Ребенок от мажора

– Полина? – неуверенно спрашивает Ник, опуская подбородок. – Ты откуда здесь?

Сердце пропускает удар, настолько для меня эта встреча становится неожиданной, и я невольно оборачиваюсь, подумывая опять сбежать.

– Работаю… – говорю, прикусывая свой болтливый язык и опуская глаза.

Сегодня в универе мы не встречались. Я постоянно оглядывалась по сторонам в поисках знакомой фигуры, прислушивалась к голосам других студентов, пытаясь уловить его тембр и держаться подальше. Как можно дальше. Я пока так и не решила, что мне делать с возвращением Волкова. Вдруг он вернулся не навсегда и через какое-то время опять уедет в Америку? Стоит попытаться ещё раз ему сказать о ребёнке? Или сделать, как велела его мать: “отпустить её мальчика и не портить ни ему, ни себе жизнь”.

Никита поднимает руку и касается пальцами моего лица, отбрасывая растрепавшиеся пряди волос. Вторая его рука, обжигая своим теплом, лежит на моей талии, удерживая меня от падения. Голая полоска кожи покрывается мурашками и мне стыдно оттого, что он тоже это чувствует.

Его зрачки расширяются.

– Я вернулся в город восемь месяцев назад, но эти два дня определенно нравятся мне больше всего, – растягивая губы в улыбке, говорит он. – Где ты пропадала всё это время, Кнопка? Я скучал…

– А я – нет, – сипло говорю в ответ, выворачиваясь из его рук.

Покачнувшись, хватаюсь за плечо Никиты, кажется, он стал ещё выше и больше. Футболисты должны же быть худыми и выносливыми? С горой мышц только на подкачанных ногах. Мои познания в футболе не обновлялись новой информацией уже пару лет. Раньше, когда мы только начали проводить время с Волковым вместе, я ходила на все его матчи. Кричала его фамилию, когда он забивал гол, и ловила его улыбки с поля, предназначенные только мне одной. Я была глупой, наивной, влюбленной девочкой.

Всё изменилось.

Только рука Никиты ложится мне на талию для поддержки, как я отскакиваю от него на полметра, несмотря на боль.

– Какого хрена… – Волков посылает мне хмурый взгляд из-под тёмных бровей.

Мне нет никакого дела до его возмущения! Я просто больше не хочу, чтобы он меня касался.

– Блин… – бормочу, наступая на ногу, двигаясь как раненая косуля. – Ай…

В лодыжке пульсирует, простреливая до самого копчика. Пытаюсь ещё раз встать ровнее. Морщусь от боли и обиды. Кажется, моя смена на сегодня закончена. Да и в ближайшие дни вряд ли удастся выйти на работу. Можно помахать отличным чаевым белым платочком и разрыдаться в него же.

Хочется снять неудобные босоножки и вышвырнуть их с балкона ВИП-зоны прямо на пустующий пока танцпол.

– Полин, сядь на диван, – говорит Никита и, забрав из моих рук меню, швыряет их на стол своим друзьям.

– Я буду мохито и креветки… – раздаётся из-за стола женский голос.

Непроизвольно поднимаю голову на звук и встречаюсь взглядом с ярко накрашенными глазами девушки, в которой узнаю сестру Нади. Она смотрит на меня с вызовом и какой-то злостью, словно я посягнула на последний кусок мяса в её тарелке. Она ревнует Ника ко мне?

– Мне надо работать. Сидеть с клиентами за одним столом запрещено, – произношу твёрдо, цепляясь за перила балкона и приподнимая ногу.

Выглядит она обычно, не красная и не синяя. Это уже хорошо. Если переоденусь в джинсы и сменю обувь на более удобную, смогу добраться до машины. В бардачке лежат обезболивающие таблетки, без которых мне трудно выжить в определённые дни месяца.

