Я останусь с тобой навсегда

Просто строчки

Стихов ершистая орава, родившись, жить имеет право. А… кто поэт … из непоэтов лишь время выберет конкретно. Считая личный слог кристальным, не след устраивать баталий и злоречивою строкою чужую душу беспокоить… Когда её прилюдно хаешь, когда ей крылья подрезаешь, прервав нелестную словесность, проверить «нимб» на лбу полезно… Поча′сту изъясняясь бранно, нас не гнетёт, что бумерангом в день снежный иль зарёю вешней вернётся всё с посылом тем же…

Ворчливое

Дремлет парк в изумруд облачённый, свет оранжевый льют фонари; вслед смотрю проходящим девчонкам и щемит почему-то внутри. Как же скромности им не хватает, вместо сумочек пиво в руках, выше талии с лейблами майки, пирсинг на оголённых пупках. Нынче нет блузок вышитых гладью и уже превратился в быльё, придающий изящество платьям, накрахмаленных юбок полёт. Дней недавних всплывают картины… Под прикрытием лиственных штор трепет встреч, поцелуев невинность, до утра о мечтах разговор. Бог с ней с модой… другое мне грустно: дефицит в новом веке добра, благородства в поступках и чувствах было больше в ушедшем вчера.

Последний день…

Пусть будет он далёк…

Над речкой ивы золотом шуршат. Горит рубиново драже калины. Я, глядя ввысь, вздох грустный не сдержав, смотрю вслед улетающему клину. Ах… время… время… как сдержать твой бег? Так мало впереди тебя осталось. Проснётся сад… вновь розы будут цвесть… И только жизнь не повторить сначала. Последний день… Пусть будет он далёк, позволю быть к нему нещепетильной… Все планы… что намечены вперёд, другому будет сделать не под силу. Первоначальный вариант Уходит осень, оставляя тень, до сентября дождём со мной прощаясь… Я вздох печальный задержав, взамен — любимицу дождаться обещаю. Ах… время… время… как же быстр твой бег… так мало впереди тебя осталось… Вернётся листопад, вернётся снег и только жизнь не повторить сначала. Последний день… Пусть будет он далёк… позволю быть к нему нещепетильной… Мне на земле так хорошо… ещё не против я обжечь о пламя крылья.

Когда-то на Руси в Яблочный Спас

Нет палящего зноя. Слаб укус комара. Небо — поле льняное. Шум с утра во дворах. Не закрыты ворота. Щедр хозяин ко всем. Маком дом обработан — он для бесов кистень. Рвётся, взбодренный хмелем, в пляс гороховый шут. Колокольные трели в храм Господний зовут. Спас. С задумкой о счастье можно плод откусить… С чистым сердцем прощать всех и прощенья просить.

Счастливые встречи

Скинув модные туфли, шучу озорно: «Стань пуховой, тропинка витая» — и ступнями босыми срастаясь с землёй, восхищаюсь простором бескрайним. Не спешу. Что-то шепчут колосья мне вслед, может быть, в том меня упрекают, что на поезд в семнадцать купила билет и теперь я для них: «Кто такая»? Рожь ершистую ласково гладит рука, влажный взгляд утопает в раздолье; в тёмно-синих прожилках шумит океан, золотятся на солнышке волны. Жарко. Хочется пить. Липнет волос к щекам. Шаг сдержав, пью я с жадностью колу. В клюве мёртвою хваткой зажав червяка, надо мною кружит перепёлка. Писк протяжно-просящий вблизи услыхав, вспоминаю про коржик творожный — на траве, спрятав в сумку пустой целлофан, оставляю столичную роскошь. Вот и дом, словно к празднику он побелён, бродит стая сорок под каштаном, от крыльца в самом лучшем наряде своём мне навстречу торопится мама.

Трепетное

«Нельзя соглашаться ползти, когда испытываешь желание парить».

Хелен Адамс Келлер

Забыв о возрасте, отринув дня усталость, расслабившись душой, свободу мыслям дав, люблю я в поздний час, пропав со всех радаров, касаясь трепетно бумажного листа, не сдерживая всплески внутренних эмоций, причуд забавно-безобидных не стыдясь, кружавчато цепляя друг за друга строчки, не соблюдая рифм изысканных, писать о чувствах нежных, о свиданиях, о розах… И вдруг задуматься, восторг на грусть сменив, над тем, что время заарканить невозможно, о том, что уходящие бесценны дни.

