Под солнцем и богом

– С Сашей, что все-таки? – рассек паузу Виктор.

– Как начать, не знаю… – тяжко вздохнул генерал. – Да ладно! Когда Саша с мамой попрощался, я попросил его мне больше не звонить и дать номер телефона-кукушки для экстренной связи. До тех маминых слов, застрочивших мою жизнь по-новому, я думал лишь о себе, ну и о тебе, разумеется. Пусть Саша близкий родственник, но даже житейским контактом с ним компрометировать себя я не мог. Мою форму допуска, выдаваемую лишь единицам, не получил бы и генсек с его бурной молодостью… – Генерал чуть хмыкнул, вскоре возобновив вещание: – На похороны Саша прибыл без задержки. Встречал я его сам, без водителя. Мы тотчас отправились в морг, там он и воздал почести. Поселил я Сашу… на конспиративной квартире, которой распоряжаюсь единолично. Ни на сами похороны, ни на поминки прийти ему не позволил. На сей раз конспирировал я по причине, диаметрально противоположной прежней. Дав маме клятву, перед которой присяга офицера растворялась, точно сахарная пудра в кипятке, лихорадочно искал пути, как спасти его от зоны… – Алексей Куницын задумался, после чего разъяснил: – Поначалу не проявлялось ничего лучшего, чем, снабдив Сашу подложным паспортом, организовать его побег на Запад. Но зная, что с кондачка такое не осилить, идею я заморозил и сосредоточился на промежуточном решении, которое, как ни ломал голову, не приходило… Промариновав Сашу две недели на явке под замком, был на грани отправить его обратно в Свердловск, на заклание, ибо идею свала за бугор я в конце концов отринул – запредельный риск. Но в один прекрасный момент меня наконец осенило – зацепился за смешную до хохота деталь. Случилось это в аптеке, куда я заехал купить лекарство от простуды. Когда подошла моя очередь, с языка слетело нечто случайно подвернувшееся. Провизор улыбнулась, сказав: «Это средство для умалишенных». «Минутку, у меня записано где-то». – Я стал рыться в карманах. «Следующий», – не долго думая, скомандовала аптекарша. Я шагнул в сторону, силясь вспомнить, куда засунул шпаргалку, которую дал мне мой помощник. Но поиски оборвал, задумавшись, не совсем понимая, о чем. Потоптавшись малость, направился к выходу. Тут аптекарша окликнула: «Гражданин, не вспомнили?» Я не ответил, увлекаемый наружу чем-то необыкновенно важным, но пока лишь кристаллизующимся. Выходя, услышал реплику одной из томившихся в очереди дам, похоже, ревнительницы «устоев»: «Точно тронутый, хотя и одет с иголочки. Порядки – хуже некуда…Скоро из лепрозориев выпускать начнут». Здесь меня осенило! По пути домой я то и дело усмехался, дивясь, как комичное цепляется за товарняк жизни даже в такой строгой, одномерной системе, как наша, оборачиваясь в спаренный локомотив. На следующий день, отложив дела службы в сторону, я уже торил дорогу к Сашиному спасению – по плану, обретшему, наконец, физические координаты. Единственное место, где Сашу можно было схоронить, заслоняя от всевидящего ока милиции, находилось рядом, в пределах городской черты. И доступ к нему имелся, причем по штату. На жаргоне нашем – диспансер…

– Какой? – заинтересовался Виктор.

– Не совсем обычный… Психушка, но без вывески…

– Не понял?!

– Понимать не надо, знать лучше. А хотя, что лучше, а что хуже, я давно запутался… Этот диспансер – неприметная, но объективная реальность, возникшая под крылом Пятого управления, если ты о нем что-либо слышал.

– Не слышал, но читал, вражескую прессу мы изучаем в оригинале. Если не ошибаюсь, структура по борьбе с диссидентами. Только при чем здесь психушка? – откликнулся Виктор.

– При том, что далеко не всех «соловьев свободы» можно посадить. Время иное… Для «постановки голоса» и созданы эти клетки-зоопарки. Без посетителей, однако!