– Да плевать, что можно, а что нельзя, – взрывается Ник и делает шаг ко мне. – У тебя может быть вывих или растяжение.

– Это можно пережить! – шиплю я, пытаясь отойти от него подальше.

Волков перегородил мне все пути к отступлению, заслонив собой единственный проход к лестнице, ведущей вниз.

Боже… спуститься по ней будет тот ещё квест.

– Да что с тобой такое, Полина? Просто сядь на чёртов диван! – рычит Никита и, схватив меня за плечо, усаживает на свободное место.

Вскрикиваю и вытягиваю вперед ногу.

Никита присаживается на корточки рядом и, аккуратно подхватив мою лодыжку, ловко расстегивает тонкий ремешок босоножки.

– Мммм, – мычу от облегчения, когда нога получает свободу от обуви, которой можно пытать людей.

– Это самый эротический стон в моей жизни, – раздаётся рядом с моим ухом хриплый голос Миши, о котором я уже успела забыть.

Вообще успела забыть о том, что на нас с Никитой смотрит человек десять посторонних мне людей. Его друзей. Лучше бы смотрели в меню!

– Даже не мечтай, – бормочу в ответ и вздрагиваю, покрываясь мурашками с головы до пяток.

Потому что горячие пальцы Волкова касаются моей кожи. Нежно, почти невесомо пальпируя болезненный участок. Он ставит мою стопу себе на коленку, продолжая ощупывать голень. Не знаю, почему сейчас разрешаю ему себя трогать. Ведь это отличный шанс съездить ему ногой по челюсти. За все прошлые обиды и одиночество. За то, что просто исчез! Ни сообщения, ни звонка!

Мамаша его, конечно, упрятала куда подальше, стараясь, чтобы жизнь её сына и его будущее были такими, какими они запланировали, без всяких возможных “но” в виде внезапного ребенка. Но разве я не заслуживала от него хотя бы объяснений? В вечной любви он мне не клялся, но какие-то отношения у нас были. Я что, не заслуживала простого сообщения: “Полина, мы расстаëмся”?

Грудь сжимает давняя обида.

Про дочь он не узнает. Уж точно не от меня. Она только моя.

– Тебе нужно в травмпункт, – говорит Никита, поднимая голову, выглядит встревоженным.

Мы встречаемся глазами, и я первая отвожу свои, облизывая губы.

Забираю у него свою ногу и снимаю босоножку со второй.

– Где ты был столько времени со своей заботой? – слова вылетают быстрее, чем я успеваю сообразить, что говорю это вслух.

Надеюсь, я сказала это достаточно тихо и меня никто не услышал.

Хочу хлопнуть себя по лбу, но вместо этого встаю с дивана, перенося вес на здоровую ногу. Бетонный пол кусает холодом стопу, и я инстинктивно поджимаю пальчики.

Никита продолжает сидеть у моих ног, протягивая мне мою обувь.

– Могу спросить у тебя то же самое, – говорит парень и поднимает голову, смотря на меня снизу.

Сглатываю.

– Ну что там? У нас примут заказ или как? – возмущается девчачий голос из-за спины Ника. – Отвратительное обслуживание! Столько возни из-за какой-то официантки. Пусть нам пришлют другую.

– Эй, Мила, полегче, – говорит Мишаня, – мы никуда не торопимся.

Минутное наваждение пропало. Всё опять встало на свои места. Никита поднимается на ноги, продолжая смотреть прямо на меня.

– К ноге надо приложить лёд, – произносит он. – Пойдём провожу тебя вниз.

Он преграждает мне путь к их столику, за которым все без исключения за нами наблюдают. Встречаюсь глазами с Мишей, тот в ответ ухмыляется и тоже встает с дивана.

– Ничего страшного… Вы определились, что будете пить? – говорю, прочистив горло.

Я приму этот чёртов заказ. Отдам его на бар и на кухню. Поговорю с Анной и поеду домой, закинувшись обезболивающим.

