Внезапно Папа

– Нет, – увереннее.

– Ну-у, может быть… может быть… – женщина задумчиво постукивает по столу карандашом, не сводя с меня глаз.

Мое сердце, как в той песне, замирает…

– Когда можете приступить к работе?

Что? Меня берут? Меня?! Не рассмотрев другие кандидатуры?

– В любое время.

– Завтра?

– Да. Могу с завтрашнего дня.

Мое сердце снова пошло…

Все еще не верю в то, что слышу. Оглядываюсь на Галину за поддержкой и убедиться, что она слышит то же, что и я.

Галина за другим столом занята бумажками. До меня ей дела нет.

– Что делать нужно знаете?

– Нет…

Полная женщина тяжело вздыхает.

– Завтра утром вас встретят и все покажут. Сделайте копии документов, занесите мне до конца недели. Можете идти.

В голове крутится множество вопросов – от "Почему я?" до "А вдруг не потяну, не справлюсь?". Одергиваю себя. Справлюсь! Я  по жизни круглая отличница, я смогу!

И все равно сердце заходится от переполнивших грудную клетку счастья и неверия одновременно.

– До свидания, спасибо! – голос дрожит,  хочется смеяться, плакать и кричать во всеуслышание: "Ура! Меня взяли! У меня есть работа!"

Быстро иду к двери, чтобы не проронить слезы радости и не услышать что–то типа "Извините, оказывается, вы нам не подходите, нам нужны стрессоустойчивые сотрудники" или "Прошу прощения, вышло недоразумение, мы вас перепутали с Мисс Опытная сотрудница с двумя высшими…"

За дверью меня встречает четырнадцать пар вопросительных глаз, и мое слишком красноречивое выражение отражается перекосом кукольных лиц остальных претенденток. Опускаю глаза в пол, закусываю губу, пряча радость, и тороплюсь уйти из душного коридора, пропитанного завистью и приторной смесью духов.

Слышу сзади голос Галины.

– Девушки, всем спасибо, вакансий больше нет.

И недовольный гул, прерываемый криками какой–то нервной Барби. Только мне это уже неинтересно, я вся живу в завтра.

Летящей походкой проходя мимо поста охраны, улыбаюсь до ушей мужчине в черном и не могу не поделиться радостью:

– Меня взяли! Завтра выхожу на работу!

– О, поздравляю, Анастасия Игоревна! – искренне радуется он в ответ. Надо же, запомнил, как меня зовут!

– Спасибо! – кручусь вокруг себя, машу ему рукой как родному человеку.

На улице прижимаю к груди папку с документами и сумочку, подставляю лицо солнышку.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Вселенная меня услышала! Теперь я точно знаю: мысли материальны!

Звоню Никольской.

– Леська, меня взяли! – визжу ей в трубку. – Представляешь, взяли в "МиКо"!

– Я так и знала, – спокойно реагирует подружка. Как будто она наперед рассмотрела мое будущее в кофейной гуще, например, или в картах Таро. – Дуй ко мне, отметим.

– Ага!

После Олеськи набираю Женьку. С третьего гудка слышу голос брата в трубке.

– Женька, меня взяли на работу! – и ему визжу.

– О, круто, пельмешек купишь?

– Куплю, но позже! Меня не теряй, я у Олеськи.

– Оки.

В трубке что–то бабахает, стреляет, Женька отключается. У него своя работа, правда, неоплачиваемая. Но даже это не понижает количество эндорфинов в моей крови.

И я вприпрыжку, с широченной улыбкой на лице, скачу до остановки, ловя на себе удивленные взгляды прохожих.

"Ненормальная" – читаю в глазах у некоторых.

Еще какая! Счастливая!

Через сорок минут поездки на общественном транспорте и короткого забега в кондитерскую в Олеськином доме трясу перед подругой коробочкой с вишневыми круассанами:

– Гуляем!

