Капсула из будущего

На следующий день он, едва выпал обеденный перерыв, прибежал к Бетти. О их разговоре мы можем только догадываться, но ясно одно: из домика вышли они вдвоем счастливые и веселые!

Вот уж в самом деле удивительны тропинки судьбы! Порой счастье оказывается настолько рядом, что врожденная или приобретенная дальнозоркость, желание увидеть наперед самое далекое будущее, мешает заметить самое близкое!

Это лето стало самым счастливым за последние годы для Майка и Бетти.

– А это что? – спрашивал Майк, глядя на руки любимой.

– А это будет узор, посвященный нашей семье! – щебетала Бетти. – Вот тут ты, вот я, а это – яблоневый сад! Яблоко от яблони недалеко ведь катится?

И она смеялась так задорно и отчаянно, вспоминая рассказы Майка, что и он заражался ее весельем.

Когда в конце лета тетушка Сара вновь напомнила Майку:

– Ты не забыл, что нужно жениться по закону?

Майк без всяких тайн объявил, что нашел ту девушку, на которой женится! Что он будет рад, если тетушка с дядюшкой будут присутствовать на церемонии!

– Кто же эта счастливица? – улыбнулась тетушка.

– Бетти! – пропел Майк с сияющими глазами.

Тетушка только развела руками. Но не будем утаивать, что церемония все-таки состоялась. Молодые обменялись кольцами и поцеловали друг друга под теми самыми яблонями двух разных, но в чем-то похожих сортов, – Квинти и Мельбы.

А закон… Закон не всегда суров и справедлив. Иногда бывают исключения. Тетушка подала расширенное обоснование, почему она берет под свое крыло Майка и Бетти. Кто-то из властей, конечно, пытался пойти напрямик, что, дескать, ясно же написано… Но вы когда-нибудь спорили с тетушкой Сарой?

2021

Лекарство

Глава 1. В школе.

Григорий шел торопливо, шагами человека, который дорожит каждой минутой и досадует, что приходится тратить время на дорогу. Вот бы взять и сразу оказаться на месте, решить этот дурацкий, глупый вопрос и вернуться в лабораторию вовремя. «Такие головокружительные успехи, такие перспективы!» – думал он на ходу, но чем более приближался к школе, тем всё более мрачнел; брови резко подымались, точно негодуя под влиянием той или иной мысли, серые малоподвижные глаза смотрели угрюмо. Казалось, что в Григории каким-то таинственным образом соединились два человека: один довольно апатичный и ленивый, другой – изобретательный и вспыльчивый как фитиль, готовый запросто рвануть, коль его мнение не будет учтено.

День стоял самый обычный, один их тех, которые так часто оказываются самыми что ни на есть будничными, рабочими. То ли весенний, то ли зимний – так сразу и не скажешь: по календарю первые дни весны наступили, лишь кое-где в закоулках еще можно наткнуться на грязевые лужицы, голые деревья стоят одиноко, застенчиво, едва-едва отряхиваясь от зимней спячки. Только на некоторых, самых ранних, таких как верба и вишня, пробились первые, робкие почки. Кое-где под забором, в самом солнечном месте, встречался робкий, крохотный побег с желтой головкой.

– Одуванчики повыползали, значит в самом деле весна начинается, – пробормотал Григорий, обходя заборы частного сектора. Перед ним, вдалеке, выросла обычная, советских годов постройки, школа. В его сторону смотрел тот «П»-образный угол, где располагался спортзал. Вспомнились те детские счастливые годы, та радость и азарт, с которыми он вбегал туда после утомительных уроков алгебры и геометрии.

«Что за чушь только в голову лезет?» – подумал Григорий, зарывшись в кожаную курточку коричневого цвета с двубортным воротником. Тёплый мех приятно защекотал щетину двухдневной давности.

В школе он сразу без остановок направился по знакомому коридору в кабинет учительской. Постучав для приличия, но не ожидая ответа, мужчина деловито шагнул внутрь. В конце кабинета на стене висели различные стенды и грамоты. Их разделял внушительный манометр вишневого цвета, с огромным круглым циферблатом; было почти десять часов. Слева, возле широкого окна стояла низенькая тумба и под стать ей длинный, но узкий стол. Лучи света падали на него, заливали, как весенний дождь луга, и он смотрелся весело и игриво. Напротив, у дальней стены, стоял «г»-образный стол в окружении кожаных диванов. На одном из них сидела, смотря то на окно, то на часы с манометром, еще довольно молодая, но уже суровая учительница. Высокая, статная, с волосами до плеч и без челки, она привлекала бы и молодых людей, если бы не строгие брюки со складками и серая кофточка со змейкой до шеи. Хотя более всего бросались в глаза чересчур тонкие брови, загнутые так, что незнакомец вздрагивал – дама сердится на тебя, хотя ты еще ничего и не сделал.

