Страна мурров

– Ты-то чего боишься? Тебе всего лишь нужно добыть маленький кусочек, крошечный, как ноготь у младенца. Кто завёл разговор? Ты! И кто ты после этого?

– Лучше б я молчал…

– «Есть такой хитрый сплав, режет всё, кроме камней, вот бы им чего-нибудь перерезать…» Я нашёл, что перерезать, а твоя задача – принести его мне и молчать. Молчать, как рыба.

– Я читал, Джио, рыбы тоже разговаривают… пищат, что ли… только мы не слышим…

– Значит, молчать, как дохлая рыба! Я сам всё сделаю – пронесу с собой твой чудесный сплав и перережу страховочный трос.

– Пальцы ты себе перережешь, а не трос. А разгерметизация скафандра – мгновенная смерть…

– А ты сплав заправишь в камешек, как обещал, вот я и не порежусь.

– А вдруг сплав лопнет? Там же адский холод!

– Тогда просто полюбуюсь с орбиты нашим родным Огастином.

– Очень смешно. Я тебе не для этого отдаю все свои сбережения.

– Не бойсь, всё получится. Я тоже рискую финансами.

– Только это меня и успокаивает. Ты знаешь, что в открытом космосе даже простое сжатие перчатки требует сверхусилия?

– Мне не понадобится её сжимать, я приклею к ней сплав специальной липкой лентой с ограниченным сроком действия. Она отвалится через полчаса.

– А камеры?

– Улучу момент, когда меня не будет видно. Поверь мне, Томми, я смогу провернуть это

дельце. Заплатят! Куда они денутся? Метеорит перебил трос, и турист едва не погиб в открытом космосе…

– На тебе будет медицинский браслет, ты будешь волноваться, и они сразу заметят, что участился пульс. Сначала повысилось давление, а потом метеорит перебил трос?

– Да у меня уже сейчас бешеный пульс от одной только мысли, что я там окажусь! У остальных, думаешь, не так? За этим они туда и лезут – за адреналином, лекарством от скуки. Хватит ныть, Томми, расслабься. Говорю тебе, кое-кому придётся раскошелиться. Только представь, сколько мне отвалят по страховке. А за интервью? А потом ещё книгу напишем!

– Ага, в тюрьме! О том, что нельзя считать себя умнее страховой компании. Они нас уроют, Джио!

Томми… Столько лет прошло, с чего вдруг он вспомнил о Томми? Это всё водила, Кот Рыжий – где был да что видел… Разбередил.

– Да нет же, кретин, – возразил внутренний голос, – не из-за водителя твои мысли о Томми. Здесь опасно. Послушай, ты помнишь, где Томми? Или совсем ничего не соображаешь?

После того случая Джио больше никогда не работал в паре. Томми всего лишь нужно было ждать и держать рот на замке. Но страховая компания запугивала его, при этом обещала деньги и защиту, и он польстился, наплевав на их дружбу. Поверил тем, кому нельзя верить. Воспоминания о Томми были связаны не только с грустью, они вызывали злость.

– Отстань! Он сам виноват, твой Томми! Да ещё и меня за собой потянул… А сейчас я один, и меня никто не подведёт. Больше ни одной ошибки. Старик ослаб умом, заговаривается. Я, пока его слушал, сам чуть не рехнулся.

Но внутренний голос не замолкал:

– А агенты в Фесте? Помнишь, они задержали поезд только ради того, чтобы поговорить с тобой о кошках? О кошках Дубъюка, теперь это совершенно ясно. А предостережения кошачьей полиции? Нет-нет, не стоит так рисковать.

Но Джио подвёл под сомнениями жирную черту:

– Вот я и проверю. Разоблачу деда и крепко засну.

– Томми кормит червей! Он умер в тюрьме, в соседнем блоке! – заорал упрямый собеседник.

– Мне жаль, – не мог не признать Джио. – Но я-то до сих пор жив. Как думаешь, почему? Я редко ошибаюсь.

– Впереди много печальных лет, – успел прохрипеть задавленный внутренний голос, но Джио сдержал пробежавшую по телу лёгкую дрожь.

Он приподнялся на локте, взглянул на открытую дверь спальни, откуда доносился тихий храп, высвободил из-под полушубка руку и осторожно погладил кошку.

– Да ты красавица, – почти беззвучно сказал он. – Не кошка, а куколка.