– Прощай диета и осиная талия, – показательно вздыхает Никольская.

– Да здравствуют эндорфины счастья!

– Проходи давай, эндорфин.

Скидываю туфли и шлепаю за Олеськой на кухню.

У Никольской к моему приезду согрет чайник, приготовлены кружки, расписанные красными сердечками, в стеклянном пузатом заварнике распускаются листочки зеленого алтайского чая. В вазочке аппетитно переливается черно–лиловыми оттенками  смородиновое варенье.

Из ванной доносятся звуки строительного миксера. Поднимаю бровь.

– Это все еще он, да?

– Ага. Валера. Сказал, работы еще на два дня. По–моему, я ему нравлюсь.

– Клеится?

– Клею я, – подруга показывает пальцем на себя и хитро прищуривается. – Но он пока держится. Уже начинаю подозревать, что он гей. Но там такое тело… м-м-м. – Леська закатывает глаза. – Грех отпускать. Вот думаю, чем бы его еще озадачить.

– О, подруга, ты не исправима, – смеюсь. – А если он занят? И дети семеро по лавкам?

– Пфф, я ж для здоровья, не более.

Машу головой. Не понимаю.

– Так. А ты давай, рассказывай, как прошло собеседование. Тебя же сейчас разорвет от эмоций, если не поделишься.

Подруга разливает душистый чай. Не спрашивая, достает вчерашнюю бутылку янтарной жидкости и наливает по чайной ложке в кружки.

Я все это время на эмоциях рассказываю, как стояла в коридоре, ожидая своей очереди, как проходило собеседование, как услышала и не поверила, что меня берут.

– И что, прям так и сказали – завтра выходи?

– Да! Представляешь? Да! Без вопросов, без изучения документов. Словно пальцем в небо, точнее в первое попавшееся резюме, тыкнули и взяли меня. Но скажу честно, Олеся, – делаю важное лицо, – из всех кандидаток на должность помощника директора они выбрали правильного человека! Те пираньи, что пришли вместе со мной, явно хотели не работу получить, а кое–что другое.

– Или кого, ты хотела сказать?

– Я имела в виду статус!  Типа "помощник директора", "личный секретарь генерального", "второй человек в крупной компании"…

– Ага. Или подстилка шефа. Кто там директор–то?

– Я не знаю, – таращу на подругу глаза.

Вот правда. Иду на работу, а сама не знаю к кому. Может, не зря именно меня взяли, не выбирая из всех, не беседуя толком, документы, указанные в скупом резюме, не проверяя на подлинность? Сама-то я тоже ничего не узнала, не спросила, даже не знаю, в чем мои обязанности будут заключаться. Ой, клуша-а!

Олеся берет телефон, снимает блокировку, что–то пишет в строке поиска.

– Так, директор "МиКо" Михаил Иванович Шведов. Хм, никакой личной информации – ни возраста, ни семейного положения. Странно, даже фоток нет. Одни статьи. Он, наверное, слишком уродлив для фотосъемки.

Забираю телефон у подруги, листаю те вкладки, что она нашла. Действительно, информация скупая.

– Слушай, Настька, – наклоняется вперед Леся, – а сфоткаешь его при случае? Так хочется посмотреть на этого загадочного мужчину, что скрывается от журналистов и народа.

– Думаешь, он специально скрывается?

– Не знаю. Но почему–то же нет фоток в соцсетях?

– Может у него принципы. Не дал разрешения на опубликование и все.

– Странные принципы. Совдеповские. Этому Шведову, наверное, лет под семьдесят. Знаешь, был у нас случай, приезжал к родичам какой–то дальний родственник из деревни. Дядя Володя. Человек он странный. Сколько у нас был в гостях, все время хаял современную политику.

