Внезапно Папа

Татьяна Любимая

Внезапно Папа

Глава 1. Михаил

Настойчивый звонок в дверь бьет по голове острой болью. Стону и с трудом открываю глаза, морщась от яркого солнечного света, преспокойно проникающего сквозь приличную щель в шторах.

– Какого лешего? – едва ворочается язык, по ощущениям напоминающий выжженную пустыню.

Череп просто раскалывается на части. Вчера с мужиками знатно потусили в клубе, вернулся домой уже под утро и сразу завалился спать. А теперь этот гребанный звонок, будь он неладен.

Хотел проигнорировать – позвонят и уйдут, но нет. Не уходят, а так же дербанят мой больной мозг, разрывая его на молекулы.

Постонав и поматерившись в подушку, встаю с кровати, накидываю халат, иду открывать незваным гостям. С практически закрытыми глазами распахиваю дверь.

– Ну? Чего надо?

Фокусирую взгляд на госте. На меня смотрят огромные зеленые глаза довольно-таки симпатичной девушки. Смутно знакомое лицо. Когда-то я с этой девчонкой мутил. Оу, сколько лет прошло, сразу и не посчитать.

Как же ее зовут? Ира, Инга? Инна!

Положив голову ей на плечо, на руках у нее спит ребенок. Светловолосый, в джинсовом костюмчике. Мальчик.

В голове мелькнул резкий флешбэк. Точно так же несколько лет назад Инна пришла сюда. Только одна и с единственной фразой "Миша, я беременна".  И ушла с нехилой пачкой денег на аборт и уговором забыть о наших отношениях. Мне дети не нужны были. Они до сих пор мне не нужны. Так что, считай, тогда расстались полюбовно и инцидент был исчерпан и благополучно забыт.

– Инна? Тебе чего?

– Здравствуй, Миша, – негромко.

– Приве–ет, – тяну в ответ.

Осматриваем друг друга с головы до ног и обратно. Инна в темно–синем платье в пол, с голыми руками и треугольным вырезом на груди. Черные босоножки. Сумка на цепочке через плечо.  Фигурой девчонка немного округлилась, а в целом все такая же стройняшка и симпатяшка. И волосы немного длиннее и светлее, водопадом струятся по спине и плечам.

– Можно войти? – тихо.

– Ну давай, – пропускаю ее вперед, недоумевая каким ветром ее занесло ко мне. Расстались же по обоюдке вроде. Сколько лет пошло?  Три, а нет, пять, я тогда только–только бизнес начинал осваивать.

Инна, осматриваясь по сторонам, уверенно проходит в гостиную, осторожно кладет на диван ребенка. Тот не просыпается, только губами причмокивает и поворачивает голову набок.

– Мы можем поговорить?

– Мхм. Говори, только коротко, я спать хочу, – сложив руки на груди, опираюсь спиной на косяк. – Ну? Я весь во внимании.

– Миш…

Широко распахнутые зеленые глаза девчонки растерянно бегают по периметру гостиной. Пальцы нервно теребят краешки карманов длинного платья.

– Это Матвей, – наклоном головы показывает на спящего ребенка. – Твой сын.

– Ага, – ухмыляюсь. Нашла дурака поверить в эту чушь. – Насколько я помню, я оплатил тебе процедуру прерывания беременности и дал приличную сумму на реабилитацию и счастливую жизнь без меня. Разве нет?

– Матвей – твой сын, – Инна повторяет и обхватывает себя  руками, будто замерзла. –  Я помню, ты отказался от него… Я не хотела тебе говорить о нем и вообще как–то появляться в твоей жизни… Но… я так больше не могу… Мне он не нужен… А ты… Ты все–таки его отец…

– Э–эй, Инночка, что за бурду ты несешь? Ты вообще себя слышишь? Какой нафиг отец? – ухмылка сползает с моего лица. У меня раскалывается башка, давит сушняк, и я не совсем улавливаю, о чем говорит эта женщина. Но то, что я слышу и почти понимаю, мне ой как не нравится!