Кошка села и выпрямила спинку. Её глаза сияли – казалось, что в щель между занавесками в тёмную комнату влетели вместе с лунным светом два больших светлячка; кончик пушистого хвоста лениво бил Джио по руке. Он снова погладил её и лукаво прошептал:

– Ни у кого не видел такой красивой рыжей шёрстки… Вы, кошки, прелестные создания, и вовсе не безмозглые, как считают некоторые. Может, расскажешь мне какой-нибудь секрет? Самый маленький? Наверняка лисичка припасла для друзей пару интересных историй…

Кошка потянулась, изогнувшись дугой. Ей нравилось, что Джио продолжает её ласкать и уговаривать, и она так громко замурлыкала, что у него от испуга сразу пересохло во рту.

– Тише, ты! – прошептал он.

К его удивлению, в громоподобном мурлыканье кошки улавливался определённый ритм.

Джио неудержимо потянуло в сон, веки смежились, и вдруг перед его внутренним взором замелькали, как зарницы на грозовом горизонте, многочисленные огненные знаки.

– Что тут происходит?! – раздался пронзительный возглас.

Джио подпрыгнул и открыл глаза. В дверях спальни стоял Пента, в пижаме, с всклокоченными волосами, и растерянно смотрел, как его кошка вдохновенно мурлычет, адресуясь к ночёвщику. Он дважды позвал её, но она дважды не обратила на него внимания.

– Хватит, балаболка! – жалобно вскричал старик, поняв наконец, что дело плохо, и засеменил к дивану. – Остановись, глупая ты курица!

Длинные вереницы полыхающих знаков текли теперь по стенам и потолку, сплетаясь в узоры, и вызывали у Джио мучительную тошноту и головокружение. Боль в глазах была невыносимой, казалось, они вот-вот вылезут из орбит и полопаются.

– Помогите, – тяжело дыша, просипел Джио. – Я умираю…

– Ах, ты, подлец! Я тебя… – Старик одной рукой вцепился в плечо Джио и принялся его трясти, а другой замахнулся на очнувшуюся кошку.

Простенок рядом с диваном озарился ослепительным светом. Оттуда бесшумно и плавно высунулось по пояс громадное существо с гладкой, песочного цвета шкурой, очень похожее на львицу, только намного крупнее. Тумбочка, на которую наступили передние лапищи, с треском развалилась на части, и Джио охватил первобытный ужас, когда он увидел возле своего лица розовую пасть с огромными клыками и янтарно-жёлтые глаза, сиявшие так беспощадно, словно они вобрали в себя всю жестокость этого мира. Горячее дыхание зверя опалило Джио, как внезапно подувший ветер пустыни.

Кошка завизжала, шерсть у неё на загривке встала дыбом, а от короткого рыка существа в доме зазвенели стёкла. Подцепив кошку тяжёлой лапой, тот, кого называли Диким котом, ушёл обратно в стену. Раздался шлепок – для кошки стена оказалась неодолимым препятствием. Чудовищной величины когти прошли сквозь любимицу Пенты, разорвав её в клочья и размазав по стене. Брызнувшая во все стороны кровь залила Джио лицо и грудь.

Пента издал горестный вопль, сотрясший дом, и без чувств рухнул на пол, а Джио откинулся на спинку дивана и сидел в оцепенении, наблюдая, как огненные знаки и сияние постепенно бледнеют и исчезают. Вместе с наступившей темнотой на него напал ещё больший страх. Очнулся он от настойчивого стука в дверь и возбуждённых голосов:

– Пента, ты живой?!

– Что у тебя случилось? Открой дверь!

Старик на полу пошевелился и застонал. Трясясь от страха, Джио слез с дивана, кое-как обулся, натянул полушубок, на ватных ногах поплёлся к окну. Когда он вылез наружу, холодный ночной воздух немного отрезвил его, но мучительный страх не проходил. Джио выбрался из палисадника и, спотыкаясь, побежал вниз по пустынной улице, и ему всё время казалось, что старик бежит следом, оглашая криками спящие предместья.

Только когда ноги стали подкашиваться, а лёгкие готовы были разорваться в груди, Джио забился в тёмную подворотню, чтобы отдышаться, и как раз вовремя – трое возбуждённых мужчин прошли совсем рядом. Разговаривали они вполголоса и обильно сдабривали свою речь площадной бранью и угрозами. Джио помимо воли слышал каждое их слово про заезжего мерзавца, который никуда не денется, потому что завтра в Дубъюке каждый узнает, что он сгубил мурчу, и никто не захочет его укрывать…

Скорчившись, Джио сидел в подворотне, пока не начало светать. Он не помнил, как оказался на дороге, ведущей в долину. В свете нарождающегося дня она казалась единственным путём к спасению. Непонятно, откуда взялись силы после пережитого, но Джио бросился бежать по дороге вниз, неизвестно куда, лишь бы подальше от города.