Тут генерал заметил, что сын почти его не слушает и как-то трусливо ушел в себя. Ему казалось, что запахло варевом из стеблей подорожника, растения бесхитростного… Именно этого Куницын опасался больше всего. Подумал, досадуя: «Сейчас бы суп из устриц – этих помешанных на чревоугодии, но погрязших в беспринципности французов». С лягушатниками он был знаком не понаслышке, проработав в Париже несколько лет, сразу после «распределения».

– Но склонить дядю Сашу залечь на дно психушки оказалось сложнее, чем додуматься до такого, – вернулся к сюжету генерал. – Ни о каком диспансере он и слышать не хотел, твердя: в себе пока, а переучиваться на психиатра не намерен. При этом, не заручившись его согласием, внедрить его туда втемную я не мог. Лишь сотрудничая, мы могли обеспечить тыл легенде. В противном случае, Саша спалил бы нас обоих. Как всегда, подсобили эмоции… Внушая Саше, что зона ему противопоказана, в какой-то момент слетел с катушек.

– Да нужен ты мне, идиот! – в запальчивости крикнул я. – На все четыре – хоть куда! Не дал бы слово, можно подумать, возился бы!

– Дал слово, кому? – тотчас уточнил дядя Саша.

– Никому! – отрезал я.

– Постой-постой, не Кате ли – умирающей?

Он быстро сник, сподобившись в кошель хандры и безликой обреченности. Сердце даже екнуло – стало его настолько жаль. Тут я голым инстинктом выхватил: связан я волей покойной или нет, но, смотря на Сашу, все время вижу Катю, его сестру. Пусть опосредствованно, в проекции воспоминаний, но она вся тут, в этом небесталанном, но теряющимся в буреломе жизни человеке, не осилившим даже столь банального, как завести семью. Был ли озвучен тот наказ или мама унесла бы его в могилу, я бы разбился вдребезги, но Сашу бы спас.

– А кукушка, как с ней? – холодно подначил Виктор.

– Какая? – будто прослушав, рассеянно отозвался Куницын-старший, казалось, начавший переигрывать…

– Телефон-кукушка!

– Вить, не цепляйся. Где служу, помнишь, наверное? Тебе ли спрашивать? Будто ничему не учат вас…

Несколько минут семья шагала, безмолвствуя. Каждый, похоже, думал о своем, но и отчужденности не было. Временами поглядывали друг на друга, чуть заискивая.

– Услугами «мозгоправов» мы не пользуемся, – глубоко вздохнув, вновь заговорил генерал. – Наша продукция – вся «на экспорт», контингент и задачи у нас иные. Тем не менее пару-тройку мест в той лечебнице для разведки держат – на всякий нестандартный случай… Не откладывая в долгий ящик, сунулся я с Сашей туда, пока он не передумал.

– Доброго дня и принимайте по описи! Намотайте на ус, однако: снадобьями не пичкать и стеречь, как зеницу ока. Проявил, так сказать, норов, а с наглядностью у нас дефицит… Может, дозреет, поймет, что к чему, и одумается… Полгода-год, а там посмотрим.

Я даже паспорта нового для него справлять не стал – смысла не видел. Затея строилась на простом: КГБ – государство в государстве, а разведка, его элитный отряд, в той экстерриториальности вообще автономна. Председатель и зам нас контролируют лишь по «курсу», ну и бюджетом, разумеется. Да, я понимал, риск немалый, многое завязано на авось. Но то, что крыша протечет через каких-то десять недель, даже предположить не мог. Закон Мерфи – феномен в развитии, срабатывает далеко не сразу. Надеялся, что протоптать Саше дорожку в края дальние удобный случай рано или поздно представится… Была ли альтернатива? Возможно и была, но в том цейтноте времени отколоться могло лишь такое… И произошло следующее, мало прогнозируемое…

– Чего захотелось, отец, резко и бесповоротно, знаешь?! – осадило прародителя чадо с задиристым и спертым по духу задором.

