Двое на фоне заката

– Но это же редкий случай. Обычно все проходит как по маслу.

– Ты, наверное, тоже мечтаешь о платье-облаке? – улыбнулась Тамара Николаевна.

– Об этом мечтают все. Но не всем удается его надеть… Тамара Николаевна, а вы любили Мещерского?

– Очень, – не сразу ответила Важенина. – Мы были счастливы. Но недолго. Наша лодка любви дала течь и потихоньку затонула. Романтика тайных встреч, которые были до брака, оказалась заманчивей повседневной рутины. Эти встречи волновали, заставляли трепетать сердца, а потом… Когда ты с любимым человеком круглые сутки нос к носу решаешь творческие задачи вперемежку с житейскими, то ничего хорошего из этого не получается. К тому же, оказалось, я очень ревнива. А он, как художник, натура увлекающаяся.

– Понятно. Старо как мир.

– А чем мы отличаемся от других поколений? Что изменилось в отношениях между мужчиной и женщиной за последнее тысячелетие?

– Ну не знаю как за тысячу, а за последние десять лет многое изменилось. Взять, например, почти узаконенный гражданский брак. Все живут с кем попало. И никаких при этом обязательств. А еще сильно помолодел возраст полового созревания.

– Это скорей социальные сдвиги, а я говорю о любви, о чувствах.

– А-а. Ну да…

– Хотя, все взаимосвязано. Помню, в школе мы любили платонически, даже целовались редко. А что сейчас происходит? Сексуальный содом…

– И Гоморра.

– А как у тебя с Алексеем? Помирились?

Настя вспыхнула, и Важенина мысленно отругала себя за бестактность. Девушка печально посмотрела на своего учителя, как будто в душу заглянула, и с горькой усмешкой заговорила о самом сокровенном:

– Он хоть и не творец, и не художник, но натура тоже увлекающаяся. Да и это понятно. На его смазливый фейс все наши герлы давно запали.

– Неужели предпочел тебе другую?

– «Предпочел»… – хмыкнула Настя. – Да кто его спрашивал? Бадаева из параллельного на итальянский купальник поспорила со своей подругой, что через неделю Лешка ноги ей будет целовать…

Судорожно сглотнув, она кашлянула и продолжила глухим голосом, в котором чувствовались близкие слезы:

– Короче, ею была применена тактика ближнего боя. Так мы называем секс по инициативе девушки.

– Настенька, стоит ли из-за такого парня переживать? – произнесла Важенина, чувствуя невыразимую жалость к этой «раненой птичке».

– А вы разве не переживали? – сдавленным голосом парировала Настя.

– Переживала, – помолчав, отозвалась Важенина. – Еще как. Но я не все тебе рассказала. Главного не сказала. У нас родился сын. Коленька. А в восемь месяцев он умер от двухстороннего крупа. Я впала в депрессию. Вот с этого момента все покатилось под гору, пока не разбилось вдребезги.

Их взгляды встретились: один – страдающий, но не покорившийся судьбе, не утративший веры в счастье; другой – привыкший к ударам судьбы, ничего не ждущий от нее, но отзывчивый на чужую боль. Наверное, интуитивно почуяв эту отзывчивость, Настя неожиданно и даже как-то легкомысленно обронила:

– А я беременна.

– Что?! – Тамара Николаевна встала, подалась к девушке. – Боже мой, Настенька! Что ты такое говоришь? Ты же еще не окончила школу! Господи, что я несу?

Она вдруг побледнела, попятилась назад и без сил упала на стул. Настя с воплем подскочила к Важениной и, не зная, что

предпринять, заметалась, потом схватила полотенце и начала обмахивать им свою учительницу.

– Тамара Николаевна! – рыдая, причитала растерявшаяся девушка. – Миленькая, что с вами? Какая я дура! Тамара Николаевна! Только не умирайте!

– Слева… – бескровными, непослушными губами прошелестела Важенина. – В шкафу… Синий пузырек.