– Проходите, Григорий Филиппович, сделайте любезность, – без обиняков, немного взвинчено воскликнула учительница, едва завидев вошедшего.

– Да и вам спасибо за приглашение, Наталья Олеговна, – в тон ей ответил Григорий. – В который раз!

– Вот давайте сегодня без этого обойдемся! – скривилась молодая дама как от оскомины. Григорий хотел ответить в том же духе, но учительница не дала ему возможности. – Вы знаете, что ваш сын далеко не на первом месте по поведению в классе. И еще не утихла история с разорванным перед учителем математики дневником, когда ему поставили двойку. И девочки в классе регулярно на него жалуются, что он то дергает их за косы, то прячет их сумки и ручки, то бросает прямо на уроке бумажки в них. И что же теперь? Вас я, что, должна буду видеть теперь чаще, чем учеников? Вы вообще занимаетесь его воспитанием? Мы их тут учим дисциплине, прилежности, внимательности, но совсем не тому, что ваш Кирилл вытворяет!

Григорий слушал поначалу спокойно, вяло, но ближе к концу выговора внутри закипело, пальцы нервно сжались, и он крикнул:

– Да, знаете ли, мы сына тоже воспитываем хорошему, учим послушанию, упорству в занятиях, развиваем интеллект как можем. И что же мы видим: дома и умный, и старательный мальчик, и ведет себя примерно! В школу отдаем человека, а из школы кого получаем? И сколько сил приходится тратить, чтобы вновь привести его в чувство? Что тут с ним происходит? Что он опять натворил?

В конце он с трудом себя сдерживал, чтобы не сорваться на угрожающее рычание ощетинившегося зверя. Но охотник не унимался, хотя стрелы понеслись без прежнего напора:

– Ситуация в самом деле серьезная, Григорий Филиппович. Тут уж совсем не до шуток. Дело, похоже, дойдет до учительского совета, где мне придется вынести вопрос об отчислении вашего сына. Да, восьмой класс. Да, трудный возраст. Всё это мы прекрасно понимаем… но поймите и вы, – продолжила учительница более миролюбиво, – это ни в какие ворота не лезет: начались уроки, идет учебный день; все примерные, как вы говорите, мальчики и девочки сидят за партами, учатся, готовятся, так сказать, к взрослой ответственной жизни… а где же Быстряков, спрашивается?

– А он с какой-то местной шпаной да еще с несколькими прогульщиками из других классов связался. И они за углом школы, в кустах недалеко от спортплощадки, расположились, значит, – непререкаемо, но мягче, чем завуч, произнесла вошедшая дама.

– А вот и наша Настасья Игоревна, учительница математики. Познакомьтесь, пожалуйста: это папа Кирилла, Григорий Филиппович.

Настасья Игоревна пожала ему руку, пока он ее рассматривал. Чуть полноватая женщина с завитушками волос над ушами, в плотной черной юбке, строгом пиджаке, – определенно симпатичней завуча.

– Ну, знаете, редко кому в его годы и при его характере удается избежать искушения вырваться, так сказать, на волю и на свежий воздух, – отец взял себя в руки и заметно успокоился.

– Да! Но это еще не всё, – возмутилась завуч, – они там распивали спиртное! И чудо, что еще не отравились! Когда мы их задержали, то нашли какую-то бодягу, а не вино. Где они его только раздобыли? Так разило спиртом и уксусом, что тошно нюхать. А что же будет в старших классах? Им захочется поиграться во взрослых и найти оружие?

– Извините, – пробормотал побагровевший папаша, точно выговор делали ему самому, а не про его сына. Он достал что-то из кармана, отвернулся к окну и запрокинул голову, видимо, что-то глотая. Так он простоял с полминуты, пока учительницы переглядывались и недоумевали. Впрочем, когда увидели лицо папаши, то удивились еще больше: оно, лицо то есть, всё расплылось в ширину, обмякло, щеки стали походить на щеки объевшегося хомяка, взгляд притупился, стал туманным и каким-то спокойно-довольным, как у человека, получившего долгожданную путевку в отпуск на море.