Я ценю

каждый прожитый миг

Лист пожухлый с деревьев слетает, изгаляется осень дождём; размышленьям отдавшись, я знаю, что короче мой путь с каждым днём. Рвётся в форточку ветер нетёплый, ночь рассеяла темень вокруг, расплываются капли по стёклам, мысли время сознательно рвут. Не была я покорной голубкой, над стремниной кружилась не раз; много я совершила поступков, о которых жалею сейчас. Веря жарким любовным признаньям, не однажды тонула во лжи, за ошибки платила слезами опустевшей распятой души. Как ни странно от горьких рыданий, стал ещё зеленее цвет глаз, затянулись сердечные раны, мне легко и спокойно сейчас. Я не грежу Парижем и Римом, бриллианты не вводят в искус, умиляют меня георгины и лаванды расплывшийся куст. Мне приятнее уединенье… в сладких муках рождаемый стих… Понимая, что в мире всё тленно, я ценю каждый прожитый миг.

Мы все на земле транзитом

Ослабев, сам себя утешал шторм ворчанием нервным, влажный ветер, играя со мною, трепал платья шёлк; сумасшедшие мысли шептались с мечтающим сердцем, золотистое солнце касалось рассерженных волн. Ударяясь о берег, те резво взлетали ввысь птицей, над водою кружились блестящие брызги толпой. Пена таяла, соль оставляя невидимой низкой; отливало бордово-оранжевым мутное дно. Не казались знамением ярко-кровавые краски… Очарованной… мне никуда не хотелось спешить. Напоённый теплом воздух ба′ловал нежною лаской, ясно виделась даль и казалась прекрасною жизнь. * * * Лунный свет утопал в фиолетовом мареве ночи; в крапах жёлтых каштан под открытым окном шелестел. Не спалось. Комом в горле стояли печальные строчки. Было трудно понять, что тебя нет уже на земле.

О море и дружбе

Там… где ты… с каждым днём холоднее, на кустарниках охра блестит, там всегда в летний месяц последний грозовые рвут небо дожди. Август тоже другим стал на юге — зори позже и раньше темно… Приезжай поскорее, Танюха, я мечтаю о встрече с тобой. По проспекту и улочкам узким нас прокатит знакомый таксист; мы на пляж убежим ранним утром, булку хлеба для птиц прихватив. Ты увидишь, как солнце, качаясь, отражается в синей воде, удивишься прожорливым чайкам и количеству праздных людей. До измора наплававшись брассом, мы четыре пломбира съедим, вспомним всех одноклассников наших и, вздохнув, перейдём на стихи. Из беседки мы вечером будем любоваться пейзажем кавказским и малиновый тающий пудинг запивать охлаждённым шампанским. Всё… Что было под грифом «секретно» рассекретим, назвав имена, с лёгким сердцем уснём на рассвете, перед сном прочитав «Отче наш». ПРИЕЗЖАЙ…

Заря

В шелках невероятных… без охраны всевечная любимица богов, всегда с благим желанием в час ранний бесшумно покидает свой альков. Цветами яркими переливаясь, покой она венчает с тишиной… Её лучи, изящно изгибаясь, заглядывают в каждое окно. Добра и благоденствия желая, горит она божественным огнём. Для всех горит, в веках не изменяясь… день новый начинается с неё. Бывает, что метели и туманы без умысла её скрывают лик… Она, прорвав завесу, так же рано свет сеет, бережно касаясь их.

Королева в кавычках

Сегодня день не мой… не весел глаз прищур. Но… что бы ни случилось в жизни личной, соседок и подруг я в душу не впущу, зачем кому-то знать, что в ней творится. Оставлю в зазеркалье безотрадный вид, к губам притронусь розовой помадой, спокойно шею дважды жемчугом обвив, уверенно скажу: «Ну вот… теперь… что надо»! Послав сама себе воздушный поцелуй, спущусь без лифта, шелестя нарядом, непринуждённо дверь двойную распахну и выйду королевой из парадной. В ближайшем скверике скамеечку найду \любимую\ под старой низкой липой, окину взглядом высь и в яркую лазурь легко на волю отпущу обиды. Пусть неприятности, в заоблачность летя, смешаются с пылинками вселенной; всего главнее мне… не растерять себя, а остальное… всё второстепенно.

