Три Л. Том 2. Люди

Когда все расходились по комнатам, Виктор вдруг сказал:

– Я всегда думал, что наши расстояния, необходимость работать для поддержания такой огромной страны, небольшое количество бытовых тридов – минус. Но теперь понимаю, что не всегда новое лучше старого, а достойная работа, как сказали наши предки почти двести лет назад, не только обязанность, но и неотъемлемое право человека. И лишать его этого права – преступление не меньшее, чем убийство!

>*<

Следующий день все, кроме занятого вопросами безопасности Родионыча, провели то в спортзале, то в предназначенной для художественной литературы «общей» библиотеке. В небольшой комнате было уютно и спокойно, через открытые в сад окна врывался лёгкий ветерок и иногда залетали громко гудящие жуки. Делать было нечего, литература в основном оказалась на французском и немецком языках, к тому же никому не интересная «серьёзная» классика XVIII – XIX веков. Лена от скуки рассматривала гравюры в факсимильном издании «Новой Элоизы» Руссо, Мишка с отцом пытались играть в шахматы, Лёшка с мальчишками изучали огромный старинный атлас Европы, и только тётя Аня занималась любимым делом, слегка покачивая головой в такт набираемым столбикам кружевной салфетки. Поэтому когда в библиотеке появились что-то обсуждающие на чешском Стэн и Катя, вся компания искренне обрадовалась, а Митя, сразу же забыв об атласе, встал, чтобы поздороваться. Ему очень хотелось показать, что он не колясочник, что он может ходить.

– Катя, здравствуйте! Стэн, добрый день! Вы посидите с нами?

– С удовольствием! – Катя подошла к окну. – Как гулять хочется… Сейчас самое время для пикников.

– Вас тоже не выпускают? – Шери с трудом захлопнул тяжеленный атлас.

– Никого! Пока не закончится суд, мы здесь как под арестом, – вздохнул Стэн, садясь в кресло. – Я так радовался, что весну в кои-то веки увижу, а получается, что ограничен даже больше, чем на Луне. Но дело того стоит!

– Катя, можно вас спросить? – Митя сегодня был непривычно разговорчив и смел. – Вы вчера о тридах говорили, и о том, что из-за них люди не работают, а живут на пособие. Но откуда оно берётся?

– Мо-ло-дец! – Стэн хлопнул ладонями по полированным подлокотникам кресла. – Вопрос думающего человека! Катя, объясните? Думаю, это не только молодым людям будет интересно. И опять же это напрямую касается нашей будущей работы.

Катя, сев за стол, придвинула к себе и мальчишкам стопку бумаги и стаканчик с ручками:

– Потребуется для объяснений. Вы что-нибудь знаете об экономике?

– Почти ничего. – Шери привычно взял инициативу на себя. – Лена нам немного объясняла, ещё в лаборатории, потом, этой зимой, мы читали разные книги, но поняли только, что люди зарабатывают деньги, чтобы купить на них то, что им нужно.

– Деньги – это ведь условно принятая величина, да? Все вроде как договорились, что они стоят столько-то рабочего времени или какого-нибудь материала? – Митя пихнул брата локтем, давая понять, что сейчас говорить хочет именно он, и Шери, улыбнувшись, замолчал.

– Опять молодец! – Катя кивнула. – Но всё сложнее, и кроме денег есть например лайки в сети. Это уже виртуальное понятие, но тоже выполняет функцию денег – что-то вроде ещё одной валюты. Сейчас не буду подробно объяснять, потом сами прочитаете – я дам нужные книги. Да, ты прав, ещё недавно все люди работали, чтобы получить деньги и купить на них что-то нужное. Но потом стало выгоднее использовать роботов. Сначала там, где человеку работать было тяжело или опасно, а потом почти всюду. Робот делает намного больше человека, а трид – ещё больше. Знаете, как он работает?

– Обычный бытовой трид с помощью рабочего вывода с одной или несколькими насадками – их могут быть сотни, например для создания волокон в одежде, – печатает предметы из жидкого или порошкового полуфабриката, – пожал плечами Анри. – А медицинские или научные, такие, как те, которыми делали заготовки наших тел, намного сложнее и печатают не обычными слоями и плёнками, а уже на молекулярном, а иногда и на атомарном уровне, вроде как собирают конструктор. Так оказывается проще, чем синтезировать вещества химическим способом. И наши органы печатали так, но уже из клеточного материала на каркасе из растворимой питательной органики.