– Так на чем мы остановились? – чуть ли не с улыбкой пропел Григорий Филиппович. Обе дамы по-прежнему не шевелились, и гость повторил свой вопрос.

– На оружии, – с трудом вымолвила Настасья Игоревна. – С вами всё хорошо? Что это вы там?..

– О! Не волнуйтесь, всё замечательно. А это просто диетические добавки, улучшающие, так сказать, настроение.

– А можно взглянуть?

– К сожалению, пока что это экспериментальный образец, он в ограниченном количестве, и, хм, проходит клинические исследования. Но давайте вернемся к теме. Я заберу своего шалопая на сегодня? Дома при матери он ничего не скажет, а со мной как мужчина с мужчиной поделится наболевшим. По крайней мере, мы с ним раньше всегда ладили. Последний год только что-то произошло. Переходной возраст…

Учительница математики вышла за сыном Быстрякова, неохотно прикрыв за собой дверь. Завуч же, пока не привели ученика, набросилась на отца, желая заставить того заняться воспитанием трудного подростка. Говорила она пылко, в красках, то и дело в лицо отцу бросались всё новые и новые факты из жизни его сына. Но, казалось, ничто не могло его ни поколебать, ни выбить из какого-то размякшего, тестовидного состояния. Щеки чуть-чуть, легонько поднялись, натянув порозовевшую, как у юноши, кожу лица, но и только. В конце концов завуч выбилась из сил, и задумчиво уставилась в окно на проплывавшие пыльные облака, которые как клубы дыма ленивого курильщика, медленно тянулись по серому небу.

– А вот и виновник торжества! – раздался голос за спиной Быстрякова, и в кабинет, подталкиваемый воспитательской рукой учительницы, влетел мальчик невысокого роста, с кудрявыми черными волосами, прыгающими по всей голове как барашки; из-под них едва выглядывали провинившиеся глаза. Длинный тонкий нос, маленькие губы, узкие скулы контрастом смотрелись на фоне полных черт отцовского лица. С трудом верилось, что этот мальчик – его сын. Впрочем, сомнения отпали, когда тот подошел к мужчине и со взрослой невозмутимостью буркнул: «Привет, папа».

– Да… Кирилл! Здравствуй, мальчик мой, – нотка язвительности прозвучала у отца и тотчас потухла, – пойдем, погуляем. С разрешения, конечно, учителей.

Обе дамы разом закивали, а завуч легонько дернула за рукав отца – мол, потом расскажите, что к чему, и что решили, а не то!.. – как-то так расшифровал ее жесты Быстряков-младший. И они пошли гулять. Еще целый день был впереди.

Глава 2. Размышления у крыльца.

Прогулка не задалась с самого начала. Отец вышел на аллею к местному храму искусства – театру оперы и балета. Родители так часто водили Кирилла сюда на представления, что в какой-то момент он почувствовал отвращение к торжественным сводам, внушительным аркам и колоннам, а от ступенек, что вели к входу, так и вовсе бежала маленькая дрожь по телу. Как нарочно, отец присел на лавочку, что смотрела прямиком на фасад театра. Двери последнего то открывались, то закрывались, словно приглашая их войти, и Кирилл каждый раз вздрагивал, когда отец, причмокивая, смотрел на афиши ближайших представлений.

– Так что, расскажешь что-нибудь, виновник торжества? – певуче спросил отец. Кирилл промолчал, посмотрев на него. Казалось, папаша обращался больше не к нему, а к ярко-красному, зовущему и манящему плакату афиши, где красовалась в длинной кричащей юбке испанского фасона девушка с распущенными волосами. Она застыла в окружении нескольких мужчин и солдат. Кирилл прочитал надпись на плакате: «Ж.Бизе. Опера «Кармен», скоро».

– Скоро… – пробормотал Кирилл последнее, что прочитал.

– Что скоро?.. – так же задумчиво спросил отец.

– А… да нет, это я так, – попытался исправить свою ошибку школьник, но отец совсем притих, что бывало с ним частенько в последнее время, и Кирилл от нечего делать стал рассматривать прохожих на аллее, раскрывающиеся бутоны абрикос, сережки на ивах, котоыре тонкими бороздками свисали с веток, тянулись к земле, словно желая дотронуться до нее.

