Я останусь с тобой навсегда

Конечно же я грешная…

Я слабая… Я женщина… Несу свой крест осознанно. В миру разноступенчатом себя не тешу грёзами. На долю не досадуя, иду по жизни разная… Дню прожитому радуюсь и думаю о завтрашнем. Не в меру я застенчива. Не скряга и не вредина. Кокетка… я же женщина… В любви нежна и предана. Года… им вопреки… меня волнуют ночи лунные… Хотя мне лет… Зачем Вам знать? В душе… ещё я юная. Стараюсь со знакомыми быть в дружбе ненавязчивой. Ценю немногословие и не терплю похабщину. Мне чужд угар тщеславия. Я до работы жадная. Доверчива. Без зависти… чужим успехам радуюсь. Конечно же я грешная, конечно же ранимая… Речь не люблю лжелестную, мне до′рога правдивая. Что не на зле замешана и не с сарказмом скрещена… Я милая… я нежная… я слабая… я женщина.

Романтичное

Разносит по гостиной запах леса в предзимие растопленный камин… Свет лунный, полутьму легко разрезав, тень прячет в фалдах шёлковых гардин. Усладой мне под музыку Марради, в халатик бумазейный облачась, постлав на стол миткалевую скатерть, пить, пламенем любуясь, чёрный чай. Не раз, прервав речетатив поленьев, тревожить у′гли медной кочергой, задерживая взгляд на гобелене, завидовать романтике его.

Тревожные сны

Тают свечи. Оклады блестят. В будний день не теснят прихожане. Я под шёпот негромкий, крестясь, доверяюсь иконе «Державной». В сердце трепетом нынешний сон: будто я, в переулках блуждая, отыскала родительский дом, рвусь в калитку, а та не впускает. Свет неяркий заметив в окне, в палисад сквозь кусты пробираюсь… Тюль задёрнут, но видится мне, будто мамино платье мелькает. Внутрь смотрю… И вдруг, руку подняв, в створки резко без слов ударяю; разлетаются стёкла звеня… кровь на пальцах и я просыпаюсь.

Что отдал… то твоё…

Добро… оно у каждого с рожденья в сердце. Известно издревле: «…что о′тдал… то твоё». Не бойтесь ближнего одаривать без меры, вас в расточительстве Господь не упрекнёт. От щедролюбия душа богаче станет. Не дайте жадности изъесть нутро своё, не сделайте ладони алчными руками — мы в мир пришли ни с чем… такими же уйдём. Живите, соблюдая строчки истин божьих, не станьте, личный гнев излив, другим бедой… Поверьте, словом оборвать дыханье можно и в горстку пепла превратить любовь. Очаг не погасите, сделав дом несчастным, в безладице триумф не рвитесь одержать, позвольте в передышке мудрости вмешаться — семья важнее, чем пустых амбиций жар. Изнанка жизни не на бархатной основе… Соблазны… Их полно… Чтоб страсть к ним одолеть, зовите, не стесняясь, на подмогу совесть, та /вне сомнения/ вам умный даст совет.

Птенец

Открываю калитку с трудом… заржавевшие петли хрипят, сквозь забор, защищая мой дом, пёс соседский рычит на меня. Дикий хмель обнимает крыльцо… Во дворе подорожник ковром. Сполоснув минералкой лицо, обувь сняв, я сажусь на порог, Прикрываю на время глаза, возвращаюсь к ушедшей поре, представляя с цигаркой отца, сожалею, что нет сигарет. Затянуться б сейчас, что есть сил, может дым, въевшись горечью в грудь, в сердце рвущую боль приглушил и душе стало б легче чуть-чуть. Веет сыростью сумрак сенец; яркий свет, зажигая везде, я шучу: «Наконец-то птенец оказался в родимом гнезде». Вниз летят паутины клочки — веник влажный её разбудил, через стёкла ворвавшись, лучи золотят двухгодичную пыль.

На земле мы заложники времени

В предсказанья не верю и страхами повседневный не полню я быт. В заурядной моей биографии нет того, что хотелось бы скрыть. Жизнь моя без медалей и почестей… много в ней растеряла друзей, то сказала не то, что им хочется, то не стала где надо своей. Нелегки расставанья печальные, их причин до конца не поняв, опустевшую нишу в отчаянье тут же я не спешу заполнять. На земле мы заложники времени. У него… для всех разный лимит, помня заповеди о прощении, зло в душе не пытаюсь копить. Нет в ней алчности и лицемерия, в ней не прячется зависти ком; оказать помощь ближнему первою для меня не тяжёлым ярмом. Мне невесело в шумных компаниях. Обожаю я без никого, глядя вдаль, на заре затуманенной слушать вздохи проснувшихся волн…