"А вот в наше время…. А при Сталине… а при Брежневе… а в Советском Союзе…". Это был какой–то кошмар. Как его родители терпели, не знаю. Но отец видео снимал как бы на память, а потом взял и в шутку ляпнул, что запись с высказываниями дяди Володи он покажет соответствующим органам. Ты бы видела этого дядьку! Бедный старик чуть инфаркт не схватил от страха, маман корвалолом его отпаивала. Отец потом клятвенно заверял его, что никуда ничего не отправит, даже запись удалил у него на глазах от греха подальше. Может и Шведов этот из того же поколения? Короче, – заключает Олеська, – жду фотки. Жуть как интересно мужчинку, – подруга поиграла бровями, – заценить.

– Олесь, ты же знаешь, нельзя пересылать чужие изображения без разрешения?  Статья так–то.

– Ой, да знаю я это, – отмахнулась Олеся, – ты же только мне отправишь. Одним глазком на шефа твоего посмотреть.

– А вдруг они каким–то образом попадут в интернет? Я не говорю, что ты это сделаешь специально, просто всякое может случиться. Случайно не то нажать, не туда отправить… Так что извини, фотать я никого не буду.

– У–у, подруга, я же теперь спать не буду от любопытства. А представляешь, если этот Шведов окажется писанным красавчиком? Еще и холостым? А скрывается, потому что боится атаки вот таких фиф, что ты видела? Не хочет стать жертвой охотницы за его сокровищами?

– Пфф, сказочница ты, Олеся.

– Я реалистка. Ладно, поняла я, что фоток не дождусь. Значит, загляну как–нибудь в гости, на обед вместе сходим. Это ведь можно?

– Наверное можно. Попробуем.

Из ванной выходит Валера. Кружка с чаем в моей руке останавливается на полпути до губ. Мы с Олеськой зависаем, глядя на красавчика. А спереди он намного лучше, чем сзади. Темноглазый, мускулистый, мышцы так и играют под лямками того самого комбинезона. Понятно теперь, почему Леська его клеит.

– Хозяйка, – красавчик улыбается белозубо, глядя строго прямо – на Олесю, и даже бровью не повел в мою сторону, – пойдем чо покажу.

Леська заливается румянцем и смущается, как будто ей Валера предлагает посмотреть что–то неприличное. Подруга подскакивает и летит через всю кухню к кафельщику. Он пропускает ее вперед себя в ванную, заходит следом и запирает дверь.

Что они там делают, могу только фантазировать, но чувствую, что подруге сейчас не до меня. Хихикают там вдвоем.

Допиваю в два глотка чай, и, крикнув с порога "Пока–пока" убегаю из новой Леськиной квартиры. Не думаю, что меня услышали, поэтому на всякий случай хлопнула как следует дверью.

Чтобы не откладывать в долгий ящик, в первый же рабочий день я несу копии документов в отдел кадров. Знакомый коридор с пустыми диванчиками встречает тишиной. Стучусь в кабинет, заглядываю:

– Здравствуйте, можно?

– Проходи, привет! – машет головой Галина. Она сегодня в кабинете одна и не такая деловая как вчера при отборе. Улыбается приветливо, как старой знакомой.

– Я документы принесла. Точнее их копии.

– Ага, давай мне, я подошью. Присаживайся, – указывает на стул рядом с ее столом. – Настя, да? – Получает от меня утвердительный кивок. – Кофе будешь?

– Нет, спасибо, – сажусь, протягиваю документы. – Но буду благодарна, если вы мне расскажете что у вас тут и как.

– Слушай, давай на ты, в одной компании работаем, глупо выкать, – легко общается девушка.

– Давай. А ты сегодня одна? – быстро оглядываюсь.

Галина достает из выдвижного ящичка пустую папку, каждый мой листик ловко заправляет в мультифору и подкалывает в папку, попутно отвечая на мои вопросы.

– Наталья Андреевна в отпуске с сегодняшнего дня, так что я на три недели условно тоже в отпуске.

– Как это?