Так незаметно пролетел целый час. Лишь иногда отец что-то спрашивал, зачастую невпопад, и тут же замолкал, уходя в какие-то свои думы, Кирилл тихонько что-то бормотал в ответ, стараясь не вспугнуть удачное для себя настроение отца, не до конца веря счастью: в этот раз ему не влетит. Уж кто-кто, а он-то знал вспыльчивый, неуживчивый характер отца, в те минуты лучше не попадаться ему под руку. Тогда школьник забивался в дальний угол квартиры и сидел тихонько, если заранее не сбежал на улицу к друзьям. Главное переждать первые «страшные» полчаса, когда отец, словно разъяренный зверь, метался по квартире, швыряя вещи вокруг себя; зато после наступало долгожданное затишье. Мысли Кирилла прервал радостный возглас отца:

– А идем со мной на работу, Кириллка, а? Чего время зря терять? Помнишь, в том году ты у меня там был?

– Да. Скучно у вас там.

– Когда это было! Теперь всё по-другому. Покажу тебе разных новых зверушек. Ты таких еще не видел. Пошли?

И Быстряков-старший, точно в подтверждение своей фамилии, мигом схватил за руку Быстрякова-младшего и потащил за собой. Ненавистный фасад театра остался далеко позади – одно это радовало, решил Кирилл. Всё лучше скучных уроков!

Глава 3. Прогулка в мир науки.

На работе у папы, старшего научного сотрудника НИИ антимикробной химиотерапии, по совместительству заведующего лабораторией бактериологических исследований, Кирилл бывал многие десятки раз в детстве, чуть ли не с первых классов школы. Мама частенько задерживалась на работе, и папа забегал, забирал сына из школы, и так же бегом мчался обратно в свой «мир науки», как он говорил. Вообще, он всегда был словоохотлив, и Кирилл только потому запомнил полностью его должность, что слышал это словосочетание чуть ли не чаще, чем «дети, давайте откроем учебник на странице номер…». Правда, последние года два-три отец стал то молчаливым, то вспыльчивым, особенно дома, с мамой. Что и приводило к тем кричащим сценам семейного скандала, где нет ни правых, ни виноватых. Да и на работу, в лабораторию, отец не звал Кирилла с прошлого года. Кирилл связал это с большой занятостью отца, и всё время проводил с местной шпаной, как называли озорных мальчишек школьные учителя. Кириллу же они нравились своей естественной непосредственностью, какой-то детской открытостью и простотой, которую он не находил у «приличных» мальчиков своего класса. Что же до их занятий, то хотя Кирилл и разделял их, но не придавал этому такого большого значения, как Наталья Олеговна и Настасья Игоревна.

С такими мыслями Кирилл и шел по улице, едва поспевая за отцом. Не успел и заметить, как они оказались на территории научно-исследовательского института, прошли проходную и направились в серый, неказистый с виду корпус. Штукатурка обсыпалась со стен, лестничные проходы с высоким потолком отдавали стариной. С этими ветхими ступеньками, скрипящими перилами Кирилл был знаком с детства, но также он прекрасно знал, что всё это лишь для отвода глаз заезжей инспекции, и стоило нырнуть в незаметную боковую дверь, миновать невысокий полутемный коридор, нащупать в стене нишу и повернуть заветные рычаги, как распахивалась дверь Сезама, что вела в мир чудес. Вот и сейчас всё повторилось в точности, как раньше, и Кирилл с отцом оказались в залитой искусственным белым светом прихожей, по размерам чуть больше двухкомнатной квартиры. Слева, у стены, расположилось множество вертикальных ящиков для сотрудников лаборатории. Отец и сын оставили там свою одежду, взяли специальные халаты и обувь в герметичных кулечках, и прошли в комнату направо, где приняли дезинфицирующий воздушный душ; затем еще один небольшой отсек, где пары каких-то газов со свистом зашипели с клапанов под сиденьями. Тут они переоделись в униформу, выбросили кульки в урну, и только тогда перед ними открылась дверь в основное, центральное помещение лаборатории. Светлое и просторное, оно окрыляло и вдохновляло, хотелось выдохнуть как тогда, когда при восхождении берется первая из высот – площадка, где можно расположиться базовым лагерем. Так и здесь: всё навевало на мысль, что начальная высота взята, лагерь разбит, а группа с полной отдачей трудится ради успеха всей экспедиции.