– Да!

– Нет, – резко говорит Никита и трогает меня чуть выше локтя. – Пойдём вниз. Пусть пришлют кого-то ещё.

– Это моя работа. Принять заказ я уж точно в состоянии. Я делала это сотни раз! – шиплю в ответ, пытаясь отобрать назад свою руку, но это оказывается не так просто.

– И сделаешь ещё, но не сейчас, – сквозь зубы цедит Ник. – Тебе в травмпункт надо и приложить лёд. Хочешь потом неделю с лангеткой ходить?

– Ты вообще откуда такой заботливый взялся? – взвиваюсь. – Тебе какое до меня дело?

– И правда, – грустно усмехается Никита.

– Так, ребята. Брейк, – примирительно произносит Миша, влезая между нами.

Никите приходится отпустить мой локоть, а мне, закусив губу, приклеиться обратно к спинке дивана, вцепившись в неё рукой.

– Если не хочешь, чтобы Волков тебе помогал, давай я, – вызывается этот предводитель семи гномов, поигрывая бровями. Начинаю подозревать, что у него какой-то нервный тик. – Одна ты всё равно по лестнице не спустишься.

– Блин, Чернов, не лезь, – тихо говорит Волков, прикрывая глаза. – Мы сами разберёмся…

Откуда вдруг взялись эти “мы”?

– Никита, иди уже ко мне. Хватит там возиться с этой… – язвительно произносит Мила.

Стрельнув на неё глазами, быстро принимаю решение. Убраться отсюда. С любой помощью.

– Спасибо… – говорю, цепляясь пальцами за предложенный бицепс Миши и смотря на Никиту с вызовом.

Волков лишь поджимает губы и качает головой, всем видом показывая, что мой выбор он не одобряет. Плюхается на диван и отворачивается к своей девушке, или кем она там ему приходится.

А я чувствую что-то отдаленно напоминающее удовлетворение, но с очередным привкусом разочарования. Словно я ошиблась, и нужно было поступить совсем иначе, приняв помощь Никиты.

5.Глава

“Восемь месяцев назад… Скучал…”

Фраза пульсирует в моём мозгу, не уступая ноющей боли в ноге, которую, как и предвещал Волков, затянули в лангетку.

Где ты был, Ник? Где?

Так сильно скучал, что не потрудился даже найти? Нас… с Алиской.

С горечью понимаю, что он, скорее всего, ничего о ней не знает. Не знает, что у меня есть ребенок от него. Возможно, он никогда не получал от меня тех сообщений и не видел пропущенных звонков. Живёт в неведении, что где-то недалеко бегает часть его самого. Учится ходить, говорить, познаëт мир. Не знаю как для мужчин, а для меня это была бы большая потеря, узнать, что я столько пропустила в жизни собственного ребенка.

Рассказать ему? А поверит ли? Если только заикнëтся о проверке на отцовство, больше никогда не подпущу его к дочери.

Мысли обиженной женщины? Возможно.

У меня уже нет сил спорить с собственной гордостью. Каждая встреча с Никитой – это как обжечься утюгом. Несколько секунд резкой боли, а потом мучительно печёт и напоминает об ожоге ещё очень долго.

Закусив губу и прижавшись к холодному стеклу окна в такси, решаю, как поступить.

Его мамаша хорошо постаралась, спрятав сына на другой конец земного шара, подальше от нас. Думала, деньги заставят меня молчать и сделать аборт. Только я выбросила пухлый конверт, который получила от четы Волковых, в ближайшую же урну около их дома. На аборт пошла из-за трусости и растерянности перед будущим. Когда тебе восемнадцать, и внутри начинает расти новая жизнь, это очень меняет все планы на жизнь. Не знаю, есть ли те, кто не испугался в такой момент. Я не одна из них. Я испугалась.

Вовремя одумалась и со стыдом вспоминаю минуты слабости, но да, они у меня были.