Ничья потеря

Что… устал… ничья потеря, бегать о′бок целый час, ты откуда в нашем сквере, прицепившийся балласт? Так… мои не трогай пальцы, языком ладонь не гладь, зря на шорохи не скалься, на фонарный столб не лай. И чего к ботинкам жмёшься, слёзно смотришь на меня? Я… себя, любезный пёсик, не просила охранять. Не шарман… твой вид собака: болью взгляд отягощён, хвост в колючках, грязь на лапах, непонятно уши в чём. Эй… куда это так лихо… Ну-ка быстренько: «Назад!» Поостынь… не надо рыком будоражить воробьят. Разлетелись птахи… Ладно. Виновато не дрожи, в гости хочешь, дом мой рядом? А на даче можешь жить.

Романтичный бред

Устроившись удобно на диване, под приглушённый бледно-жёлтый свет, мне нравится тонуть в плену мечтаний в час поздний с тишиной наедине. Аллюзии строкою оживляя, рождаю я лирический куплет. Войдя в азарт, внутри себя копаясь, приоткрываю тайны разных лет. Взяв перерыв, себя балу′ю чаем, с улыбкой взгляд в окошко устремив… Свет лунный, вниз стекающий ручьями, подсказывает как закончить стих. Бегут по клеткам мысли точно кони; приятен сердцу романтичный бред… Седые блики лижут подоконье, мигают звёзды странными тире.

Автобиографичное

Я… зимой в избе крестьянской, в мир явилась по любви, род мой, хоть и не дворянский … генов нет во мне плохих. Папа — сын простолюдинки, был умён, что Соломон. «Жизнь, не книжные картинки», — повторял частенько он. «Дочка, знать и помнить нужно, что в ухабах ейный путь, не кори его споткнувшись, осмотрительнее будь. Не старайся и в потеху, не своё к себе пригресть, труд — основа всех успехов, воровать чужое грех». Мама тоже постоянно объясняла… что к чему, но под окнами тальянка волновала больше слух. В умность речи не вникая, взглядом в зеркале застыв, быть примерной соглашаясь, я смотрела на часы. Было ночью неопасно, дверь была не на крючке… как же нравились мне танцы под гармонь на пятачке. Прижимая клёш широкий я на цыпочках… тайком, слыша отзвуки фокстрота, покидала спящий дом. Возвращалась точно также, не прервав отцовский храп. И была нектара слаще — та далёкая пора.

О себе

Барто взахлёб я не читала в детстве и в юности не млела от есенинских стихов, лишь в сорок пять, не грезя стать известной, вдруг увлеклась серьёзно поэтической строфой. Любовь… одна из тем моих стараний… Нередко я, чтоб не казался выдуманным стих, краду, бесстыдно взламывая память, во днях ушедших сладостный невозвратимый миг. Мои герои из реальной жизни, они /что дети/ в помыслах и искренни в делах, в них грешность и стыдливость, и капризность, им ведомы ошибки, одиночество и страх. Войдя в азарт, «к столешнице приклеясь», бывает до зари я «издеваюсь» над строкой, не прост успех и чаще плод мучений … увы… ершистая «гора» исписанных листов.

Это не забыть

Там был не дом большой, а хата, забор с подпорками из слег, кровей дворянских пёс Панкратий и с голубым оттенком снег. Зимой на кухне кот Арсений играл клубком по вечерам. В морозы там, в мой день рожденья, цвела пурпурная герань. Огонь в печи с утра резвился, дыша берёзой и травой. В запечье в люльке из опилок жил самый добрый домовой. Там летнее ночное небо казалось полем васильков, а в речке оставался слепок, плывущих в небыль облаков. Там был Арсений, был Панкратий, был с голубым оттенком снег, там были брат, сестрёнка, батя и мама любящая всех.

Синеглазое счастье моё

Лунный свет на балконе застряв, задремал возле стенки панельной, бриз, коснувшись распахнутых рам, расстелил аромат карамельный. Вжавшись в кресло, я вновь перед сном нежно время листаю обратно… на журнальном столе под стеклом фотография девочки с бантом. Несравненное счастье моё, выйдя замуж ты стала москвичкой и теперь к важным датам печёшь лучше мамы пирог ежевичный. Над столицей, /смотрю в новостя′х/ виснет снег водянистою шторой, а у нас в октябре время вспять — дни, что мёд… бабье лето повторно. Солнце словно оранжевый флаг, ни дождиночки, небо льняное… не сдержавшись, сирень зацвела — от кустов полыхнуло весною. По тебе не могу не скучать, чтоб тоску не лечить сигаретой, я слагаю стихи по ночам, не мечтая о славе поэта. Синеглазое счастье моё, лучик мой, ненаглядная радость, пусть бездолье тебя обойдёт, ангел твой пусть всегда будет рядом.