Кирилл огляделся – как же давно он здесь не был! Хотя всё вроде бы стояло на прежних местах: и рабочие места лаборантов с укрытыми стеклом столами (как они весело поблёскивали), и молочного цвета высокая холодильная камера, где хранились сыворотки, склянки с питательными средами и культурами различных бактерий, и круглый бочонок термостата, где под воздействием температуры росли те или иные бактерии и микроорганизмы. Стол, на удивление, пустовал: не пылали спиртовые горелки, не звенели пробирки, когда их вынимают из штатива. Справа прозрачные двери открывали вид на виварий, где в разных клетках обитали его постояльцы: тихонько скулила лохматая собачка средних размеров с узкой, вытянутой мордой, спокойно лежали, наполовину зарывшись в сено, несколько кроликов, и беспокойно суетились морские свинки и мыши. Одним словом, кипела обычная будничная жизнь зверинца.

Кирилл бы еще долго рассматривал их – это было его любимое занятие, – если бы с противоположной двери, где располагалась и моечная, и стерилизационная комнаты, не вышел дядя Витя. Или Виктор Львович (он приходился братом только по матери), как уважительно называли его коллеги на работе. По годам он был всего на одиннадцать лет старше самого Кирилла, но по опыту работы и таланту намного опередил свой возраст, благодаря чему (а может, благодаря родственным связям, как поговаривали недоброжелатели) руководил одной из групп.

– Ну и где же вы пропадали? – весело окликнул он пришедших. Дядя Витя на ходу вытер руки об одноразовое полотенце и бросил то в урну. Небольшие дядины усики весело ежились в разные стороны, точно разбегаясь для прыжка. А когда он шел, то казалось, что они и в самом деле вот-вот прыгнут. Кирилл заулыбался: с дядей Витей его связывали наилучшие воспоминая из детства; когда ему было всего лет шесть, а дядя Витя был еще совсем не дядей, а таким же озорным мальчишкой, как и сам Кирилл сейчас, то чего только они вдвоем не выдумывали и не вытворяли! Порой старший брат дяди Вити не выдерживал и звал того «на дело», с трудом отрывая от любимого племянника. Но детские годы пролетели быстро. Потом дядя Витя надолго пропал из поля зрения, уехал в Новосибирск учиться, потом где-то под Москвой пропадал в самых разных лабораториях и вот наконец осел вместе с братом, занявшись «делом всей жизни», как любил говорить Быстряков-старший.

– Да едва не позабыл о сегодняшнем дне, – бросил отец Кирилла, пока дядя обнимал племянника, – представь себе, что устроил вот этот сорванец, которого ты обнимаешь!

– Да ничего такого страшного, уверен! – и дядя потрепал племянника по волосам. Тот от такого внимания совсем обмяк. – Правда, Кириллушка?

На миг племянник задумался, глядя в глаза дяде. И уже собрался рассказать то мальчишеское, что его так беспокоило, как отец неделикатно сгреб обоих, как опаздывающих школьников:

– Ну ладно-ладно, после еще наболтаемся! Идемте. Давно началось? – последний вопрос был обращен к брату.

– Да где-то с час назад, наверное. Пока вступительная часть была, пока представления гостям персонала, пока представление гостей, и рассказы о том, какой огромный вклад они внесли в мир науки благодаря своим финансовым вложениям. В общем, ты же знаешь эти танцы с ужимками и поклонами?

– Да, да. Что дальше?

– Дальше твой зам, Андрей Никитич, выступал долго и нудно, хотя всё по делу, надо сказать; всё основательно и по плану. Всю предысторию поведал, рассказал о наших постепенных успехах, и шаг за шагом подошел к позапрошлогоднему прорыву, но кому-то из гостей стало дурно. Видно, важная шишка, раз решили сделать на пятнадцать минут перерыв. Вот я и вырвался, повозился тут над нашим детищем, покормил Бурика и Рыжчика. А сейчас шел обратно.

Пока дядя Витя рассказывал, они прошли в конец основной лаборатории, свернули за угол, прошли несколько отсеков с изолирующими «перепонками», как в шутку сослуживцы называли герметичные двери, и вышли в длинный коридор.

– Кирилл! Ты еще не был, кажется, в нашем дискуссионном зале? – спросил дядя Витя.

– Нет, не доводилось.

– Ну, сейчас побываешь. Конечно, ничего особенного. Он как раз относится к официальной, общедоступной части НИИ, но для презентаций лучше места не найти.

Когда через пару минут они втроем вошли в зал, то люди только рассаживались, а некоторые еще бродили по аудитории. Зал оказался просторным, светлым, с большим проекционным экраном, с кафедрой и несколькими столами, с рядом удобных кресел для приглашенных важных лиц, с уходящими полукругом вверх сиденьями, как в амфитеатре. Кого здесь только не было! Конечно, многие были сотрудниками лаборатории, порядка двадцати человек. Из приглашенных выделялись разные группы: одни в деловых костюмах, презентабельные и важные, другие, по-видимому, эксперт-консультанты, в более простых костюмах, с кейсами и планшетом под мышкой; а некоторые – с диктофонами и блокнотами. Словом, публика расположилась самая разная, но определенно с общим интересом.