Глава 3. Спящая крепость

1

Снова весна, уже шестидесятая… Годы мелькают, как каменные дома за окном

автомобиля, несущегося по сложному лабиринту узких, тесных улочек.

– Как ваша жена, Гордон? – спросила Айлин.

– Спасибо, госпожа Айлин, ей лучше, – ответил водитель. – Цвета любит составлять букеты и не может не совать в них нос. Говорит, цветочные ароматы – самое прекрасное из всех творений природы. А потом чихи, слёзы и одышка. Благодарим вас за заботу. От всего сердца.

– Это заслуга доктора.

Единственная хорошая новость за день. Да ещё эта быстрая езда, которая немного расслабляла…

Айлин не могла избавиться от ощущения, что всё летит в пропасть. На прошлой неделе полиция с ног сбилась, безуспешно разыскивая второго пропавшего ребёнка, а вчера новое ужасное преступление. Сколько бы она ни говорила себе, что не всесильна, иногда, после подобных происшествий, очень трудно собраться и заняться делами. Невозможно забыть всеобщую неловкость, лица прячущих глаза копов, когда ей доложили, что во время вчерашней операции были собраны – она не могла в это поверить – сто семь убитых кошек… Шестеро из них оказались мурчами. Они носили в себе гены мурров и погибли, и как это, вообще, назвать? А остальные, ни в чём не повинные создания? Их-то за что? Второе побоище за полгода! Катастрофа…

– Я приму меры, – сказала она скорбно. – Не сомневайтесь.

Все охотно поддержали её игру, закивали, кое-кто даже ободряюще улыбнулся. Потом сообщили о приезжем, из-за которого в предместье погибла ещё одна бедняжка. Айлин велела найти его и – ретировалась, чтобы не довести себя до прилюдной истерики.

По дороге домой она не могла не думать о Ричарде. Пока ей не стукнуло в голову начать строительство стены вокруг Дубъюка, брат охотнее помогал ей, как-то договаривался с подземщиками, и потравы случались гораздо реже, раз в три-четыре года. Но потом он вернулся после долгой отлучки и его чуть удар не хватил, когда он увидел на въезде в город некое сооружение, похожее на острый клык, – приглашённые строители только-только приступили к работе.

– Ты хотя бы знаешь, кто они такие, Айлин? – спросил Ричард, ввалившись в её кабинет и задыхаясь, как тяжелобольной. – Их зовут Шутниками, по доброй воле и при ясном уме их никто не зовёт… Где договор? Ты видела, что подписываешь?!

Договор, конечно, где-то лежал, но с момента его заключения сменился секретарь, а Кристофер – милый Кристофер – был непревзойдённым мастером всё усложнять и запутывать в канцелярии Айлин. Она вспомнила лишь, что договор был составлен в виде странных виршей, а заверяли его около двух сотен отпечатков большого пальца. Сейчас она понимала, что подписать такое могла только в состоянии стресса, в котором тогда находилась. Её запущенная пневмония и усиливавшееся бунтарство Фанни, её единственной внучки, направленное против мурров, наверное, могли бы послужить оправданием, но всё сказало лицо брата: она совершила нечто ужасное.

На следующий день к ней в офис заявились двое молодых людей. Они были обуты в мягкие замшевые сапоги и ходили неслышно, как кошки. Кожа их сияла, русые волосы, густые и волнистые, были связаны в хвосты на затылке, бороды заплетены в затейливую косичку. Облачение было простым: холщовые штаны и жилетки, открывающие мускулистые руки, никаких побрякушек, цепочек или украшений. Айлин впервые видела так близко Слуг стихий, что высвобождали, о Мать-кошка, энергию земли и воды и намеревались построить из этого материала Стену. Вот что её привлекло! Никакого шума, ям, бетона и металлических конструкций – кто бы не соблазнился?

– Чистых дорог, великая госпожа! – поприветствовал её один из Слуг, тот, что был пониже ростом. В прозрачной глубине его светло-зелёных глаз отражался весь кабинет.

– Не стоит называть меня великой.