Прикрываю глаза от усталости, потому что эта ночь выдалась длинной. Сначала работа, мажор, потом травмпункт. Теперь мне хочется только упасть на кровать и забыться сном. Желательно без сновидений.

Утром следующего дня я просыпаюсь оттого, что маленькие ручки дочери пытаются снять с меня скальп. Она запускает пальчики в мои волосы и с силой тянет на себя. Сонно пытаюсь отползти от неё подальше, но эта проказница не настроена так легко отдавать свою новую игрушку.

– Алиска, что творишь? – ворчу, забирая у неё свои нерасчесанные пряди волос.

Видимо, уже и не расчесать, так запутала их дочь. Вчера, когда я вернулась, она уже давно сладко спала и не проснулась, пока я, совсем не тихо со своей больной ногой, пробиралась в нашу небольшую комнату.

– Бу! – хихикает она, ложась мне прямо на лицо.

Обнимаю маленькое теплое тельце, пахнущее ванильными булочками, и дую ей на шейку, вызывая приступ детского неконтролируемого хохота.

– Ах ты, проказница! – Принимаюсь легонько щекотать её бока, пока она не начинает повизгивать и хрюкать от смеха.

Сажусь на кровати и, положив дочь между своих широко разведëнных ног, смотрю, как она катается колбаской из стороны в сторону, продолжая посмеиваться и поддразнивать меня пальчиками ног.

– Бабушка твоя где? Пойдём поищем?

Пойдём – это, конечно, громко сказано. Пытаюсь сползти с кровати, закусив губу. Мне срочно нужно обезболивающее, даже больше, чем утренняя доза кофе. Вчера я вернулась домой около полуночи, а сейчас только шесть. Алиска никогда не отличалась долгим сном по утрам. Зато она быстро засыпает по вечерам и долго спит днём после прогулки. Везде есть свои плюсы.

Наша с дочерью комната находится на первом этаже, бабушка с дедушкой переехали наверх. Когда я перебралась жить к ним, второй этаж использовался больше, как склад и был мало пригоден для жилья. Нельзя сказать, что у нас какой-то особняк на двести пятьдесят квадратов. Обычный дом. Есть газ и центральное отопление несмотря на то, что живем мы в поселке, отдаленно напоминающем деревню. Близость к городу в этом вопросе решает многое. А ещё летом можно сразу после пробуждения выйти с чашкой кофе во двор. Босиком и в пижаме. Алису я обычно сажаю в песочницу рядом с молоденькой березой, она у меня просто фанат песка. Особенно любит пробовать его на вкус, но каждый раз он её не устраивает.

Прохожусь мягкой расческой по волосам дочери и, таща за собой ноющую ногу, иду к двери.

– Батюшки! – восклицает бабушка, завидев нашу парочку. – Где тебя так угораздило?

– На работе, – отвечаю хмуро.

Алиска бежит к ней, переставляя пухлые ножки, и что-то лопочет.

– Ам! Ам! – говорит дочь, показывая на свой стульчик.

Бабуля подхватывает её на руки и сажает на него, предварительно поставив перед ней тарелку с кашей. Алиса у нас дама самостоятельная, ест исключительно сама, даже если в рот при этом ничего не попадает.

– Кофе не осталось? – спрашиваю.

Тоже сажусь и вытягиваю вперед больную ногу. Мне дали больничный на неделю. Администратор была не очень довольна, когда я озвучивала ей это по телефону. Людей и так не хватает. Сама я тоже недовольна. Потому что, выпав на неделю из привычного графика, мне будет тяжелее возвращаться в рабочее русло. А ещё учеба. Не знаю, как я буду ездить на пары. Всё пошло наперекосяк. Мне хочется добавить, что из-за Волкова. Но головой-то я понимаю, что, по крайней мере, здесь он совсем ни при чём.

