Секундант одиннадцатого

– Сфинксы не говорят, – не в бровь, а в глаз сострил цэрэушник, после чего троица дружно рассмеялась. Немец, правда, скорее устремленным в Энди пальцем – понравилось, мол.

– В общем, так, – причащал к своему пониманию расклада Алекс, – мое внедрение в подразумеваемую структуру вашего сопровождения иметь не может. Малейшее подозрение о двурушничестве – и меня в ванной с серной кислотой растворят. Живьем и в наручниках. Иными словами, о канале связи и постоянном контакте со мной забыть. Однако таковой, я убежден, не нужен. Моя функция, замышленная кукловодом, и есть канал связи. Да, в отдаленной перспективе, да, он пока гипотетический и в известной степени – плод умозрительных построений. Тем не менее, эта гипотеза – единственное, что упорядочивает событие, придавая русской комбинации вокруг меня смысл.

– Подожди, Алекс, у тебя что, прилив вдохновения, сюжет прорезался? – вторгся в поток умозаключений подопечного Энди. – Ты, вообще, о чем? Две тысячи двадцать четвертый год – аттракция для одних футурологов, моей конторе интересна только текучка – чем живет и дышит Кремль сегодня. Из чего, разумеется, вытекает и завтрашний день.

– Я думал, ты умнее, раз такую суперкомбинацию придумал, – сокрушался Алекс. – Такое впечатление, не только меня – самого себя не слушаешь. Ведь ты был прав, назвав мой статус в Москве домашним арестом, о чем я, кстати, и не задумывался. На самом деле, как иначе меня могут там содержать? Миссия-то моя секретна, в первую очередь для тамошнего контекста. Тогда, кто позволит посвященному в сакральную тайну свободно перемещаться? Следовательно, я буду физически недостижим. Причем вдвойне, отталкиваясь от общеизвестного: место действия – помешанная на шпиономании, авторитарная Россия, где, к слову, ваши возможности не многим больше, чем в СССР, медвежьей берлоге света относительно недавних дней. Таким образом, все, что сей момент ты можешь предложить, это канал для односторонней связи, который я задействую, наступи день Икс. Подчеркиваю, не для закачки шпионских реляций, а единственного – извещения о готовности вступить в закулисные переговоры о будущем известного тебе пенсионера. Через год, два, три, четыре, если когда-либо… И если, оглядываясь на мой возраст, я доживу…

Энди не подал виду, что виртуозно выстроенная им схема не то чтобы летит в трубу, а перемещается в далекую от актуальной прагматики перспективу. И незаметно перевел разговор в иное, куда более злободневное русло: как Алексу восстановиться в проекте, как минимум, для того, чтобы вернуть паспорт, личные аксессуары и деньги. Сам Алекс представления об этом не имел, что неудивительно. Его призвание – интеллектуальные экзерсисы по моделированию будущего – с укладом сирой действительности не стыковалось.

По некотором размышлении Энди заключил, что независимо, списало ли СВР Алекса в утиль или в активный резерв, их первостатейный интерес – вернуть ему походный комплект, без которого в чужой стране и дня не прожить. Только так в столь деликатном предприятии снималось напряжение, позволяя, по меньшей мере, его свернуть, не оставляя за собой хвостов. При этом никто из кураторов не представлял, как вывести Алекса на СВР или наоборот, ограждая его от подозрений в двойной игре. Ведь ни родственников, ни друзей, где бы его можно было искать, у него в Берлине не было.

Тут свой вклад в воскрешение проекта внес следователь, предложивший Алексу устроить подобие сидячей забастовки у входа. Разъяснил: поскольку у подельников освобождение под подписку о невыезде еще не оформлено, то по выходе из здания, они обречены с ним столкнуться.

Разумеется, такая встреча не служила гарантией, что связь с СВР восстановится. Хотя бы потому, что спрогнозировать нынешнюю позицию Москвы в кейсе Алекса не представлялось возможным. Но то был шанс и чего-либо равного ему не проявилось.

Глава 10

Берлин, спустя три часа

Марина металась в условном треугольнике – жесткой выучки, целесообразности и чумного влечения.

Она – в розыске, при этом коллеги по рабочей группе, арестованные накануне, за слабостью улик освобождены, оформляя ныне подписку о невыезде. Стало быть, с обвинением в шпионаже она будто разминулась, но никакой уверенности в этом нет.