Не пишется

Плечи не горбит усталость, думать никто не мешает, но полушария вялы, строчки душа не рождает. Тихо в просторной гостиной, в чашке и чайнике пусто, струйка табачного дыма тянется к выцветшей люстре Мысли… как будто не рядом. Бред мой в корзине сверхполной. Горечи вкус неприятный чувствуют губы и горло. Выброшен стих неудачный. К новому… рвения мало. То ли январь слишком мрачен, то ли я… впрямь… исписалась.

Возрастные перемены

Оставив след в памяти, время уходит… Реальная правда горчит: меняется возраст… зима на подходе, не спрятать лицо от морщин. Уже… не играю я с лифтом в обгоны — исчез безвозвратно кураж. В одежде другая длина и фасоны, лишь к случаям стал макияж. От русских морозов не тянет умчаться на отдых в чужие края… Читаю запоем… И кресло-качалка не может уже без меня. Карминные зори в лиловых оттенках, как раньше глаза не хмелят. Уже… к осыпающим цвет хризантемам нежней прикасается взгляд. На годы вперёд нынче планы не строю, вмещает любимых мой дом и нет дней дороже, когда всей семьёю сидим за одним мы столом.

Nostalgie

Смеркалось… Клочьями густыми висел над Лондоном туман; тонули улицы ночные в лучах неоновых реклам. Касался стёкол бархат серый — в старинном пабе у окна за столиком /с пустым фужером/ сидела женщина одна. Взгляд беспокойно-увлажнённый блуждал средь незнакомых лиц. Тоску в глазах её бездонных скрыть был не в силах шёлк ресниц. Вдруг резко встав, с улыбкой грустной пройдя по залу, не смутясь, у ба′рмена она на русском спросила: «Водка, есть у вас»? — Мадам!.. Россия! Вы откуда? — Москвичка я! А Вы? А Вы? Трезвон расколотой посуды восторга их не охладил… — А я в Одессе жил когда-то. — Бывала! Муж туда возил! — В столице я, служа в стройбате, все уголки «исколесил». — Вы знаете?.. — Конечно, знаю! — Вы помните?.. — Какой вокал!.. Смеялись двое, собирая, разбитый вдребезги бокал.

Рябиновый блюз

Вид рябины тих и скромен… не горит она огнём, день гостями наводнённый был нелёгким для неё. Ветер листья утром ранним обрывал, что лиходей, от его забавы странной дрожь пронзала до корней. А потом… почти с обеда, в аккурат до темноты, не жалели хрупких веток ненасытные дрозды. Их прогнав, сорочья стая пронеслась по ней, что плуг… Струйкой горькою стекает сок по тонкому стволу. Рванью серой паутина, раны свежие щемят. Под приствольной круговиной в алых крапинах земля. И хотя… ей неповинной страх с лихвой пришлось познать, не клянёт судьбу рябина… не озлобилась она.

Драгоценная гостья

Мне калиточку нежно царапает осень, в дом с улыбкой её приглашаю: «Не стесняйся, входи драгоценная гостья, под бокальчик вина поболтаем». Твой приход для меня унывать не причина. Ну и что? Что мой паспорт бессрочный. Я всё также смущаюсь от взгляда мужчины, и в висках также бьют молоточки. Если с фото сравнить, внешне да изменилась, но в душе не солгу чуть за двадцать. Мне недавно такое, на зорьке приснилось… рассказала б, да будешь смеяться. Ну чего ж ты стоишь у порога, смущаясь? Стол накрыт. Нас фужеры заждались. Мы с тобою подружимся, я уверяю. Заходи… заходи… не стесняйся.

Осенняя элегия

Луч косой, миновав прорезь складок гардинных, нежным гостем явившись в полуденный час, поблуждал не спеша по абстрактной картине и улёгся на иглы раскрывшихся астр. За окном наступивший сентябрь суетится… Мне же нынче не надо спешить никуда. Грамм, добавленной в джезву цейлонской корицы, оставляет густой аромат на губах. На фарфоровом блюдце расплывшийся кофе — по рисунку скользят с любопытством глаза, зная и понимая, что гуще засохшей не под силу грядущее мне предсказать…

Умная идея

Мрачен день. Под гром сварливый мелодичен кошки храп. Нудно… в стёкла дождь стучится, душу мучает хандра. Разобрать что ль в ней завалы, в уголочках подмести, ценности в конце аврала поудобней разместить. Что ж… хорошая идея, солнца я не буду ждать, всю ненужность \не жалея\ в мусорный отправлю бак. Чтоб узор из нитей ветхих, в грусть впадая не плести… в сердце лишь оставлю место для добра и для любви.