Мой мир

Меня года нисколько не пугают. Под скрип пера, когда все крепко спят, я также до безумия влюбляюсь, разлюбленной рыдаю в три ручья. Для строчки важной рифму подбирая, не замечая… сколько на часах, я то хвалю себя, то укоряю, стараясь стих правдивый написать. Подруг тревожить частыми звонками, так просто поболтать… желаний нет. В час сумерек, мобильный отключая, люблю побыть с собой наедине. Мне непонятен праздный шум компаний — наводит грусть веселье без причин. Я в спа-салонах в зимний день не загораю и редкий гость в бути′ках дорогих. Окинув взглядом пышный мех в витринах, я ощущаю боль и стон зверья; «винтажные новинки» на блошином восторг не вызывают у меня. Не отжимаюсь я в спортивных залах, жарой не извожу себя в парной. От дел мирских почувствовав усталость, ищу покой в обители лесной. Мне нравится, травинки раздвигая, ласкать глазами крохотных маслят и слушать, как по мамочке скучая, птенчата-несмышлёныши пищат.

Бинтом в ней раны не затянешь

Случайности непрошенных потерь.

Что может быть ещё закономерней?

Я изменил бы прошлое теперь,

Да в будущее что-то плохо верю.

http://www.stihi.ru/2009/11/06/2266 Мерцая белым опереньем, метель, скуля, стучится в дверь, рождает жалобное пенье печальных мыслей круговерть. И верой в светлое не теша, мелькает пройденная жизнь… Любви, непрошено ушедшей, желанья нет сказать: «Вернись»! Поверив в счастья невозможность, забыться хочется во снах; душа, истерзанная прошлым, не хочет будущее знать. Сверхпереполненная грустью, она хронически больна — устала, не рождает чувства и не пьянеет от вина. Вспять возвращающую память, её измучил непокой, бинтом в ней раны не затянешь, не облегчишь святой водой.

Салют, Москва!

Салют, Москва! Не виделись мы год. Соскучившись, тебя обнять хочу. Количество домов твоих растёт. О жителях… с улыбкой промолчу. Прими от моря Чёрного привет, оно давно ждёт в гости москвичей. На пляже каждый камешек прогрет, а волны золотятся от лучей. Июнь… У нас больших различий нет. Ночами только разница в тепле. Ещё… немного раньше твой рассвет и позже ласка щедрых тополей. Величие твоё и красота открыты для обзора в час любой; здесь где-то возле Крымского моста живёт мной незабытая любовь. Ну вот, Москва, вновь опустился дождь, выходит… не пойти мне никуда. А, может к нам его ты перешлёшь? В обмен… тебе я свой загар отдам.

Что такое счастье

Счастье — это не послания в стихах… Это не успех и не известность. Счастье это… если двум сердцам день и ночь желается быть вместе. Это — не бассейн с крутым гуру, не избыток роскоши гламурный. Счастье — это чай из нежных рук, если ты лежишь с температурой. Счастье — не желание вкушать вместе шелест новенькой банкноты, а послушать, в унисон дыша, тишиной написанные ноты. Счастье — просто: «Я люблю» — сказать, вместо разговора про погоду. Счастье — утром, не открыв глаза, целовать колючий подбородок.

Моcква… начало июля

Капризна погода в столице, чуть что не стесняется слёз; синоптики, «даме» в угоду, с улыбкой вещают прогноз. Июль наступивший в опале: то ветра безумного шквал, то небо под серой вуалью, то чуть ли не мягкий асфальт. Янтарно не выглядят липы, дымящийся цвет облетел, в траве расплодились улитки, от влаги мчит вверх чистотел. Не кру′жится пух тополиный всё меньше его во дворе, застряв между веток калины, он жмётся к шершавой коре. * * * Капризна погода… но если рассыплет Ярило лучи, на улицах шумно и тесно… домой не спешат москвичи.

Тревожная ночь

По небу безразличному устало, набросив балахоны абы как, плывут, толкаясь, хаотичной стаей в неведомые дали облака. Облюбовав гипюровую шторку, свет лунный замер в абрисе кружав, и кажется алмазные иголки серебряными нитками шуршат. К стеклу туманным взглядом прислонившись, я представляю белый-белый снег… и вдруг хор певчих мамину молитву запел негромко в вязкой тишине. Сползало покрывало ночи липкой передо мною плыли образа′, не обжигали мысли, боль утихла… смыкались истомлённые глаза.

