Струны

Из небольшой хижины вышел пожилой, невысокий мужчина, запахнув накинутый поверх свитера и штанов теплый плащ из кожи и меха. Полноватые бока старика опоясывал ремень, к которому крепился ножик. Мужчина встал на ступеньке, оглядевшись.

– Я слышал, что ты на крыше, слезай. Тебе было велено собрать семена, иначе останешься без ужина.

С округлой крыши хижины посыпались камушки и щепа, принесенные ветром. Вскоре на землю спрыгнул щуплый мальчишка. Немного криво сшитая рубаха оголяла выпиравшую ключицу, в широких штанах утопали явно худые, пусть и крепкие ноги. Через плечо мальчишки была перекинута самодельная тканевая сумка. Грязноватые темные волосы были немного растрепаны, а чумазое лицо было озарено улыбкой. В больших глазах, болезненно обрамленных темными кругами, горела детская радость.

– Я давно все собрал, Эдриен. К нам на крышу прилетели крылята.

– Ну отлично, – вздохнул Эдриен, спустившись по ступенькам и обернувшись к хижине, подняв взгляд и посмотрев на крышу. – Весь мох утепляющий из крыши выклюют, холеры.

– Нет, они еще совсем маленькие.

– А маленькие самые прожорливые. Прямо как ты.

Мальчишка смутился, но спорить не стал. Он постоянно хотел есть, потому что у него был ростовой скачок.

– Прогнал ты их хотя бы?

– Прогнал. Но чем они плохи?

– Крыланы могут привлечь внимание, детеныши могут показаться милыми, но они – еда для охотников.

Дуглас вздохнул, порылся в сумке и отдал Эдриенту семена. На плечо того прилетела маленькая свиристель. Старик коротко коснулся ее крыла и кивнул мальчишке на костер.

– Принеси хворост, ночь обещает быть светлой, лучше заночевать здесь.

Мальчишка кивнул и убежал за хижину. Эдриен в это время принес из самой хижины котел, в котором уже была набрана вода. Дуглас самостоятельно развел костер, помог своему наставнику приготовить ужин. Когда уже стемнело, мальчишка держал в руках плошку, полную ароматного бульона, и дул на нее.

– Опять всю гущу сначала съел, паршивец. Говорю тебе, ешь вместе с бульоном, – сказал Эдриен, перебирая семена, которые принес мальчик. Тот виновато улыбнулся и допил суп.

– А ты не боишься, что крыланы прилетят на огонь? Раз ты хотел, чтобы я их прогнал.

– А ты не прогнал?

– Прогнал!

– Не боюсь, Дуглас. Я никогда не боюсь.

– Почему?

– Я уже видел смерть. И пообещал своему старому другу, что проведу твою душу.

– Душу?..

Мальчишка немного удивленно смотрел на Эдриена. Он обожал своего наставника, тот заменил ему отца. Дуглас в принципе больше никого не знал. Не видел другого мира. Других миров. Но Эдриен, живший в нескольких из них, рассказывал ему обо всем. Много, долго, красочно… Правда, иногда мальчишка не мог понять, о чем тот говорил. Эдриен еще не выводил мальчишку к людям, к охотникам, считал, что тот еще был слишком мал для этого, что его душа еще не окрепла.

– Эх, Дуглас… и сгрузили тебя на мою голову. Да, душу. Не только все демоны – падшие ангелы. Некоторые ангелы – бывшие демоны. Все очень запутано, мой мальчик. Со временем ты поймешь, что именно должен делать на благо. Он так этого хотел. Чтобы хотя бы ты сделал правильный выбор.

– Кто «он»?

– Мой друг.

– А ты мне его покажешь?

Эдриен глухо рассмеялся. Глухо – и очень грустно. Дуглас расстроился, сам перестал улыбаться. Иногда на него отчего-то накатывала жалость к своему наставнику.

– Нет, Дуглас, не покажу. Это невозможно. Если он захочет, он тебя найдет, но не жди этого. Он не захочет.

– Он мой отец?

– А что же, я тебе в отцы уже не гожусь?

Дуглас быстро встал, стремительно прошел к Эдриену и сел возле него, обняв. Тот устало улыбнулся и обнял его одной рукой. Такие редкие моменты, когда строгий старик оттаивал, были для мальчишки бесценными.