Освобожден и сам объект разработки – Алекс Куршин – помешательство Центра и, не выговорить даже, ее собственное. И как бы это ни казалось невероятным, со слов адвокатов, никого не сдавший…

Как быть? Возвращать Алекса на территорию задания или, наоборот, откреститься от него как от токсичного актива? Резидент и Центр колеблются с решением – много чего свалилось за последние дни: арест ячейки как симптом провала всей сети, паническое свертывание инфраструктуры и нечто из ряда вон – сенсационное освобождение арестантов через три дня после задержания. Потому наверху сбивчиво предлагают самой разобраться.

В чем? В ее чувствах, вспыхнувших к престарелому мачо, на целое поколение ее старше? В абракадабре, во что сподобился его кейс с первых дней своего существования? В безумной настойчивости Москвы приживить плод, упорно отторгаемый?

И, наконец, весть от адвокатов, вовсе загоняющая в тупик: укрываясь от дождя газетой, Алекс сидит на ступеньках у парадного подъезда суда.

Наживка? Весьма похоже. Только… куда Алексу деваться, если его паспорт, деньги, прочие атрибуты – в лаборатории, просеивавшей возможные маячки и шифры.

Что делать, вернее, к кому сунуться? Вся агентура переведена в спящий режим, а резидент, можно сказать, самоустранился. Если же действовать на свой страх и риск, то он заоблачный…

Но Алекс может под дождем застудиться и вещей у него никаких – все изрезано…

Романтическое и профессиональное то причудливо уживались, то конфликтовали, пока Марина не направилась в гардеробную, казалось, озаренная решением.

Шел четвертый час добровольного дубления – его тела, силы воли и решимости вырваться из жизненного тупика. Подельники полтора часа назад в машине адвоката убыли и, разумеется, не заметить его не могли. Протирать штанами ступеньки дворца правосудия, да еще под дождем – ориентир железный. Вида при этом не подали, разве что адвокат, украдкой, но пронзительно на него взглянувший.

К счастью, дождь был недолгим, но вскоре похолодало, он ежился. Алекс достал банкноту пятьдесят евро – проездные до отеля, где заказан для него номер на случай, если повторное жениховство с СВР не состоится. Деньги вручил Энди, в конце встречи назвавший свой псевдоним и сообщивший канал связи через посольство США в Москве.

Тут на практически безлюдном пространстве – тротуар напротив – объявились два бомжа, будто для респектабельной округи гости необычные. В руках у каждого – пластмассовая фляжка «Егермейстера», напиток хоть и недорогой, но для обычного клошара скорее роскошь. Алекс вновь достал банкноту, весьма похоже, рефлекторно. Вопреки настрою со своим будущим определиться, его то и дело подзуживало оттянуться по полной.

Что тут скажешь? Причина вроде бы уважительная – откинулся! Да и почему бы не воспользоваться страховкой, покрывающей любую непогоду…

Бомжи размножились за счет двоих весьма экзотичных сподвижников – оборванца в тирольской шляпе, отчего-то гладко выбритого, и невнятных черт женщины с заеложенным гардеробом и в хиджабе, закрывавшем пол-лица. Реальный писк бродяжьей моды – бомжиха-то европейка.

Сходка непринужденно общалась, при этом ребята с фляжками норовили с вновь прибывшими напитком поделиться. Те от предложения ловко уклонялись, точно классный боксер – незаметно для зрителя – уходит от удара. Между тем весь квартет смотрелся крепко навеселе.

Вдруг «тиролец» без видимой причины стал отчитывать компаньонов и вскоре возбудился до того, что сорвал с себя куртку и даже покрутил ею над головой. Компаньоны пытались его урезонить, в основном, склоняя хлебнуть «Егермейстера». Между тем бомжиха, будто его подруга, в склоку не вмешивалась, цепко считывая картинку несообразно недавнему опьянению.

Тут у «тирольца» сорвало крышу, и, нечто возгласив, он кинулся к урне с квадратным навесом, в двух шагах от гульбища. Вздернув куртку над головой, он плавно приземлил ее на навес, после чего бережно разгладил. Рванул налево, честную компанию рукой куда-то зазывая.

Так или иначе, но спустя минуту площадка бродяжьей сходки очистилась, и о ней лишь напоминала куртка клошара – аккурат в поле зрения Алекса. На ней выделялся прямоугольник белой ткани 30х20, пристегнутый булавками. И дальнозоркий Алекс прочитал надпись «HOT MOBILE», выведенную фломастером, будто женской рукой.