Москва…

июнь 2010 год

больничная палата

Не прощай, а до свиданья…

Уезжаю без рыданий, немо вяжутся слова… — Не прощай, а до свиданья, златоглавая Москва. Счастье дней необычайных забираю я домой, разлучаясь, обещаю прилететь к тебе зимой. Скоро, диктору поверив, проводник поднимет «стяг», вздрогнут тамбурные двери, поезд тронется пыхтя. Под колёсный стук ритмичный буду лик твой вспоминать… Жаль в сегодняшней столице не такой, что был Арбат. Дух его уже не прежний, новый век — другая жизнь; жалко, что в дыму кафешек, растворился романтизм. * * * Путь свободен. Свет зелёный. Завтра — море… А пока — На вокзал смотрю влюблённо: «До свидания, МОСКВА!».

Мой поезд в 10 ч 20 м 2010 г.

Я из двадцатого столетья

Скажем, тёртый я калач, даже битой слуг не кличу, не бездельница, не рвач, от родителей приличных. О′колотню, отродясь, не смотрю в глаза я кротко, до сегодняшнего дня не слыву «девицей» робкой. В выраженьях с подлецом я не очень аккуратна, в тень не прячу я лицо, утверждая правду-матку. О любви… Тут, что хитрить… Можно факт придать огласке: вся я в папу, тот дарил /не по норме/ маме ласку. Жалко, быстро мчатся дни, в стрижке пепел всё заметней. Вот такая, вот я НИ.. из двадцатого столетья.

Мне рисовать желается строкой

Наверное всему виною время… Природный мир теперь милей глазам. Заметно охладев к пустым общеньям, вернулась я к заброшенным стихам. Пейзаж весенний — разве в нём не дивом… Туман, мостом висящий над рекой, Ручьёв неугомонных говорливость. Прорвавший наст подснежник голубой. Плывут картины яркой каруселью… Не рвётся мысль, бежит перо легко. Мне даже перезвоны птичьих трелей нарисовать желается строкой.

Конь Буланый

памяти отца

Прости меня, прости, Буланый, за то, что не успел спасти, твоя погибель в сердце раной, которой век не зарасти. Избу, объятую жарою, внезапно ветер охладил, я, убаюканный зарёю, совсем не чувствовал беды. Не передать мои страданья; воспоминанья так свежи: во снах тревожных постоянно счастливый ты ко мне бежишь. Услышав ржание у дома, тянусь я к сумке с сахарком и явно чувствую знакомый жест нежный влажным языком. Мы уносились в степь бывало… там под бескрайней синевой резвился ты средь маков алых с кобылкой пегой, молодой. Нас ублажал костёр трескучий, над головами месяц плыл, нам, засыпающим в полуночь, служил периною ковыль. О наших ноченьках прекрасных осталось только вспоминать… Твоей подружке синеглазой, что сгинул ты, не дам я знать. С больной душой, от горя пьяной, уздечку спрячу я в сундук. Прости, прости меня, Буланый, прости меня, мой верный друг.

Жизнь без ошибок, дочка, невозможна…

Ты плача шепчешь: «Мир стал обесцвечен». Рвёт сердце на кусочки голос грустный. Я, всё представив в невесёлом свете, сжимаю трубку чуть ли не до хруста. Мне страшно. Больно. Ко всему и ветер, под стать душе моей, весь вечер воет. И что теперь? Развод? Размен? А дети? Не дай, Господь, им пережить такое. Жизнь без ошибок, дочка, невозможна, обычно в распрях виноваты двое. Умей прощать, в словах будь осторожна; гнев сдерживай, в пылу владей собою. В полночье не указывай на двери, обиду можно высказать и утром; простив, не мучай позже недоверьем, будь мудрой, даже если верить трудно.

Я так и не смогла

тебя забыть

Тепло впитав, кончается день летний. Бледнеет постепенно бронзовый закат. Целует море берег разомлевший, парят в хрустальном зазеркалье облака. Смешную шляпу на затылок сдвинув, звучанье плеера заметно приглушив, бегу я взглядом по равнине синей с необъяснимым чувством в глубине души. Смятённая… тону в воспоминаньях… Прости… я так и не смогла тебя забыть. Вдали мелькает абрис яхты странной… мерцает серебром агатовая зыбь.