– Ну, слышала поговорку? В отпуск уехал один начальник, а отдохнул весь коллектив.

– Оу, не слышала, здорово!

– А–а, ты же без опыта. Все с нуля.

– Это да, с нуля. Как слепой котенок тыкаюсь во все стороны тут у вас. Галя, – не терпится задать вопрос, мучающий меня со вчерашнего дня, – скажи, пожалуйста, почему меня взяли, а с другими даже не беседовали?

– Ха, да все просто. Приказ шефа.

Я выгибаю брови дугой.

– Не понимаю.

– Медведь Иванович…

– Кто?

– Шведов Михаил Иванович, главный наш, – терпеливо объясняет Галина, – его за глаза Медведем Ивановичем зовут. Характер у него… медвежий. Так вот, шеф дал приказ найти ему новую помощницу. А так как он был не в духе…. Не знаю почему, то ли из–за скандала с предыдущей… – Галя показывает пальцами кавычки, – помощницей, то ли личное что с теткой, короче, велел он взять первую попавшуюся. Ну а моя, – Галя кивнула на место Натальи Андреевны, – так и сделала. Взяла из стопки первое резюме сверху, и приняли тебя. Считай, ты везунчик.

– А разве так можно?

– А почему нет? В точности выполнили указание сверху, придраться не к чему.

– На самом деле, – поддавшись вперед, Галя понизила голос, – Наталья Андреевна – тетка Медведя. Уж не знаю, что у них там за семейные терки, но мне кажется, она специально ему такую подлянку сделала. В смысле, взяла ему неопытную помощницу. И по–тихому умотала в отпуск, чтобы он теперь локти кусал.

– Оу, – сижу в растерянности. – Нет слов. И что мне теперь делать?

– Да ничего особенного, – отмахивается. – Что директор скажет, то и делай. Да он так–то мужик нормальный. К нему только подход найти нужно.

– А из–за чего у него скандал был с предыдущей… – копирую кавычки, – помощницей?

– Никто точно не знает, но говорят, она его хотела на себе женить.

Почему–то воображение подкинуло картинку из дряхлого старичка и молодой девушки с ногами от ушей и личиком Барби. Она в белом платье, с фатой на голове, решительно тащит за руку упирающегося дедушку в здание с большой вывеской "ЗАГС".

– Там такая краля, – закатывает глаза Галя, – примерно как те, что ты видела вчера, – девушка кивнула на дверь. – Звезда. Если бы Медведь разрешил, она бы у него из–под стола не вылазила.

– Фу, – морщусь.

– Ага. Но он ей сначала вежливо отказывал, а потом… Говорят, она даже привороты какие-то делала, уборщица не успевала всякую дрянь из кабинета вычищать. Медведь, когда узнал, такое ей устроил! Стены даже в нашем кабинете дрожали.

– Офигеть… А сколько вашему Медведю лет?

– Двадцать восемь недавно исполнилось.

Дед в картинке рассыпалась в прах. Вместо него нарисовался стройный симпатичный молодой человек с таким ужасом на лице от перспективы жениться, что его заранее стало жалко.

– Слушай, Гал, время уже десять утра, а вашего шефа все еще нет. У него особый график работы?

– Насть, что ты все заладила – "вашего–вашего"? – проворчала по–доброму Галя. – Уже "нашего" надо говорить. Он теперь и твой шеф тоже. Причем на–амного ближе, чем мы все остальные.

Девушка подмигивает, отчего, чувствую, щеки мои румянятся.

– Ладно–ладно, нашего. И все–таки, когда он приходит, уходит? Что любит, что ненавидит, раздражает?

– Так ты его не видела, что ли, еще?

Машу головой из стороны в сторону.

– Пришла к восьми, скоро обед, а его с утра не было.