– Снова браво! – рассмеялся Стэн. – Катя, с этими ребятами говорить намного приятнее и полезнее для ума, чем со многими профессорами.

– Да, вы правы, – рассмеялась и чешка. – Значит, основные понятия все вы знаете. А теперь переходим к твоему вопросу, Митя. Робот или трид заменяет сотни людей, и из-за этого возникает множество проблем. Первая и самая явная: как быть с людьми? На что им жить, если нет работы? Вторая проблема, о которой думают не все, но она такая же серьёзная: кто будет покупать сделанные роботом вещи, если у людей нет денег? Получается, что вроде бы явная выгода производителей оборачивается невозможностью продать товар и разорением уже их. Плохо всем. И тогда, ещё в конце двадцатого века, предложили идею «базового дохода». Изначально она гуманна. Да, никто не спорит, что ни один человек не должен жить в нищете. Но её повернули так, чтобы она оказалась выгодна владельцам предприятий. Людям, которые не могут найти работу, платят, чтобы они могли нормально жить, покупать то, что сделано роботами, которые заменили их на предприятиях, и не бунтовали.

– А кто платит? Ведь кто-то должен эти деньги заработать? Что-то из ничего не возникает. Или здесь законы физики не действуют? – не понимал Митя.

– Действуют. Да только роботы могут делать далеко не всё. Люди любят в магазине говорить с живым продавцом, в парикмахерской стричься у человека, а не механизма, покупать картину, написанную художником, слушать музыку, созданную композитором, а не синтезированную программой. Да, сначала люди увлекались механическими новинками, но это быстро надоедает. Сфера услуг и искусство во многом остались у человека. И главное – наука! Компьютеры помогают делать расчёты, но придумать что-то новое могут только люди. Не скомпилировать из уже имеющегося, а придумать новое. И вот эти люди – повара, модельеры, писатели, архитекторы, учёные и изобретатели – они и работают. Как и крестьяне: выращивать и перерабатывать еду и технические культуры одни роботы не могут. Все эти люди вроде бы получают большие, а то и огромные деньги за свой труд, и кажется, что всё честно. Но на самом деле это не так. Возьмём для примера вашего коллегу, Виктор, инженера-наладчика на автоматизированном заводе. Он получает обычную зарплату, столько же, сколько и большинство работающих – хоть продавцов, хоть крестьян, хоть мелких учёных-изобретателей. Пусть она равна тысяче рублей в месяц. А его сосед, не имеющий работы, получает пособие, которое в пересчёте на деньги составляет шестьдесят рублей в месяц. Кто из них богаче?

– Инженер, – пожал плечами Лёшка, заинтересовавшийся рассказом даже больше Шери с Митей.

– Хорошо. Теперь считаем. Наш инженер имеет семью: жену и двоих детей, которые никаких пособий не получают, потому что отец ведь работает. И безработный имеет жену и двоих детей, каждый из которых получает по шестьдесят рублей.

– Тогда семья инженера в четыре раза богаче семьи безработного, – Митя быстро писал цифры на листе бумаги.

– Да. Но инженер должен платить налоги. Сначала прямые, то есть они вычитаются из зарплаты сразу, это примерно четыреста рублей. Из этих налогов и состоит пособие для безработных.

– Тогда он содержит не четырёх человек, считая и себя, а… – Митя быстро черкал на бумаге, – ещё почти семь человек, а два работающих содержат, не считая себя, тринадцать человек. А на одного члена семьи у него приходится сто пятьдесят рублей, это в два с половиной раза больше, чем у безработного… Небольшая разница.

– Она ещё меньше, потому что безработный получает не реальные деньги, а право на приобретение определённого количества еды, предметов, живёт в бесплатной квартире и не платит никаких налогов. А если покупаешь что-то за деньги, то сорок процентов цены – косвенные налоги, которые идут на ремонт дорог, содержание полиции, больниц, школ.

– То есть… – Митя немного растерялся. – Получается триста шестьдесят рублей, по девяносто на человека, это всего в полтора раза больше, чем у безработного.

