Секундант одиннадцатого

Между тем приключенческая миниатюра Алекса зримого впечатления на следователя не произвела и, по исчерпанию вдохновения у рассказчика, была принята в немедленную разработку. Дознаватель даже не сослался на расхождения между первичными показаниями касательно паспорта и пиджака, ограничившись предложением сдать анализ крови – для замера содержания алкоголя. Алекс, однако, процедуру отверг, завопив, брызжа слюной, что довольно крови его деда и дяди, убитых прадедами дознавателя только за то, что они евреи. Для палаческого удобства – в затылок. В том самом несмываемого позора и непрощенного немцам сорок первом.

Вскоре в допросной объявился медик с таблетками и водой, с трудом уговоривший Алекса принять успокоительное. Сидел он подле пациента до тех пор, пока подопечный не дал отмашку, бывшей разом благодарностью за помощь и пониманием, что пора и честь знать. Тонометр врач так и не извлек, должно быть, посвященный в подробности отнюдь не гипертонического, а национальной памяти криза.

Тем временем следователь незаметно исчез, и Алекс не мог вспомнить, подписал ли он свои показания – настолько его вымотал этот безумный, сродни природному катаклизму день. Не восстанавливалось также в памяти, зачитывал ли дознаватель постановление о его задержании. Оттого, двигаясь с эскортом охраны по коридору, он не исключал возможность, что это путь домой. Сколько бы тот адрес ни был относителен.

Домом между тем оказалась новенькая камера с микроволновкой, телевизором, холодильником, прочими атрибутами обихода, которых в обычных тюрьмах днем с огнем не найти. Порой заскакивая на день-второй за решетку, причем на разных континентах, Алекс о тюремном быте некоторое представление имел.

Его посетила мрачного юмора мыслишка, что он, изгой, не прочь бросить в этой камере якорь, появись здесь компьютер и интернет. Подальше от портретистов по вызову, подпольных эскулапов, киношных мистификаторов, фольксдойчей, прочих карьерных сутенеров и путан, обложивших его по периметру.

***

Спустя двое суток, Лэнгли, Вирджиния, штаб-квартира ЦРУ

Стивен Кейпс, заместитель директора, человек степенный и обстоятельный, экстренность любого рода не любил. Более того, находил спешку следствием допущенных промахов. Но куда больше его раздражала тематика, генерируемая Израилем и Россией, на его взгляд, дерзких возмутителей статус-кво.

В том, с чем явился глава группы политических операций, как назло, все три аллергена присутствовали – и авральный контекст, и оба хулигана мировой политики, которых не корми, дай укусить соседа за ногу. Ко всему прочему, с предысторией наработки сектора Стивен Кейпс был незнаком, оттого связать концы с концами идеи, изложенной конспективно, до конца не получалось.

Проще было ограничиться туманной резолюцией «Провентилирую наверху», сохраняющей у просителя надежду, но торпедировать интересы ведомства, равные национальным, не что иное, как преступная халатность – настолько уникально-значимым смотрелся проект «Алекс Куршин», детище группы политических операций. Проект, волею закона Мерфи, булькающий предсмертными пузырями, не успев опериться…

– Послушай, Стенли, – перешел к резолютивной части аудиенции заместитель директора, – проекция, обрисованная тобой, фантасмагорией не отдает?

– Она и есть – помесь павлина с носорогом, не спорю, – предельно серьезно, вразрез эпитетам, ответил подчиненный. – Только потенциал выигрыша столь велик, соглашусь, при небольших шансах на успех, что любые усилия оправданны. Да и затрат, считай, никаких.

– Скажешь еще, никаких… – хмыкнул Стивен Кейпс. – Ты хоть представляешь, что немцы попросят взамен, удовлетворяя нашу просьбу? Оставим за скобками прослушку Меркель, слава богу, не наших рук дело.

– Но мы же пока не знаем, – бесстрастно заметил глава группы. – Да и почему всякий раз нам больше других надо? Русские – куда больше их головная боль, нежели наша. В особенности во времена, когда Дональд спит и видит, как избавиться от ярма декларативных, по большей мере, союзников.

– Ладно, а что израильтяне заломили, сообщив тебе о запросе немцев по Алексу Куршину? – оттягивал момент истины замдиректора.

– Наши интересы с «Моссадом» слишком переплетены, чтобы торговаться. Сплошной взаимозачет… – бубнил Стенли, напряженно размышляя при этом. – Впрочем, старая песня – выдать Джонатану Полларду загранпаспорт. Я обещал похлопотать, в очередной раз… Взглянув на часы, спохватился: Стивен, задержание Куршина заканчивается, за которым, конечно же, последует арест. Не приведи господь, судья снимет гриф секретности или, того хуже, продажный клерк журналистам стукнет! Ко всему прочему, у них конец рабочего дня!

– Подожди, что ты предлагаешь – ломиться к немцам, не известив Белый дом о щекотливой инициативе, когда отголоски скандала с прослушкой Фрау все еще на слуху? Это с одной стороны, а с другой: нужен ли администрации этот набухающий флюс, который может лопнуть в любую минуту? Ведь разоблачить вербовку Куршина для русских плевое дело! Таким образом девальвировать наше моральное превосходство после их дерзкого покушения на институт американских выборов… Но! То, что можно сделать – это попросить немцев засекретить кейс до тех пор, пока все согласования не будут получены, – второй человек ЦРУ задумался.

– Ну и замечательно, герметика кейса – наш главный приоритет, – согласился Стенли. – Только… Томас Хальденберг и пальцем не пошевелит, если, хотя бы в общих чертах, не поймет, в чем дело. Вот, что еще: нужна встреча нашего агента с Куршиным, что, на мой взгляд, актуальнее режима секретности. Ведь если Куршин русским о наших «ухаживаниях» разболтал, как давший дуба джокер уже не нужен. И пусть немцы делают с ним все, что заблагорассудится, и даже закатают в тюрьму до скончания дней. Его же предупреждали…

– Посмотрим, – бросил замдиректора, поворачиваясь к селектору. – Джина, соедините меня с Томасом Хальденбергом, директором Федеральной службы защиты конституции Германии. Если его на месте нет, пусть мне перезвонит, как-можно скорее. Кодировка – по максимуму.

Избегая авральных протоколов, Стивен Кейпс знал, что у них есть одна продуктивная черта – быстрая состыковка элементов экстренно выстраиваемой схемы. Если бюрократическая рутина – это сочленение многих маленьких «но», процедурно нейтрализуемых, то аврал каким-то образом эту полосу препятствий укорачивает либо и того больше – устраняет. Вот и сегодня высокопоставленный чин на месте, совещаниями не отягощен и готов к общению, притом что знакомы топчиновники шапочно, по переписке.

За обменом формальных любезностей последовала прелюдия к теме, как это принято у воротил деликатных дел, изобилующая эвфемизмами. Нет, сомнений в надежности правительственной связи не было. Забота забот – прощупать позицию контрагента, мягко подводя того к нужному ракурсу, раньше времени не спугнув.

– Так откуда инфа о приостановке прав у обсуждаемых личностей? – шлифовал эзоповы умения Томас Хальденберг.

– От вас самих, отправивших в религиозный город опросник. Там же, зная о нашем интересе, полномочия передали… – не отставал в смысловых кодировках Стивен Кейпс. – И, разумеется, вам, нашим друзьям, готовы помочь. Только…

– Только, что?

– Указ, который сопровождает такого рода событие, должен быть продлен. Также следует позаботиться о том, чтобы весь задействованный у вас персонал забыл об этом деле.

– Легко сказать. Это отнюдь не в моей компетенции, хоть и решаемо частично… Но без согласования с домом 84, как понимаете, ничему не бывать…

– Тогда вот что. По вопросу герметики, надеюсь, на день-второй вы пойдете на встречу. Для сближения же позиций мы отправим нашего парня. Он в теме больше, чем мы все вместе взятые – разложит все по полочкам. Правда, прежде обеспечьте его встречу с фигурантом, от итога которой зависит, нужен нам этот проект или нет…

– Да это немыслимо! – перебила разведку контрразведка. – Без разъяснений вынь да положь доступ к лицу, подозреваемому в тяжелом преступлении. Цель, какова? Отмазать от содеянного, надоумливая как это сделать? Да и дивиденды не видны…

– Видите ли, Томас, был бы ваш подопечный хоть в чем-то виноват, я бы давно открыл карты. Весь парадокс в том, что на повестке задача, вероятность реализации которой курсирует в районе двадцати процентов. При этом геополитический потенциал столь велик, что уместно пренебречь скудостью шансов. Но, если ваш/наш парень пустышка, смысл огород городить, вороша сверхчувствительную тему, больше того, втягивая в комбинацию на сей момент статистов?

– Понятно. Но пустышка – это явно не про него, у нас таких «пациентов» давно не наблюдалось. И он отнюдь не эксцентрик, а изощренный авантюрист…

– Да нам все равно, кто он, – взбудоражился Стивен Кейпс. – Пусть даже фаворит на «Букера»! Все, что имеет значение, это его статус в раскладе, интересующем нас. Если статус обнулился, мы умываем руки, прежде принеся вам извинения за беспокойство. И пусть Фемида откапывает справедливость, мы не по этой части.

– Путанно как-то все и декларативно, не находите? – усомнился в содержательной стороне дела Томас Хальденберг.

– Как раз наоборот, – возразил Стивен Кейпс. – В сухом остатке то, что мы пока делаем за вас работу. Утверждение о невиновности фигуранта – не экономия ли ваших усилий? Кроме того, в успехе предприятия заинтересован даже не Берлин, а Брюссель. Ничуть не меньше Вашингтона. Таким образом, сопутствуй нам удача, ваше содействие – предпосылка, как минимум, для карьерного рывка…

– В общем, так, – сворачивал беседу Хальденберг, перенасыщенную абстракциями и допущениями. – Не получив отмашки от правительства, ничего не обещаю. Ее же шансы в глубоком минусе, пока вы не обрисуете каркас инициативы, предъявляя вещественные доказательства. Так что ваш посланец должен попотеть прежде, чем получит доступ к фигуранту, учтите, под нашим полным контролем. Ну а режим секретности мы и сами не планируем снимать…

После разъединения замдиректора и глава группы политических операций добрую минуту пребывали в некотором оцепенении, не в силах оценить итог состоявшейся беседы, нафаршированной одними противоречиями. Но тут Стивен Кейпс, усмехнувшись, изрек:

– Знаешь, Стенли, если бы я сразу же объявил цену, которую им придется заплатить, Томас бы рефлекторно бросил трубку, посчитав контакт ухищрением пранкеров. Ладно, командируй Энди.

***

Спустя сутки, Берлин, изолятор Федеральной службы защиты конституции Германии

Алекс тер глаза, разбуженный вторжением в камеру двух чем-то знакомых ему персонажей. Но кто они, взять в толк не мог – настолько визит не вписывался в тюремную рутину, в общих чертах ему знакомую. Наконец узнавание наступило, поначалу – визитера, кто уселся на единственном стуле напротив, чуть позже – следователя, прислонившегося к стене справа, который вел его первый и пока единственный допрос (на сегодняшнем заседании суда, где Алексу был оглашен месячный арест, этого апатичного, но цепкого ума службиста не было).

Арестант хлопнул себя по коленям, сардонически улыбнулся и откликнулся на приветствия, прозвучавшие на немецком и английском, похоже, окончательно пробудившись. Но своеобразно, не расщедрившись даже на «привет»:

– Знаешь, не услышь я твой тембр и американский акцент, долго бы ломал бы голову, кто ты. А ведь познакомились всего неделю назад. Вот, что значит шок! Кстати, вспоминал – не столько тебя, сколько твой невеселый прогноз на мой счет, в «Бен Гурионе» прозвучавший…

Американец хмыкнул и, будто польщенный сказанным, адресовал дознавателю некий жест, развернувшись вполоборота. Тот даже не шелохнулся, оставаясь в привычном для него амплуа – бесстрастного считывания сюжета.

– Рад тебя видеть, Алекс. Неплохо держишься и, кажется, свое пристрастие – торговать самомнением, невзирая на потребителя – ты не утерял, – завязывал общение американец. – Но с тобой весело. Прими как комплимент.

– А-а, со стенограммой успел познакомиться… – сухо заметил арестант и задумался. После чего точно вонзил: – Собственно, делать тебе здесь чего!? В чем пожива? С дырявым парашютом – не уцелеть!

– Ну да, – чуть подумав, согласился цэрэушник под позывным Энди. Продолжил: – Но с чем черт не шутит. Удиви меня…

– Это как? – озадачился Алекс. – Менять пол или ориентацию мне уже поздно… – и нашелся: – А старо как мир – стучать! Увы, в моей истории сдача подельников непродуктивна, слишком серьезная статья. Сам под пресс угодишь…

– Ты не далек от истины, Алекс. О стуке речь, – цэрэушник хитровато щурился. – Только не в текущем кейсе немецкого производства, а нашего, когда предлагалось определиться, с кем ты – с нами, духовно и идеологически тебе близкими, или с русскими, с которыми ты расплевался еще при издыхавшем СССР. Конкретизирую: что ты разболтал русским о нашем контакте в Тель-Авиве, если, конечно, спрашивали?

– В том-то и дело, что спрашивали, – непринужденно отозвался арестант, словно собеседник – давний знакомец. – Те на байки не разменивались – сразу зазвали на полиграф. Поскольку с логикой я дружу, нехитрый подсчет вариантов подсказал сознаться, минуя тем самым проверку на детекторе лжи. Хотя не совсем чтобы…

– Как это?

– Видишь ли, те люди со мной носились, как с писаной торбой – трудно было не заметить. Так что, уловив слабину, а точнее, убедившись в ней, я сам дозировал признание, очерчивая жесткие рамки. Мол, да, попытка вербовки была, но чья – даже не спрашивайте, ни на вас, ни на них стучать не намерен. Лавировать между двумя разведками, сталкивая их лбами, самоубийство. Вторым заходом поинтересовались только одним – степенью вашей осведомленности о моей разработке Москвой. И здесь я был правдив, малейших подробностей не сообщив при этом. Далее. Поскольку запахло керосином, я предложил перебазировать меня as is куда-нибудь в Россию или в Украину, правом на эмиграционный статус в которой располагаю…

Оба визитера словно вытянулись в лицах. При этом продезинфицированный от эмоций немец пару раз шмыгнул носом. Оглядев с опаской своих кураторов, Алекс продолжил:

– Я приготовился было к худшему, не очень понимая каково оно, когда получил недвусмысленный месседж – на днях едешь в Москву. То есть, надо полагать, они мне поверили, сколько бы это ни казалось невероятным…

– Вот так взяли и приняли твой рассказ за чистую монету!? Ты хоть сам в это веришь, Алекс!? – грозно укорил цэрэушник, казалось, ставя на вид.

– Знаешь, если я такому повороту и удивился, то только поначалу. Ведь я единственный, кто всю конфигурацию чувствует и понимает. Ну, разве что ты еще более-менее в теме, коль оказался здесь, что, несомненно, радует, – похоже, искал союзников арестант, отказавшись от своего талисмана – зауми и колкостей. В той щели, куда его угораздило, немудрено…

– Не знаю, верится с трудом, – покачал головой цэрэушник.

– А ты вернись в исходную точку, отсекая все привходящие. Сама идея – обзавестись советником-антирашистом, да еще иностранцем, для мафиозного, конспиративного режима – не паранойя ли? Причем, помутнение не одноразовое, а прогрессирующее по восходящей. От этого и танцуй, препарируя событие в контексте прикладной психиатрии, да и только… – выхватив краем глаза, что немец слегка насупился, Алекс замолчал. Повернувшись к следователю, сказал: – Понимаю, моя речь высокопарна, что может быть воспринято, как попытка ввести в заблуждение или донести скрытый смысл. Постараюсь выражаться проще…

Оба визитера почти синхронно просигнализировали, хоть и каждый на свой лад: все в порядке, продолжай.

– Таким образом, рациональные критерии здесь не работают. Ведь сама задумка – затмение разума, а несусветные частности – не более, чем ее мутации. Но… я бы не стал все валить на неадекватность персонажа. На мой взгляд, нелады с психикой лишь благоприятный фон события, пусть в исключительной степени. Механизм принятия решения питался рациональным – моим прогнозом о Проблеме-2024, защемившим самый чувствительный нерв индивида, думаю, тебе известного. Зажигание сработало не потому, что я такой умный и прозорливый. Мне, удаленному от тех реалий иностранцу, в одном флаконе этическому камертону и политическому аналитику, нащупать это было проще. Разумеется, и в страшных снах я не предполагал, чем то озарение аукнется…

– Алекс, – перебил цэрэушник, – ты уходишь от темы, пусть слушать твой богатый, но искусственный английский любопытно. Еще раз: убеди нас, в особенности меня, в твоем нейтралитете по разработке, которую вел СВР. Об этом пока лишь скупой набросок. Брось мне хоть какую-то кость, обглодав которую, я пойму: похоже на правду, а не на художественный вымысел бывало фантазера! И врубись, наконец: это твой единственный шанс выйти сухим из воды, ибо по подозрению в шпионаже тебя могут продержать без суда годы!

Алекс отстранился и в состоянии, казалось, раздвоенности поглядывал на визитеров. После чего склонился и замер, вперив взгляд в пол. Асы дознания переглянулись, отсвечивая незнание, как себя вести. Тем временем подопечный, шумно выдохнув, заговорил:

– Ты не зря сюда приехал, мой безымянный спутник. Похоже, в твоем кармане волшебная палочка, коей по силам реанимировать проект. Но тебе кое-что, весьма существенное, неизвестно. Так вот. Не накрой немцы потсдамскую малину, я бы сбежал при первой возможности. Настолько ваш брат, интернационал заговорщиков, осточертел. Я сдулся, осознав, что любая госструктура рано или поздно сотрет одиночку в порошок. Причем без всякого умысла – одним холостым ходом, ни на секунду не выключающимся. И мне совершенно по барабану, правдиво ли моя версия прозвучала. Ведь мне, лузеру обстоятельств, при любом раскладе сидеть. Здесь, в Израиле, в Восточной Европе. Нельзя не восхититься мудростью русской поговорки: «Раньше сядешь, раньше выйдешь»…

– У вас еще говорят: «Не лезь поперед батька в пекло», – на нормативном русском встрял цэрэушник, сбив арестанта с панталыку. На том же языке продолжил: – Знаешь что, герой наш, не раскисай! Да, судьба твоя незавидна – отсидки тебе не избежать. Только домашний арест в России – с нами за ширмой – лучший для тебя выбор. По-другому твое имущество не сохранить – за неуплату налогов изымут. Подумай, что ты без него? Без ежемесячных вылазок в Европу – не засохнешь ли от тоски? Или, можно подумать, в хоспис рвешься, заложив свое пособие для неимущих? В общем, делай выводы и знай: все у тебя получится, – Энди выдвинул свою полусогнутую руку с прямой ладонью, приглашая по-братски распрощаться.

Сгорбленный в чувствах и контурами Алекс жест понял только, когда Энди свою руку убрал, не дождавшись отклика. Приподнявшись, арестант туповато затряс головой и поднятым кулаком, выражая то ли согласие, то ли солидарность.

Кивнув напоследок, визитеры стремительно убыли. На ходу немец кликнул через воки-токи охранника, который запер камеру.

Самое любопытное, что из седла Алекса выбили не озвученные угрозы, к которым он пообвык, а категоричное непонимание того, коим образом карточный домик проекта, причем не рухнувший, а дотла сгоревший, можно воскресить.

В этом мертвящем неведении, конфликтуя со своим эго, Алекс пробыл сутки, пока не вник: профессионализм бьет любой опыт и дарование. И сколько бы он свой мозг не истязал, ту область знаний ему не постичь и ключей к ней не подобрать. За ней – поколения сподвижников, их талант, открытия и разочарования.

Тайный замысел ЦРУ не проявился, даже когда спустя двое суток его погрузили в автозак вместе с Бригиттой, Вольфгангом и Герхардом, тогда как на предыдущем заседании подельников не было, как будто их кейс выделен в отдельное судопроизводство. Алекс даже не знал, куда он сейчас путь держит – никто из охраны на английском не говорил, оттого его расспросы картину не прояснили. Помог Вольфганг, шепнувший: «Заседание по апелляции на арест». В тот момент что-то кольнуло, приплода разгадки, однако, не подарив.

Волной осмысления его накрыло только, когда прозвучало постановление «Подозреваемых освободить под подписку о невыезде», понятое им по аплодисментам компаньонов по несчастью. Но Алекс не только не возрадовался, не мог выцедить и слова, ошеломленный изворотливостью североатлантического дивизиона конспираторов – вернуть провалившийся проект на круги своя. Более того, сообщившего проекту СВР дополнительный запас прочности – подельников-то он не сдал, о чем им, судя по атмосфере в автозаке, было известно. Стало быть, с их колокольни выдержал тест на лояльность, выбрав гонимую, чреватую суровым приговором сторону.

Спустя час он, оглушенный событием, дожидался следователя для документирования подписки о невыезде и мало-помалу встраивался в новый формат.

Картина аховая. В кармане ни цента. Паспорт, права, кредитки, наличные (3000 евро) – в каком-то отстойнике СВР, коль обыск их в особняке не обнаружил. Как истребовать? Через бюро находок, российское посольство, «Аэрофлот»? Но куда актуальнее другое: сегодня куда податься, где кости бросить, в ночлежке?

Теперь подельники, ошивавшиеся где-то рядом. Где гарантия, что его оценка – подковерная реанимации проекта – верна? Об этом цэрэушник прямо не говорил, изъясняясь аллюзиями, которые, казалось, отдавали то ли провокацией, то ли прожектерством. Следовательно, их освобождение, не изощренная ли подстава, чтобы добыть недостающий компромат? И неизвестно, кого под кого подкладывают – русских шпионов под Куршина или наоборот? Так что самое разумное – дистанцироваться от шпионов, насколько это возможно. Словом, полный, сюжетно законченный капец…

– Господин Куршин, пожалуйста, проходите, – пригласил функционер секретариата суда.

Алекс заковылял вслед за пригласившим, за три дня непрерывной лежки подрастеряв навыки ходить. Между тем в секретариат они не зашли, продолжив движение по коридору, ведшему, казалось, к техническим помещениям. Забравшись почти в торец, клерк постучал в металлическую дверь и приоткрыл ее, внутрь не заглядывая. Указав Алексу адрес, убыл без комментариев.

Компьютерная, а может, комната связи. Вместо персонала знакомый дуэт – безымянный цэрэушник и штатный дознаватель, имя которого улетучилось за ненадобностью или зажевано шоком ареста.

Обязательство явиться по первому требованию, составленное на двух языках; в графе «адрес для оповещения» – прочерк, но в подразделе «телефон» – номер израильского мобильного, уже проставленный (ба, забыл, у русских еще мой сотовый!) и, наконец, к нашим баранам.

– Встроился в новый расклад, Алекс? – жестко спросил цэрэушник.

– Если это не подстава, дабы меня или подельников развести, хватая за руку, то мысль, в общем, понятна – Drang nach Moskau.

Энди чуть нахмурился, выдавая, что не только немецкого, но и истории второй мировой войны он не знает. При этом по звуковому сходству Moskau с английским аналогом понял: клиент на нужной волне. Немец же улыбнулся, по большей мере, глазами.

– Для устранения двусмысленности вопрос: ты с нами, которые вытащили тебя из дерьма, или ты с ними, пока то самое говно (произнесено по-русски), вокруг тебя плодящими?

– Я за самого себя. Странно, что ты до сих пор это не понял… – почесав затылок, объявил Алекс. – Но моя позиция с недавних, скажем так, берлинских пор претерпела апдейт – не могу не учитывать интересы сильных мира сего. Не столько оттого, что, еще раз убедился, государство ныне – все, а человек – пустое место, сколько ЦРУ и правда, единственная закладная, чуть притормаживающая – не более! – мое бесследное исчезновение в клоаке, именуемой Россией.

– Так ты решился? Если да, то хочу знать, почему. Твое, как всегда, витиеватое объяснение меня не убедило! – а-ля женщина требовал предметности заверений Энди.

– Ты это о чем? Клятвы верности захотел? – вникал в логику вербовщика Алекс. – Или тебя смущает прорва рисков, на которые я иду? Отвечу: ваши уши за ширмой, как ты гарантии ЦРУ именуешь, не более, чем фиговый листок, прикрывающий волоски на копчике, саму задницу не защищая. Закавыка, правда, не в этом…

– В чем тогда?

– Ты не понимаешь, что просишь, добиваешься чего. В отличие от гениального замысла – освободить шпионскую ячейку, вернувшего проекту жизнь, фокус будущего у тебя барахлит. Точнее, его никогда не было, что неудивительно, нет здесь твоей вины. Слишком мудрена комбинация…

– Уж просвети, пророк ты мой, коль гении пасуют!

– С радостью, только не убежден… – Алекс взглянул на немца, давая понять, что, возможно, тот здесь лишний.

– Продолжай, Алекс. Таковы условия нашей сделки с федеральный правительством – полный контроль и прозрачность, их можно понять. Идя нам на встречу, они и так сделали почти невозможное: освободили государственных преступников, – разъяснил после некоторых колебаний Энди.

– Не знаю… – сомневался повторно за неделю расконвоированный. – Двое посвященных – уже не секрет, а информационный повод. Если таковые еще и под разными флагами, то, как минимум, межгосударственная склока. Для меня же любая утечка смерти подобна…