Вчера еле отделалась от его друга. Он топтался со мной на улице до приезда такси. Попросил номер телефона и травил странные шуточки. Номер он не получил.

– Ба, машину надо забрать. Я оставила её около клуба. Или пусть там стоит?

– Если нужно, деда отправим. Ему как раз в город завтра нужно, – отвечает бабушка, протягивая мне чашку с кофе. – Ты в больнице была?

– Конечно.

– Что сказали?

– До свадьбы заживет. Ба, не переживай, – улыбаюсь ей.

– Кто бы сомневался. Надеюсь, я до твоей свадьбы тоже доживу, – ворчит моя самая любимая старушка.

С улицы раздается звук подъезжающей машины, и мы одновременно оборачиваемся к окну. Забор у нас не глухой, а просто сеткой, во дворе кое-где посажены кустарники, поэтому сразу видно, что автомобиль остановился около нашей калитки.

– Кого это принесло в такую рань? – говорит бабушка и, бросив полотенце на стол, спешит к выходу.

Мне почему-то становится страшно. Мы никого чужого не ждём. Гости у нас бывают крайне редко, и в основном это бабушкины подруги, живущие на соседних участках.

– Пойдём умоемся, – говорю дочери, подхватывая её на руки.

И прежде, чем успеваю скрыться с ней в ванной, слышу из прихожей голоса на повышенных тонах.

***

– Ты чего пожаловала-то, Галь? – разбираю сквозь шум льющейся воды недовольный бабушкин голос.

Сердце замирает, удивлëнно поворачиваю голову к неплотно прикрытой двери ванной. Алиска выкручивается из моих рук, уворачиваясь от воды. Перехватываю её удобнее и ставлю ногу на подставку около раковины, на которой я обычно сижу во время вечерних купаний дочери.

– Не вертись, – прошу тихо и прислушиваюсь к разговору за дверью.

– Мне нужно специальное приглашение, чтобы навестить родных мать и дочь? – говорит моя мать.

Я представляю, как при этом она выгнула свои идеальные после татуажа брови. Моя мама вообще очень красивая и ухоженная женщина. После того, как они с отцом развелись, он переехал в Питер и занялся бизнесом, о котором всегда мечтал. А мама занялась собой, забыв при этом о дочери. Мне тогда было тринадцать лет, вроде и взрослая уже – понимала, почему родители развелись, но долго не могла к этому привыкнуть. Я как-то вдруг стала никому не нужной: была у нас семья, ячейка общества, где я чувствовала себя комфортно, а потом вдруг у мамы появились другие интересы. Она почувствовала свободу после долгого брака и забыла о том, что мне тоже нужно было внимание в то время.

Папа был далеко и его звонки через пару лет сошли на нет. В основном мы созваниваемся пару раз в год, по большим праздникам. Алименты он исправно платил до моих восемнадцати, а сейчас присылает иногда деньги на Алису. В общем, вроде не бросил, но в нашей жизни не участвует.

Мы с Алисой сами по себе. Иногда я думаю о том, что родила дочь для себя. Чтобы просто не чувствовать себя одинокой в этом мире. Потому что с её появлением об одиночестве пришлось забыть.

– Нужно, – говорит бабуля, но, судя по звукам, они уже на кухне.

– Полинка где? Я больше к ней приехала, давно дочь не видела. Соскучилась. Вижу, вы тут хорошо устроились… Мамка, чаю нальëшь?

Алиска начинает хныкать, потому что я увлеклась и намочила её пижаму каплями воды. Она не переносит, когда на ней что-то мокрое. Нужно снять и немедленно заменить. Из ванной выходить мне не хочется. Трусливо оттягиваю момент встречи с родной матерью. Внучку она видела всего пару раз, визитами нас особо не балует, как и своим вниманием. Её позиция насчёт ребенка в восемнадцать была мне предельно ясна.

– Не жалуемся. Налью, – скупо отвечает бабушка. – Поля, мать приехала.