– Да. При этом к ежемесячному пособию для безработных нужно прибавить оплату ежегодной поездки на курорт, а работающие отдыхают за свой счёт или, если это есть в договоре, им оплачивается одна поездка в два-три года. – Катя написала на бумаге ещё несколько цифр. – Наши соседи специально отказались от работы, потому что «налоги слишком большие, а копить на отдых унизительно». Они считали, что работающий человек – дурак, потому что платит налоги, которые непонятно куда идут, ведь всё в стране плохо: в больницах очереди и врачей мало, дороги не такие хорошие, транспорт ходит не так часто, как хочется. И при этом, жалуясь у себя дома, они никогда ничего не требовали по-настоящему, одобряя всё, что им говорили чиновники, потому что зависели от этих чиновников полностью. А я, работая, могу требовать, потому что из моих налогов идёт зарплата чиновникам. Да только они об этом забывают и пытаются считать себя эдакими хозяевами жизни.

Лёшка с Леной, услышав эти слова, быстро переглянулись, а Стэн, впервые вступив в разговор, заметил:

– Вы, Катя, забыли объяснить выгоду хозяевам предприятий.

– Расскажите вы, вы ведь об этом в своё время много писали. – Катя откинулась на спинку кресла.

– Хорошо. Про рабочего и безработного вы поняли, так? Работающий человек содержит очень многих, одновременно принося пользу людям и платя налоги, и при этом он, если не дурак, понимает, что никто не может ему приказывать. А вот безработный полностью зависит от власти и поэтому не может ни на что влиять. А часто и не хочет, иначе «кормушки» лишится, а работать уже разучился, если вообще когда-то умел. Это удобно не только правительствам, но и производителям, так как безработный не может купить натуральную вещь, ту же хлопковую футболку, только тридовую. Причём эту футболку уже оплатило государство. И она в реальности в два-три раза дешевле, чем то, сколько получил за неё производитель.

– Значит, это тоже как налог? – Митя набросал на бумаге ещё несколько цифр.

– Не налог, а прибыль производителя. Но она бывает разная. Вещи из хлопка, например, сами по себе не могут стоить очень дёшево, потому что хлопок нужно вырастить, обработать, сделать ткань и сшить ту самую футболку – это во многом труд людей, а не роботов. Так что на такие вещи наценка не больше пятидесяти процентов. Ну и на еду нельзя очень уж завышать цены, хотя вот подделывать её, пользуясь всякими лазейками в законах, можно. С тридовыми вещами дело другое. Они чаще всего делаются из вторсырья, затраты на его переработку небольшие, так как обычно достаточно обезжирить вещь и растворить синтетическое волокно или пластик и из полученного раствора напечатать новую вещь. К тому же за переработку мусора производителям хорошо доплачивают. В моё детство, когда ввели такие законы, это было необходимо. На планете тогда скопилось столько мусора, что без таких доплат переработчики просто не справились бы. Теперь свалок, к счастью, почти не осталось, а все ненужные вещи можно сдать на переработку в любой тридовый магазин и получить право на покупку чего-то необходимого.

– Погодите! – Лёшка тоже взял лист бумаги. – Я помню торговый комплекс, там было так: девушка сдаёт кофточку и покупает новую за полцены, а через месяц сдаёт уже её. Значит, это всё учитывается, и на такое идёт доплата за переработку мусора? Так делали многие постоянные посетители, и сдавали не только одежду.

– Так. Чем чаще люди сдают вещи в утиль, тем больше доплата хозяину тридового магазина. Это выгодно и безработным, так как они могут покупать не минимальный набор вещей, а больше, иногда в несколько раз – срабатывает накопительный эффект. – Стэн написал ещё несколько цифр. – На самом деле девушка из вашего примера получила кофточку не за полцены, а в полтора-два раза дороже, чем та стоила. И у хозяина тридового магазина доход получался в триста процентов, а чистая прибыль с учётом реальной стоимости вещи и налогов – он ведь тоже платит те самые сорок процентов…

– Сто двадцать процентов с каждой вещи! – Митя поставил несколько восклицательных знаков. – И тогда он вроде бы как платит безработным пособие своими налогами, а в реальности нет! На самом деле всё оплачивают те, кто делает настоящую одежду и мебель, еду, что-то изобретает, помогает людям, в общем. А такие вот хозяева заводов и тридовых магазинов ничего не делают, только болтают и получают деньги!