Ошарашенный склокой берлинского дна, он рассеянно посматривал то на куртку, то на свое убранство, пока не застыл, как вкопанный. Ведь «HOT MOBILE» не только его оператор мобильной связи, но и компания, предоставляющая услуги исключительно в Израиле.

Он пересек улицу и, подобрав куртку, скрылся из виду.

Когда Энди посвятили в детали события, подвигнувшего Алекса сняться с места, он изобразил жестом «Yes!» Вскоре американо-немецкий консилиум сыска-шпионажа, посовещавшись, решил снять с Куршина наблюдение.

Обосновавшись на безлюдной автобусной остановке, Алекс рассматривал куртку. Смеркалось и еще больше похолодало. Но в находку он облачаться не стал, не до конца понимая ее назначение. При этом не сомневался: куртка – «голубиная почта» СВР.

Между тем в карманах куртки пусто, как и не замечалось в ней тайных посланий, что делать или куда путь держать. В сомнениях он просидел несколько минут и склонялся было надеть куртку, будто функционально – маяк-локация, когда сообразил, что не мешает ее проверить наощупь. И вскоре наткнулся на твердый предмет (за подкладкой правого рукава), по ощущениям, сотовый, только тоньше и меньше обычного.

Стежки шитья на скорую руку и услужливо оставленный зазор, чтобы, не заморачиваясь, разорвать шов. Треск ниток, резинок-креплений и, наконец, аппарат в руках. Включил. Стандартный комплект программ, но без интернета, полная зарядка и… пустая память – ни одного номера. Значит, позвонят сами.

Но не позвонили, а почти сразу отправили смс. Стало быть, на той стороне следили за его выходом в сеть. И сторона, судя по международному коду, Украина, впрочем, и сама эсэмэска на украинском. Конспираторы, долбанные…

Инструкция проста, притом что в ее основе – реальный спурт усилий: на такси проследовать к квартире, снятой через Airbnb, ключ в почтовом ящике, паспорт, деньги, прочее – в письменном столе. Удачи, до связи.

Он – в родной стихии, ведь квартира, где только что разместился, и правда, для краткосрочной аренды, в корне преобразившей структуру современного туризма. В результате феномен гостиницы из обихода активного путешественника исчез. Есть и новация: холодильник укомплектован продуктами на несколько дней. Но настоящий сюрприз: его личные вещи – паспорт, кредитки, сотовый, кэш – все на месте. Прочитав на остановке послание Синдиката, грешным делом подумал, что упомянутые аксессуары, включая паспорт – с «чужого плеча».

Когда успели? И снять апартамент, и затовариться, и личные вещи вернуть!?

Географически он в Нойкёльне – о чем говорили дорожные указатели на маршруте, проделанном таксистом. Аэропорт «Шонефельд», регулярно им посещаемый, где-то рядом.

Экстренно связаться с сыном, ведь, не исключено, по запросу немцев в отчем доме его могли взять в оборот: дескать, что ему о беспутном криминогенном отце известно? И испугали до икоты…

Однако родной мобильный разряжен, а зарядное устройство шпионы либо посеяли, либо оно во время обыска затерялось. Можно, конечно, воспользоваться сотовым Синдиката, но ну его нафиг – не наломать бы дров. Да и открытка с паролем Wi-Fi и номером телефона хозяев – в квартирах Airbnb всегда на видном месте – отсутствует. Следовательно, арендовав апартамент, шпионы ее припрятали. Эквилибристы-ловкачи…

Щелчок эсэмэски. Номер и язык тот же: «Ви на місці?»

Импульсивная вспышка, взрывающая разум – бросить гаджет на пол и растоптать. Налитые кровью глаза, частое дыхание, пудовый подбородок, словно весь апартамент, а не изящный сотовый сейчас «пойдет под снос». Но мало-помалу отпустило – после умеренного, если не символического удара кулаком по столу.

Ничего удивительно. Шпионский слалом не каждому вестибулярному аппарату по плечу.

Злорадный блеск в глазах при отстукивании ответа на… иврите, подтвердившего заселение.

Пауза, похоже, возникшая от задействования Гугл-переводчика, и пожелания отдыха и доброй ночи.

Прыжок на кровать при всем параде и сладенькая мыслишка перед провалом в сон: «Все же лучше, чем на тюремной шконке».