Кинувшись к шкафу, чуть не уронив стоящий на дороге стул, Настя резким движением открыла створку и стала лихорадочно перебирать многочисленные пузырьки и коробочки с лекарствами. Едва сдерживая рыдания, боясь оглянуться и увидеть Тамару Николаевну неживой, Настя вновь и вновь перебирала лекарства, пока, наконец, не обнаружила этот проклятый пузырек.

– Что с ним делать? – бросилась она к неподвижно сидящей Тамаре Николаевне.

– Двадцать капель… на треть стакана.

Когда лекарство было выпито, Настя взяла левую руку Важениной в свои ладони и неотрывно смотрела на прикрытые, слегка подрагивающие веки в голубых прожилках. И лишь спустя какое-то время, когда щеки Важениной слегка порозовели, ушла пугающая мучнистость, Настя с шумом перевела дыхание.

– Что, напугала? – открыв глаза, прошептала Тамара Николаевна.

– Очень. Я сейчас вызову скорую, ладно?

– Нет, уже не надо. Приступ прошел. Все хорошо.

Настя вдруг бухнулась на колени.

– Тамара Николаевна, простите меня! Это все из-за меня. Я больше не буду, – она вновь заплакала, теперь уже с нотками раскаяния.

– Горе ты мое! – Важенина погладила склоненную голову девушки. – Что ты не будешь? А ну-ка встань с пола-то. Вот так. Сядь, посмотри на меня. Ты мне скажи, как ты дальше будешь жить? Что ты решила?

– Пока не знаю, – Настя поднялась с колен, села на стул, понуро ссутулилась. – Если рожать, то поступление придется отложить на год.

– Какой у тебя срок?

– Три месяца.

– Значит, ребенок родится через полгода…

– В ноябре, – как-то уж слишком равнодушно ответила Настя, машинально играя с Мартином, незаметно очутившимся возле ее ног.

– А родители? Знают?

– Почти.

– Что значит «почти»?

– Ну, маме я слегка намекнула. А отец… Ой, лучше о родителях не говорить. У них своя жизнь. Им не до меня.

– Даже так?

– У отца, похоже, молодая любовница, а мама, когда узнала об этом, пустилась во все тяжкие, – Настины губы растянулись в сардонической улыбке. – Начала обзванивать своих бывших поклонников, с которыми имела дело двадцать лет назад. Один лох вроде бы попался на ее удочку.

– Настасья! Не забывай, ты говоришь о родной матери.

– Да я сама скоро ею стану.

– Ох, Настя, Настя. Не знаю, что и посоветовать тебе… – с тяжелым вздохом произнесла Важенина, но тут же резко одернула себя. – Да что я, в конце концов! Тут одно единственное решение – рожать! Потому что последствия первого аборта могут быть страшными, непоправимыми. Через месяц у тебя выпускные экзамены. Кстати. Волнение может сказаться на малыше. Ты это учти.

Неожиданно Настя звонко расхохоталась. Тамара Николаевна, не понимая причину столь бурного веселья, сидела с растерянным выражением.

– Какая вы смешная, Тамара Николаевна! О малыше заговорили. Да я пошутила, а вы всерьез…

– Что за шутки, Настя? Этим не шутят. Постой… Так ты насчет беременности меня разыграла?

– Насчет беременности – правда. А рожать я не собираюсь. Что я, шизанутая? В семнадцать лет грузить себя!

– Час от часу не легче! Тогда зачем ты дотянула до такого срока?

– Не знаю, – вздохнула Настя и отвела глаза. – Наверное, на что-то надеялась…

– Из-за Алексея? Ты хотела удержать его таким образом?

Отпрянув словно от удара, Настя метнула на Важенину обиженный взгляд, потупилась и выдавила еле слышно:

– Я об этом никому не рассказывала. Только вам, а вы…

Не договорив, она бросилась из кухни в прихожую.