Генерал, точно подавился, но не костью тона, застрявшей под кадыком. «Отцом» его сын назвал впервые, еще в десятом классе заменив постутробное «папа» на доверительное «батя» – на модный у золотой молодежи манер.

– Мне вдруг захотелось, чтобы ты бурду эту, мутную, словно воду из бачка, одним щелчком слил, и, хлопнув меня по плечу, сказал: «Проверял на вшивость, ха-ха!» Но, думается, этому не бывать…

Алексей Куницын, резко вдавив руки в ребра, то ли от холода, то ли в силу души болтанки, остановился. Извлек руку из кармана и после некоторых раздумий вяло махнул: мол, пошел я. Возобновил движение.

– Чего ты, батя? – забеспокоился сын, бросившись следом.

– Саша твой родственник, ближе, чем мой… – заметил генерал чуть погодя.

– Отец, разве не знаешь, мы одно целое, что с тобой, что с дядей Сашей?!

– Правда не станет иной, возьмем ли мы ее в попутчики или беспризорничать ей… – в каком только закутке разума выудил «батя».

– За анекдот о Чапаеве в школе ставят на вид, а о Брежневе – отчисляют, хотя и учат такому… – оправдывался Виктор.

– Главное, что учат, – выделил «учат» генерал.

– Обязан докладывать о любом, даже семейном…

– Любом, не любом… Не забывай, школа – подчиненная мне структура!

– А что я знаю поверх того, что ты генерал-разведчик?

– Вполне достаточно. Рассказал вон всего…

– Хорошо, что с Сашей? – Виктор сглотнул горький комок.

– Так вот, не далее, как в пятницу, – наконец извлек скатерть-самоткантку генерал, – беспокоит помощник: «Майор Парамонов из Пятого». Отвечаю: «Не знаю такого, и с каких это пор майоры меня домогаются». – «Не соединять?» – и тут, неизвестно откуда, дыхание сперло на раз. – «Э-э…давай».

Пропуская эзоповы подробности, обрисую суть. Выясняется, майор Парамонов – куратор психушки. Раньше протирал штаны в Конторе, но после серии разоблачительных статей за бугром, откомандирован Андроповым «разобраться». Он и разобрался: всех «подопытных» прополол с запасом и… расколол дядю Сашу, как орех. Все наставления тот позабыл, точно его там впрямь «лечили». Через час встречаемся в «диспансере». Майор – сама любезность: «Утомлять не стану, время дорого, особенно для вас, генерал. Родственничек во всем сознался, даже запросов строчить не надо, что к лучшему… Пути все открыты, целы целехоньки. Кроме нас двоих, о сальто-мортале, приютившем преступника в наисекретнейшем объекте страны, не знает никто. Резону топить вас за идею не вижу. Вреда мне не сделали, ну а родине… Пусть судит по всей строгости, если, конечно, не договоримся… Ни должности, ни протекции не прошу. Зачем утруждать? Конъюнктура, драконовские порядки, субординация и тому подобное… Да я и не карьерист, а материалист – чисто фискального заплыва. Цифирь моя удобна и кругла, вся из нулей. Гладенькая, так сказать, со скромной, сиротливой единичкой во главе. Теку, словно баба, при виде символа: сто тысяч… Не пугайтесь: не долларов, а наших конвертируемых на две, как всегда, бесценные жизни рублей. Сроку неделя, а вашего «погорельца» – что в прямом, что в переносном – загубившего уйму достойнейших граждан, пока в «холодную», под ключ. Как бы с собой ничего… или вы с ним… Иначе план мой – как в том цеху, ха-ха… Не задерживаю, задачка не из легких, как у Минфина на исходе декабря. И с приветом, отраслевым, да с напутствием. Приятно было познакомиться! Вам, надеюсь, тоже…

– Меня из школы зачем вытребовал?! – резко перебил Виктор. – Рассказать как облажался, загубил дядю Сашу и себя в придачу? Суд разобрался бы во всем! А мама, понимала ли она? Бредила же, вся на наркотиках!