Алекс встречал новый день в радикально переосмысленном формате: критическая масса шантажа, похищений, обысков, судебных и коммуникационных перверсий, в круговорот которых он попал, зашкаливает. И приноровиться к маневрам шпионской братии не получится. Так что не поменяй он диспозицию, обречен тронуться умом, а то и вовсе удавиться. Амплуа подопытного кролика, в которого капризом обстоятельств он обращен, альтернатив не имеет.

Нет, о сломе статус-кво Алекс не помышлял, еще в тюрьме определившись: не исполни он миссию, для него замышленную, без невосполнимого ущерба из истории не выберется. Но и играть по старым правилам – за обе ноздри ведомого – больше не находил возможным. И дабы держаться на плаву, не нашел ничего лучшего, как отсечь звено низовых разработчиков, впившихся в него точно популяция пиявок.

Идея новизной не отличалась (задумывался об этом не раз), но только сейчас, он полагал, такая возможность представилась. Пока его в новый карантин не упекли…

Чем-то его состояние было сродни психологическому перевороту больного, изведенного страхом рискованной операции и в какой-то момент осознавшего, что всех-то делов – сесть в такси и двинуться лиху наперекор. Ну а в условной точке дерзаний – крепкого духом ждет удача.

Алекс принял душ и, готовя завтрак, додумывал детали плана, родившегося при пробуждении. Настроение – отличное, дело – спорится, но самое главное – никаких рефлексий и сомнений. В каждой клетке его естества, казалось, пульсирует «Полный вперед!»

Бекон с яичницей, основательно разжеванный, в сытую благостность не погрузил, и Алекс резко встал на ноги. Осмотрелся, точно выискивая дела по хозяйству. Но грязную посуду мыть не стал, как того требовали правила аренды, и побросал столовые принадлежности в мойку. Отправился к трюмо, откуда переместил на обеденный стол свой небогатый, сузившийся к четырем предметам скарб. Перелистал паспорт, проверил в портмоне кредитки, после чего принялся пересчитывать наличные. Всё копейка в копейку: три тысячи евро сотенными, только вперемешку – не так как у него, в строгой симметрии. Что, шифры искали? Тут своих, чисто денежных – тайна из тайн – хватает. Если интересант не из банка-эмитента, запутаться дело плевое…

Стоп! А это что? В одном из кармашков портмоне чуть проглядывает сложенная бумаженция цвета пятисотки евро, возненавиденная им за ограниченную платежеспособность. Однако именно этой деноминацией один из контрагентов Алекса в нулевых упорно с ним расплачивался. Вследствие чего доводившей все звенья туристской инфраструктуры, обслуживавшей Алекса в Европе, до белого каления. Банкноты, прозванной изолгавшимся истеблишментом платежным средством криминала и наркоторговли, и где-то там, в конце классификации – инструментом по отмывке капитала. Притом что все ровно наоборот. Доля последнего, балансирующего между банкротством и выживанием, более девяноста процентов, а криминал во главе пирамиды – не более чем лукавый трюк, обосновывающий беспардонный грабеж главного актора социума – частной инициативы. Но тут тот самый случай, когда криминал и правда, за кулисами, ведь шпионы кто, как не его авангард?

Между тем бумажек, окрещенных не жирующими испанцами Бен Ладеном, – четыре, и прорисовалась головоломка, что сей жест значит. Впрочем, в чем проблема? Лэптоп, полный чемодан одежды-то тю-тю. Надо понимать, компенсация, пусть с небольшим – сотня-другая – походом.

Wow, выходит, ценят, обхаживая так и эдак, но радоваться этому или огорчаться – пойми-разбери. И главное: на новый расклад та дотация никак не влияет.

Сигнал смс-сообщения на сотовом Синдиката. Поначалу Алекс, будто хотел им пренебречь, принявшись запихивать в карманы свои принадлежности и как бы нацеливаясь на выход. Но, уже экипировавшись, застыл в нерешительности. Однако, поиграв скулами, к гаджету все же подошел.

На сей раз номер местный, вместо украинского – английский: «Сим-карту поменять. Новая приклеена скотчем к задней стенке платяного шкафа. Инструкции – через час».

Алекс присел и тупо уставился в аппарат. Было не разобрать – он воспринимает эпистолу как пароль, который следует заучить, или офонарел от прочитанного. Но вскоре опомнился, хмыкнув. Переместился в спальню, нащупал за шкафом закладку, отслоил ее и после нехитрых манипуляций поменял в сотовом сим-карту. Убедившись, что она активирована, приземлил сотовый на стол. Проверил комплектность личных вещей в карманах и покинул квартиру, оставив ключ в почтовом ящике.

