Прометей: Прогрессор

– Ахец, – прозвучала команда вождя, и трубки снова уткнулись концами в песок. Не знаю, когда Бер успел довести до людей грозящую нам опасность, но все двадцать моих лучников тоже изготовились пустить стрелы, наложенные на тетивы. Напряжение нарастало с каждой минутой, жест лучников не ускользнул от внимания карликов, которые практически встроились в шеренгу. И снова мы с вождем Уру оказались практически наедине, но теперь в его глазах я прочитал беспокойство, и секунду спустя меня осенило:

«Он не знает, как быстро подействует яд на таких крупных воинов. Одно дело гуси и мелкие грызуны, может даже козы. Но мы втрое крупнее коз, и если яд мгновенно нас не убьет, можем запросто перебить карликов». От понимания, что не одного у меня трясутся поджилки, почувствовал облегчение и улыбнувшись, обратился к Уру:

– Мы уходим, все хорошо, мир.

– Мир, – повторил последнее слово Уру.

– Да, мир. Живите на своем острове и плодитесь, – не оглядываясь пошел к морю, уверенный, что в спину не выстрелят. В каменном веке, действуют законы животных: хищник нападает на того, кто слабее и боится. Если человек не показывает страха, даже крупные хищники обходят его стороной. Инстинкт заложил в них правило преследовать и нападать на того, кто убегает, потому что убегает слабейший.

– Грузимся в шлюпку, отплываем, – по моей команде шлюпку столкнули в воду, и набитая воинами она пошла к «Стреле». На берегу остались Санчо, я, Тиландер, Бер и около двадцати лучников, прикрывавших нас полукругом. Только сейчас пигмейские часовые немного расслабились, некоторые даже присели на землю, ковыряясь в песке. Прошло около десяти минут, прежде чем шлюпка снова оказалась на берегу рядом с нами.

– Прощай, Уру, постарайся выжить, – я последним взобрался в шлюпку и отдал команду: – Отплываем.

– Мака! – голос вождя пигмеев ударил в спину. Выхватив у одного воина трубку и держа в руках что-то похожее на грушу коричневого цвета, Уру шел к шлюпке.

– Не стрелять, он не угрожает нам, – охладил я пыл лучников, спрыгнул со шлюпки и по колено в воде ожидал приближения вождя. Зайдя в воду по пояс, Уру протянул мне трубку и странный предмет похожий на грушу, только очень сухой. Вытащив деревянную пробку, он показал на вязкую консистенцию внутри:

– Дохаж. «Яд», – интуитивно догадался. Кроме трубки Уру протянул около десятка шипов длинной в пять сантиметров, в основании которых было что-то похожее на цветок распустившегося хлопка. Бородатый вождь карликов продемонстрировал, как макает шип острием в яд, вкладывает в трубочку и дует.

– Ха эц! – я принял из его рук грозное оружие, убедился, что пробка сидит плотно и окликнул Бера:

– Дай мне лук и десяток стрел. – Взяв переданное оружие, наложил стрелу и пустил ее в сторону свободную от карликов. Под восхищенный гул удивления один из воинов побежал за ней: стрела пролетела больше сотни метров и упала на песок.

– Бери! – теперь грозное оружие другой эпохи и другой культуры перешло в руки Уру. Лук для него оказался великоват, но, если они не дураки, смогут сделать себе луки по росту. На минуту закралось сомнение, правильно ли я поступаю, вооружая карлика. Если их трубки могли стрелять на пару десятков метров, то с отравленными стрелами они станут опаснее. С другой стороны, Уру дал нам смертоносный яд и свою технологию. Вряд ли племя карликов так многочисленно, чтобы представлять для нас опасность, тем более что обосновываться на Сицилии я не собирался. По моему времени Сицилия была куском скалы, на которой очень мало что росло, если не считать олив, апельсинов и винограда.

– Мне пора, береги себя, Уру, – похлопав «гнома» по плечу, снова влез в шлюпку, и матросы начали грести. Уру вышел на берег, его сразу окружили пигмеи. Мы могли их расстрелять, пользуясь расстоянием и потерей бдительности. Но мне они не мешали, карлики просто нас боялись и приняли меры предосторожности. Пожелай они нашей смерти, мы даже не успели бы приготовиться, чтобы дать им отпор.

– Макс, почему мы так спешно уходим, собирались ведь переночевать на твердой земле после недельного плавания, – нарушил молчание американец. Шлюпка дошла до «Стрелы», и с корабля сбросили веревочный трап.