– Григорий Филиппович, хорошо, что вы пришли! – поздоровался подошедший мужчина лет сорока, в очках и с внушительной лысиной на крупной голове.

– Андрей Никитич, приветствую, – пожал руку своему заму.

– Пройдете к кафедре?

– Да нет, продолжайте. Я только что из школы, вот сына забрал. Еще мысли не улеглись. Пока посижу, а если увижу, что надо будет что-то добавить, то дам знать. Пожалуй, так.

– Я так и думал. Тогда проходите, пожалуйста, скоро начнем. Сделали перерыв, так как Олегу Николаевичу стало плохо…

– Заваеву? Он сегодня приехал?

– Да. Когда мы доложили, что у нас произошел прорыв, то так и приехал.

– Замечательно! Еще ему покажите обязательно наших зверушек!

В это время с трибуны донесся характерный хрип микрофона, потом скрежет, и женский голос произнес: «Просим всех гостей занять места, через пять минут продолжим нашу презентацию». А Кирилл еще бегал по аудитории, как бегают дети, попав в новое место, которое их чрезвычайно заинтересовало. Зал оснастили претенциозно и богато, совсем не похоже на аудиторию в обычном НИИ. Как же его весь не оббегать?! Кирилл увидел нескольких знакомых лаборантов, но не успел с ними разболтаться, так как его усадили на гостевое место на самой галерке. Отсюда, впрочем, было хорошо видно и трибуну, и столы председательствующих ученых, и вороные фраки важных гостей. С одним из них, немного кашляющим, сел рядом отец и увлеченно о чём-то заговорил.

Свет почти потух, на экране вспыхнули какие-то яркие, цветастые картинки, а к трибуне подошел Андрей Никитич.

Сосед по ряду, как видно, молодой микробиолог, хихикнул и локтем чуть толкнул Кирилла:

– На самом деле они бесцветные, прозрачные, но для лучшего восприятия и зрелищности их, конечно, окрашивают.

Кирилл посмотрел на экран, чтобы понять, о чем речь. Там шли картины каких-то инопланетных, точно из фантастических фильмов, чудовищ: одни шаровидные с пузырьками на поверхности и наростами наподобие шапок грибов или гроздей винограда, что срослись в один куст; другие – как электронный вирус, усеянный ячейками правильной шестиугольной формы, с длинным худым телом, заканчивающимся лапками как у паука; третьи – как жители морских глубин, с колышущимися щупальцами и длиннющими веревочными хвостами. Кирилл с увлечением разглядывал всё сменяющиеся кадры, и теперь не жалел, что получил такую выволочку в школе. Если бы не она, то разве он бы тут оказался? Вот уж не знаешь, к чему может привести то, что поначалу представляется таким пугающим и мрачным. А тем временем Андрей Никитич что-то рассказывал, направляя указку на ярко-красочный силуэт человека в презентации.

– И как вы знаете, с самого раннего детства человек носит на себе мириады самых разных микроорганизмов. Если в теле человека насчитывается порядка десяти триллионов клеток, то бактерий, микробов внутри нас и снаружи в десятки, сотни раз больше! Обычно никто над этим и не задумывается, и не подозревает, но стоит под микроскопом взглянуть на любую часть нашего тела, как можно увидеть колонии живых существ, самых разных поселенцев! Тогда как же мы всё еще живем? Как не умерли от бесчисленного множества болезней? Тут мы подходим к самому интересному: оказывается, есть возбудители болезней, «пожиратели», а есть защитные силы организма, «защитники». Или, по-другому, разрушительные и созидающие силы. Надо сказать, что те мириады существ, которые живут на нас, как на своей планете, ведут себя вполне достойно: питаются, размножаются, мигрируют, но относятся к своей планете – телу человека, пожалуй, лучше, чем сам человек к своей матушке-Земле. И вот эти микробы выстраивают довольно прочную заградительную сеть, чтобы внутрь нас не попал какой-либо чужак. Мы живем в океане живых существ! Хотя все они невидимы, но окружают нас везде и повсюду, где бы мы ни оказались. Разве что в наших стерильных вакуумных камерах можно спрятаться от них.