Спустя час он приобрел в кассе аэропорта «Шонефельд» билет на ближайший рейс в Москву «Аэрофлота», а еще через четыре – оказался на борту рейса Шонефельд-Шереметьево-2.

Глава 11

Москва, ноябрь 2018 г.

В очереди на паспортный контроль Алекс Куршин осматривался. Не то чтобы излучал интерес к Шереметьево-2, где прежде не бывал, а, казалось, собирался с мыслями, норовя за нечто наводящее ухватиться. Но будто выходило не очень – Алекс бесцельно крутил головой.

Два с половиной часа полета укоротили дрема и малохарактерная для него умиротворенность. При этом Алекс понимал, насколько рискован и даже безрассуден поступок, который он совершил, показав средний палец тягловым лошадкам Синдиката, но в своей правоте не сомневался. Оттого безмятежно плыл по волне авантюры, которую отважился то ли взять на абордаж, то ли под себя пристроить.

Тем временем момент истины приближался. Откровений, однако, Алекс не предвкушал: пан или пропал – перспектива сужена до предела. Ведь ни цвета, ни запаха, ни контуров у грядущего превращения не было. Мало того, что Россия для большей части света – терра инкогнита, так еще и искомый адресат (предполагаемый заказчик его услуг) – замкнутая на себе структура. Да, ему казалось, разгаданная и кровно в нем заинтересованная, иначе не отважившаяся бы на беспрецедентный ангажемент. Но, невзирая на одержимость его заполучить, по-прежнему закованная в броню секретности. Мрачная, снедаемая комплексами, подозрениями, угнетаемая врожденным плебейством и запущенным часовым механизмом – держать ответ и заплатить по счетам. В стране правого террариума, модернизированного сталинизма, ампутировавшей реальную оппозицию и провозгласившей ложь и забвение здравого смысла национальной идеей. И все-таки чем-то Алекса влекущая. Ведь без налета частных пристрастий авантюра Куршина, личности честолюбивой и критически мыслящей, никакими страхами и благами не объяснялась.

Между тем идея «десанта» в недра Синдиката, на рассвете родившаяся, при всей ее импульсивности была на диво внятна: засветиться как пассажир «Аэрофлота» на пути в Москву и, тем самым, угодить в ведомственный банк данных, как известно, под неусыпным надзором ФСБ/СВР. И, по прибытии, под белы рученьки поступить в их распоряжение. Таким образом отозваться на прорисованный в эзоповых посланиях СВР ангажемент – перебраться в российскую столицу. А поскольку его берлинские кураторы у немецкой контрразведки под колпаком, то его самоуправство – рывок из Берлина – не только объяснимо, но и идеально вписывается в азы конспирации: при разоблачении ячейки всем и каждому кинуться врассыпную. Ну а подметные гардеробные инструкции – надо еще посмотреть, чьих кровей.

Между тем у окошка контроллера недавнюю рассеянность гостя как промокнуло, и Алекс угодливо протянул свой паспорт. И лишь тогда озадачился: собственно, где и когда его отфильтруют? Может быть, прямо сейчас? Ведь треть суток с момента покупки билета – срок достаточный, чтобы отследить столь привилегированную персону, вдруг исчезнувшую с радаров СВР.

Алекса отфильтровали, но не могущественный инкогнито за кулисами, а старший функционер пограничного контроля, вызванный по тревоге подчиненным, который загрузил в ведомственную сеть его паспортные данные. К изумлению Алекса, в противоположную от искомой сторону – в сектор для депортируемых.

– Господин Куршин, вынужден вас огорчить: во въезде в Российскую Федерацию вам отказано, – деловито обратился функционер, держа паспорт искусителя границы в развернутом виде с отметкой «Entry denied». – И, признаться, удивлен, почему вы здесь. Ведь запрет на въезд – трехлетней давности. Что, и не догадывались?

– О чем? – машинально спросил Алекс, казалось, витая где угодно, только не в стране-наследнице непроницаемых для миграции границ.

– Хотя бы о том, что перед поездкой не мешает убедиться, открыта ли граница. Сайт ФМС доступен двадцать четыре часа в сутки.

– Подождите, подождите… – будто встраивался в проблему Алекс. – Три года – это хренова уйма времени. Не припомнить даже, чем занимался… Стоп! А кто… инициировал запрет?