Щемящее

Самое дорогое на земле — жизнь.

Прохлада нежная над бездной расплылась, сиянье бликов мудрено переплелось, лаская низкий берег, томная волна вдыхает дивный аромат июньских роз. Огромное… в гирляндах зубчато-седых, колышется почти неслышно полотно, с щемящей болью под глухие звуки брызг я вспоминаю край не менее родной. Всплывают в памяти полей ржаных холсты, луга, сосновый бор, пологие бугры… и кажется в ответ еловой хвои дым доносит ветра неожиданный порыв. Лучей бескровных не жалеет звёздный страж. Вдоль набережной флейта рассыпает звук; чарует взгляд приливов медленных игра… «Какая красота»! — слетает тихо с губ. Туманятся глаза, окидывая даль… В мятежной радости печали лёгкой тень — осознаю умом… сегодня навсегда один… ещё один со мной простился день.

У каждого из нас

история своя

Бескрайна синь небесного простора. Мерцают звёзды, тайнами маня. Вселенная… в ней океан чужих историй. У каждого из нас — она своя. С рождения, лимит взымевшие на время, несём по жизни мы нелёгкий крест, устав, нередко забываем при общенье, что добродетель кроется в добре. Лицо под маской благородною скрывая, корысти ради предаём друзей, обид пустых, страдая спесью, не прощаем… не замечаем алчности в себе. Перед иконами, молясь красивым слогом, взгляд на′ пол устремив, кривим душой, постыдное, крестясь, не доверяем Богу, хотя прекрасно знаем — лгать грешно.

Я спасаю себя сама

Жизнь она не скатёркою глаженной, не без колких шипов стезя… И пока из минут годы вяжутся, огорчений не избежать. Если будешь терзать дни обидою, жизнь несчётно кнутом хлестнёт. До кровавых рубцов ею битая, кружев я не плету из слёз. Огорчённая болью непрошенной, к ясновидящей не иду, взгляд поту′пив, не жалуюсь Боженьке, не кляну в горячах судьбу. В поздний час… в абсолютном беззвучии, пожелтевший блокнот обняв, отделяя от плевел насущное, я стихами лечу себя.

Лесть

Лучше пусть правда — даже суровая, даже за счёт каких-то утрат; речи льстивые, речи медовые не желают подспудно добра. Лесть… в своих чарах твёрдо уверена… околдует, лишь ей разреши, у неё сладкой пудры немерено… Только вот пыль… увы… без души.

Русская Сапфо (Анне Ахматовой)

Не раз измученная страхом, вину носившая в себе, она доверившись бумаге, не предъявляла счёт судьбе. Земная… Стыд грехопадений не тщилась в храме отмолить, от одиночества спасеньем был ей обычный белый лист. Обняв холодный подоконник, благословлённая луной, склонив к тетради взгляд иконный, она глушила боль строкой. Застыв в немом оцепененье, внедрялась в память силой всей… в глазах закрытых перед нею мелькали тени прошлых дней. Любовь и жизнь, владея словом, спешила в рифму изложить… Летящий почерк букв неровных напоминал морскую зыбь. Привычный кашель дрожь сменяла, строфа бежала за строфой… В «антракте» складки штор линялых вдыхали горький дым «Сафо».

Прерванный полёт

Неотступно тараня броню волнореза, о бетон разбивались бугры водяные… Брызги, взмыв в вышину, вновь в зелёную бездну возвращались хрустально-искрящимся ливнем. Кончен пляжный сезон. Под жестя′ным навесом прячет лодки рыбацкие сумрак сгущаясь; прислонясь, тесно к прутьям решётки железной, полуспит в одиночестве старая чайка. Ждать чего… смысл какой на земле оставаться, если завтра бесстрашно над морем не реять, не парить в облаках, вниз игриво бросаясь. Здесь без неба и волн жить она не сумеет. Ветер тёплый беззлобно кидается пылью, только сдвинуться в сторону птица не в силах, тянут вниз поредевшие серые крылья, боль с печалью во взгляде потухшем застыли. В час вечерний, в пространство прохладой впиваясь, на прибрежные камни ложилось затишье… След невидимый на облаках оставляя, ночь спускалась неспешно в салопе черничном. * * * По лазури скользя золотыми лучами, разгоралась заря, ясный день обещая. От прибрежья вдали, гордым взглядом прощальным в небо глянула чайка, полёт прерывая.

