недель, как умирающий воскрес к жизни и, конечно же, умолил чудо-лекаря поступить к нему на службу. С тех пор, на протяжении многих веков, семейство Монца вверяло жизнь и здоровье только врачам из династии Риц, а Айлин унаследовала от предков стойкое убеждение, что врачи в массе своей люди безнравственные и невежественные.

С папкой и медицинским чемоданчиком в руках, вошёл Эдам, светловолосый, высокий, тонкий в талии, с худощавым лицом, которое не портили наметившиеся залысины. Подойдя к Айлин, он с достоинством поклонился.

Ему было чуть за тридцать. Серый костюм в мелкую полоску сидел на нём как влитой; цвет лица был отменным, что говорило о правильной диете и самоконтроле. Доктор сторонился любых излишеств, оставлявших на лице припухлости. Это подкупало. И ещё он удивительно элегантно ходил по скользкому паркету. На памяти Айлин, ни одного падения.

– Прошу вас, Эдам, садитесь.

Он сел на краешек стула – с прямой спиной, несгибаемый, как циркуль. Излучает

уверенность, а это как раз то, что ей необходимо для поднятия духа. Многие в Спящей

крепости считали доктора надменным и заносчивым, но с Айлин он был неизменно любезен, к тому же его профессионализм никогда не подвергался сомнению. Так что доктор Риц продолжал усердно трудиться в доме Монца, и с годами его положение только упрочилось.

– Доктор, я не оригинальна в своих вопросах. Как здоровье Фанни?

Эдам смотрит в её высохшее лицо с благородными чертами, с провалами всё ещё красивых карих глаз. Её наряд, как всегда, безупречен, драгоценности восхитительны, а тёмные волосы – она ненавидит седину – уложены в высокую причёску. Тщательно скрываемое волнение выдаёт голос, он надтреснут, как отжившая фарфоровая чашка.

– Я провёл самое скрупулезное обследование, госпожа Айлин. Никаких оснований для беспокойства, девочка здорова. Если желаете, можете ознакомиться с результатами анализов. – Он аккуратно придвинул к ней папку.

– Ради бога, Эдам, я вам верю. Вы для меня больше, чем просто врач. Вы друг.

Он счёл необходимым встать и поклониться.

– Благодарю, госпожа Айлин, это для меня большая честь. Не могу удержаться от вопроса. Что вас тревожит?

– У меня бессонница. Я потеряла аппетит и делаю вид, что принимаю ваши порошки.

– Из-за Фанни? – помедлив, спросил Эдам.

В её бездонных глазах мелькнуло страдание.

– Она сторонится Сантэ, а к Господину Мишу не равнодушна до такой степени, что… В общем, я до смерти боюсь её импульсивных поступков… Да вы и сами всё знаете.

Эдам знал. Всё завертелось четыре года назад, когда Фанни было десять. Как наследница баснословного состояния древнейшего рода и будущая попечительница Прекрасных, Фанни была обречена стать заложницей ограниченного холмами и Алофой пространства – владельцы мурров никогда, ни при каких обстоятельствах не имели права покидать Дубъюк. Пролетевший в небе самолёт вызвал у Фанни паническую атаку, приступ клаустрофобии. Она кричала, что хочет улететь отсюда на самолёте, уплыть на корабле, на чём угодно, и слуги едва смогли удержать её на пороге, с двумя чемоданами в руках. Когда с заседания Ассоциации примчалась Айлин, Фанни уже лежала недвижно, как мёртвая. Больше суток Эдам боролся за то, чтобы вывести девочку из состояния каталепсии.

– Она, конечно, знала, что у наследницы есть обязательства, что такова плата за комфорт и положение в обществе, но, видимо, никогда не примеряла это к себе, – сказал Айлин расстроенный архивариус Ульпин, ставший невольным виновником приступа. – Мы говорили о быстротечности человеческого существования и о том, как важно заранее спланировать свою жизнь, чтобы однажды не обнаружить, что она прошла без особой цели и существенных успехов, и вдруг…

Старый книжник так любил Фанни, что у Айлин язык не повернулся его упрекнуть, к тому же она знала о невероятной тактичности, с какой он подходил к любому щепетильному вопросу.

– Уверена, господин Ульпин, вашей вины здесь нет, – сказала Айлин и, взяв в руки каминную кочергу, на глазах у потрясённого старика методично, одну за другой, разбила восемь драгоценных ваз, стоявших в кабинете на специальных подставках.

По её словам, это помогло ей обрести внутреннее равновесие. Когда же благодаря усилиям доктора Рица Фанни очнулась, Айлин спросила, что нужно сделать во избежание рецидива.

– Первейшая необходимость – устранить причину душевного беспокойства, – ответил Эдам. – Но боюсь, госпожа Айлин, даже вам это не под силу…

– Не под силу что, устранить кошек? – хладнокровно поинтересовалась Айлин, хищным

взглядом обводя кабинет. – Это так.