– Роскомнадзор, – с ноткой гордости за бдительность коллег ответствовал функционер.

Алекс захлопал очами, будто переваривая весть. Нервически фыркнул, после чего разразился хохотом. Причем, позерством или дурными манерами здесь и не пахло.

Перед ним расстелилось: проект непомерных затрат и усилий Синдиката, перелопативший его жизненное пространство, проглядел торчащее в собственном глазу бревно – запрет, наложенный мелким клерком-карьеристом, который лез из кожи вон, дабы доказать свою эффективность: мол, свои смутьяны уже все в намордниках, значит, нейтрализуем заморского писаку-русофоба, ограждая его от национального очага!

Того самого, для которого путешествие в Россию еще недавно было эквивалентно туру по Северной Корее… Не потому, что Алекс осознавал яснее ясного, чем его сотрудничество с антипутинскими изданиями отзовется, а потому, что Россия – малоинтересная для западного туриста страна, к тому же с младых ногтей ему знакомая как богом проклятый край.

– Вы пока в российской юрисдикции, господин Куршин, так что советую не оскорблять представителя власти! – окрысился страж государственной границы. – Не успокоитесь, попадете под статью…

– Статью, говорите. Может, это и выход… – прикидывал нечто Алекс, похоже, сохраняя свою утреннею установку – сыграть с людоедом партию в покер.

– Ладно, – обрубил мысли вслух функционер. – Перевожу вас в накопитель. Тем временем согласую с перевозчиком ваш вылет в Тель-Авив ближайшим рейсом. Где ваш билет?

– Билет вам зачем? – недоумевал Алекс. – Оставил его в самолете, он – one way… Да и причем здесь Тель-Авив?.. Прилетел-то я из Берлина…

– Это что, провокация? Билет в один конец и пыль в глаза, что, дескать, о запрете на въезд неведомо! – взъерепенился функционер. – В итоге вонь на весь мир: дескать, русские устроили из Шереметьево каталажку! Заколебали… эти русофобы… Эй, Миронов, давай этого клоуна к сирийцам!

– Простите, – Алекс подался вперед, вчитываясь в бирку с именем и должностью функционера, – простите, господин Востриков. У меня и в мыслях не было вас обидеть. Если был превратно понят, примите мои искренние извинения.

– Забирай его, Миронов, – подтвердил свое распоряжение Востриков, не поведя и ухом на «раскаяние» пассажира, не прошедшего контроль на лояльность.

– Да подождите вы, наследник Карацупы, к счастью, без собаки…

– Что!?

– Да был такой пограничник в СССР, убивший больше сотни таких типов, как я, прозванных в ту пору диверсантами, но по факту – испытывавших к советскому раю аллергию.

Востриков растерялся, казалось, не зная как связать подопечного с сотней трупов диверсантов, подхвативших неясного свойства аллергию в укрытые исторической дымкой времена. При этом неясно, где те ликвидированы – на въезде или выезде. Нахмурившись, уставился на визави.

– У меня к вам просьба, – продолжил Алекс, – только пусть господин Миронов подождет в сторонке.

– А чего вы раскомандовались? Изолятора испугались? – скорее удивился, чем возмутился Востриков. Но дал знак подчиненному отойти.

– Видите ли, вы человек молодой и еще не знаете, насколько уязвим низовой персонал перед лицом начальственного произвола. Можно слыть мастером своего дела, предположим, как вы, при этом не только не иметь перспектив карьерного роста, но и ежеминутно рисковать своим местом занятости. Иными словами, любое нормативное, в духе инструкций решение чревато суровыми оргвыводами, когда начальство жаждет списать свой промах за счет рядовых исполнителей. То, что, на первый взгляд, освящено буквой и духом закона, при некоторых обстоятельствах может обернуться для вас компроматом. И тысячи отраслевых инструкций, вдруг поменяв интерпретацию, заработают против вас. Подвожу итог… Не сомневаюсь, что в моем случае вы действуете по правилам, и я не помышляю вас критиковать. Но поверьте мне на слово: моя высылка, к которой вы будто непричастны, тот самый случай, когда паны дерутся, а у холопов чубы трещат. То есть может так случиться, что моя депортация вылезет вам, прилежному клерку, боком. Для того чтобы такую вероятность исключить, вам нелишне перестраховаться… Как представляется, весть о моей планируемой высылке наверх уже ушла…