Пристраиваю дочь на стиральную машинку и расстëгиваю на плечиках тугие пуговицы.

– Минутку…

Минутка растягивается на десять, но тянуть больше не получается, и, подхватив дочь, прижимая её к себе спиной, выхожу из ванной.

– Привет, – говорю матери и присаживаюсь напротив неё за стол.

Не смотря на ранее утро, она одета так, словно собралась на показ мод, не меньше. На ней светлый брючный костюм, коралловый платок, повязанный вокруг шеи, и такого же цвета помада на губах. Её новый муж занимает не последнее место в нашей области, и она пытается ему соответствовать, словно жена президента.

– Волосы хоть расчесала бы, – вместо приветствия говорит она.

– Я только недавно проснулась, – отвечаю и вытягиваю вперёд ногу, которая опять начинает болезненно ныть. – Бабуль, дашь мне обезболивающего, в сумке у меня, в косметичке.

– Конечно, милая, – отзывается бабушка.

– Оставь нас, мам, на пару минут и девочку забери. Мне надо поговорить с дочерью наедине, – вдруг говорит мама.

Бабушка ставит перед ней чашку с чаем и, забрав с моих рук Алиску, выходит с кухни, плотно прикрыв дверь.

Смотрю на маму выжидающе. Стараюсь сохранять спокойствие и не показывать своего волнения. А я волнуюсь. Потому что в её поведении скользит что-то странное. Она поджимает губы и отводит глаза, когда пытаюсь поймать её взгляд. На Алиску же она вообще ни разу не посмотрела. Неужели даже не интересно, как она изменилась за то время, что они не виделись?

– Григорий будет участвовать в выборах. Его выдвинули от новой партии, – гордо говорит мама, проводя пальчиком по ободку чашки.

– Здорово. Может, он сделает дороги в области? – усмехаюсь.

– И дороги, и пенсии поднимет, – важно кивает мама.

– А я тут причём? – задаю вопрос, который мучает меня последние несколько минут.

Вряд ли я могу чем-то помочь маминому мужу в предвыборной кампании. Разве что листовки с его портретом расклеить в нашей деревне, но, думается мне, для этого у него есть специально обученные люди. А я со своей ногой не особо ходок сейчас.

– Алексей Волков – главный конкурент Григория… – начинает заходить издалека мама.

Пазл в моей голове складывается мгновенно, хотя она ещё толком ничего не озвучила. Вскакиваю на ноги, позабыв о боли, и, вцепившись в стол пальцами до побелевших костяшек, резко говорю:

– Даже не думай.

– Ты только послушай, Полина. Это же сенсация! Эта новость утопит предвыборную карьеру Волкова! Внучка, которую они упрятали в деревню! Отказались! Заплатили денег, чтобы ты сделала аборт! Да с этой семьи можно и нужно стрясти компенсацию.

В неверии качаю головой:

– Она и твоя внучка тоже! Мам, ты что, пересмотрела сериалов на канале «Россия»?

Мама продолжает, словно репетировала речь и готовилась к выступлению не один день. Ничего не может сбить её с заученного текста и цели.

– Мы проведём расследование, наймëм репортёров. Ты дашь интервью местной газете и на телевидении. Если нужно, сделаем ДНК-тест! Без этого, конечно, не обойтись. Но тут и так сходство с его сыном налицо, только дурак этого не заметит.

Задыхаюсь от возмущения. Открываю и закрываю рот, и просто не могу поверить в то, что она мне предлагает.

– Ты хочешь нас выставить как каких-то цирковых зверей на всеобщее обозрение и обсуждение? Тебе самой не противно от того, что ты предлагаешь?

– Посмотри, где ты живешь! Кем работаешь! Это пойдёт вам только на благо. Просто подумай. Его сын как раз в городе! Можно и нужно призвать к ответу и молодого папашу! – эмоционально говорит мама, потирая руки.