Эдам испугался, что ей захочется испробовать на прочность что-нибудь ещё, кроме

попавшихся под руку несчастных ваз, о которых скорбел весь дом, и быстро сказал:

– Хотя бы убрать из неба самолёты. Уж самолёты вы кочергой не достанете.

Айлин сухо рассмеялась и сняла телефонную трубку.

Через неделю небо над Дубъюком больше не тревожили воздушные суда, по Алофе не ходили корабли, увеличилось число блокпостов вокруг города, и началось строительство Стены, правда, вскоре замороженное. Город, включая долину, стал заповедной зоной. Ассоциация по защите прав животных, которую возглавляла госпожа Монца, была вполне удовлетворена таким решением, ведь кошек очень пугают резкие звуки в небе и гудки кораблей, а это недопустимо.

Фанни – младшая госпожа – и раньше терпеть не могла Господина Миша, но теперь у неё испортились отношения с самой Сантэ. В Спящей крепости словно случайно стали биться вазы и посуда с изображением кошек, портились семейные фотографии, исчезали статуэтки и фильмы о кошках. Айлин страдала и страшилась, потому что будущее внучки оказалось под угрозой. По городу поползли слухи. Чтобы пресечь их, пришлось подключить прессу и нанять целую армию агентов, полгода распространявших о семействе Монца всякие позитивные байки. Айлин серьёзно потратилась, но в конце концов доверие к семье было восстановлено. Доктор Риц по собственной инициативе провёл сеансы психокоррекции, на которых советовал Фанни тщательно скрывать нелюбовь к кошкам, даже почитая их за неискоренимое зло. Эти формулировки утаивались от Айлин, но только так, считал Эдам, можно примирить девочку с суровой реальностью здешних мест, где кошки всегда ставились выше людей.

Айлин достала из сумочки носовой платок и поднесла к глазам. Похоже, девчонка опять что-то натворила…

– Что случилось? – прямо спросил Эдам.

– Вчера Фанни пнула Сантэ. Кошка до сих пор хромает. Вы понимаете, чем это грозит?

– Хранители, – проронил Эдам, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

Айлин кивнула.

– Все знают, я обожаю свою внучку, и не из-за родства, хотя одного этого было бы достаточно. За ум и доброе сердце. Она великодушна и способна на красивые поступки. И у неё много талантов. Мне приходится тренировать память, а у неё она феноменальная…

Эдам отвёл глаза. Никакой личной заслуги наследницы, лишь природный дар, хотя, приходится признать, удивительный.

– Она легко учится. В семь лет самостоятельно выучила язык глухонемых.

Из желания разведать, о чём разговаривают взрослые. Девочка тихо сидит с игрушками где-то в уголке, а сама исподтишка читает по губам…

– У неё сильные пальцы.

Настолько сильные, что учитель музыки отказался давать ей уроки – в её исполнении любое произведение превращалось в бравурный марш. Эдам, как мог, боролся с раздражением.

– Сила у неё от деда – мой покойный супруг Анчи гнул монеты пальцами. А память, конечно, от кого-то из Монца. Наверное, все эти умения могут ей очень даже пригодиться, но её безрассудство… Моя жизнь превратилась в кошмар. Я так за неё боюсь…

Айлин смотрела выжидающе, и Эдам был вынужден поведать ей очевидную банальность:

– Возраст. Отрицание и протест, авторитетов нет. Всё наладится.

– Когда? И как приблизить этот счастливый день? Не знаю, как её убедить, какие найти слова… Я приняла на себя заботу о кошках, а стало быть, и о городе, верчусь с утра до ночи, чтобы поддерживать в людях оптимизм в отношении кошек и, не хочу говорить «страх» перед ними, уместнее слово «уважение»… А в это время в моём собственном доме зреет катастрофа… Да ещё детки пропадают… Как тут не бояться за Фанни?

Эдам уже не раз слышал эти жалобы, и они ему порядком надоели. Всё труднее оставаться

вежливым, сохранять невозмутимый вид, кланяться. Но что поделаешь, служба есть служба…

Видимо, она всё прочла на его лице.

– Кажется, я выгляжу жалкой… вы правы, это ужасно. – Эдам протестующее поднял руку. – Нет, нет! Не нужно… Иногда трудно остановиться… говоришь, говоришь, как заведённая… Вы мне друг, я так сказала, но и друзей нечестно нагружать жалобами без меры. Вы можете идти. – Отвернувшись, она смахнула слезу.

– Чем я могу помочь, госпожа Айлин?

– Вы и так столько для нас делаете… даже не знаю, как вас благодарить…

– Нет, пожалуйста, прошу вас! – Эдам был искренен.

Помедлив, она достала колоду карт из сумочки, лежащей на столе.