– Странно. Хотя это Наталья Андреевна всегда в курсе его отсутствий, а пока ее нет, он и не докладывает никому. Может, тоже себе выходной устроил. Зато привыкнешь пока к рабочему месту, будешь знать где что лежит, где что искать. Кстати, учти, Шведов любит зеленый чай, исключительно китайский. Твоя задача – научиться его правильно заваривать и подавать, а еще следить, чтобы запасы не заканчивались.

– А то что?

– Да особо ничего, но он та–ак посмотрит, что вагон чая купишь, лишь бы еще раз через это не проходить.

– Оу, что–то мне уже страшно, – нервно смеюсь. – Но спасибо, Галя, что сказала, пойду искать зеленый чай и изучать хитрости его заваривания.

Хотя Леська моя – тоже любительница зеленого, есть к кому за советом обратиться в случае чего.

Я бы еще поболтала с Галиной, тем более девушкой она оказалась приятной и общаться с ней мне понравилось. Но и оставлять надолго рабочее место, особенно в первый рабочий день, жест некрасивый. Может быть, пока я гуляю по другим отделам, директор пришел? И сейчас (ревет) рвет  и мечет от того, что его новой помощницы нет на месте?

28 лет, Медведь Иванович с медвежьим характером, любитель зеленого чая и ни одной фотки в соцсетях…

К кому (в берлогу) в помощницы я попала?

Глава 5. Настя

– Ну как, чем сегодня занимаешься? – поддевает меня подружка.

Два дня как я работаю на новом месте. Два дня подряд изнываю от скуки и жалуюсь на безделье Олеське.

– С утра выпила две чашки кофе. Протерла пыль с монитора. Покаталась на кресле, покрутилась, сделала селфи, теперь читаю. А, чуть не забыла, – меняю тон вялый на тон деловой: – Сегодня я аж три раза отвечала на звонки.

– Оу! Чего хотели от помощника  директора?

– Директора хотели, – вздыхаю.

– А ты?

– "Перезвоните позже», – коверкаю интонацию на противную.

Именно такой я сдержано отвечала на последний звонок, потому что мужик на том конце трубки конкретно взбесил, требуя срочно найти ему директора. А где я его найду, если я его в глаза не видела? И на телефон ни этому мужику, ни мне он не отвечает?

– Да ты крута, подруга, – ерничает Олеська. – Работа мечты. Ладно, жду себяшку и тебя на вкусняшку после работы.

Что–то странно шумит по ту сторону приемной.

– Э–э, Насть? Что там у вас происходит? – попутно раздается в трубке.

– Я перезвоню, Олесь.

Телефон внезапно вываливается из рук, но я не обращаю на него внимания, старательно напрягая слух и вытягиваясь за столом в струну.

Из коридора доносятся непонятные звуки: то ли женский, то ли детский плач, рычание дикого зверя, чьи–то крики. Я не знаю, что делать: бежать в коридор, вызывать охрану, скорую или МЧС, и только поднимаюсь с кресла, чтобы для начала хотя бы выглянуть и посмотреть, что там происходит, как дверь распахивается и в приемную вваливается…

Медведь, по–другому не скажешь.

С медвежонком на руках. Громко плачущим.

От габаритов мужчины просторная приемная генерального становится тесной, темной, душной.

Одного взгляда хватает понять, что этот гризлеподобный человек – мой начальник, Михаил Иванович Шведов.

Только сейчас он злой и страшный. Такой страшный и злой, что сбежать хочется. Но он своей мощной фигурой и ребенком на руках загородил все пути отступления, перекрыв собой выход, – уставился на меня прямо с порога. Шутка ли – первый раз увидел свою новую помощницу. Еще и малыш перестал орать и выпучил на меня свои глазенки, но вижу – вот–вот заревет снова. Надеюсь, не из–за меня – незнакомой девушки. Или отчего там еще дети плачут?

Машинально одергиваю юбку, поправляю воротничок блузки, приглаживаю волосы и задеваю дужку очков…

Ой, блин, у меня же на глазах очки–тренажеры! Они огромные, как блюдца, черные, с перфорацией. Еще напугается ребенок. Я сама вздрагиваю, когда вижу себя в зеркале в них.