– Они нас боялись, и в любой момент одно наше неосторожное движение могло вызвать бойню. Пусть живут на своем острове, все равно они обречены, так зачем нам или им умирать, – закончил я фразу уже на палубе. Уже поднаторевшие матросы Тиландера довольно сноровисто подняли шлюпку на палубу и выбрали якорь.

– Мака, – донеслось с берега. Приветственно подняв руку, отдельно ото всех стоял Уру, пожалуй, единственный пигмей искренне жалевший, что мы покидаем их землю. Я помахал рукой в ответ, пока американец гонял матросов, выкрикивая непонятные мне команды:

– Поднять марселя, поставить кливер на фок-мачте, два гафеля на бизань-мачте. – Обученная команда носилась по палубе, тянула шкоты и фиксировала паруса. Медленно, словно раненые чайки, затрепетали на ветру полотнища парусов, и «Стрела» начала движение. Помню, когда встал вопрос о паруснике, спросил Тиландера, почему он мечтает построить именно шхуну, а не бриг или барк.

– Потому что шхуна с гафельными парусами не нуждается в вантах. С парусами можно работать прямо с палубы, не поднимаясь на мачты, – тогда ответ мне показался невразумительным. Сейчас я оценил выбор американца: высокие борта «Стрелы» практически по грудь скрывали матросов, поднимавших паруса. Если бы мы попали под обстрел, их работа практически не прерывалась бы. Совсем другое дело карабкаться по мачтам под обстрелом противника.

Паруса «Стрелы» поймали ветер, и шхуна заскользила к выходу из гавани, оставляя позади племя карликов, освоившее смертоносные технологии. Каждое племя, встреченное мной за тринадцать лет жизни на этой Земле, выживало по-своему. Крупные дикари надеялись на силу, племена мельче и слабее изобретали оружие. Совсем мелкие пигмеи освоили яд и успешно его применяли.

– Санчо, почему ты не чувствовал в них угрозы? – Неандерталец не понял моего вопроса, удивленно глядя на меня и хлопая глазами.

– Га (там была опасность), прорычал я на верного телохранителя, еще раз удивляясь его беспечности, вспомнив как он носился с пигмеями на плечах.

– Ха, Макш, яц га (Макс, не было никакой опасности), – поколебал мою уверенность невозмутимый ответ неандертальца.

– Он не знает, что такое яд, поэтому не воспринял их как врагов, – Бер прислонился к борту рядом и продолжил: – Никогда не испытывал такого страха как сегодня. Ты правильно сделал, что мы оттуда ушли, это их земля, и они маленькие, но смелые.

Я не ответил, перед глазами стояла фигура Уру с поднятой рукой. Этот пигмей понял, что мы не враги, но рисковать не захотел. А может, он сожалел, что мы такие разные и не можем быть одним народом. Не знаю, впереди нас ждал остров Сардиния, после которого я наконец попаду на территорию, где видел костер с МКС. Франция, Италия или Испания для последующей колонизации? На этот вопрос пока не нашел ответа. Все будет зависеть от климата и населения, если таковое нам встретиться. Материк, хватит мне островов, империя Русов должна расширяться, а не умирать, отсиживаясь на островках в Средиземном море.

Глава 3. Максель, а не Марсель

Лишь выйдя в открытое море, позволил в полной мере высказать Санчо все, что думаю о его предчувствии опасности. Неандерталец моргал, не понимая вспышки моего гнева и не выдержав моего напора, понурил голову, признавая свой прокол. Для меня так и осталось загадкой, почему Санчо, чувствующий опасность задолго до ее появления, не разглядел в карликах угрозы. Боковой ветер с юга прижимал «Стрелу» к побережью, и Тиландеру приходилось манипулировать парусами, меняя галсы. Южный берег Сицилии проплывал справа по борту в трехстах метрах. В сравнении с живописными берегами Кипра Сицилия проигрывала: лес рос в глубине небольшими участками, основной ландшафт состоял из камней и кустарника. На скалах по побережью гнездились птицы, но животных мы так и не заметили. Только к полудню следующего дня Сицилия осталась позади, перед «Стрелой» расстилалось безбрежное море.

– Сворачиваем вправо, чтобы обследовать Италию? – Тиландер держался рукой за фок-ванты, удерживая равновесие. На море гуляло волнение в районе трех баллов, и нос шхуны то взлетал на волну, то зарывался в воду, окатывая нас брызгами.

– Что с ветром?

– Попутный, скорость девять узлов.

– Свернув вправо, мы потеряем время. А так быстро доберемся до Сардинии, где можно провести на суше пару дней, если не встретим потенциальных убийц, – принял я решение, и американец согласно кивнул:

– Вы начинаете разбираться в мореходстве, сэр!

Хотя с Германом мы давно перешли на «ты», временами из него выскакивала вбитая в армии привычка. Несколько раз делал ему замечание по этому поводу, американец извинялся и снова переходил к дружеской манере общения. С Лайтфутом так не получилось: он категорически не желал сближаться и по-прежнему обращался только «сэр». За пять лет на Кипре он сделал вторую кузницу, где обученные им ребята ковали орудия труда. Сам Уильям делал оружие и сложные конструкции. Последним заданием стало изготовление змеевика для самогонного аппарата: мой спирт давно закончился, а для дезинфекции требовалось кое-что покрепче пива и вина.

В такое волнение ходить по палубе чревато опасностью вывалиться за борт. Мои воины дремали, найдя позиции поудобнее. Раньше, когда читал книги про попаданцев, всегда думал, почему они вносят так мало новизны в мир, куда попали. Почему прогрессорством занимаются спустя рукава? Оказавшись в подобной ситуации, понял, что за каждым нововведением стоит долгая и кропотливая работа. За прошедшие спокойные пять лет мною сделано немало. Но еще больше было неудачных попыток. Попытка получить стекло закончилась фиаско: или песок не подходил, или у нас руки росли не из того места. Вместо прозрачного стекла получалось подобие витражного, имевшее разноцветные разводы. Тем не менее, часть окон в моей резиденции на Кипре застеклили такими витражами. Моим женам это нравилось, окна они протирали с удовольствием, любуясь игрой света.

Название месяцев, дней недели, понятие часа, суток, килограмма и литра насаждалось долго. Понемногу определился костяк будущего государственно обустройства: армией ведал Лар, казна и торговые отношение были на Зике. Своего рода министром образования стала Нел, учившая в Кипрусе детей читать, писать и несложным математическим действиям в школе, рассчитанной на сорок учеников за смену. Образованием своих детей преимущественно занимался я, облегчая до невозможности школьную программу. Зачем им тангенсы и синусы, если до их применения в реальной жизни пройдут тысячи лет? Мои уроки носили познавательный характер для развития общего кругозора. Миху я учил основам врачебной деятельности, парень уже знал о классической медицине куда больше Зика. Хотя занятия с Зиком он тоже посещал.

Дальше я упирался в тупик: у меня есть масса запчастей с двух самолетов, но практического применения им пока не видел. Мелькнула идея сделать повозку, благо имелось шасси, но Тиландер отговорил. Вместо этого он сделал обычную одноосную тачку с деревянным колесом. Тачка стала востребованной и вскоре их стало около десятка. Проблему быстрой изнашиваемости колеса решил Лайтфут, обив колесо железной полосой. Ось тачки вначале смазывали жиром, но тот быстро густел и заканчивался. Мазут, остававшийся после перегонки нефти в керосин, загустили гашенной известью, получилось что-то похожее на солидол. Теперь тачки не скрипели, и смазывать приходилось реже.

Устричная отмель Кипруса исправно снабжала моллюсками, рыбаки заваливали городок рыбой, и постепенно акцент в еде сместился в сторону морепродуктов. Стада коз и овец росли с угрожающей быстротой, пришлось пастухов вместе с их подопечными отогнать подальше от Кипруса, построив им хижину для ночлега. В Плаже и Кипрусе созданы прядильные мастерские, где работали переселенные с Ондона работники. Туники однотонного цвета все чаще появлялись на Русах, постепенно вытесняя шкуры и одежду из травы.

С одной стороны, жизнь вошла в размеренную колею, голод никому не грозил, и кроманьонцы с Африки практически перестали мигрировать на северо-запад. С другой стороны, я понимал, что все это временно и зиждется на моем авторитете. Мне катастрофически не хватало с десяток людей из моего времени, чтобы упорядочить наши знания и заняться архивизацией. При всех своих достоинствах, оба американца все же люди со средним образованием. Их умелые руки и практические навыки не могли заменить знания, необходимые для передачи потомкам.

От размышлений отвлек Бер, принесший мне покушать. Я не заметил, как уйдя в воспоминания, забыл про еду. Солнце уже село, с моря повеяло теплым воздухом. Нагревшаяся за день вода начинала отдавать тепло.

– Бер, сколько воинов осталось в Кипрусе?

– Двадцать, и командир там Гор, он все правильно сделает, – мой приемный сын понимал меня с полуслова. Довольное урчание раздавалось в паре метров – это Санчо расправлялся со своей едой. Есть мне не хотелось, съел пару кусков, чтобы не обидеть Бера. Санчо, закончив со своей порцией, подобрался ко мне словно хищник.

– Кушай, Санчо, – протянул ему медное блюдо с кусками солонины, мгновенно исчезавшими в бездонном желудке неандертальца. Громко рыгнув, он устроился поудобнее и через пару минут захрапел. Бер, видя, что я не настроен говорить, отсел в сторонку. Опустилась ночь, спать в каюте было выше моих сил, духота стояла неимоверная. Расстелив шкуру, растянулся на палубе, благо волнение стихло, и «Стрела» шла без качки. Несколько раз сквозь сон слышал, как отбивают склянки, Тиландер трепетно относился к соблюдению морских законов. Горе тому матросу, назвавшему швартов канатом или ванты – тросом. Весь раскрасневшись, американец полчаса минимум распекал провинившегося, заново вдалбливая морские термины в дикарские головы.

– Впереди земля, – прозвучало во время обеда второй раз за последние пару дней. Между крайними точками Сицилии и Сардинии по моему атласу около трехсот километров. «Стрела» оправдывала свое название, пролетев это расстояние за сутки. Нет предела человеческой жадности, в этом я убедился лично. Когда после первых ходовых испытаний «Стрелы» похвалил Тиландера за скоростной парусник, тот промямлил, что ему хотелось бы построить клиппер с тремя или четырьмя мачтами. На мой вопрос, в чем преимущество клиппера перед шхуной, американец рассмеялся:

– Это как сравнить мула и английского скакуна, Макс. Клиппер самый быстроходный тип парусника, рекорды скорости принадлежат клипперам.

Это случилось почти год назад, уступая его просьбе я махнул рукой: «дескать, строй хоть ядерный ракетоносец». Сейчас на верфи Кипруса высился скелет будущего клиппера из киля и двух штевней. Балки на шпангоуты уже вырезаны и сушатся под прессом для получения необходимого изгиба. По мне, «Стрела» вполне быстроходна, но получение еще одного скоростного корабля нам не помешает.

– Где пристанем, Макс? – Берег уже находился на расстоянии пары километров, и американец задал резонный вопрос. Покопавшись в атласе, ткнул пальцем:

– Вот здесь, – ткнул я в удобную бухту, расположенную напротив островка Сант Антьоко. На моем атласе обозначен мост, соединявший два острова, но в этом мире вместо него виднелся пролив.

– Убрать марсели, спустить гафели бизань-мачты, – Тиландер начал криками подгонять матросов, и сразу палуба отозвалась шлепками босых ног. «Стрела» сразу сбавила ход и, убрав гафели, шла по инерции. Якорь бросили в ста метрах от берега, Тиландер не стал рисковать и подходить ближе из-за воды, блестевшей ярким салатовым цветом. В шлюпку набилось двадцать человек, и матросы налегли на весла. По мере приближения берега, становилось ясно, что это место мало чем отличается от места нашей высадки на Сицилии. Такие же глыбы камней, заросли невысокого кустарника, среди которых пробивались клочки травы. И множество птиц, взлетевших при нашем приближении. Совсем узкий галечный пляж. Питьевой воды поблизости не нашлось, хотя запас воды у нас оставался солидный, пополнить его не мешало. Задерживаться здесь нет смысла: вскарабкавшись на высокую глыбу, внимательно осмотрелся. Практически всюду, куда мог дотянуться взглядом, однообразная картина: скалы, кустарники, редкая трава. Небольшими группами росли низкие и раскидистые деревья. Леса, в том виде, что мы привыкли видеть, просто нет.

Бер с несколькими воинами набрал полные рюкзаки яиц, мы их съели, зажарив в медном блюде на небольшом костре, разожжённом из сухих водорослей. Конечно, судить о пригодности острова по одному месту нельзя, но тот же Кипр и Родос выглядели совсем по-другому.

– Отплываем, – по моей команде люди засуетились, доедая импровизированную яичницу.

– Тоскливо здесь, – поделился своими наблюдениями Тиландер, запивая водой еду.

– Это острова вулканического происхождения, видимо поэтому пока здесь мало флоры и фауны, – это единственное объяснение, что приходило мне в голову.

«Стрела» миновала проход между островами, ширина пролива не превышала километра, и вышла в открытое море.

– Курс? – уточнил Тиландер, хотя его мы уже обговаривали. В свое время я мечтал на Лазурный берег Франции. В той жизни этого сделать не удалось, но в этом мире вся планета практически принадлежала мне.

– Ориентир на Марсель, Герман.

– Хорошо, только ты неправильно назвал город, – в глазах американца плясали огоньки.

– Марсель, как его еще называть? – я искренне удивился.

– Предлагаю его называть Макселем, в честь того, кто по праву главный на планете, – Тиландер не шутил, его лицо оставалось серьезным.

– А Париж мы назовём Германиком? – вернул я шпильку.

– Зачем? В честь меня и так названа целая страна в старом мире – Германия.

– А ты изменился, Герман. Помню, ты был немногословным, даже немного замкнутым, когда попал сюда. А сейчас шутишь, подкалываешь, матросов гоняешь матами. Я столько ругательств на русском не знаю, сколько ты.

– Я их модифицирую, Макс, – американец реально развеселился, – в русском языке любое слово можно сделать матерным, если есть желание.

– А в английском нет?

– А что в английском? – Тиландер пожал плечами, – одно знаменитое «fuck». То ли дело в русском: только член можно назвать двадцатью способами, а вагину так вообще сотней слов.

– Да, Герман, ты походу больше русский, чем я, – весело отозвался на его философские размышления.

– Не русский, Макс, а Рус. Русские, американцы, французы, арабы остались в той Земле, откуда мы родом. А здесь есть всего три нации: Русы, кроманьонцы и неандертальцы.

– Ты забыл карликов, – Бер, внимательно слушая наш диалог, ввернул фразу.

– Карлики – неандертальцы, – невозмутимо парировал американец.

– А почему не кроманьонцы, – мне стало любопытно, как он выкрутится.

– Они светлокожие, и у них внешнее сходство с нашим Санчо, поэтому он так с ними игрался. – На минуту я даже опешил: а ведь есть сходство в чертах лиц.

«Они хорошие, из нашего народа», – больно ворвалась в голову мысль Санчо, лежавшего рядом с закрытыми глазами.

«Поэтому ты не почувствовал в них опасности», – сквозь боль послал ответ.

«Да».

«И дал бы им убить меня, потому что они из твоего народа?», – не удержался от подколки, а спустя мгновение чуть не скорчился от боли из-за потока разгневанных и обиженных импульсов неандертальца, смертельно обиженного моим вопросом.

– Макс, Макс, что с тобой? – открываю глаза. Я лежу на палубе, а надо мной обеспокоенные лица Бера, Тиландера и парочки матросов.

«Прости Макш, я случайно», – голос Санчо преисполнен печали и отчаяния.

«Все нормально, сам виноват, глупости не следовало говорить», – кряхтя поднялся на ноги.

– Все нормально, просто немного поговорили с Санчо. Бер, остынь, это всё моя вина, – осадил сына, глаза которого пылали яростью. Бер хорошо относится к неандертальцу, но после телепатических сеансов я всегда замечал, что он злится. Меня эти сеансы выворачивали, такое общение мы с Санчо свели к минимуму. Неандерталец ушел на корму, он всегда так делал после подобных контактов. Первое время я не мог понять причину, пока чисто случайно не догадался. Санчо испытывал угрызения совести за боль, что мне причиняла телепатическая связь с ним.

До самого вечера ничего интересного не произошло, я спустился в каюту, наплевав на духоту. Открытый иллюминатор не давал притока свежего воздуха, пролежал до ночи обливаясь потом. Все тело болело, словно меня засунули в мешок и отходили битами. Дважды вниз спускался Санчо, виновато потоптавшись у двери молча уходил. Я лучше других чувствовал сдерживаемую бурю эмоций в его душе, он боялся причинить мне боль. Пришел Тиландер узнать о моем самочувствии и попросить атлас, чтобы проложить кратчайший курс к Марселю. До Макселя, как его окрестил американец, оказалось более пятисот километров, практически двое суток пути. От ужина, принесенного Бером, отказался, меня тошнило, и аппетит совсем пропал.

Утром почувствовал себя заново рожденным: настолько велика разница между вчера и сегодня. Наверху сегодня ветрено, чувствовалось, что мы приближаемся к Европе, ветерок стал прохладнее. Чтобы занять себя, решил порыбачить: крючки и тоненькая бечевка теперь были в наборе у каждого воина. Это еще одно нововведение, за которым Лар и Бер строго присматривали. Кроме этого, в аварийном наборе у каждого воина имелся кремень и трут.

Первая поклевка чуть не оторвала мне руку: не отпусти я веревку, упал бы в море, настолько сильным оказался рывок рыбы. Самодельные крючки рассчитаны не для ловли карасей и сельди: длиной с мизинец и толщиной в три миллиметра крючки выдерживали и двухметровых рыб. Ко второй поклевке подошел осторожнее, привязав конец веревки к стояку борта. Почувствовав, что руку дернуло, сразу разжал: пару минут ничего не происходило, потом из воды на метр выскочил тунец метра три в длину, с голубоватым отливом по спине и огромной пастью. Второго рывка веревка не выдержала, и рыба исчезла, унося крючок с остатками веревки.

Вторую ночь после отплытия с Сардинии я провел на палубе. Под утро даже стало немного зябко: над головой висели миллиарды звезд, среди которых мне показалось, что летит горящая точка. Протерев глаза, всмотрелся: красная точка медленно плыла по небу, немного выделяясь среди разноцветно сияющих звезд. Что это могло быть? Метеорит, астероид, отражавший свет звезд? Или МКС – неожиданная мысль заставила глубоко вздохнуть. Нет, это не может быть МКС, я покинул ее тринадцать лет назад, ей оставался максимум месяц до входа в плотные слои атмосферы, где станция превратилась в факел.

Моргнув, снова проследил за красной точкой: это точно не метеорит, скорость слишком мала. Хотя… если он летит очень далеко, тогда понятно, почему он так долго на ночном небосклоне. Скорее всего, астероид, но меня смущал один момент: однотонность точки, словно это работающий двигатель ракеты. Еще минут двадцать я наблюдал за красной точкой, пока та не скрылась в восточном направлении, спускаясь по ночному горизонту.

Утром мысль о красной точке на ночном небосклоне не давала мне покоя. Тиландер заметил мое состояние и атаковал вопросами, пока не рассказал ему о виденном.

– Это не может быть твой корабль?

– Исключено, Герман. Без корректировки с Земли и изменения орбиты МКС уже через месяц должна была сгореть в атмосфере. Она не может летать тринадцать лет без экипажа.

– Тогда это может быть спутник, ты же говорил, что на орбите земли крутились тысячи спутников.

– Тоже не вариант, у них другая орбита, и они находятся слишком далеко, чтобы их увидеть. Кроме того, цвет точки говорил, что высока вероятность работающего двигателя. Но это невозможно, думаю, это необычный метеорит, летящий по очень пологой орбите.

– Было бы неплохо, если бы из твоего времени к нам еще попали люди, – с этими словами американец вернулся к своей работе. Еще ночью меня посетила мысль, что это может быть космический корабль, попавший в такое же свечение, что и мы с Михаилом. Но потом я отмел эту версию: это Михаил так пофигистически отнесся к свечению. А любой другой космонавт отреагировал бы, адекватно изменив курс, не рискуя пролетать через неизвестное свечение.

«Если успел бы», – отозвался внутренний голос, столько времени не подававший признаков жизни.

До обеда мысли периодически возвращались к красной точке на небосклоне. Теперь я отчаянно желал наступления ночи, словно мог увидеть странную точку снова.

– Земля, Макс, мы находимся напротив Франции, попробую отыскать бухту Макселя, – Тиландер вернул меня из грез на землю.

– Добро пожаловать в Максель, – вслух произнес я, всматриваясь в темное пятно на западе. – Вот и Европа, бери ее голыми руками.

Глава 4. Твою мать

Максель в этом или Марсель в прежнем мире лежал в большой бухте, обращенной на юг. Уже на подходе стало ясно, что это место обжито довольно развитым племенем. У самого берега находилось поселение, состоящее из хижин полукруглой формы. У берега в воде находилось пять лодок, привязанных веревкой к кольям вбитым в песок. Хижины выглядели необычно и не походили на юрты кочевых народов, всего их около трех десятков, и над большинством вился дымок.