– Ты не совсем прав. Хозяева заводов тратят часть прибыли на исследования, разработку новых материалов, моделей, как и хозяева сетей тридовых товаров, – несколько охладила его возмущение Катя. – Но во многом да: безработный потребитель, живущий на пособие и постоянно приобретающий что-то новое и дешёвое, выгоден многим.

– Теперь я понял… – Лёшка задумчиво потёр лоб. – Именно поэтому Кэт больше всего волновалась за дешёвые тридовые магазины, а не за элитные, и всегда говорила не «покупатели», а «потребители». Человек покупает вещи на реальные, заработанные деньги, и отлично знает, чего хочет. А потребитель – он потребляет, часто совсем не задумываясь. Как корова, которая потребляет силос, а потом идёт на бойню. Это я тогда, перед побегом, так представил: мы все такое вот стадо, которые потом съедят такие, как Кэт.

– Скорее уж как куры на птицефабрике, – хмыкнул Виктор. – Там комбикорм из своих же отходов делают, и куры едят переработанных товарок, а потом сами идут в комбикорм.

– Есть и ещё одно. – Катя задумчиво крутила по столу ручку. – Недавно выяснилось, уже когда стали вводить ограничения на роботов и триды. Большинство фильмов, что показывают в развлекательных центрах, не настоящие, а сделаны с помощью компьютерной графики. Там почти нет актёров, одна виртуальная картинка. Снимать их просто, хватает всего нескольких художников да программистов, сценарии скомпилированы компьютерной программой, как и музыка. В результате вместо искусства получается суррогат, действующий как наркотик и отличающийся от голоаттракционов и компьютерных игр только лучшей отрисовкой. То же самое с популярной музыкой. Настоящие актёры, сценаристы, композиторы сидят без работы, потому что это выгодно производителям. А копии отрисованных в таких фильмах вещей потом пользуются бешеной популярностью в тридовых магазинах.

– Писатели тоже остаются без работы. – Стэн поморщился. – Я сталкиваюсь с этим всё чаще. В сети наткнёшься на хорошую вещь, найдёшь автора, спросишь, почему не публикуется нормально, и оказывается, издательствам это не выгодно: «мы печатаем то, что продаётся»; правда, при этом пытаются доказать, что виноваты авторы, потому что «хороших рукописей нет». Так что они считают, что проще заказать книгу на модную тему в компьютерной фирме, специализирующейся на компиляции текстов из уже готовых шаблонов сюжетов, «сеттингов», «персов», «локаций» и предназначенных только для бездумного развлечения. Такие, с позволения сказать, «шедевры» собирают огромное количество лайков, которые, разумеется, сразу оседают на счетах издательств уже реальными деньгами, а живой писатель, бывает, и одного лайка не получит. И в этом всём тонут хорошие книги, фильмы и музыка, а у людей портится вкус, они ждут уже не оригинального произведения, над которым можно и посмеяться, и поплакать, и всерьёз задуматься, а отключения мозгов, пустой развлекаловки. Так мало того! Разучившийся думать и не требующий к себе даже минимума уважения потребитель часто открыто презирает работающего человека. Это становится нормой всюду.

– Катя, ведь именно из-за этого, почти равного дохода у работающего и безработного и падает рождаемость? – вдруг спросил Мишка. – Если у работающего человека двое детей, он ещё немного богаче неработающего, а если трое – то уже беднее, обязанностей больше, времени на себя меньше. Безработный не хочет детей, потому что не видит смысла в их существовании, к тому же часто сам живёт одними развлечениями, а работающий не может обеспечить детей, так?

– Да. – Катя сложила листы бумаги и протянула Мите. – И ещё одинокий человек, без разницы, безработный или нет, выгоднее, потому что больше тратит на себя, чем тот, кто живёт в семье. Я потом кое-какие статьи и книги дам, тебе, думаю, будет интересно. Поздно уже, пошли ужинать, а?