Нервным движением снимаю очки, они падают из рук на стол, громко брякнув, я их зачем–то снова беру в руки и кладу без грома.

"Пардон" – делаю извиняющееся лицо и улыбаюсь. Получается не очень – волнуюсь перед начальником, еще и появление его столь неординарное, что растерялась.

Не помню, поздоровалась с ним или нет. Еще раз поприветствовать? Скажет ненормальная какая–то.  А если вообще не здоровалась? Тот же диагноз. Что же делать?

Растягиваю губы шире.

– Кофе?

Вот теперь точно во взгляде Шведова диагноз.

Блин, какой кофе? Он же по чаю!..

Закусываю нижнюю губу, чтобы не ляпнуть еще чего и таращу глаза на директора. А он на меня. И мальчик тоже.

Мужчина крупный – широченные плечи, рост под два метра, морда, ой, простите, лицо по большей части спрятано за густой бородой, губы недовольно сжаты, цвет глаз не видно из–под насупленных бровей, волосы растрепаны и просятся к парикмахеру.

Малыш – полная противоположность отцу. Фактурой, конечно, в первую очередь, а главное – он светленький и очень милый, хоть и зареванный. Зайчонок.

Ребенок все–таки заревел. Громко и похоже прямо в ухо папаше. Тот поморщился как от зубной боли и рявкнул громче сына. Да так, что я подпрыгнула на месте.

– За мной!

И шевелюрой лохматой махнул мне в сторону кабинета с табличкой "Директор Шведов М.И.", направляясь туда.

Пискнув "Сейчас", хватаю блокнот и ручку. Пальцы от волнения дрожат, заплетаются и не держат предметы. Они с грохотом валятся из рук на пол. Вовремя мужчина с ребенком скрылись за дверью, а то решили бы, что я та еще растяпа.

Подхватив предметы и зажав их крепко, чтобы избавиться от тремора в пальцах, иду в кабинет директора вместе со шлейфом вмиг распространившегося по офису аромата вкуснючего мужского одеколона. Только пока не до запахов. Тут другое важнее.

– Так, Настя, соберись, спокойнее, – бормочу себе под нос, опустив глаза в пол, чтобы не навернуться на ровном месте. – Только не запнись. Иди ровно. Помни, это всего лишь обычный медведь, тьфу ты, человек. Он не кусае…

Неожиданно упираюсь бедром в край директорского стола. Поднимаю глаза.

Медведь Иванович сидит в своем кресле. Напротив него попой на столе сидит ребенок и все так же орет прямо в лицо уставившемуся на меня как на диковинку отца. И откуда в крохотном тельце малыша столько сил на крик и слезы? И почему отец не может успокоить ребенка?

Ладно, начнем с начала. Растягиваю губы в улыбку.

– Здравствуйте, меня зовут Настя, я ваша новая помощница…

Слова теряются в крике малыша. Медведь сильнее хмурится, превращая брови в одну сплошную линию. А взгляд у него… бр-р-р, словно расплющить хочет.

Не буду ему в глаза смотреть.

Открываю новенький блокнот на первой странице. Вот сейчас будет мое первое задание, и я его торжественно запишу и выполню. Шеф для этого же меня звал?

Прижимаю локти к бокам, чтобы руки не тряслись, а то подумает обо мне этот гризли невесть что. Приготовилась внимать и записывать.

Директор что–то начинает говорить, при этом безотрывно, практически не мигая, смотрит на меня из-под своих кустистых бровей. Говорит явно мне. А я не слышу его из–за крика ребенка. Уже и одним ухом повернусь к шефу, и другим. Злюсь на себя, что не могу даже приблизительно угадать, что мне нужно сделать. Морщусь недовольно. По инерции делаю шаги вперед, огибаю его стол – приближаюсь к директору, чтобы расслышать задание.