– Нужно перетасовать не переворачивая и вытянуть одну карту. Всего одну. Подождите, я не стану смотреть. – Айлин встала и отошла к окну. Голова кружилась, и, чтобы не упасть, она ухватилась рукой за портьеру. – И в этот момент думайте о Фанни.

Эдам знал, что с недавних пор она балуется гаданием на старинных картах, с закруглёнными углами и странными рисунками. Но это никому не мешало жить. О Фанни. Хорошо. Он тщательно перетасовал тяжёлую колоду и вытянул из середины карту. С чёрных полукружий на него смотрели два лица, одно юное весёлое, другое застывшее, покрытое мертвенной бледностью.

Айлин заглянула через его плечо, и он почувствовал, что её колотит.

– Видите? – страдальческим шёпотом произнесла она. – Всегда одно и то же. Самое страшное сочетание. Девочка и смерть. О, моя бедная девочка…

– Разрешите измерить вам давление, – отрезвляющим тоном предложил Эдам, хотя случившееся его тоже неприятно поразило.

Глава 4. На кухне

Ночь прошла спокойно – невзирая на протесты Айлин, Эдам вкатил ей приличную дозу снотворного. Крепкий сон определённо пошёл на пользу. Утром хозяйка хорошо позавтракала, не забыв похвалить повариху, и прошлась по дому. Потом случилась ставшая почти обязательной перепалка между ней и Фанни, возмущённой тем, что всю последнюю неделю ей приходится ездить в школу в сопровождении охранника.

– Бабушка, ты меня позоришь! – чуть не плакала Фанни. – И шофёр, и охранник! Почему за мной присматривают, как за маленькой?! Вот увидишь, я перестану ходить в школу!

– Хорошо, – подумав, сказала Айлин. – Кто тебя сегодня забирает? Хейго? Я попрошу, чтобы он не провожал тебя до школьного крыльца.

– И всё?

– И чтобы встречал в машине.

– И всё?!

– Всё, – твёрдо сказала Айлин, села в свой шикарный чёрный автомобиль – Гордон целыми днями наводил блеск на его полированные бока – и умчалась в неизвестном направлении.

После завтрака у Эдама по плану был профилактический осмотр обслуживающего персонала, проще говоря, слуг. Госпожа Монца пеклась о здоровье всех окружавших её людей, считая это делом чрезвычайной важности. Нельзя сказать, что двадцать слуг, видя такую заботу, служили с утроенным рвением, напротив, кое-кто из них злоупотреблял добротой и щедростью хозяйки. Её стоило лишь попросить. Так, например, Эдам стал регулярно бывать у некоего Котая, с которым сожительствовала сестра кастелянши Бомбаст. Эдам уже не раз и не два спасал от неминуемой смерти этого пьяницу, употреблявшего неочищенный алкоголь, но причины быть недовольным десантами в предместье у него не было – Айлин щедро вознаграждала его за труды.

Во время осмотров слуг Эдам волей-неволей узнавал самые разные новости. Сегодня они были весьма мрачными, но именно такие возбуждают общественный интерес: вчера подземщики провели очередную газовую атаку, а предместьях порезвился Дикий кот. Это рассказал Эдаму Мартон, выполнявший в доме все технические работы, а горничная

Гриватта поделилась уже прокисшей новостью: Фанни пнула Сантэ.

К сожалению, красавица Гриватта была довольно высокомерной и язвительной особой, общение с ней не доставляло Эдаму никакого удовольствия – возможно, ещё и потому, что он ощущал некоторое родство их характеров.

После Гриватты вошла Лорна, приятная полноватая девушка, которая отвечала в доме за всё, что было связано с питанием. Она составляла меню, закупала продукты, следила за приготовлением пищи и сервировкой стола. В её подчинении находилась повариха Виктория и седовласый Барри Строжар, одряхлевший хранитель кулинарных традиций дома, да и всего дома, впрочем. Лорна была безответно влюблена в лощёного холостяка Эдама и мечтала когда-нибудь добиться его благосклонности. Впрочем, те же надежды питали и некоторые другие особы женского пола из обслуживающего персонала, за категорическим исключением кастелянши Бомбаст, чьим сердцем безраздельно владел гражданский муж её сестры, тот самый пьющий Котай.

Лорна сообщила Эдаму, что повариха очень занята, поскольку на несколько дней осталась без помощницы, но за Барри она сходила лично.

Старик был очень чистоплотен, жил в доме с незапамятных времён, целыми днями толкался на кухне или блуждал по коридорам. Ему уже не хватало ловкости прислуживать, как раньше, за столом, но в дни приёмов, обрядившись в лучшую свою ливрею из синего бархата, он по собственной инициативе надзирал за приглашёнными официантами. В каждом из них ему виделся законченный вор, и страх за господское благосостояние жестоко язвил его честную душу.