– Не подлизывайся, маленькая холера, ты снова часть семян недозревших собрал.

– Зато много…

Они ложились спать под открытым небом, Эдриен уложил мальчишку на шкуру какого-то зверя и укрыл теплой тканью. Он пытался закалять Дугласа, и тот прекрасно с этим справлялся. Только усыпал не сразу. Вот и в этот раз – Эдриена удержали за рукав.

– Расскажи про людей. Только правду, пожалуйста. Ты рассказывал столько хорошего… но ведь зачем-то ты хочешь, чтобы я ушел к ним сражаться.

– Не сражаться, Дуглас. Сражаться не нужно. Нужно оберегать.

– Все равно.

Эдриен давно разучился держать мальчишку в ежовых рукавицах. Его душа размякла, он не мог отказывать этому взгляду. Дуглас был довольно щуплым, некрепким на вид ребенком. Еще и поэтому Эдриену было непросто рассказывать то, о чем просил рассказывать мальчишка. Но он знал, что рассказывать придется.

– Я говорил тебе о них столько хорошего, но каждый раз предупреждал: у людей бывают как самые благородные порывы, так и самые ужасные импульсы. Однако даже вне этих пиков – они очень странные существа, без крайностей. Они склонны к долгому самоанализу, во всяком случае, лучшие из них. Поэтому некоторым сложно ужиться вместе. У людей принято говорить «мы не сошлись во взглядах», и так сокращать долгие месяцы, возможно, годы грубых взаимных оскорблений, баталий и пустого доказывания своего мнения. Они считают, что их мнение не слышат, в то время как с ним просто не согласны. Глупые существа. Вечно считают, что они созданы для чего-то большего. Это все из-за историй. В них людям врут, что бывают герои, спасающие человечество, бывают рожденные, для которых уготовлена великая судьба. И всегда думают, что это они сами, но никогда не признают этой возможности в других. Их истории вредны. Потому что выбивают из жизни и дают надежду, что впереди что-то великое. Глупые люди. Настроив себе иллюзий, они всерьез расстраиваются, когда эти иллюзии разбиваются о реальность, в которой они живут.

Эдриен поднял взгляд к звёздному небу.

– Меня всегда поражало в них это. Столь поразительная склонность к саморазрушению. Стоит им прозреть – и запускается механизм самоуничтожения, который они так кропотливо создавали, по кирпичику выкладывая вокруг себя стену иллюзий и надежд. Я говорю жестокие вещи, Дуглас. Но ты знаешь, кто я. Я долго жил среди людей. И самыми лучшими из них оказывались самые простые, лишенные претензий. Их мало. Наверное, в век раздутого эго, когда каждый возомнил себя королем – и того меньше. Возможно, тебе посчастливится встретить одного из них. Не отпускай их из своей жизни. В конечном итоге только они бывают искренними и благодарными. Опасайся дураков, возомнивших себя умными. Опасайся умных, считающих всех дураками. Именно они будут пускать по твоей жизни рябь смуты и ненужных интриг. Если же ты хочешь спокойных вод, не тронутых людским злом, то не пускай их в свою гавань. Ведь после от них так сложно будет уйти.

Костер погас, стало прохладнее. Даже в темноте Эдриен видел, как к небу были устремлены два внимательных глаза, полных глубокой осознанности.

– Но если так… почему бы им самим не бороться с теми, кого мне придется истребить? – спросил мальчишка негромко.

– Люди бессильны против демонов. Только мы… только ты сможешь им помочь. Но если они узнают о том, что ты делаешь, они никогда не будут считать тебя героем. Любой герой в мире людей рано или поздно становится изгоем. Потому что действовать во благо в рамках человеческого закона невозможно. И всегда найдутся те, кто решит посадить тебя на цепь, как собаку, и использовать в своих целях. Люди в принципе считают, что всех собак нужно держать на цепи. Больших – чтобы защититься от них. Маленьких – чтобы защитить их от больших.

– То есть… – шепнул Дуглас, – я пока маленький щенок?

– Да, Дуглас. Но ты вырастешь. Только не дай посадить себя на цепь. Люди не должны узнать.