Анне

Даря взамен уютность и покой, глотала печка жадно подаяние… Царил в избе просторной дух лесной, по зеркалу скользили блики пламени. Забавно кот мурлыкал под столом, в безлунии осенний дождь накрапывал, клонило в сон приятное тепло и вдруг… ты стал читать стихи Ахматовой. Кончался стих, шептала я: «Ещё…» Их слушать мне хотелось нескончаемо. В них, так понятно-близких, было всё: любовь, надежда, горе, боль, отчаянье… Передо мною, то взвиваясь ввысь, то вниз летя, в безумном состоянии металась чёрно-белой птицей жизнь рабы господней, наречённой Анною.

Женщина и кошка

По квартире тишь разлита… Стёкла в бархатных пальто. Чудом средь увядших листьев бальзаминовый цветок. Плотно форточка закрыта, шторы вздёрнуты наверх, на стене кружок открыток, пыль впилась в ковровый мех. Голый стол… на нём вразброску: томик Блока, счёт за свет, нитки, ножницы, расчёска, ручка, с адресом конверт. Жаждой мучается фикус, телефон прошит тоской, рядом с тумбочкой безликой в блюдце kitekat сухой. Лунно… Дышат льдом окошки, что ни час мороз сильней. В кресле женщина и кошка, приблудившаяся к ней. Под ажурным козьим пухом, рано люстру потушив, жмутся бережно друг к другу две озябшие души.

Мне тоже счастья хочется

В дни предновогодние, светясь огнями яркими, ароматностью дымя, шумят зазывно ярмарки… Масло, ряженка, творог, сметана, сыр, копчёности, груши, яблоки, изюм, изделия печёные! Палтус, крабы, сельдь, икра, мёд, коньяк,»Шампанское»! Не просроченное всё… своё… не иностранское. Восхищает, радует всех атмосфера праздника; кроме сытных вкусностей, здесь и забавы разные. Песни… танцы… попугай /в горжеточке кокетливой/ просит пять рублей всего за «счастье по билетику». Птица вертит головой… Я, взгляд поймав пророческий, сто рублей кладу в кувшин… Мне тоже счастья хочется.

Цветно. Ароматно. Отрадно. Зеркально

Цветно. Ароматно. Отрадно. Зеркально. В предпраздничный вечер не мучает стынь, и кажется, цедится с неба сквозь марлю сиренево — розовый благостный дым. Вальяжится ёлка в роскошном убранстве, средь веток фольгой ангелочки шуршат, «кипит» в морозилке бутылка с шампанским, котёнок урчит, под столом копошась. Поник на стене календарь пожелтевший, сегодня с него лист последний слетит; в велюровом кресле «храпит» безмятежно, в костюме отглаженном плюшевый тигр. * * * Давайте за Старый /покрепче/ по полной: для всех был нелёгким пылающий год… Отпустим обиды. Уйдёт пусть довольный. Пусть Новый в дома наши радость внесёт!

Ноябрьская ночь в Петербурге

Мокрый снег облепил стены зданий. Город, сырость впитавший, продрог. Хлопья в стыках ветвей застревают; не видны перекрёстки дорог. Окольцованный сумрачной ночью, гнётся к мрамору вечный огонь, малолюдна Дворцовая площадь, пусто возле Ростральных колонн. Спят мосты разводные спокойно; далеко до фиалковых дней… над ещё незамёрзшей Невою ветра стылого тянется шлейф…

Бумеранг

автобиографичное

Смеркалось… На морском вокзале мигали ламп цветные плети, легко от берега отчалив, дал теплоход гудок последний. Винт, с силой в водный пласт врезаясь, толкал корабль… С надрывным криком, летя вослед, хватали чайки наверх взлетающую рыбу. Душа моя не разрывалась… я по своей лишь только воле, взяла билет в чужую гавань, в край эвкалиптов и магнолий. Ночь лунная в иллюминатор вливалась нежною прохладой… не представлялось, что когда-то такой же… я вернусь обратно. Раскачивало судно ветром, вздымались волны, плача глухо… Мне снились дом, родные, детство, река и радуга над лугом. * * * Царапал горло ком застрявший… Под ритм пульсации неровной вползал под кожу дым акаций, летели к берегу швартовы. Мигали ламп цветные плети, спускалась тихо я по трапу… Спустя почти двадцатилетье, корабль привёз меня обратно.