– Какие времена, госпожа! Какие дикие времена! – дребезжал он, выловив Айлин в коридоре после очередного приёма. – Дом нараспашку, как проходной двор… Раньше-то! – Он потрясал перед своим носом желтоватым пальцем (при этом глядел на палец) и напирал на прижатую к стенке Айлин, которая не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. – Раньше похлёбку господам приносили в миске, закрытой на замок! А сейчас напустят в дом целую армию вороватых негодников да ещё деньги им платят – за то, что украли всё, до чего смогли дотянуться!

Разошедшегося старика подхватывали под руки и мягкими уговорами, умоляя смириться со всеми несправедливостями бытия, уводили на кухню.

Сегодня Эдам обратил внимание на излишнюю суетливость Барри. Оказалось, в одном из залов ремонтировали окна, и старику не давала покоя мысль, что без его присмотра там может случиться что-то непоправимое вроде кражи гвоздей. Эдам не стал его долго задерживать, и Барри пулей вылетел из кабинета.

…Кухня в доме Монца, просторная и светлая, с тремя большими окнами во двор, использовалась, кроме всего прочего, и как столовая для персонала. По заведённому порядку, здесь обедали и ужинали – за необъятным деревянным столом, а для завтраков и чаепитий предназначалась чайная комната, сообщавшаяся с кухней специальным окошком с дверцей. Через него подавался чай и выпечка, по части которой Виктория была большая мастерица.

В стародавние времена еду готовили в большом очаге с вертелами, сейчас же посередине кухни дышала жаром электрическая плита с невообразимым количеством конфорок. Параллельно плите тянулся длинный кухонный остров, над ним сверкали на подвесах медные кастрюли и сковороды. Благодаря разумному расположению рабочих поверхностей, Виктория успевала готовить одновременно множество блюд, очень ловко нарезая, кроша продукты, бросая их в кастрюли, размешивая и, как в танце, продвигаясь по проходу.

Помощницей Виктории служила работящая и покладистая девушка Летка, которая недомогала и по этой причине отсутствовала третий день подряд. Повариха и слышать не хотела о временной замене, поэтому ей приходилось вертеться самой, вдвое сократить количество блюд, изменить график кормлений. Сегодня, например, обед слуг задержался на два часа.

За столом обедали четверо: две девушки-горничные, Гриватта и Фелиси, которую все

звали Лиси; немного в сторонке, как бы дистанцируясь от молодости и красоты, – прачка Тавала, низенькая, плотная, и сухопарая кастелянша Бомбаст, длинноносое существо с седыми кудельками вокруг вытянутого лица.

У плиты, где скворчало и булькало, в хрустком белоснежном фартуке хлопотала сама Виктория, королева кастрюль и подливок, женщина крупная, с большой грудью, круглым лицом и чёрными волосами, свитыми на затылке в блестящий крендель. Распоряжалась она на кухне с решимостью военачальника, поэтому, зная, что за неосторожно вырвавшееся ругательство можно получить по затылку половником, в столовой мужская половина персонала следила за речью особенно тщательно.

– Сантэ хромает… Что у неё с лапкой? – покончив с тарелкой супа, поинтересовалась Фелиси. Она была хорошенькой, с золотистыми локонами, выбивающимися из-под кружевной наколки.

Гриватта и Тавала молча переглянулись.

– Кое-кто не знает, обо что ему ноги почесать, – съязвила кастелянша.

Виктория грохнула кастрюлей и, повернув голову, громко сказала:

– А кое-кто чешет своим раздвоенным языком!

Бомбаст, поджав губы, принялась с излишним усердием собирать кусочком хлеба соус с тарелки. Её намерение между прочим упомянуть за обедом о том, что кое-кто слишком часто меняет фартуки, умерло в зародыше.

Фелиси вопросительно взглянула на Гриватту и произнесла одними губами: «Фанни?» Гриватта кивнула.

– И будет совсем хорошо, если никто не станет обсуждать вчерашнее побоище, – добавила Виктория. – У нас тут, вообще-то, обед.

– Всё понятно, – сказала разочарованная Гриватта низким хрипловатым голосом. – О хозяевах ни слова, о потраве молчим. Остаются новости из психбольницы. Тавала, – обратилась она к сосредоточенно жующей прачке, – что там твой зять рассказывает? Как его? Тмин?

– Твин! Ой… Такое рассказывает! Всякие страсти, – польщённая вниманием, зачастила Тавала. – Жуть! Не больница, а лес Ный! Оказывается, те пациенты, – она понизила голос, – в которых кошки вселились, а обратно не выселяются, совсем спятили… Весеннее обострение… Ходят, несчастные, на полусогнутых лапах… Тьфу ты, на ногах! И даже умываются, как кошки. А когда хотят спариться, то мяукают и катаются по полу.