Мальчишка не отреагировал. Эдриен чуть наклонился к нему.

– Ну что?

– Ты ведь не скоро уйдешь?

Старик вздохнул и устало улыбнулся.

– Я уйду, как только перестану быть тебе нужен.

– Ты всегда мне нужен!

– Это не тебе решать. Не нам. Спи, маленькая холера. И так заболтал меня.

Дуглас ничего не ответил. Только укрылся с головой и замер. Эдриен еще какое-то время смотрел на него, вскоре услышав тихое сопение, мальчишка уснул. Старик прислушался и понял, что они уже не одни. Снова вздохнув, он пересел поближе к прогоревшему костру.

– Ох и задачку ты подкинул моей душе, старый бес… Я давно мог быть на покое. А ты все не даешь мне уйти.

– Ты единственный, кому я могу доверять в этом мире.

– Мире… мы в петле. И ты эту петлю создал. Ты уверен, что он сможет после нее жить в текущем времени?

– Просто помоги ему вырасти. Помоги окрепнуть.

– Ты знаешь, в прошлый раз мне так и не удалось вырастить стоящего воина.

– Ты вырастил счастливого человека, это важней. А он и не должен стать воином.

– Но он должен будет стать убийцей.

– Убивать таких, как мы – не грех.

– Меня всегда поражала твоя тяга к саморазрушению… Уходи отсюда, друг мой. Уходи из этой петли. Я знаю, что ты расширяешь ее на свой мир, но не приходи сюда слишком часто. У меня начинает двоиться в глазах.

Раздалась тихая, грустная усмешка.

– Я совершенно один, Эдриен. Прости мне эту слабость.

– Он – твое искупление. Но не пытайся верить в то, что он не повторит твоих ошибок. Что предначертано…

– …можно изменить.

– Ты уже вмешивался во время. Хватит, Лукас. Хватит. Ты не должен был делать то, что сделал с Дугласом. Он станет инструментом твоего раскаяния и попыткой искупить грехи. Он этого не заслужил. Ты взял на себя слишком многое. И за это тебе придется заплатить.

– Я знаю, Эдриен. Но не все ли равно.

Старик ничего не сказал. Он понимал, что с этим существом он спорить не сможет. Равно как никогда не сможет понять его, как бы долго они ни жили бок о бок.

Возле хижины прокатился легкий порыв ветра, получше укрывший мальчишку. Эдриен понял: они снова остались одни.

***

Дуглас проснулся от тяжелого ощущения, что на него смотрят. Голова была тяжелая, как если бы накануне он вспомнил бурную молодость, которой у него никогда не было. Мужчина помнил, что такое похмелье, лишь когда пытался оправиться после своей глубокой депрессии. Состояние сродни тому настигло его и сейчас. В виски стреляло, и при первом прикосновении света к зрачкам на них надавило еще сильней. Дуглас тут же зажмурился, глухо простонав. Откинув одеяло, он попытался сесть и тут же понял, что его ноги чем-то придавило. Через силу разомкнув веки, он тут же увидел перед собой белоснежное пятно.

– Это что… последствия твоей сиренской магии? – спросил он глухо. Луна коротко кивнула, видимо, не испытывая ни малейшего намека на угрызения совести. Дуглас слышал о подобном: вызывая сильнейшие эмоции и очаровывая, сирены отбирают силы, высасывают энергию. «Так вот, почему я вчера так устал…»

– Который час? – спросил он, прекрасно понимая, что едва ли Луна ему ответит. Мужчина протянул руку к часам и посмотрел на них.

– Что… какого?

Мужчина резко откинул одеяло, Луна тут же отскочила в сторону.

– У меня занятие через десять минут! Черт возьми!..

Дуглас метнулся в спальню, быстро переоделся, на ходу говоря:

– Луна, еда в холодильнике, поешь, у меня нет времени!

Схватив сумку, в которой лежали учебник с тетрадями, мужчина уже на бегу надел очки, накинул пальто и выскочил за дверь, захлопнув ее.