– Мама как раз понимала! Это ты по молодости не рубишь, не сечешь, – парировал зло отец. – И знай, случись что со мной, тебя на завтра из школы выпрут! Раньше, чем трибунал мне последний куплет сочинит. Ах, Витька, думал поможешь…

– Чем я, пацан, генералу, помочь могу?! – искренне удивилась поросль. – Накостылять Парамонову, чтобы заткнулся… Стоп, подожди, не может быть! Не за этим ли? В смысле…накосты…

Взглянув на отца, Виктор стал меняться: в лице, фигуре, а главное – тепловым режимом крови. За считанные мгновения она словно застыла, сковав его изнутри.

Тем временем генерал, с дивным разносолом в лике – бесстыдства, свалившегося бремени и торопливых мыслишек – теребил нос. Не осилив динамики драмы, семья давно остановилась под провислым панно, зовущего к «равенству», «счастью» и трафаретом, наверное, к «братству»; четыре – со второй по пятую – буквы отслоились. На грозную реляцию из райкома «Пробел восстановить!» местный ЖЭК ответил: «Как только морозы спадут». Но было это – никто уже не помнил – сколько лет назад…

– Пойдем, Витек, не то простудишься. А болеть нам не с руки… – так и не хлопнув сына по плечу, молвил прародитель. Кивнул в сторону дома.

Глава 8

Морис, администратор отеля «Блэк Даемонд» в Габороне, раскинувшись на диване ночного дежурного, видел совсем не африканский сон: белоснежная богиня с платиновыми волосами, обворожительно кружа, исполняла плавный, утонченный танец. В нем и намека на крутобедренные вихляния под орган континента – тамтам, ничего прочего из родного фольклора. А порхали: легкость, изящество, волшебство.

Портье парил в невесомости необъятной красоты и единственным ощущением физического было то, что омерзительная, сделавшая его несчастным полнота исчезла, будто испарившись.

Эротичную утонченность сна, обернувшую его в кокон пустоголового счастья, вдруг тряхнуло. Он услышал свое имя, чуть позже оно прозвучало вновь.

«Как? Она зовет? Не верю… А почему бы и нет? Ведь сон ответвление сущего, пусть он то сливочно-сладок, то вгоняет в дрожь…»

Женщина-комета, мелькнувшая вчерашним утром и ослепившая Мориса своей красотой, стелила воздушные па, напоминавшие скорее волнительный разговор с самой собой, нежели призыв к сближению. Губы ее не двигались, да и глаза смотрели под ноги, словно вдохновляя шаг. Но имя его по-прежнему звучало, настойчиво, хоть и через небольшие интервалы.

Открыв глаза, Морис увидел, что пространство сказки-сна затмил вполне земной, но фактурный с перебором человек, чем-то ему знакомый. Портье вздрогнул, притом что пришелец улыбался. Спросонья или по иной причине Морис опустил веки и, когда открыл их опять, то испытал невидимый пресс, а чуть позже – физическую боль. В него врезались нещадные ребра жесткости, давившие скопищем разновеликих форм – когда прямоугольных, а когда округлых, но от этого не менее саднящих.

Тут Морис вспомнил, что, возвращаясь в начале смены из туалета, где, по обыкновению, задерживался до получаса, он заметил белого мужчину, за которым хлопнула входная дверь. Рассмотреть его не удалось – мелькнула лишь спина. Постояльцем он не был, в этом Морис не сомневался. Да и посещал ли мужчина гостиницу, тоже было неясно. Мог просто развернуться, передумав заходить или прознав, что ошибся адресом.