Сквозь рев прорываются слова "няня", "агентство", "цена", "два часа".

И что это значит?

– Простите, вы не могли бы повторить? – перекрикиваю ребенка.

Я почти вплотную подошла к массивному кожаному креслу директора. Уже запах кожи бьет в нос, смешиваясь с тем самым вкусным одеколоном, а медвежонок как специально кричит еще громче, не давая отцу внятно донести до меня задание.

– Да угомонись ты! – рявкает Медведь, одновременно с этим хлопая по столу ладонью.

Я отшатываюсь назад, а малыш испуганно замирает, изредка взмахивая длинными мокрыми ресницами.

– Да угомонись ты! – рявкает Медведь, одновременно с этим хлопая по столу ладонью. И как только поверхность не треснула. Зато на столе директора подпрыгнули канцтовары, ноутбук и папки.

Мы же с мальчиком вздрогнули всем телом. Ноги мои, кажется, вообще на долю секунды оторвались от пола, и малыша подбросило тоже.

На секунду медвежонок затих. Но только на секунду, а потом заорал пуще прежнего и теперь явно от испуга. И мне его жутко жаль и хочется укрыть от лап и рыка его неадекватного папаши.

Михаил Иванович в бешенстве вскочил со своего кресла, спрятал лицо за ладонями и заорал в них:

– А-а-а!

Псих! А еще директор! Нервы  у него ни к черту еще и ребенка до истерики довел. Шагает тут по кабинету своему туда–сюда и орет как ненормальный, а малыш может упасть со стола!

– Что вы делаете? – не выдерживаю я. – Вы почему кричите на ребенка?

Быстро приближаюсь к мальчику, обхватываю его двумя руками, прижимаю потную головенку к себе. Взмок бедный ребенок от крика!

Поглаживаю малыша по спинке.

– Тише, тише, маленький, не бойся, – не столько его, сколько себя успокаиваю. Сердце как у зайчишки скачет.

Мальчик не вырывается. Наоборот, доверительно льнет ко мне, будто нашел во мне свой щит. Крик становится тише и вскоре прекращается. Блузка намокает детскими слезками и слюнями.

– Вот умничка, успокаивайся. Сейчас водички попьем и плакать больше не будем, да?

Всхлипывает в ответ, устал кричать.

– Как ты его выключила? – басит медведь. От его рыка малыш опять напрягается.

– Я с ним просто разговариваю, а не ору как некоторые, – слова срываются быстрее, чем мозг посылает сигнал подумать кому, что, а главное, КАК я говорю.

Кручу головой по сторонам, ищу графин с водой, бутылку какую или хоть что–то, где может быть питьевая вода.  На директора не смотрю. Насмотрелась уже, хватит. Знала бы, что он такой неадекват, от работы отказалась бы, не раздумывая.

– Воды принесите. Пожалуйста.

В жизни бы не хватило мне смелости попросить у разъяренного мужчины воды. Но сейчас мне терять нечего, я нахожусь здесь, возможно, последние несколько минут, максимум час, так что могу себя вести так, как заслуживает этот зверь. Холодным, уничтожающим тоном я прошу у него воды для ЕГО же СЫНА!

Думаю, кому-то там, наверху, пора бы призадуматься, кому они раздают такое счастье – детей. Этому индивиду – я бы тысячу раз подумала. Таким не то, что детей, таких стерилизовать в зачатке надо!

Зверь, стоя посередине помещения, таращит  на нас с ребенком залитые негодованием глаза. Оказывается, они у него темно–синие, почти черные. Утренний солнечный свет хорошо освещает заросшее щетиной уставшее лицо Медведя Ивановича. М-да уж, так себе морда.  А вдруг у него бешенство? Что там Галя говорила? Привороты ему делали? Что-то не то явно подсыпали. С Озверином перепутали.