Ленке

Знать, июньской последней пятницей мне не зря снился отчий дом: ты стояла в цветастом платьице с чемоданом и рюкзаком. В узком круге бордовой ленточки голубел васильков букет, Ленка… Лена… Ленуська… Леночка, сколько ж мы не видались лет. На столе Каберне и сладости, я стараюсь к тебе прильнуть, сердце бьётся сильней, чем радостно, словно тесно в груди ему. Нежно ластясь к хрустальным стеночкам, из бокалов пьёт хмель рассвет, Ленка… Лена… Ленуська… Леночка, расстояний для дружбы нет.

Бессонница

Неприглашённой заявившись, она… точь в точь… как в прошлый раз… на мой диван… в немом затишье… бесцеремонно улеглась. Моим же поделилась пледом, себе побольше часть забрав, прижалась: «Мол… в мою жилетку… рыдать ты можешь до утра.» Ну и… хитрющая зараза… с ней говоришь … Она молчит. Ей столько плакалась… ни разу… мне не ответила… как быть. Вопросов уйма нерешённых… чего нет только в голове… могла б /по-дружески/ знакомой полезно-умный дать совет. Ан нет, жадюга… притаилась… до бед чужих ей дела нет… тепло… уютненько в квартире, платить не надо за ночлег. Ничто тихоню не заботит, ей всё равно рассвет… закат… счастливица… ей на работу не надо в шесть часов вставать.

Она любила

так рассказывать о море

Чтоб пылью не дышать в полуторке Егора, мы с нею с косовицы шли пешком. Она любила так рассказывать о море, хотя сама не видела его. Был через поле до деревни путь короче, обняв, она показывала мне: «Дочурочка, смотри, оно такое точно лишь цвет, как небо… может… чуть синей». Мы с ней по вечерам, во время зимней стыни, флот клеили, тетрадь распотрошив; мне виделись во снах русалки на дельфинах и с крыльями огромными стрижи. Волна касается легко каймы песочной, и голос незабытый шепчет мне: «Дочурочка, смотри, оно такое точно лишь цвет, как небо… может… чуть синей».

Нереальное

Бесконечна рутинная цепь… От стараний усталость печатью. Пренебречь суетой бы … да в степь без излишнего груза умчаться. Там… без связи, без денег, без книг, совершенно не ведая страха, самовязанный шарф подстелив, утонуть в глубине диких маков. И со дна, к небу взгляд приковав, наблюдать за орлом с умиленьем… Пусть бы ветер меня раздевал, льнул ковыль к оголённым коленям. Там… впитав кожей нежность травы, не вдыхая отравленной пыли, о проблемах гнетущих на время забыв, обрела бы возможно я крылья.

Второй вариант…

КРЕСТНИЦА ВЕТРА

Стать бы крестницей ветра, да в степь — унестись на коне беспородном… там улечься на ярком холсте с ощущением полной свободы. И, бесцельно уставившись вверх, наблюдать за орлом с умиленьем… Пусть ковыль бы под тихий мой смех, прижимался бесстыдно к коленям. Ублажал бы пусть сердце простор. Пусть бы в этом хрустальном безбрежье — другом ночью был яркий костёр, одеялом прохлада и свежесть.

Тебе, любимая мамочка

У тебя — ещё солнце прохладою дышит, суеты нет весенней пока во дворах, по ночам жмутся к трубам озябшие крыши, над рекой непроглядный туман по утрам. У меня — снег растаял, давно не морозно, по земле стелет цвет облетающий тёрн. Лижут па′соку пчёлы, жалея берёзы, Одуванчики к Вербному вяжут ковёр. Представляю как ты, выпив чай с мармеладкой, вечерами под ветра занудливый визг, развернув на закладке тугую тетрадку, вслух читаешь мой первый про ласточку стих. Знаю, чувствую, МАМ, ты волнуешься очень, наблюдая, как птицы, вернувшись, кричат. МАМА, МАМА, прости свою странницу-дочку, только ты — всё на свете умеешь прощать.

Перемены

Всё заметнее блёклость осенних картин: краски в бледных лучах не горят, льётся скупо тепло сквозь дрожащую синь, стала щедрой на холод заря. Липнут клочья сырой паутины к ветвям. Дым фруктовый разносят костры. Над белёсым жнивьём часто стелет туман из пастелевой пряжи ковры. След, оставленный клином последним, истлел, расползлась по лугам тишина… С непомерным усердьем по мокрой земле рассыпает бурьян семена. Уходящий ноябрь, словно алчный койот, за ночь листья с берёз оборвал; на буграх облысевших галдит вороньё, непогоду сулит птичий гвалт.