Чуть позже, рутинно посмотрев в окно, Морис запечатлел «Ситроен», где сидели двое белых и, как ему показалось, наблюдали за гостиницей. Но был ли их интерес таковым или они забрели сюда случайно, Морис даже не задумался. Мало ли у кого какие дела? Со своими бы управиться…

Стоящий перед ним господин, словно с раз и навсегда вклеенной улыбкой, и со взглядом врожденной безнаказанности протянул Морису руку. Но ответить на рукопожатие, оторвав свое тело от дивана, консьерж не мог. На него уже давила вся толщь мира, подрядившая асфальтоукладчики, гусеничные бульдозеры, прочую машинерию. Все это, однако, в чувствах, в окончаниях – мозг-то едва кумекал, борясь с обильно пролитым пришельцем сургучом.

– Понимаю, работа ваша не из легких! Помочь? – предложил «похититель снов». – Не стесняйтесь, давайте руку.

Через мгновение Морис сидел, потирая правую ладонь. Сквозь отупение проскальзывало: как столь легкий, хоть и мускулистый человек, килограмм семьдесят, не более, одним рывком оторвал его полтора центнера от лежака?

– Собственно вы кто? Эта комната для обслуги… – Морис сделал усилие заступить на должность.

– В администраторской пусто, да и звал я не раз…

– Отчего на ночь глядя?

– Дело срочное…

– Поселиться?

– Не совсем. Увидеть одного из жильцов.

– Кого?

– Господина Калмановича.

– Какие проблемы? Его номер за лестницей. Вас провести? – Портье направился к стойке. Но, увидев, что его услужливость никакого отклика не возымела, сказал: – Наверх, тридцатый.

«Похититель снов» задумался, не выказывая малейшего желания куда-либо идти. Его белесые, отсвечивающие безмерным цинизмом глаза блуждали по полу. В конце концов, щелкнув костяшками пальцев, он нехотя обогнул стойку и зашагал к лестнице.

Когда незнакомец исчез из виду, невидимое бремя свалилось у Мориса с плеч. Между тем он продолжал стоять посреди администраторской, не двигаясь и затаенно дыша.

Казалось, консьерж уловил нечто важное и активно переваривает открытие. На самом деле он слушал, на пределе внимания. «Похититель снов» уже внушал ему конкретный, вполне осязаемый страх.

Сколько ни тужился, Морис так и не услышал ни стука в дверь, ни даже подергивания ручки в номере Шабтая. Впрочем, и прочих шумовых эффектов, сопутствующих движению по лестнице, не прозвучало. Оставалось предположить, что комната Калмановича распахнута настежь, а под рубашкой позднего визитера – бесшумный пропеллер.

Мориса, словно перекосило, когда прямо перед стойкой, вдруг обналичился «похититель снов» и… без всякого пропеллера.

«Похититель» облокотился о стойку, подпер кулаками подбородок. Рыхлыми, невнятными глазами он добрую минуту смотрел на боковую панель, точно от всего мира отгородился.

– Так, где он? – тихо спросил «похититель», все еще смотря на панель. И не поверни он тут же головы, портье подумал бы, что «похититель» заговорил с самим с собой.

– Вы обознались или не нашли тридцатый? – пустился в предположения консьерж.

– Где он?! Я жду! – повысил голос пришелец.

Мориса вновь что-то примяло, придавило.

– Ради бога, кто?! – взмолился Морис.

– Шабтай Калманович.

– Вы что, не встре…

– В номере его нет.

– Разве дверь открыта?! – Морис чуть не возопил, помня, что ни стука в дверь, ни даже скребка не прозвучало, как, впрочем, и самих шагов.

– Говорю вам, отсутствует! – злобно проскрежетал незнакомец.

– Как это отсутствует? – Портье взглянул на ячейку тридцатого, оказавшуюся на поверку пустой. – Ключи он забрал или…

– Что «или»?! – словно врезал свой вопрос «похититель».

– Расспросы эти… как понимать? – изобразил подобие протеста портье.

– Я – его друг, мы должны встретиться!

Тут Морис вспомнил, что, убыв со спутницей накануне, Калманович в гостиницу не возвращался, по крайне мере вчера в его дневное, а сегодня – в вечернее дежурство.

Открыв лежавший перед ним журнал, Морис сверился с графой тридцатого. Помимо вчерашнего продления, прочих отметок не обнаружил – ни выписки, ни сданных на хранение вещей.