Приближаюсь к ней, имея одну цель – встряхнуть как следует и выпроводить за дверь вместе с ее отпрыском, что сопит на моем диване, по–хозяйски раскинув руки в стороны.

– Миша, я жить хочу… – лепечет, отступая. Глаза как у загнанного в ловушку зверька смотрят на меня снизу вверх, – нормальной человеческой жизнью…

– А от меня тебе что надо? – рычу на пониженных тонах. – Денег на твою человеческую жизнь? Алименты? Я тебе что – благотворительный фонд?

Я ору шепотом, но я в бешенстве и едва сдерживаюсь, чтобы не схватить эту белобрысую за тонкую шею и не свернуть ее. Я еще не протрезвел. Я в аффекте и меня оправдают.

– Ничего себе сюрпризец. Или это розыгрыш? Заигралась ты, дорогая, – нависаю над ней, плююсь злостью. – Сколько мужиков ты уже осчастливила сией чудесной новостью? Много денег насобирала на "человеческую жизнь"? Со мной это не пройдет. Забирай этого, – киваю в сторону дивана, – и шуруй отсюда, пока я охрану не вызвал.

– Х–хорошо… – Губы едва шевелятся. В зеленых глазах Инны помимо страха и отчаяния вижу свое разъяренное отражение. – Я сейчас уйду. Можно мне… воды?

Несколько секунд сверлю ее уничтожающим взглядом, а потом разворачиваюсь на пятках, топаю на кухню.  Беру стакан, наливаю воду из–под крана, выпиваю. Уф, какой же это кайф, чувствовать, как по стенкам пересохшего горла стекает прохладная  живительная влага!

Наливаю второй для Инны.

Дверь хлопает!

Со стаканом воды в руке и чертовски неприятным подозрением почти бегом иду в гостиную. Ребенок спит, Инки нет!

С–с… Идиотка! Как можно оставить собственного ребенка в чужом доме  с незнакомым мужиком?

Швыряю стакан на полку, вода расплескивается. Плевать.

Бегу на выход, распахиваю дверь.

– Инка, – ору на весь подъезд, – с ума сошла? Ребенка забери!

В ответ внизу хлопает подъездная дверь.

Зараза!

А из глубины квартиры вдруг раздается детский рев. Ну, приехали.

Возвращаюсь в гостиную. Тот пацан, что мирно сопел несколькими минутами ранее на моем диване, слез с него и сейчас безобразно кривится, оглядывается и громко ревет, стоя посреди незнакомой гостиной. Светлые волосы взлохмачены, по лицу бегут слезы и сопли, руки опущены вниз, кулачки сжаты. А еще, кажется, он штаны промочил. Они у него подозрительно двухцветные.

Я бы тоже обделался, если бы уснул дома, а проснулся неизвестно где.

У меня, конечно, бывает, что я просыпаюсь не у себя дома, а у какой-нибудь цыпочки, но я, как бы, взрослый мужик, это естественно и чаще всего приятно, а пацану, еще недавно от грудного молока отученному, наверное, жуть как страшно попасть в чужую квартиру к незнакомому дядьке.

– Эй, чего орешь? – перекрикиваю пацана, морщась от крика и усилившейся головной боли. – Вернется твоя мать. Сейчас пробежится до угла и вернется.

 Я очень на это надеюсь, иначе…

Что делать иначе я не знаю. Для меня дети как инопланетяне – я их не вижу, но знаю, что они есть. Я не против мирно сосуществовать на одной планете, главное, чтобы ОНИ меня не трогали.

А тут вот – один из них стоит передо мной в мокрых штанах, орет. И его мать заявила, что это мой сын? Ага. Щас. Ничего общего.

– Хочешь орать – ори, – машу на него рукой, – может, докричишься до своей кукушки.

Разворачиваюсь и иду на кухню. Ищу в аптечке обезболивающее. Набираю воды в стакан, кидаю таблетку. Сажусь за стол и тупо смотрю на шипение и выпрыгивающие из стакана пузырьки.