Если в первые несколько секунд он не поверил своим глазам, увидев время, то по мере того, как он несся к школе, осознание реальности приходило. Луна накануне воззвала к его воспоминанием и забрала часть его боли, попытавшись вылечить, отняла вместе с болью большую часть его сил, и утром он попросту не услышал будильник. А, возможно, Луна по доброте душевной его убрала. Дуглас поймал такси, когда пробежал какую-то часть пути, где были сильные пробки, и через несколько минут был у школы. На бегу поздоровавшись с охранником, он подскочил к вахте.

– Доброе утро, ключ от 102, пожалуйста.

Он чудовищно запыхался, просьба прозвучала сбито и невнятно, но вахтер его поняла и протянула ему ключ. Бросив короткое «спасибо», Дуглас быстро направился к кабинету. Возле того уже столпились ученики.

– Смотрите!

– Профессор пришел!

– Да-да, извините, задержался, – натянув на себя улыбку и пытаясь восстановить дыхание, произнес мужчина. Он открыл кабинет, первым зашел, хотя обычно сначала запускал учеников, и тут же направился к учительскому столу.

– Так, раз сегодня я перед вами так виноват, начнем с сочинения, а не проверки домашнего задания. Расскажите про ваш любимый древнегреческий миф. Самое интересное сочинение повесим на доску!

Как ни странно, эти дети обожали сочинения, хотя обычно ученики их возраста ненавидели писанину. Во многом такая любовь к письму была заслугой Дугласа. На других занятиях ученики едва ли так легко соглашались. Верней, едва ли писали с таким энтузиазмом. Когда дети принялись за сочинения, Дуглас вышел в лаборантскую. Там он снял пальто, пиджак, оставшись в одной рубашке, отметив, что ее нужно немного подштопать – вылезли нитки шва. Закатав рукава, мужчина подошел к небольшой раковине, открыл кран, набрал в ладони воды и умылся, чуть смочив волосы, торчавшие во все стороны после утреннего бега. Когда влажная прохлада освежила голову, мужчина обхватил раковину руками и ссутулился, тяжело вздохнув.

Едва ли он сможет отвертеться, когда его вызовут за опоздание. Дуглас дорожил этой работой и не хотел ее терять. Он не представлял, что будет делать без нее. Увы, ему до сих пор не простили то, как он повел себя после смерти жены и сына. На словах люди готовы были все понять, принять и простить. На деле это было совершенно не так. Голова все еще болела, выглядел мужчина скверно. Из-за отсутствия завтрака в животе неприятно ныло от голода. Дуглас вздохнул, надел пиджак и вернулся в класс. Снова улыбаясь детям.

После занятия, как он и предполагал, его позвал к себе директор. Это был мужчина примерно его возраста, только более седой. Он занял директорское кресло после того, как Дугласа отстранили от должности. Каждый раз было как минимум странно заходить в этот кабинет, который когда-то принадлежал ему. Во времена Дугласа шкафы были полны книг по истории, томами сочинений философов и трудов по мифологии, а на столе стояли фотографии семьи. Теперь же в кабинете царила атмосфера точных наук. Физика и математика, труды по геометрии, металлические модули. Оттенок кабинета изменился.

– Вальд, проходите, – сказал мужчина.

– Директор Хочкис, – произнес Дуглас, закрывая за собой дверь.

– Присаживайтесь, – Хочкис кивнул на стул. – Скверно выглядите, Дуглас. Тяжелая ночь?

– Да, немного.

– Тем не менее, у вас было не к первой паре. Не думаю, что ко второй было встать так сложно.

– Сэр, я…

– Во сколько вы легли, Вальд?

Дуглас попытался вспомнить.

– За полночь.

– Для человека вашего возраста это непозволительно.

– Я знаю, сэр, но у меня были дела.

– Дуглас, – перебил его Хочкис. – Твои «дела» один раз уже привели к тому, что тебе пришлось съехать из этого кабинета. Никому бы здесь не хотелось потерять такого хорошего историка, как ты, особенно учитывая, как легко ты находишь подход к детям. Но пойми: твоя история говорит против тебя, и при малейшем подозрении, что это может повториться, я буду вынужден принять не самые приятные для тебя меры.

– Я понимаю, – сказал Дуглас после паузы. Он знал, что все приходы и уходы преподавателей записываются в журнале, в том числе электронном, но едва ли Хочкис проверял его каждый день. Вывод напрашивался сам собой: кто-то оперативно донес до его сведения об опоздании историка. И отчего-то Дуглас не сомневался, кто именно это сделал.