Вновь воскресла платиновая дива. Она уже не кружила, а примостившись на корточках у лестницы, с тревогой посматривая на него.

– Я его действительно не видел, ни вчера, ни сегодня… – подтвердил Морис, норовя взглянуть куда-то поверх пришельца. – Но вещи он не забирал и не выписывался, это точно. Только ключ, где? Он всегда сдает, чтобы прибрали номер.

– Может, приходил к нему кто? – «Похититель» безмерно мутным, точно расслоена сетчатка, взором, уставился на портье.

Не сводила с портье глаз и побледневшая как полотно богиня.

– Да не… – осекся на последнем звуке Морис.

– Нет или постараетесь вспомнить? То, что я услышал, тревожит. И, кажется, мой друг в беде.

Морис осязал, как жирные капли падают с подбородка на журнал, заключающий смысл его скромного, бесхитростного существования. Приземляясь, размывают каллиграфически безупречные строчки, которые он с таким тщанием выводил. Портье подмывало захлопнуть журнал, но еще больше – исчезнуть – настолько мутант стал ему непереносим. Но ни одно из желаний Морис, выжатый как лимон, претворить не смог, приклеившись к стойке.

– Чувствую себя неважно, приходите завтра, – в конце концов вымолвил под нос портье.

Когда Морис с тупой болью в затылке вновь укладывался на диван, он вспомнил, откуда ему знаком пришелец: его контуры мелькали за лобовым стеклом «Ситроена», припаркованного напротив «Блэк Даемонд». Сознание портье «захлопнула» парадная дверь гостиницы, укрывшая обличье еще одного незваного гостя.

– Проклюнулось, Франк? – обратился к «похитителю снов» сидевший за рулем «Ситроена» господин.

– Ноль целых и, максимум, десятая, Иоганн! – сокрушался Франк.

– Неужели? Думал все тип-топ, коль ты на полчаса запропастился… – усомнился Иоганн.

– Хронометрист… Из гонорара куплю тебе новый «Сейко», четверть часа не более! – зубоскалил «похититель снов».

– Что, никаких зацепок, совсем-совсем? Сказал же, десятая! – вгрызся во Франка Иоганн взглядом.

– Вот-вот, секунда на «Биг Бене», погруженного в предрассветный туман, если тебя это устроит, – оскалился «похититель снов».

– Меня устроит любой позитив, работа у нас такая. Дроби мы собираем в целое и всегда в одно, – витийствовал Иоганн.

– Похоже, целых будет несколько. И тариф поднимется пропорционально, придется доплатить… – процедил сквозь зубы Франк.

– Ты уходишь от темы. И, что удивительно, отлично зная, что в нашем бизнесе не торгуются! – ссылался на некий кодекс Иоганн.

– Призывая к ружью, утаили, что работать – в Африке, да еще в несусветной дыре, где на весь город три телефона-автомата, а в объективке на мишень – большой кукиш! Иоганн, мы вторые сутки торчим в этом драндулете, задыхаясь от жары! А, сколько еще, лишь Творцу известно! – возмущался Франк.

– Ладно, куплю тебе спальник с кондиционером, но за твой счет, вычтя из гонорара. – ухмыльнулся Иоганн.

От той улыбки, намалевавшей садовые ножницы, а точнее, изморозь от них, раздухарившийся напарник несколько стушевался. И, растеряв латунь доспехов, стал походить на рядового, обобщенного статистикой мужика, по утрам лишь регулярно делающего зарядку.

– Думаю, он с кем-то был вчера, когда из гостиницы отчаливал, – доверительно делился Франк. – И, возможно, тот человек – последний, кто Шабтая в этом городе видел, коль ни в канцелярии президента, ни в полиции, ни в иных местах – малейшей зацепки.

– С чего ты это взял? Наводка от Мориса? – живо поинтересовался Иоганн.