– Согласен. – Он заметил, что его спутник нахмурился, и поспешил исправить ошибку: -

По Закону Теней, мы не смеем не признать тебя великой. Ты Хозяйка Прекрасных, и тень их величия накрывает тебя.

– А Прекрасные…

Зеленоглазый кивнул.

– В тени Вселенной. Как ты помнишь, великая госпожа, условия контракта позволяют нам прервать работу при наступлении противоречий. Вчера небесные светила сошлись в благополучной точке и открыли, что в этом городе, бросая на него зловещую тень, живёт один из миске, существо ненавистного нам древнего рода, проклятого нашими богами и нами презираемого. Великая благоразумная госпожа! Первое противоречие между нами может быть разрешено, если ты позволишь нам убить его посредством удушения и после окончания работ увезти с собой его высушенный труп.

Айлин поперхнулась.

– Как его имя?

– Мы отказываемся именовать эту тварь – не именуй и ты.

– Скажите, кто он!

Зеленоглазый был твёрд, но всё так же учтив.

– Мы хотели бы развеять твоё очевидное невежество, но боги не дают нам позволения. Так ты согласна, великая нерешительная госпожа?

– Со… согласна ли я удушить человека?

– Не человека. Тварь.

– Тварь! – как эхо, сказал второй, бывший в этой паре за главного.

Айлин прокляла час, когда на глаза ей попался рекламный листок от столь дикого сообщества.

– Я не согласна в любом случае, человек он или… кто… Задушить… Как только такое может прийти в голову?

Они переглянулись, внешне спокойные и сдержанные.

– Хорошо, мы готовы применить яд, великая мягкотелая госпожа, – с большой неохотой сказал зеленоглазый. – Но требуем, чтобы агония длилась не меньше двадцати шести минут.

Айлин встала из-за стола, её пошатывало.

– Вы меня не так поняли, господа… Ваше требование противоречит основам цивилизованного общества… Нельзя лишить человека свободы, а тем более, жизни, без решения суда…

Второй усмехнулся, зеленоглазый усмехнулся следом. Она теряла их уважение.

– Хранители так не считают, и ты им потворствуешь, великая лукавая госпожа. В городе постоянно происходят убийства. Убивают любого, кто затронет интересы Хранителей, не щадят ни кошек, ни стариков, ни женщин, ни детей.

Они вынудили её защищаться:

– А вы спорите со своими богами?

– Боги не потерпят возражений и покарают нас, великая глупая госпожа, – покачал головой зеленоглазый.

– Нас тоже, – прошептала Айлин.

Они тут же ушли.

– Ходи по грязи, – на прощание вежливо сказал ей второй.

…К её большому облегчению, Слуги стихий, или Шутники, ночью свернули лагерь и уплыли на плотах по Алофе – тем же путём, что пришли, по глубокой быстрой воде. Убрались, забрав с собой немало местных парней и девушек, соблазнённых вольной жизнью, и оставив после себя уходящий к небу уродливый зуб, чёрный снаружи и прозрачный, невидимый, если смотреть на него из города. После их отъезда земля вокруг него на много шагов спеклась и почернела. По требованию Ричарда, больше его не трогали, только фотографировали раз в месяц, чтобы следить, нет ли изменений в странной конструкции. Кто был тот таинственный миске, Айлин так и не узнала, да и не

стремилась узнать.

Отношения с братом пришлось восстанавливать долго и мучительно; Айлин ужом изворачивалась, чтобы вернуть его доверие, но некоторые прорехи не удалось залатать до сих пор. Вот и потравы участились, а Ричард с холодным спокойствием игнорировал её мольбы о помощи. Иногда раздражение против него достигало пика и она говорила себе, что он не Монца, а Горн, всего лишь брат по отцу, одинокий, пожилой владелец книжного магазинчика в предместье, и стыдилась этих мыслей. Она любила его и будет любить несмотря ни на что. Глупо себя обманывать: вина лежала на ней, это она ошиблась со стеной, так что придётся терпеть и пытаться минимизировать потери…

Ричард в привычной для него манере часто исчезал без предупреждения. У них ещё случались стычки, в основном, из-за её характера – она позволяла себе покрикивать на него, перебивать, даже капризничала, при этом прекрасно сознавая, что испытывает его нечеловеческое терпение. Перезванивались они изредка – чтобы вежливо поинтересоваться здоровьем друг друга. Что ж, теперь придётся снова сесть на телефон и попробовать залучить его к себе для разговора. Других механизмов воздействия на подземщиков у неё нет.