Когда они уже подходили к столовой, Митя вдруг спросил:

– Получается, что хозяевам выгодно, чтобы люди думали, что они всем обязаны власти, даже если власть на самом деле не даёт, а забирает у них всё, что они заработали? Нам в центре тоже говорили, что мы должны быть благодарны за то, что нам дают…

Им нужно, чтобы люди были тупыми, ни за что не отвечали и ждали от них милости, – зло и презрительно бросил Мишка. – От богов, царей или искусственного интеллекта – без разницы. Если человек не хочет думать, верит тому, что ему говорят, и что живёт из чьей-то незаслуженной им милости, и боится потерять эту милость, с ним можно делать что хочешь. Такое… стадо – опора нашего общества.

Он открыл дверь в столовую, и, меняя тему разговора, весело спросил:

– Сегодня на ужин, кажется, форель. Кто рыбу любит?

«Зачем?»

На следующее утро начинались первые заседания, поэтому Мишель попросил всех быть в официальной одежде. Лена и мальчишки решили идти пешком, а не ехать в креслах, чтобы все видели, что они не калеки.

Конференц-зал оказался просторным помещением с большим, рассчитанным на шестьдесят мест, столом и со встроенными экранами для каждого человека. Кожаные кресла выглядели вообще роскошно, но для мальчишек были слишком велики и одновременно низки, поэтому им принесли не такую дорогую, но намного более удобную офисную мебель.

– Здравствуйте. – Мишель оглядел присутствующих. – Вы приглашены сюда для решения известной вам проблемы глобального уровня. Прошу оценить свои способности к совместной работе и непредвзятому решению сложных социальных задач и, если вы согласны, дать письменное подтверждение о сотрудничестве и неразглашении полученных вами сведений. Мадам и месье Агеевы, вы, как представители несовершеннолетних экспертов, находитесь здесь в качестве исключения и не имеете права даже совещательного голоса. Вы согласны на это требование?

– Да! – Виктор и тётя Аня переглянулись, беззвучно и мгновенно обсудив всё.

– Поставьте подписи. Теперь прошу вас сюда, здесь вам будет удобно наблюдать за подопечными. Вы обязаны сохранять полное молчание.

Мишель указал им на стоящие около стены, за спинами мальчишек, кресла, и тётя Аня привычно взялась за вязание, правда, уже не ажурной салфетки, а чего-то очень объёмного: проносить в зал острые предметы запрещалось, а вот толстый, как карандаш, пластиковый крючок ей взять разрешили.

Мишель вернулся к основному столу.

– Все прочитали текст согласия и приняли решение? Прошу поставить подписи. И вас, Шери, Анри, Дмитрий. Вам помочь с документами? Разобрались сами? Хорошо. Представляю вам советника по науке Союза Государств Мира У Вана, назначенного руководителем нашей аналитической группы. На этом мои обязанности распорядителя заканчиваются, я становлюсь рядовым экспертом и отвечаю за порядок. Прошу вас, господин У.

Во главе стола поднялся невысокий пожилой китаец, сдержанно поклонился и заговорил на хорошем русском языке, но с иногда проскакивающим китайским «л» вместо «р».

– Добрый день. Наша аналитическая группа создана для решения давно назревшей, но, как это обычно и бывает, проявившейся неожиданно для всех проблемы глобального уровня. Вас выбирали по нескольким критериям: профессионализм, гуманизм, независимость в суждениях, нестандартность мышления и, что в данном случае очень важно, хорошее знание русского языка одновременно как официального языка СГМ и языка, на котором говорят ключевые свидетели и эксперты. Прошу познакомиться.

Он представил Лёшку и его спутников, но когда дошёл до мальчишек, раздался возмущённый голос:

– Големы, к тому же дети!..

– Прошу не перебивать! – повысил голос господин У. – Я представляю присутствующих.

Следующие несколько минут он называл имена и звания представителей более чем двух десятков стран, среди которых были как учёные разных направлений, так и политики и религиозные деятели.