– Настенька! Прости меня! Ради бога, прости! – умоляла Тамара Николаевна, с трудом справляясь с одышкой.

Нет, не благоразумие – много ли его в семнадцатилетней девчонке? – а, скорей всего, интуиция подсказала Насте, что надо вернуться. Неуклюжая от собственной вины, бочком прошла на кухню, села на прежнее место, но поднять глаза – это уже было свыше ее сил. Так и смотрела на Мартина, умывающегося на подоконнике, едва слышно выдавливая короткие фразы:

– О чем говорить? И так все ясно. В больницу надо идти.

– А что сказал Алеша?

– Именно это и сказал.

– Та-а-к. А как он отреагировал на такое известие?

– Сначала был шок, – нехотя отвечала Настя, – потом начались фразочки типа: «Ты чо, мать, с дерева упала? Мы же без резинки не трахались…»

– «Без резинки» это как?

– Это презерватив.

– Совсем я от жизни отстала. Питекантроп! – махнула рукой Тамара Николаевна, а после паузы заговорила твердым голосом: – Вот что я посоветую, Настя! Беги от Алексея без оглядки. Можно, конечно, его легкомыслие списать на юный возраст. Но когда у человека нет сердца, это уже диагноз. Какими бы вы не были, супер-пупер современными, независимыми, а без доброты и великодушия далеко не уйдете. Доброе сердце во все века было дороже золота.

– Я пойду, Тамара Николаевна. Спасибо вам за все.

– Не за что. А ты все-таки поговори с мамой. Хорошо?

Уже стоя на пороге, Настя повернулась, чмокнула Важенину в щеку и упорхнула. Тамара Николаевна успела перекрестить сбегающую по лестнице девушку, а затем, тяжело вздохнув, закрыла дверь и пошла в гостиную.

– Ну что, Мартин, опять мы с тобой одни? – обратилась актриса к коту, сидевшему на подоконнике. – Пойдем, мой хороший, мне надо прилечь – в ногах какая-то противная дрожь.

Важенина прилегла на диване, а Мартин не сразу, но все же покинул свой наблюдательный пункт и присоединился к хозяйке, устроившись круглой серебристой головой на ее руку.

– А ведь мне было еще меньше, – подумала Тамара Николаевна, – когда я узнала эту сторону жизни, причем в самых низких ее проявлениях. И потом долго не могла терпеть мужчину рядом с собой. Иван сразу подметил, как я леденела в интимных сценах. И лишь в его объятьях оттаяла, все страхи ушли. Как будто заново родилась. Эх, Ваня, Ваня… В который раз за эту неделю вспоминаю тебя! Наверное, скоро встретимся.

Весна 1942-го года

Елизавета Андреевна Важенина работала до войны кассиром в театре. Она считала, что ей очень повезло с работой и вообще, судьба была к ней, жене репрессированного военачальника, более чем благосклонна. Не то что к Наде Ермиловой, соседке по дому, которую вслед за мужем осудили на десять лет без права переписки, а их детей разбросали по разным детприемникам.

Елизавету органы НКВД не тронули. По той причине, как полагала она сама, что ничего компрометирующего на нее не нашли. Да и что с нее, Елизаветы, взять? Пять классов образования, родители из шахтерского городка, из самых что ни на есть рабочих глубин.

До восемнадцати лет она работала учетчицей на шахте, а однажды познакомилась на танцах с молодым политруком из воинской части, дислоцирующейся неподалеку от их городка. Свадьбу сыграли через месяц, и вскоре увез ее Николай на новое место службы. Но и там они долго не задержались. Шесть лет мотались по городам и весям, пока не оказались в Москве. Здесь, в военной академии, муж продолжил свое образование, благодаря чему быстро поднялся по карьерной лестнице.