Автомобиль промчался по главной площади мимо магистрата, свернул в боковой проезд и через кованые ворота въехал во двор большой усадьбы. В глубине огромного парка с куртинками розовых кустов на газонах виднелась величественная белая крепость с башнями. Деревья облачались в нежно-зелёный наряд, пахло весной, свежестью, первыми распустившимися цветами.

Айлин поднялась на крыльцо, охраняемое каменными львицами, прошла через внутренний дворик мимо вазонов с цветами, мимо древних скульптур: семеро полуобнажённых девушек, и рядом с каждой из них кошка. В солнечные дни дворик пронизывали потоки льющегося света, сейчас же всё затянула предвечерняя серая дымка, навевавшая тоску.

– Фанни дома, Хейго? – спросила она охранника, сидевшего в вестибюле за столом с монитором.

– Да, госпожа Монца, – сказал тот, вставая.

Высокий, мускулистый Хейго обладал недюжинной силой и всё схватывал на лету. Айлин нашла его через кадровое агентство и ему одному из четырёх охранников, работающих непосредственно в доме, разрешила носить оружие, поскольку он вызывал у неё абсолютное доверие. Если его смена не выпадала на ночь, за ним нередко, с восторгом поглядывая на кобуру, ходил как хвостик Гонзарик, семилетний племянник садовника.

– Если нетрудно, попросите её заглянуть в гостиную.

– Хорошо, госпожа Монца.

Айлин любила свою просторную гостиную с её высокими окнами и светлыми портьерами. В зеркальной поверхности паркета отражались канделябры и парадные портреты в золочёных рамах, изображавшие предков Монца. Прошлой зимой Айлин решила проредить коллекцию, оставив изображения лишь самых значимых для рода и дорогих лично ей людей, а также осветлить потемневшие лики. Теперь, по мере реставрации, стена заполнялась.

На днях случился скандал, когда Фанни увидела портрет Стефании Пумы Монца, исполненный в классическом стиле. Пышное платье с отделкой из тонкого кружева, затейливая прическа, изящно сложенные ручки необыкновенной белизны – всё привело её в ярость. Портрет исчез со стены в неизвестном направлении, но сегодня, после долгих и измотавших Айлин переговоров с Фанни, должен был вернуться и действительно висел на прежнем месте, Айлин быстро нашла его. Вместе с пририсованными чёрными усиками.

Стянув перчатки и белую меховую накидку с драгоценной брошью вместо застёжки, она села в кресло.

На стене напротив, на почётном месте – портрет Сантэ, пушистой серой кошки, главенствующей над остальными муррами. Лёгкая, зеленоглазая, с кисточками на ушах, Сантэ была прелестна. Рядом супруг Сантэ, Господин Миш, в лохматой коричневой шубе, почти чёрной на боках, тяжеленный, вальяжный, вечно сонный и сытый. Чуть ниже и согласно рангу портреты остальных: Мягкая Кошка Югаев, коротколапая, круглая, как колобок, обыкновенного бурого цвета; Нежная Миу из дома Бастет, мраморная, с вытянутым гибким телом, изысканная и утончённая, как её нынешняя хозяйка; Рыжая Кучка из рода Дрём-Лисов, пресекавшая любую попытку её расчесать и из-за свалявшейся шерсти похожая на видавшую виды диванную подушку, и, наконец, лохматый Сердитый Ван из семейства Ванов, помельче, чем Господин Миш, и с нежно-бежевым окрасом, что смотрелся вычурно и придавал коту отнюдь не мужественный вид. Вану приходилось с этим жить и, по слухам, кочевавшим из века в век, именно потому на его плоской морде навсегда застыло выражение крайнего недовольства.

Детки мои, радость моя, подумала Айлин и лишь скользнула взглядом по последнему «портрету» – чёрному полю в строгой золотой раме. Что-то привлекло её внимание. Присмотревшись, она ахнула и поспешила к портрету. Так и есть – краска, вспучиваясь, хлопьями осыпалась с полотна.

– Безобразие! – прошептала Айлин. – Как же так? На прошлой неделе…в три слоя…

Она быстренько достала из-за рамы баллончик с чёрной краской и довольно нервно распылила её, густо закрасив жёлтые глаза, с ненавистью глядящие на неё из мрака.