Слушая У Вана, Лёшка вдруг на мгновенье увидел себя и друзей со стороны. Не крохотную горстку, противостоящую могущественному монстру центра, как древний рыцарь – современному танку, а словно бы стоящих на бескрайнем поле среди множества других людей: серьёзных, сосредоточенных, готовых к тяжёлому, непредсказуемому сражению. Так иногда в фильмах камера наезжает то на одного, то на другого, а потом отдаляется, показывая равнину, заполненную бессчётным числом бойцов, и становится понятно, что как бы ни сражался персонаж фильма – настоящий герой не он, а все те, кто сейчас ждёт сигнала к атаке. И исход этой битвы зависит не от одного подвига, а от действий их всех. И в то же время – от выбора каждого из воинов. И Лёшка наконец понял значение двух врезавшихся ему в память фраз. Первую он часто слышал в конторе: остановить исконников могла только команда, в которой работали все. Вторую фразу сказал, прощаясь, Курьяныч: их работа тяжелее и важнее всех боёв, в каких участвовал тренер. Тогда, при штурме филиала, всё было просто и зависело исключительно от силы и реакции тела. А здесь – здесь исход будет зависеть от всех тех, кто собрался за одним столом – от крепких мужчин и ослабевших стариков, от бледных, едва научившихся ходить мальчишек и хрупких женщин. Не от физической, а от внутренней силы, знания, упорства. И от решимости идти до конца в этой неявной, но страшной войне.

– Знакомство окончено. Вы что-то хотели сказать, господин Штейнер?

– Да! Как могут участвовать в обсуждении дети, тем более – умственно неполноценные големы?!

– Господин Фергюсон, поясните присутствующим, – попросил китаец, бросив быстрый взгляд на еле сдерживающую негодование тётю Аню.

– Добрый день. Я – Олаф Фергюсон, руководитель группы психиатров, проводивших освидетельствование присутствующих здесь людей, называемых големами. Официально заявляю, что все четверо, несмотря на происхождение и возраст, в полной мере осознают возложенную на них ответственность и в данном случае могут считаться дееспособными взрослыми!

– Но ведь всем известно, что големы…

– Мы намеренно сохраняли у общественности подобное представление, – очень ровным голосом пояснил уже Мишель. – Это позволило защитить ключевых свидетелей. И это утверждение верно для большинства уже созданных големов, освобождённых во время прошлогодней операции. Но далеко не для всех. Тем более оно неприемлемо для присутствующих здесь людей.

– Это какой-то фарс!

Возмущавшийся мужчина собирался уже встать и уйти, и тут раздался негромкий голос Анри:

– Вы Генри Штейнер, доктор наук, специалист по кибернетической нейролингвистике2?

– Д-да… – Мужчина удивлённо уставился на мальчика. – Но откуда ты?..

– Семь лет назад вы участвовали в эксперименте по изучению работы мозга, который проводила Мичиганская лаборатория кибернетической нейролингвистики, верно?

– Верно… – Учёный вообще ничего не понимал. – Откуда ты знаешь? Это был проходной эксперимент и…

– Вас убедили, что он проходной, – очень ровным голосом сказал Анри. – Мои создатели обсуждали при мне организацию таких экспериментов и то, как официально оформить якобы покупку результатов исследований, которые проводились номинально независимой, но на самом деле подчинённой центру лабораторией. Мне был год, я этот разговор хорошо запомнил. Мои братья его не застали; их создали позже, как раз и попытавшись записать в их память полученные от вас навыки. Правда, это не удалось.

– Вы сотрудничали с центром?! – Мишель начал вставать, уже готовый вызвать дежурившую в коридоре охрану.

– Он ничего не знал. Такие эксперименты проводились, насколько я запомнил и понял, с помощью трёхступенчатой схемы. Конечная лаборатория номинально не была связана с центром, – обернувшись к Мишелю, объяснил Анри, потом спокойным взрослым взглядом посмотрел на Штейнера:

– Вы хотите ещё что-то сказать о наших умственных или психических недостатках?

Учёный, потрясённый и услышанным, и тем, что всё это сказал ребёнок, замотал головой и сел на своё место. А вот другой эксперт, о котором все и успели запомнить только, что он социолог из какого-то религиоведческого института, наоборот, вскочил:

– Вы что, не видите?! Это порождения дьявола! Центр создал антихриста! И вы сидите с ними за одним столом?! Я отказываюсь участвовать во всём этом и сделаю всё, чтобы предупредить…

Он выкрикивал это, с перекошенным лицом кинувшись к двери, но его моментально скрутил Мишель: