Капсула из будущего

Кирилл рассмеялся. На такой презентации он еще не был, всё в диковинку!

– Так вот именно вредоносные бактерии и вирусы, такие как микобактерии, золотистый стафилококк, кишечные вирусы, вирусы гепатита и прочие злодеи – и есть наши главные враги, – продолжал между тем лектор этой необычайной лекции, слушателями которой почему-то оказались настолько солидные дяди. Кирилл не понимал, что же могло их сюда затянуть? – Минуя первую линию обороны, состоящую из микробов, живущих на поверхности нашего тела и не пускающих чужаков в свое государство, они попадают внутрь нашего организма, где приступают к своей разрушительной задаче – нанести максимальный урон! Да, незримая война идет ежедневно. Вирус, в отличие от бактерий, дремлет до тех пор, пока не окажется внутри одной из наших клеток. Там он оживает, использует ее, как рейдер-захватчик иного завода, и производит множество своих копий, клонов, которые затем вырываются наружу и атакуют окружающие их клетки, таким образом распространяя свое миллионное войско по всему нашему телу, пользуясь нашими сосудами, по которым бежит кровь, как путеводными реками. Да! В нашем теле есть еще одна линия защиты – макрофаги, клетки-чистильщики, воины, которые борются с захватчиками. Настигая бактерию, макрофаг поглощает ее и растворяет в себе благодаря особым токсинам. Так он узнает природу захватчика, вырабатывает средство борьбы с ним и телеграфирует всем о том, как надо с ним сражаться. Тогда у человека вырабатывается иммунитет к определенному типу захватчиков. Их атака отбрасывается, и человек выздоравливает. Тут мы подходим к многим интересным моментам. Их взаимосвязь и влияние на продолжительность жизни человека переоценить сложно. Один из них заключается в том, что захватчики пробивают нашу защиту – иммунную систему, и оказываются внутри нас, поражая наши клетки, наши органы, разрушая наше тело и сокращая тем самым срок самой нашей жизни. Как знать, если бы мы не претерпевали столько болезней, сколь долго мы могли бы жить? Особенно атакуют нас они в старости. Причём, интересно, что в группе десяти людей с похожей историей болезней, одного пола, одного возраста, помещенных в одни и те же условия, где в целях эксперимента запускается один из не самых опасных инфекционных вирусов, заболевает не вся группа, а обычно восемь-девять человек. Иммунная система одних людей сражается лучше и не пускает контрольный вирус, между тем как прочие оказываются поражены. Конечно, нет двух одинаковых защитных систем у людей. Все они различаются так же сильно, как и разные хребты одной и той же горы. Разные группы крови, разные центральные нервные системы, узлы и прочие, неприметные на первый взгляд, отличия. Вот, например, взять…

Кирилл дальнейшего доклада не слышал, так как шмыгнул за кулису. Картинки на экране не шли, а от обилия терминов он устал, да и не сиделось. В поисках туалета пришлось оббегать не один коридор и поворот, так что дорогу назад не так-то и просто нашёл. Когда же собирался нырнуть обратно в зал, то увидел, что дядя Витя машет ему рукой из-за угла. С радостью побежал он к нему.

– Пойдём, погуляем. Устал, небось, сидеть-то на докладе? – предложил дядя.

– Да, есть такое дело. Но это всё равно интереснее, чем в школе. А папа не будет возражать, если мы погуляем?

– Нет. Да он сам, собственно говоря, и попросил меня с тобой погулять. Начал уж сердиться, что ты не можешь усидеть на одном месте дольше десяти минут. И что там у тебя в школе произошло, что на тебя все жалуются?

– Не все, – Кирилл задорно подмигнул, – а только скучные зануды с класса. Они всё сидят да зубрят, и для них в этом весь белый свет! Чуть кто поступает иначе, чем они, – и на тебя искоса поглядывают как на того, с кем нельзя водить компанию! Из всего класса одна лишь Наташа со мной общается на равных. Остальные – или водят со мной дружбу, так как знают, что могу их защитить от любого задиры, или же сами трусят, чтоб я их не задирал, вот и крутятся рядом, типа «друзья». А мне такие друзья не нужны! Что за толк в таких друзьях, а, дядя Вить?

– Тут с тобой согласен, Кириллка. Водить дружбу с такими – пустое дело. Ищи тех, за кого ты жизнь готов отдать, а они – за тебя! Но это должны быть люди сильные, честные. Сила же не мышцами одними определяется, как ты думаешь?

– Дядя Витя, а как же быть? Вот недавно один хлыщ из «Б»-класса на перемене пристал к Наташе, типа у нее платье ерундовое. А мне оно, кстати, очень и очень нравится. Ну, как же слабый может защитить девочку? Врезал ему, конечно, разок, он быстро отстал. А на уроке меня вызвали к завучу, и Наталья Олеговна снова меня трепала как нашкодившего котенка. А что я такого сделал? Стою я перед ней, слова сказать не могу. Ну, это было, правда, два месяца назад. Папу и в тот раз вызывали в школу! Ох, как мне крепко потом вечером досталось, если бы вы только были там, дядя Витя! Спина (и ниже) потом два дня болели. Зато этот грузин больше не лез к Наташе.

– Кто, кто?

– А… это мы так зовем того хлыща. У него дедушка живет в Ереване, и родители каждое лето его туда отправляют.

– А почему «грузин», а не «армянин»? – улыбнулся дядя.

– Да как-то так в детстве повелось, вот и пристало к нему. Сейчас-то, конечно, все умные.

Пока они так беседовали, шлюзы и перекрытия остались позади, и они вновь очутились в лаборатории.

– Я тебя вот еще о чем хочу спросить, Кирилл, – чуть приглушенным, точно заговорщическим, голосом обратился дядя к племяннику. – Учителя ведь не всё время на тебя жаловались? Мама твоя, помню, волновалась когда-то, что ты у нее чересчур тихий ребенок. Да и болел ты в детстве много? То грипп, то ангина, то с желудком что-то. Сколько раз у тебя температура подскакивала? А последний год как ты, а? А то твой отец, сколько его ни спрашивал про тебя – как в рот воды набрал!

– Да ничего серьезного не было! Чего тут рассказывать? Вот мама больше то с одной, то с другой болячкой мучилась. А мы с папой как огурчики!

– А случаем «чудодейственных таблеток» папа тебе не давал тайком от мамы? Чего-то такого, что было у вас с ним «по секрету»?

Кирилл немного призадумался, провел небольшой, но крепкой и жилистой ручкой по черным кудрям, отчего те разбежались в разные стороны, как стадо испуганных диких жеребцов, но посмотрел в глаза дяди Вити и вдруг рассмеялся звонким мальчишеским смехом. По пустой лаборатории прокатилось раскатистое эхо.

– Папа говорил, чтобы это осталось только между нами, чтобы ни посторонним, ни маме я об этом не говорил. Но… дядя Витя! Ты же не посторонний! И не мама, – Кирилл прищурился, – так что тебе, похоже, можно сказать. Каждое утро перед школой папа заходит и дает мне таблетку. Говорит, что это придаст новые силы, избавит от страданий, но что это должно остаться в тайне. Папа у меня – великий ученый. Он готовит важное открытие для мира, но прежде чем «понести его в свет», как он говорит, надо обязательно опробовать на себе и своем ребенке.

– Да, есть такое негласное правило этики врача, который для мира открывает новое лекарство от болезни. Нужно быть уверенным на все сто процентов, что оно спасет, а не погубит. Так что твой папа, в общем-то, прав. Но что-то меня гложет, когда наблюдаю действие наших «чудо-таблеток». Могут ли быть у ученого сомнения? – дядя Витя задумался, и взгляд его улетел в далекие дали, поверх лабораторных столов и спиртовых горелок; одна из них мерцала синим пламенем, и этот огонек отражался сизой тенью в глазах дяди. – У твоего отца их нет. Он свято верит в правильность нашего дела. Но всё же, Кирилл, в знак нашей дружбы, хочу попросить тебя – откажись ты на время от этих таблеток. Под любым предлогом или вовсе без него. Мы нашли способ обходить законы природы, но не сыграет ли она с нами шутку? Вот, пойдем в виварий, познакомлю тебя с нашими питомцами!

Дяде не пришлось дважды предлагать посмотреть на зверушек. Кирилл с самого прихода горел желанием здесь оказаться. Они прошли через еще один изолирующий шлюз, дядя достал себе и племяннику одежду из шкафчиков для гостей.

– Обычно сюда можно попасть только по специальным пропускам, в сопровождении служащего вивария. Ну, или надо иметь вот такой электронный ключ доступа, – дядя провел пластиковой картой по ячейке замка, и они оказались в еще одном коридоре. – Скоро здесь будут твой папа и многие люди из зала, но у нас есть, по крайней мере, полчаса, чтобы успеть осмотреться.

– Здорово! Здесь всё вообще так изменилось, что просто ничего не узнаю. Когда последний раз тут был…

– Ты тут был в те времена, когда богатые люди не интересовались этим местом. Большие финансовые вложения – и всё закрутилось! Их интерес, впрочем, понятен. Ну да ладно, – вздохнул дядя, – смотри, Кирилл, тут у нас первое помещение – карантинное, для только что поступивших животных. Прежде чем мы их подселим к остальным, они должны пробыть здесь определенное время под наблюдением.

Они шли по коридору шириной метра два, края и потолок покрывала глазурованная плитка. Вход в помещение закрывала толстая стеклянная дверь; примыкавшая стенка также оказалась из специального стекла, и внутренний интерьер комнаты легко просматривался. Карантин пустовал, за исключением небольшой клетки, откуда торчали узкие мордочки крысок.

– Здесь у нас изолятор на случай непредвиденной инфекции животного. Как видишь, от остальных помещений он наглухо отгорожен массивными непроницаемыми стенами. Теперь сюда вот по коридору повернем. Эта дверь ведет в лабораторию для опытов, тут у нас помещение для персонала, – шли они быстро, и Кирилл едва-едва успевал одним глазом заглядывать в манящий мир по ту сторону стекла. – Здесь мы храним корма и готовим пищу для наших питомцев. Всё строго регламентировано, как в армии, – сколько кому и каких порций полагается в день.

– А что кроликам полагается у вас?

– Как положено, – улыбнулся дядя, – по восемьдесят грамм концентрата. Там и пшено есть, и горох, и овес, другие злаки, чуть-чуть отрубей, и конечно сто грамм корнеплодов.

– И морковь?

– И морковь. А как же? Здесь, напротив, стерилизационная, для мойки клеток, кормушек, поилок и прочего.

– Как много всего! – Кирилл с удивлением перебегал от одной стеклянной двери к другой и заглядывал повсюду, где только можно.

– А теперь подходим к двум самым интересным отделам нашего многострадального вивария.

– Почему многострадального?

– А ты думаешь, животные здесь отдыхают? Вот как раз отделение для подопытных жильцов. Здесь есть смотровое окно для делегаций, идем.

Их взору предстало широкое смотровое стекло наподобие тех, что вырезают в стене огромного аквариума в каком-нибудь развлекательном центре, и человек как завороженный любуется в своеобразный иллюминатор на диковинную морскую жизнь, где хищники порой плавают рядом с их будущими жертвами. Здесь, правда, не было такой романтической обстановки, когда лучи искусственного света пробиваются сквозь заросли подводных лиан и растений с широкими листьями, рассеиваясь в толще воды, но тем не менее широкое помещение оказалось светлым, с высоким потолком. На всем протяжении равномерно стояли серые металлические стеллажи на колесиках, высотой в человеческий рост. На каждом стеллаже располагались клетки в три яруса. Сами клетки также были из нержавеющей стали. Три стороны закрывались сплошными пластинами, а четвертая, лицевая, имела решетчатый вид, где висели автопоилка и кормушка. Многие клетки пустовали, но в некоторых, то на одном стеллаже, то на другом, мелькали кроличьи ушки, серые, черные, рыжие, то торчащие кверху своими кончиками, то свисающие донизу.

На самом высоком стеллаже, ровно посередине смотрового окна, на уровне глаз, располагалась отдельно стоящая клетка. Сама широкая, она делилась металлической перегородкой надвое. В каждой части, своеобразной «комнатке», ютилось по одному жильцу. В левой части сидел полненький крольчонок с черно-серой шерсткой, местами как бы с пепельными вкраплениями – островками долгих лет смены одежки – от каждой линьки по тому или иному островку. Пушистая мордочка воткнулась черненьким носиком прямо между прутьев так, что многочисленные усики кролика разметались во все стороны. Глаза смотрели неподвижно, но вдумчиво и бдительно. Вообще же, странные чувства закопошились в сердце молодого Кирилла, не особо привыкшего к нежностям и ласке.

– Какой хорошенький! – помимо воли вырвалось у него.

– Да. Это наш Бурик, местный первопроходец и первооткрыватель, так сказать, нашего пути, – не без гордости заявил дядя Витя. – А вот рядом и Рыжчик, полюбуйся. Он не такой компанейский парень, правда, но это не умаляет его вклада.

Кирилл посмотрел на правую часть клетки, но не нашел Рыжчика, как ни искал какой-то ярко-красный пушистый комочек. Дядя наконец показал пальцем в дальний угол клетки, и только тогда мальчик заметил серенькое пятнышко, почти совсем с гладкой шерстью, цветом едва-едва отличающимся от задней стенки клетки. Вдобавок ко всему с крыши клетки спускалось нечто вроде козырька.

– Он у нас парень пугливый, – пояснил дядя, – и ему спокойней, когда можно спрятаться куда-то подальше от мира, забиться в самый кромешно-темный уголок, где никакой иглой бы не достали. Правда, всё равно достанут… Вот и сделали ему такой уголок, где он частенько прячется.

– А почему же Рыжчик? Ведь он – серенький! – мальчик всем телом прильнул к стеклу, чтобы получше рассмотреть.

– Ха! – заулыбался Виктор Львович. – Но ты сам – Кирилл, зовешься, да?! Вроде как «солнышко»! А не светишься – вон тебя как ругают учителя! Совсем не как солнышко, скорее как грозовая тучка! Но всё равно думаю, что имена не случайны. Как было с этим? Да как-то отличался он от всей своей компании, выбивался что ли. Вот и прозвали его «рыжим», а после того, как он больно укусил одного молодого лаборанта за палец, прозвище окончательно и прилепилось: Рыж-чик! Так сейчас Рыжчиком и зовем вот.

– Как интересно! А можно их вблизи посмотреть, погладить? – на секунду осекся Кирилл и добавил: – Если не Рыжчика, то хоть Бурика, а?

– Боюсь, папа будет возражать и сильно ругаться. Так что на счет таблеток, Кирилл, сможешь их не принимать? Это крайне важно.

– Да, попробую, дядя Витя, – твердым голосом произнес племянник.

– А вот и папа, кажется! Слышишь отдаленный гул голосов?

Дядя заволновался, дернулся то в одну, то в другую сторону, но голоса приближались, казалось, с обоих сторон коридора.

– Давай сюда, в эту подсобку! Ну же, Кириллка, быстрее, – подталкивая мальчика, он едва успел заскочить, как со стороны изолятора (коридор по кругу огибал все помещения) показались люди в медицинских халатах. Дверь подсобки дядя не захлопнул – как же тянуло поприсутствовать, но оставлять Кирилла самого в подсобке было безответственно.

Голоса нагрянули внезапно, как раскаты грома в тучах во время грозы.

– Итак, господа, прошу пройти в нашу аванзалу, так сказать. Хотя, с другой стороны, это помещение является одновременно сердцем всей нашей лаборатории.

Кирилл одним глазком заглянул в щелочку в проеме двери и увидел папу таким, что не сразу и узнал: как будто другой человек предстал перед ним – молодой, полный бодрости и сил, задора и того огонька, без которого всякое дело гибнет на корню, как дуб в обезвоженной земле; но вместе с тем во всем облике родителя просвечивала опытность и солидность, приходящие с годами далеко не к каждому. Весь разодетый, в лоснящемся деловом костюме, сверкающих туфлях, Григорий Филиппович представлял образец «ученого с иголочки» вопреки расхожему мнению, будто всякий настоящий ученый перестает следить за внешним видом и одеждой, как только его светлую голову посетила всеохватывающая мысль.

Дядя Витя дернул племянника за локоть, и тоже, в свою очередь, заглянул в щель. Увидел же он гораздо больше ненаблюдательного глаза Кирилла. Делегация была обширная, внушительная, но естественно не столь многочисленная, как в конференц-зале. Здесь оказались как непосредственные исполнители, так и вершители судьбы самого проекта: Заваев стоял ближе всех к смотровому стеклу, рядом с ним оказался отец Кирилла. Вполоборота он ораторствовал перед оставшимися – еще двумя директорами и аналитиком. Последний делал какие-то пометки на новом десятидюймовом планшете серебристого цвета. Рядом с Быстряковым-старшим, по другую сторону, стоял его зам, Андрей Никитич, и двое ведущих лаборантов. Один из них вошел непосредственно в шлюз лаборатории и достал инструменты для опыта.

Григорий Филиппович тем временем ознакомил важных гостей с тем, что Кирилл слышал от дяди, представил кроликов, и продолжил, обращаясь к Заваеву.

– Вот, Олег Николаевич, наш проект «Гидра» начался непосредственно здесь, в этой самой лаборатории. Долгие годы исследований принесли свои плоды. Позвольте еще немного предыстории, если мы вас не утомили?

Возникла небольшая пауза, и дядя Витя хорошенько рассмотрел Заваева. Мужчина средних лет, довольно плотного и коренастого телосложения, с широкими плечами, кирпичным лицом с орлиным носом и умными, пронизывающими глазами. Олег Николаевич представлял собой тот тип бизнесменов, которые в молодость свою попали в самую гущу дележа советских богатств и успели не только выхватить лакомый кусочек из общего пирога, но и всеми правдами и неправдами отстоять право на владение им. К этому дню он владел несколькими крупными компаниями, в том числе заводом по производству лекарственных средств. Виктор Львович отметил про себя ту быстроту и подвижность мыслей, которые пронеслись, как тень в глазах Заваева. Олег Николаевич взглянул на своего аналитика, дал тому какую-то отмашку, понятную им обоим, и посмотрел на Быстрякова-старшего.

– Это не будет лишним. Чем лучше пойму и вникну во все нюансы, тем успешней в дальнейшем реализую проект. Но только, Гриша, объясняй всё попроще, на пальцах, как для студента первого курса, – гаркнул смешком Олег Николаевич. – Для меня главное общая картина. В целом, а не в деталях, которые будут понятны только узким специалистам. Для этого у меня есть специально обученные кадры.

Тут он вторично то ли засмеялся глухим смешком, то ли кашлянул, и хлопнул по-отечески ученого по плечу.

– Мне главное, что? Донести радужную картину более крупным рыбам, заинтересовать их, дать такую наживку, которую они мигом проглотят и попросят еще. И будут готовы выложить такие средства, какие запросим мы сами, а не такие, какие они нам предложат. Чувствуешь, Гриша?

– Да-да, Олег Николаевич, – пробормотал покрасневший Григорий Филиппович.

– Вот и хорошо! Так что рисуй картину. Например, с начала: почему назвали проект «Гидра»? Она же вроде всех сжирала, да и не особо ее любили греки и прочие там, разве нет?

– Хм… Речь идет не о совсем Лернейской гидре, если хотите знать. А о том крошечном животном, которое навело шороху на образованных европейцев в первой половине восемнадцатого века. Вот, смотрите на презентацию, – он показал на фотографию беспозвоночного полипа на презентации, которую поднес второй лаборант. Там красовалось белесое существо, всё тело которого представляло собой нечто вроде матового стебелька, один конец заканчивался подобием ноги, а другой – множеством щупалец.

– Фу! Очередная гадость, – брезгливо поморщился Заваев.

– Да, пожалуй, – согласился Быстряков, – но эта гадость могла бы воплощать собой мечту человечества о бессмертии. Представьте себе только: что бы вы с ней ни делали, она восстанавливает полностью себя! Разрезали пополам в любом сечении – и вместо одной со временем будет две гидры: разрезали горизонтально так, что у одной части осталось туловище с подошвой, а у другой рот с щупальцами – ничего страшного! У подошвы отрастет недостающая часть со ртом и щупальцами, а у той части, где рот, – полностью вся подошва. Сделаете продольный разрез – гидра обедает по-прежнему, хотя всё тут же выпадает из половины её «желудка». Но скоро она регенерирует! Да что там! Можно хоть на сто частей разрезать – все будут так же восстанавливать целое из части, причем быстрее восстановится подошва или рот зависит от того, к чему ближе была раньше эта часть. Это же до сих пор вдохновляет и воодушевляет!

Григорий Филиппович увлекся, вся краснота лица ушла, оно заметно посвежело и помолодело. Видно было, что эта тема ему близка и проходит красной нитью через всю жизнь.

– Это же та идея бессмертия, которая будоражила умы всех ученых с незапамятных времен! Эликсир вечной молодости, живая вода – да этим грезили алхимики и маги средневековья. Пробужденная к жизни материалистическая наука эпохи Просвещения показала, что вечное обновление материи невозможно. Но наука как младенец делает шаг за шагом. И только с высоты следующего шага видишь, что предыдущий был как раз на уровне младенца, и потому легко опровергаешь его доказательства. Вот и теперь мы знаем об обновляемости организма человека намного больше, чем знали во времена Просвещения и научно-технической революции. На вооружении у нас есть и углеродный метод по содержанию радиоактивных изотопов…

– Гриша, ближе к теме, – прервал его Заваев.

– Конечно, конечно… Известно, что все клетки человека с течением времени полностью себя обновляют. То есть, мы могли бы жить если не вечно, то настолько дольше того среднего возраста, на котором мы в наш бурный век технократии уходим на покой, что можно назвать наше лекарство если не эликсиром вечной молодости, то лекарством от старости, по меньшей мере!

Григорий Филиппович помолчал немного, но Заваев слушал, о чем-то думал и не собирался перебивать вопросами.

– В этом месте меня обычно спрашивают: почему же мы тогда стареем, если клетки всё время обновляются? Но, несмотря на все заявления ученых уверяю вас, что наука пока этого точно не знает. Да, есть различные теории и гипотезы, объясняющие процесс старения, но единодушия в этом вопросе нет. Мы оттолкнулись от гипотезы, что вновь появляющиеся в теле человека клетки наследуют искажения в ДНК и ущербные места своих клеток-родителей, которые те, в свою очередь, приобретают в результате массивных бомбардировок зловредными вирусами и бактериями, и недостаточной собственной иммунной защиты. Клетки человека – это же как своеобразные миры, планеты, на которые шлепаются метеориты в бешеной космической гонке и оставляют там зияющие раны. Вот если бы мы смогли уберечь наши планеты от метеоритных атак… Создать или же такую защиту, через которую ничто бы не проникало, или же наделить такими свойствами наши клетки, как клетки у гидры, – которые тут же восстанавливали бы все свои недостающие части… Вот все эти мысли и наработки мы воплотили в нашем чудо-лекарстве, на самом деле уникальном и способном перевернуть весь уклад жизни с головы на ноги. И вместо того, чтобы мучиться болезнями, страдать от болей и травм, приходящих со старостью, люди могли бы жить полноценной жизнью молодого юноши, биологический возраст которого от силы составлял бы лет пятнадцать! Сколько полезного могли бы сделать наши неувядающие лидеры, сколько открытий совершить величайшие умы человечества, какую бы жизнь создать!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.