Прислушиваюсь, ожидая услышать сквозь детский рев трель дверного звонка.

Таблетка растворилась, а Инка так и не вернулась. Ну, погоди, кукушка, найду, получишь по полной и от меня, и от опеки. Ты хоть понимаешь, что оставила своего ребенка в опасности? А это подсудное дело, дорогуша.

Залпом выпиваю лекарство. Со стоном сжимаю черепную коробку двумя руками что есть силы. Рев раздражает и без того  больной мозг, не дает сосредоточиться и придумать что делать. Санька, дружок мой, как–то перед отъездом в отпуск сдавал собаку на две недели в гостиницу для животных, а детей куда сдают? Бабушкам и дедушкам? Увы, нет таких. Тетка разве что.

Приходится идти искать телефон и заранее настраиваться на объяснения с тетей. Сто пудов начнется допрос, откуда взялся ребенок. И дурачком ведь не прикинешься, возраст не тот и положение.

Громко всхлипывающий Матвей переместился с центра гостиной на диван. Точнее, ногами стоит на полу, пузом лежит на диване и трется лицом об обшивку, вытирая слезы и размазывая сопли по ткани. Меня передергивает от брезгливости. Не сяду больше на этот диван!

– Наорался? – равнодушно спрашиваю, проходя мимо. – Номер матери случайно не знаешь?

 По нарастающей снова начинается рев. Будто кто–то крутит ручку громкости.

– Понятно.

Где это гребаный телефон? Хоть бы кто позвонил, чтобы узнать, как я себя чувствую после вчерашнего, а я бы так определил, куда вчера кинул сотовый.

Ну да, жди. Кому ты нужен, Шведов, в это время суток?

Телефон отыскивается в спальне в ворохе скинутой ночью одежды.

Меняю халат на домашние спортивки и футболку. Заваливаюсь на кровать, снизив "громкость" закрытой дверью. Так–то лучше – тише и не так болезненно для мозга.

Первым делом листаю контакты. Чем черт не шутит, вдруг не удалил номер Инны? Но пролистав контакты на несколько раз, понимаю, что все бесполезно. Номера нет.

Пацан затих. Опять, наверное, диван метит.

Звоню тетке.

– Алё? – слышу вечно уставший голос сестры покойной матери.

– Теть Наташ, мне помощь нужна.

– Да? А мне не нужна? – заводится. – Мы вообще–то тут делом занимаемся, людей тебе подбираем…

– Да–да, я знаю, – перебиваю ее, – это очень хорошее дело…

Сам же просил на днях найти мне новую секретаршу. Диана совсем за… замучила, пришлось рассчитать "за несоблюдение служебной этики".

– Теть Наташ, – канючу в трубку. – Мне тут ребенка подкинули…

– А я причем?

– Возьми его себе, а, пока я его мать найду? Я не знаю что с ним делать.

– Знаешь, Миша, – выдержав паузу,  медленно проговаривает тетка. – Я устала. Я всю жизнь только и делаю, что помогаю тебе, – выделяет последнее слово.

Да–да, я знаю. С десяти лет меня после смерти мамы опекает ее бездетная и незамужняя сестра. Я ей очень признателен за  это, каюсь, проблемный был мальчик и нервы тетушке прилично помотал, но сейчас особый случай!

– Теть Наташ, давай я тебе  облегчу отбор. Бери первую попавшуюся, слова против не скажу.

– Ты в своем уме? Ты хоть понимаешь, какой контингент приходит на первый этап отбора?

– Тетушка, любимая, ты же такая добрая, понимающая… А у меня ребенок… пацан…

– Нет я сказала!

– Тетя Наташа, – показательно громко вздыхаю, – у тебя сердца нет?

– А вот этого не надо, – холодно. – Ты уже взрослый мальчик, найди няньку среди своих… многочисленных подружек.

– Так они же одноразовые! – теряю надежду на помощь единственного близкого мне человека.

– Решай свои проблемы сам, Мишенька. Я, если ты помнишь, в отпуск ухожу…

Ну во–от! В отпуске и посидит с Матвеем, – ликую я и тут же обламываюсь, услышав:

– У меня билеты на завтра в Турцию. Ты же знаешь, я двадцать лет моря не видела.

– Ну и!.. – ору на трубку в руке, представляя на ее месте грузную фигуру "любимой" тетушки. Замахиваюсь, чтобы не швырнуть его в стену напротив…

Только как я без связи? Мне надо еще Инку искать.

– Счастливого пути, – выдавливаю из себя, отшвыривая телефон в сторону.

Откидываюсь на подушку, уставившись в белоснежный потолок. Ну, хоть голове легче.

Кстати, а почему так тихо?

Выхожу из спальни. Пацана на диване нет, рядом тоже. Окидываю взглядом всю гостиную.

– Матвей? Ты где?

Тишина.

– Эй, малой, что за прятки?

Медленно обхожу гостиную по периметру, затем заглядываю в каждую комнату, кухню, ванную. Нет пацана!

Я уже начинаю думать, что Инка с ребенком мне привиделись, и тайно пищу от радости, пообещав себе завязать с поздними гулянками и бухлом, но на всякий случай возвращаюсь в гостиную и подхожу к дивану.

На серо–голубого цвета велюровой обшивке дивана художественно размазаны детские сопли.

Не привиделись.

– Фу! Матвей! – рявкаю на всю квартиру. – Выходи, паршивец! Посмотри что ты наделал!

Рык мой разносится по пустой квартире и теряется где–то под потолком, а ребенка нигде нет.

Психуя, иду на второй круг, проверяя первым делом входную дверь – заперта, и окна – закрыты. Лоджия! Но и туда дверь закрыта. При всем желании не открыть мелкому – тупо не хватит сил и роста.

Пипец!

Третий круг посвящен проверке на наличие ребенка во всяких шкафчиках. О некоторых вещах, спрятанных с глаз, я успел забыть. Увлекшись тупым открыванием и закрыванием дверок, не сразу понимаю, что только что видел испуганные глазенки пацана и, как ни в чем не бывало, закрыл шкафчик, шагнув к следующему.

 Вернулся.

– Вот ты где! – с облегчением выдыхаю, обнаружив мальчика, сжавшегося в комок в нижнем ящике горки. Присаживаюсь перед ним на корточки. – Вылезай.

Сидит, не шевелится.

– Матвей, давай, хорош быковать, пойдем поговорим. Я не кусаюсь.

Я даже пытаюсь ему улыбаться. Знаю, получается не очень искренне, но как могу. Основная задача в данный момент – вытащить пацана из шкафа.

– Слушай, я тебя не трону, пойдем на кухню, чай попьем. У меня, наверное, конфеты есть.

Матвей не шевелится. И вообще, как кукла недвижим, только ресницы мокрые порхают.

Силой вытащить? Опять заорет, а у меня только-только голову отпустило.

– Ладно, – лопается у меня терпение, – хочешь сидеть тут, сиди.

Поднимаюсь с корточек. Действительно, я что – нянька ему? Захочет, вылезет. А я чай хочу, любимый, зеленый.

Оставляю дверки его убежища распахнутыми, ухожу на кухню. Ставлю чайник, лезу в холодильник, строгаю себе бутерброды из колбасы и сыра. Изредка поглядываю не идет ли сюда малой.

Вот же, свалился на мою голову.

Какая же Инка дура. Могла бы по–хорошему прийти, поговорить, чего сбегать-то сразу? Денег надо – скажи, дам, после теста на отцовство, конечно. Ребенок не нужен? Тоже могли бы договориться. Она ведь даже документы на него не оставила, как я его сдам в детдом? Как объясню появление ребенка у меня дома? Да никто не поверит, что он подкидыш, а если обвинят в краже… Меня, Михаила Шведова, уважаемого человека с практически безупречной репутацией в деловой среде! Клубы не в счет. Клубы – это релакс. М-м, как круто вчера оттянулись…

И как стремно сегодня!

Пипец, я встрял!

Может, подкинуть этого якобы "сына" кому или в торговом центре"случайно потерять"? Ага, неизвестно в чьи руки попадет, еще на органы сдадут… Бред. Надо найти все–таки его мать.

Я не знаю ни адреса Инны, ни телефона, ни фамилии. Я изначально не хотел заводить и не завожу долгосрочные отношения, поэтому никогда не интересуюсь личными данными временных пассий. А Инна, поди ж ты, адрес запомнила. Курица.

Неторопливо завтракаю. Матвей так и не пришел, несмотря на умопомрачительные запахи плавленого сыра и колбасы, ползущие по квартире. Только утолив голод, во мне просыпается совесть. Делаю еще два бутерброда, наливаю кружку чая с сахаром, несу их на подносе в гостиную.

Матвей все там же, все так же. Напрягается при виде меня, одни глазенки сверкают из угла его убежища.

Снова присаживаюсь. Ставлю поднос перед ним на пол.

– Матвей, я знаю, я тебе не нравлюсь. Скажу честно – ты мне тоже. Но так сложились обстоятельства, что твоя мама оставила тебя мне. Временно! – подчеркиваю. – И нам надо как–то теперь договариваться друг друга терпеть. Меня зовут Михаил. Можешь звать меня Мишей или дядей, как тебе хочется. Какая у тебя фамилия?

Молчит.

– Где живешь знаешь? Сколько тебе лет? Ты вообще разговариваешь или только орать умеешь?

Молчит.  Лупает глазенками испуганного зверька и молчит, а я опять теряю терпение.

– Не разговариваешь?

Чуть мотает головой в сторону. Губешки опасно дрожат.

– Не можешь или не хочешь?

Молчит. Сопит громче и что–то мне подсказывает, хочет зареветь.

– Не хочешь?

– Не можешь?

Отворачивается лицом к стене.

– Ну пипец! – не выдерживаю. Подскакиваю и делаю круг по гостиной, не желая принимать действительность. – Твоя мать совсем идиотка, что подкинула мне немого пацана?

Немой ребенок!

Глава 2. Михаил

Немой!

Капец просто!

Потому он не нужен кукушке? А мне зачем?! Что делать–то?

Я нешуточно начинаю паниковать. Меряю шагами одну комнату за другой, чтобы успокоиться и решить, что делать дальше.

Допустим (только допустим!), что биологический отец этого ребенка я.

Но!

Какой из меня отец? Где я и где дети? Да если бы он хоть разговаривал!

– Матвей, – делаю очередную попытку найти контакт с пацаном, – скажи мне что-нибудь. Скажи "дядя". Или "дай". Или "хочу воды". Это же не сложно. "Хо–чу во–ды".

Мне кажется, он одним взглядом зеленых, как у матери, глаз красноречиво посылает меня куда подальше. Я уже готов услышать это от него вслух. Но нет. Молчит.

А я опять нарезаю круги по квартире, ероша волосы двумя руками и теребя мятое лицо. Периодически из меня вырываются стоны отчаяния. Кто бы мог подумать, что всего лишь  одна маленькая козявка может так здорово надавать по шее самому Медведю!

Мне нужна помощь. Перебираю в памяти всех своих знакомых. Посвящать в подробности появления "типа сына" лишних людей не хочу. Матвей у меня временно, а то потом объяснять еще куда он делся… Ну нафиг.

Мамаша рано или поздно объявится. Склоняюсь к мысли, что материнский инстинкт возьмет верх над эмоциями, и она с минуты на минуту вернется за сыном. А значит, сидим дома, ждем. Тем более, что кукушонок так и обосновался в шкафу. Понравилось ему там, что ли? Тоже мне, домовенок Кузя. Ну и пусть сидит.

А то, что у него мокрые штаны… Наверное ему и так комфортно…

И ведь даже сменки нет.

Черт. Еще одна головная боль – где взять сменку? Не, ну понятно, в магазине, но как ее выбрать, что именно? Я же в этом полный профан!

Ох, Инночка, как же я тебя ненавижу!

А заодно внезапно всех своих бывших, настоящих и будущих. Как же вы, бабы, любите мужикам жизнь усложнять!

Кстати, кажется, у Сереги есть младшая сестра, а сам дружок не из болтливых. Набираю. Пара гудков и абонент на связи.

– Живой? – первым делом спрашивает Серый. Судя по голосу, его головная боль после вчерашнего не мучает.

– Лучше б я сдох…

– Головушка бо–бо? – ржет в трубку.

– Если бы…

И замолкаю. Дурацкая ситуация, если озвучить.

– Миха? Ты чего? – беспокоится друг.

– Кхм, – прочищаю горло, а потом, набрав воздуха в легкие и зажмурившись, на одном дыхании выпаливаю другу события сегодняшнего утра.

– Ну дела–а… – тянет кореш. – Представляю заголовки газет: "Михаил Шведов – отец" и знак вопроса. Или…

– Хорош, Серый, – обрываю стеб. – Не до газет сейчас. Мне помощь нужна.

– И чем могу помочь я?

– Э–э, понимаешь, этот пацан… у него штаны мокрые…

– Ты хочешь, чтобы я их сменил? – хохочет. – Нет, брат, я чет не горю желанием, давай сам. Ты же типа Папа, – выделяет последнее слово и у меня от него зубы сводит.

– Вообще–то я хочу попросить, чтобы ты купил что нужно. Согласно возрасту ребенка…  – кидаю взгляд на открытые дверки шкафчика. Сколько Матвею? Меньше пяти лет, если Инка не соврала насчет отцовства. Как раз я фирму регистрировал, а она новость сообщила. – У тебя же есть младшая сестра…

– Ага. И ей четырнадцать.

– Ё–маё, я помню ее маленькой…

– Я тоже не понимаю, когда она выросла. Такая малявка еще недавно была, а тут уже гопники какие–то рядом с Варькой тусуются, задолбался гонять. Но это лирика. Лан, щас приеду, посмотрю хоть на сына самого Медведя.

– О, супер. Давай, жду! И это, Серый…

– А?

– Подгузники, что ли, купи.

– О–о, начинается: подгузники, слюнявчики, пинеточки, – Серега ржет. Будь он рядом, я бы его стукнул. Мне вот что–то не смешно. – Будешь должен.

– Без бэ.

После разговора с Серегой настроение немного улучшилось. Вдвоем с другом что–нибудь придумаем.

У Матвея ничего не меняется, он на том же месте –  в шкафу. Спустя два часа втихаря сыр с бутербродов съел, полкружки чая выпил. И все.

– А че колбасу не съел? Она вкусная. Я что попало не покупаю. Попробуй.

Отвернулся.

Скривил ему рожицу. Подумаешь, царь.

И я, как холоп, наклоняюсь за подносом и уношу его на кухню.

Сложив руки на груди, с тоской смотрю в кухонное окно на улицу. На яркое солнце, отражающееся в окнах высоток напротив, на зелень деревьев, под тенью которых гуляют люди… – там жизнь, там свобода и заботы только об удачных контрактах и с кем провести ночь…

За пацаном никто не возвращается, а мне уже надо что-то делать. И для начала набираю начбеза.

– Степан, – перехожу сразу к делу. – Мне нужны видеозаписи всех камер в районе моего дома за последние три часа. Всех, да! Жду.

Так-то.

Вскоре приехал Серега. С порога торжественно вручил мне голубой пластиковый горшок.

– Это, – демонстративно тыкнул в его боковину пальцем, – вместо подгузников! С крышечкой!

Я закатил глаза. Серого хлебом не корми, дай постебаться.

– Очень смешно. Посмотрел бы я на тебя, окажись ты на моем месте.

– Чур меня, чур, – друг театрально замахал руками. – Я в отличие от некоторых знаю некоторые способы контрацепции.

Строю Серому кривую рожу, дарю локтем тычок в бок, а он, хохотнув и увернувшись, продолжает как ни в чем не бывало:

– Давай, иди знакомь с наследником, что ли.

– Похож.

– Не похож.

– Да похож, смотри какой взгляд. К тебе тоже страшно подойти, когда ты не в настроении.

– Пфф. Бред.

Мы сидим на корточках перед Матвеем минут десять. Разглядываем его, а он нас с Серегой. Поначалу малой отвернулся к стенке, когда новый человек в гостиную зашел, а потом, когда мы заняли изучающие позиции, друг из кармана вытащил небольшую черную машинку и поставил ее перед Матвеем. И тот немного начал проявлять интерес. Сначала на Серегу косился, потом на игрушку.

Серый, заметив это, начал машинку катать по полу. Прямо, с поворотом, с виражами, заносами и кувырками в воздухе. Разошелся не на шутку. Я бы даже сказал, впал в детство.

– Вжжу–ух! Я Черная молния! – машина взмывает в воздух выше наших голов. – Бабах! – стремительно несется вниз, но резко тормозит перед столкновением с препятствием и плавно замирает на полу.

Серега играется с машинкой как ребенок и ржет также – громко, задорно. А за ним Матвей начал улыбаться тоже. Немного стеснительно, одними уголками губ, но улыбается! И где-то глубоко-глубоко, очень глубоко внутри, меня гложет обида. Почему с Серым у Матвея какой-никакой контакт есть, а ко мне игнор? Так-то я вроде как родной.

Несколько минут наблюдаю за другом, а потом отбираю у него автомобиль.

– Хочешь также? –  протягиваю на ладони машинку мальчику.

Тот несмело кивает, хоть и снова хмурит светлые брови. Но в глазах неподдельный интерес к игрушке я заметил.

– Она твоя. Но! Ты вылезаешь из шкафа, и мы идем купаться.

С горем пополам мы с Серегой Матвея искупали. Тот еще квест – мыть ребенка, когда он этого не хочет. Извивается червяком и орет во все горло до хрипоты. Но в четыре руки мы справились, хоть и вымокли сами с головы до ног. Я все пытался в его крике различить хоть какое-то подобие слов. Но увы, одно сплошно "А-а-а-а-а". Даже Серый удивился, что мальчик не разговаривает. И изрядно охренел, когда услышал, что ни одного слова пацан ни разу не сказал. Друг даже попытался разговорить гнома и тоже в ответ ничего.

В общем, с гигиеной кое-как мы разобрались. Всей душой надеюсь, что второй раз мыть ребенка не придется. И как оказалось, горшком (о счастье!) ребенок пользоваться умеет. Хоть один немаловажный вопрос решился.

Одежду малого благополучно постирали в машинке, на Матвея напялили мою футболку, обрезав ее понизу и зацепив прищепками излишки ткани. И слава богам, пацан перестал орать, а наши с другом уши расслабились и кайфуют в тишине. Нам даже разговаривать какое-то время не хочется – сил нет.

Всучили малому автомобиль и устало плюхнулись на диван, на который я предварительно накинул банное полотенце.

Сидим, наблюдаем, как Матвей, ползая по полу, пытается повторить Серегины виражи. Тихий спокойный ребенок, в меру чистый, он даже вызывает что-то подобие симпатии. Не такой уж он и страшный, когда не истерит. Может, понял, что никто его здесь обижать не собирается.

– И что делать с ним планируешь? – кивает Серый на Матвея, что в смешном балахоне с признаками бывшей брендовой вещи натирает коленками ламинат. – Оставишь или полиции сдашь?

– Да я думал… Сдам полиции, отправят его скорее всего в детский дом… Пока мать найдут, да и найдут ли… Внешность у нее обычная, а точных данных ее или каких–либо особых примет я не помню, не знаю. Волосы только длинные светлые, глаза зеленые. Обычная смазливая девчонка. Оставить Матвея у себя – так больше шансов, что Инка одумается и вернется за сыном. Эти пять лет были же у нее какие–то материнские инстинкты? Как думаешь?