Возвращаясь к креслу, Айлин прошла мимо изображения молодой женщины, затянутой в чёрный бархат, с талией, которую можно перехватить двумя пальцами. Красота её тонкая и нежная: красиво очерченные губы, каштановые волосы, приглаженные до зеркального блеска, и огромные глаза, такие тёмные, такие сияющие. Это она сама в былые дни, двадцатилетняя невеста, восходящая оперная звезда. Кажется, только вчера были цветы, поклонники, будущность и он, неотразимый, как бог, влюблённый, пылкий… И что потом? Плюс сорок, минус красота, здоровье, покой. Старость – никакая это не жизнь.

Усевшись, Айлин с кривой улыбкой взглянула на портрет мужа, отставного военного, шальным ветром занесённого в их края. У него горящий взгляд из-под длинных чёрных кудрей и плотно сжатые губы. Ни одна женщина не могла перед ним устоять, когда он был захвачен страстью, – что же говорить о ней самой? Юная и малоопытная в любовных сражениях Айлин сдалась без боя. Он требовал, и она оставила сцену, а через неделю после свадьбы объявил ей, что свобода есть высшее благо для мужчины и ему жаль, что он не понял этого раньше. И что ей теперь вспоминать, его измены с прислугой? Дикие кутежи? Грубость и пренебрежение? Когда через много лет одна из служанок вбежала в спальню с криком, что господин Буй сломал шею, неудачно скатившись с лестницы, Айлин у туалетного столика примеряла серьги. Ничто не дрогнуло в её лице, она переспросила: «Сломал шею, только сейчас?» Служанка, девушка простая, подтвердила, глотая слёзы: да, только что, прямо на её глазах… Она оказалась беременна от скатившегося господина Анчи Буя. Какой сюрприз.

По двойному портрету – единственной дочери Катрисс и зятя – Айлин лишь скользнула взглядом. Слишком больно. Зять напал на Сантэ, и его убил Хранитель, после этого дочь ушла из дома, оставив Фанни на её попечение.

– Бабушка, ты хотела меня видеть? – раздался звонкий голос. Фанни вошла в гостиную.

– Здравствуй, милая, – сдержанно поздоровалась Айлин, оглядев внучку, довольно высокую для своих четырнадцати лет, тонконогую, в чёрных обтягивающих брюках и короткой белой курточке. Слегка вьющиеся чёрные волосы накрывали её плечи. – Как школа?

– Стоит на месте, – с вызовом ответила Фанни, плюхаясь на стул напротив Айлин.

– Это радует. Поговорим о твоём портрете. Считаешь, усы тебе идут?

– Э-э… – растерялась Фанни.

– В принципе, я не возражаю, вот только немного жидковаты, кажется. Попрошу

художника сделать их пышнее. А может, как у Сантэ? – Айлин жестом указала на портрет главной мурры. – Одно время Дубъюк был помешан на кошачьих усах, все модницы их

наклеивали.

– Бабушка, это не смешно!

– Хотя бы выйдет оригинально.

Фанни задохнулась от возмущения, но не успела ничего сказать, Айлин её опередила:

– Давай так, дорогая. Усы сотрём, а портрет останется на месте. И мы закроем тему живописи.

– Нельзя меня переодеть в брюки?

– Извини, это парадный портрет.

– Ладно, – помолчав, буркнула Фанни. – Что ещё?

– Ты знаешь.

– Уже доложили? Бомбаст? Вечно шпионит!

– У меня просто… нет слов, – срывающимся голосом произнесла Айлин. – Как ты могла пнуть мурру? Мне в тысячный раз повторить, что это смертельно опасно? Для тебя это новость?

– Она сама напросилась! Больше не будет ко мне лезть.

– Могла бы её приласкать! Хотя бы иногда.

– Ни за что!

– Любой ребёнок в Дубъюке знает, что нельзя причинять кошкам боль. Даже непоседа Гонзарик с муррами сдержан и ласков.

– Просто он любит кошек, а я их ненавижу! Так и знала, что ты устроишь скандал из-за какой-то пнутой мурры…

Айлин смотрела на внучку расширенными от ужаса глазами.

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Да не пинала я её, бабушка! Бомбаст, как всегда, преувеличивает. Ну, отодвинула легонько ногой…

– Видимо, одна нога у тебя лишняя, – скорбным голосом сказала Айлин. – Если бы не великодушие Сантэ, не призвавшей Хранителя… Скажи, ты в самом деле такая бессердечная или просто притворяешься? Не понимаешь, что ей было больно?

Фанни опустила глаза.

– Случайно, наверное, по сухожилию попала… прости, бабушка…

– Ты ей скажи, перед ней извинись!