В те годы, как потом оказалось, самые прекрасные годы в ее жизни, Лиза строила радужные планы. Она мечтала стать артисткой и даже посещала два раза в неделю вечернюю студию при ДК ЗИЛа. Руководитель студии, актер на пенсии, выделял Лизу среди прочих из-за ее неординарной внешности и горячего стремления молодой женщины познать секреты актерской профессии. Пусть не было в ней особого дарования, но благодаря молодому задору, куражу, как говорил руководитель, и одержимости она снискала уважение среди студийцев. «Вы, Лизанька, только не перебарщивайте, – ласково увещевал старый актер, никогда не обижавший своих учеников хамскими замечаниями. – Вы живите на сцене, так же естественно, как у себя дома, но при этом не забывайте об игре. Ваш голос должны слышать в самом последнем ряду, но при этом не оглушайте иерихонской трубой партер. Голос, мимика и жест – вот главные инструменты артиста. Вы меня понимаете?» Порой он пускался в велеречивые воспоминания о старой театральной школе, о своих знаменитых учителях и соратниках по искусству. Лиза слушала, но многое воспринимала по-своему. Ей не хватало культуры, элементарных знаний, да и мещанские взгляды, во многом определявшие ее внутренний мир, не позволяли ей подняться до той духовной высоты, где начинается настоящее искусство.

Свою первую премьеру на сцене ДК она пережила как вполне заслуженный успех, как звездный час. Работники завода, не жалея рук, долго хлопали самодеятельным артистам, сыгравшим спектакль по пьесе Горького «Враги». Лиза в роли Татьяны хоть и была немного неуклюжа, но этого никто не заметил, потому что внимание зрителей сосредоточилось на ее выразительном лице с нежным румянцем и сверкающим взглядом огромных глаз. Она привлекала искренностью чувств, обаянием грудного, чуть томного голоса. Не слишком взыскательный зритель прощал ей или попросту не замечал скованности и неловкости движений, порой неверных интонаций и коварно прорывающегося южнорусского произношения.

Самой заветной мечтой Елизаветы Андреевны было обеспечить блестящее будущее для их Томочки, которой к моменту переезда в Москву исполнилось пять лет. До ареста Николая Григорьевича она любила бывать в школе, где училась Тамара, и где неизменно выслушивала похвалы в адрес своей талантливой дочери.

Лишенная в юности возможности получить профессиональное образование, Елизавета считала своим долгом дать образование Тамаре, и непременно театральное. Уже с первого класса она внушала дочке мысль о единственно верном жизненном пути, сулящем почет, славу и материальные блага, – пути на сцену драматического театра. Николай Григорьевич в редкие свободные вечера, когда они всей семьей подолгу засиживались за чаем, поддерживал жену в ее честолюбивых планах, но обязательно добавлял, что кем бы ни стала их дочь в будущем, главное, чтобы она оставалась добрым и честным человеком. Елизавета Андреевна при этом закатывала глаза, делала глубокий вдох и даже махала на мужа рукой, всем своим видом показывая несогласие с такой установкой, но вслух старалась не перечить мужу – сказывалась закваска рабочей патриархальной семьи, в которой она выросла. В отсутствие же мужа она не раз поучала дочь, что карьеру невозможно делать без хитрости и без того, чтобы не расталкивать локтями коллег. «Думаешь, тебя кто-нибудь пожалеет? Как бы не так! Каждый сам за себя, поняла? Главное – понравиться режиссеру, а уж каким способом, сама догадывайся».

Тамара росла спокойным и послушным ребенком. Учеба давалась легко, в школе ее любили и ставили в пример, а дурное и в том числе то, чему учила мать, не приставало, обходило стороной. Возможно, причина крылась в хорошей наследственности, полученной от отца. Девочка просто не воспринимала многословные и сумбурные наставления матери, но хранила в душе скупые, ясные, непритворные отцовские слова о самом главном, ради чего человек появляется на свет – о служении людям, о том, что отдавать всегда лучше, чем только брать. Лучше и для души, и для ума, и для совести.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.