– Осекся он как-то, когда я поднажал. Чуйка есть: выгораживает кого-то, но не Шабтая – это точно! Не думаю, что между портье и Шабтаем некая конфиденциальность. Да и какие у них могут быть дела: ключ взял – выдал.

– Франк, если у него позавчера и был посетитель, то это…

– Женщина, Иоганн, женщина, если он straight[12].

– Straight, straight – забыл поделиться, было не до деталей… – подтвердил Иоганн.

– Странно, уборщица видела лишь его одного, когда он покидал номер, если верить второму портье… – рассеянно заметил Франк.

– По всему выходит, нужно разговорить Мориса, здесь ты прав. Иного крючка нет будто… Да и откуда тому взяться: коммивояжер, прискакавший подоить черных козлов, пока не оприходованных, на денек-другой, месячишко… – откликнулся после паузы Иоганн.

– Говорил, что целое всегда одно… – вопросительно взглянул на собеседника Франк.

– С портье толковал ты, а не я! Маху дал – факел тебе в руки! – обозначил штрафника Иоганн.

– То, что Шабтай явится, пока исключать не стоит… – оправдывался «похититель».

– Мы и не исключаем, Франк, а планируем – и как можно тщательнее.

– А где живет Морис, тебе известно?

– Сдаст утром смену и покатим по следам, – выдал рецепт Иоганн.

– Иоганн, «колеса» сменить пора, маячим уже вторые сутки. Да и портье после прессинга повело. Как бы копам не просигналил: торчат тут всякие. Сдвинемся чуть-чуть, за угол хотя бы.

– Валяй, приятель, только всю ночь тебе стоять на стреме, ближайшую пальму оседлав! В гостиницу Шабтай зайти не должен, даже если прикатит на лимузине президента самого! Отсюда и танцуем. А вообще, не нравится мне многое, определенно не нравиться… Чуйка говоришь, а я говорю – пальма… Чуйка – пальма, пальма – чуйка, и порядок слов не важен… И похоже, соглашусь с тобой: мы слишком увлеклись капканами, саму же цель из виду упустив…

Франк бросил на партнера какой-то неясный, мятущийся взгляд.

– Так вот, воин мой, глубокой лежки и плит надгробных, – лишь сгустив загадку, продолжал Иоганн, – лезть тебе на пальму, оснастку можешь выбрать сам…

– Ты в порядке, не того? – забеспокоился Франк, но как-то тихо.

– О здоровье капитана не принято, mauvais ton так сказать, корабельный, как понимаешь. Не дрейфь, Франк: не мачта, всего один этаж… Но тихо, без сбоев, ты можешь. К тому же форточка открыта и вентилятор пашет на всю мощь. Заодно и проветришься…

– Валлиум в аптечке есть? – картинно осмотрелся по сторонам Франк.

– Каюсь, маху дал, – Иоганн и бровью не повел на сарказм, – когда шарил в номере Калмановича. Одну вещицу упустил и, боюсь, необыкновенно важную. Доверился тюленю этому, Морису: «Вернется к обеду». А фигурант вторые сутки – как под землю провалился и, похоже, не случайно. Франк, выверни все наизнанку: вспори матрас, загляни в каждую щель!

– Зачем?! – взревел Франк.

– Ищи паспорт, – невозмутимо пояснил Иоганн.

– Твой что ли? Обронил?! А…а… понял!

– Догнал, слава богу, воды отошли… Понимаешь, – продолжил Иоганн после паузы активной мозговой жвачки, – не похоже, что Шабтай паспорт с собой носит. Зачем он ему здесь, в Габороне, где аборигены даже не здороваются, встречаясь каждый час, как на стойбище. Не знаю, сколько их тут, тысяч десять? Не более… Короче, если в номере паспорта нет, я готов поверить, что Шабтай помахал нам ручкой. Тогда твоя «стажировка» затянется и доведется малость по-по-теть, – с налетом загадки проговорил Иоганн, после чего вдруг обрушился: – Двигай, все! Вперед! Разговорился я что-то… Ненавижу работать в паре, впрочем, как и ты!