– Нет. Просто… уходи. – Пытаюсь отойти от стола, волоча за собой ногу.

– Я оставлю визитку, там номер адвоката, с которым работает Григорий. Мы ему обрисовали ситуацию, он готов в любой момент найти нужных людей, которые поспособствуют огласке.

– МАМА! – кричу я, потому что по-другому эта женщина меня не слышит. – Я сказала – нет! Алиса только моя дочь! У неё от Волковых нет ничего! Я не буду с них ничего требовать! Меня всё устраивает!

– Ну и дура ты! Как была идиоткой, так и осталась! – зло бросает мама и, подхватив свою сумку, стуча каблуками по полу, направляется к двери. – Деньги тебе нужно было брать ещё тогда. Сейчас бы не работала как какая-то стриптизëрша в дешëвом клубе. Я предлагаю тебе возможность утереть этой семейке нос. Рано или поздно правда всё равно выльется наружу.

– Уходи!

На крики прибегает бабушка с плачущей Алиской на руках. Дочь остро чувствует все мои эмоции и перемены настроения. Сейчас я просто в ужасе. Меня только что окунули в такое дерьмо, в такие помои, что я не знаю, как спокойно жить дальше. Теперь каждый день буду оборачиваться и бояться, что около дома появятся люди с камерами. А может, они уже были, просто я не замечала?

– Галя, что происходит? Почему вы кричите? – спрашивает бабуля, передавая мне плачущую дочь.

Беру её на руки и прижимаю к своему плечу головку.

– Ничего не происходит, мама. Просто разговор двух людей, которые пока не пришли к пониманию. Но я надеюсь, Полина, на твое благоразумие.

Голова начинает болеть почти сразу, как за матерью закрывается дверь. Бабушка суетится, бегая по кухне, предлагая мне запить таблетку обезболивающего водой и наливая в бутылку компот для Алиски. Хочет забрать у меня её, но я только сильнее обнимаю дочь, боясь, что в любой момент кто-то может явиться и потребовать на неё права. Что маловероятно, но такой страх вдруг селится в моей душе рядом с кучей других. Она только моя.

6.Глава

– Как новенькая! Я же говорил – до свадьбы заживëт, – усмехается молодой травматолог, рассматривая мои снимки. – Можете опять взбираться на высоченные ходули, только постарайтесь с них больше не падать и к нам не попадать. Печать на выписку можно поставить на втором этаже. Там же есть аптека, я рекомендую каждому иметь в своей аптечке вот эту мазь. Пригодится.

В субботу в городском травмпункте не протолкнуться. Я просидела в очереди на рентген сорок минут, в совершенно непривлекательной компании, состоящей из бомжей с пробитыми головами и гостей из ближнего зарубежья с переломами конечностей. Успела пожалеть, что отпустила дедушку. Он предлагал зайти со мной внутрь больницы. Они с бабулей и без того для нас с Алисой много делают, потому я решила сегодня пройти везде одной. Да и что может случиться?

– Спасибо большое, – говорю, забирая свою карту и стикер с назначениями.

Прошло полторы недели с момента моего вывиха с растяжением. Этот же молодой травматолог принимал меня прошлый раз. Услышав историю о том, как я получила травму, он непрофессионально рассмеялся. И сказал, что случай весьма распространённый. Недаром я ненавижу каблуки. Красиво постоять или посидеть в них ещё можно, но ходить постоянно – на это нужен особый талант. На работе уже предупредила администратора о том, что в ближайшую свою смену я проигнорирую этот элемент рабочего дресс-кода.

– Могу ещё выписать направление на ЛФК. Будете ходить? – несётся мне в спину.

Хватаюсь за дверную ручку и оборачиваюсь.

– Слишком далеко до вас ездить. Спасибо, – благодарю врача ещё раз и, кивнув, выскальзываю в душный больничный коридор.