Включив режим «доброго полицейского», Хочкис еще какое-то время говорил с мужчиной, спрашивал, как ведут себя ученики, как дела у него дома, но Дуглас не видел в его взгляде ни малейшей заинтересованности. Уходил из своего бывшего кабинета он с тяжелым сердцем, без тени улыбки. Он вернулся в кабинет, отвел еще один урок, уже более бодро, чем предыдущий. На большой перемене он сходил в буфет, не в силах больше терпеть голод и понимая, что его голова попросту перестанет соображать, если он не поест. Вернувшись в кабинет, в котором у него было еще две пары, Дуглас услышал еще у входа голос Майера, раздававшийся из лаборантской.

– Я сказал тебе разобрать приборы для практического занятия, какого черта они еще распиханы по шкафам?

– Профессор…

– Чего ты добиваешься, чтобы тебя уволили? Твой брат хоть что-то делает, хотя бы приходит вовремя! Мне плевать, Сандерс, мне нужны двадцать наборов!

Дуглас нахмурился и зашел в лаборантскую. Напротив сидевшего за столом и строчившего что-то Майера стояла молоденькая девушка анорексичной худобы. Плохо уложенные волосы, небольшие глаза, под которыми были круги недосыпа и слегка помятая одежда придавали девушке болезненный вид. Было сразу видно, что сестра Мэтью действительно не отличалась здоровьем. О чем прекрасно знал Майер.

– Тебя из коридора слышно, ты в курсе? – мрачно спросил Дуглас. Майер обернулся к нему.

– Сказал рецидивист.

– Я даже не сомневался, что именно ты донес Хочкису.

– Я поступил, как добропорядочный гражданин.

– Зачем ты кричишь на нее?

– Я бы тебе посоветовал, куда пойти, да вот вижу, ты оттуда.

– У тебя завтра практическое занятие, зачем ты начинаешь истерику сегодня?

– Откуда же такая осведомленность о моем расписании? – сухо спросил Майер.

– Ученики рассказывают.

– Я у твоих учеников не преподаю.

– Верно.

Майер нахмурился сильней.

– Сандерс, выйди.

Меган коротко взглянула на Дугаса с немой мольбой и покинула лаборантскую. Майер все еще сидел, теперь в упор ядовито смотря на историка.

– Послушай, что я тебе скажу, Вальд. Хочкис не в восторге от того, что ты вернулся на свой пост, ты мозолишь ему глаза. Я с ним лажу прекрасно. И если узнаю, что ты пытаешься настроить учеников против меня, поверь, ноги твоей здесь больше не будет.

– Не суди людей по себе, Эндрю, – до последнего сохраняя спокойствие, сказал Дуглас. Он не хотел ругаться, повышать голос. Майер не был ему приятен, но он действительно не хотел войны.

– Я не собираюсь кого-то настраивать против тебя, потому что у учеников есть свои голова на плечах, чтобы судить.

– Ты действительно решил взять облик святого великомученика после возвращения? – усмехнулся Майер. – Не смеши меня. И в мои дела вмешиваться не смей.

– Ты знаешь, что у Меган проблемы со здоровьем.

– Тебе какое дело, черт возьми, Вальд! Проблемы у всех! И что теперь, один раз человек под ножиком побывал – и ему теперь всю жизнь тупость его прощать?

Дуглас ощутил, как до побеления сжался его кулак. Ночь тяжелого, рваного сна, утро, полное стресса и третий день нервной атмосферы начинали разрушать его самообладание.

– Не смей так говорить.

– Ты с ними не работаешь, ты не знаешь, насколько эта Сандрес безмозглая.

– Еще одно слово, и ты пожалеешь.

– С чего бы тебе ее защищать? Неужели, настолько одиноко, что решил обратить свое внимание на нее? Тебе напомнить, сколько ей лет?

Дуглас не помнил, что произошло дальше. Только в следующий момент он стоял, вжимая Майера в стену, схватив его за грудки и даже приподняв над полом. Сразу стала видна комплекция мужчины. Стало видно, насколько он мощный. Обычно Дуглас прятал свое телосложение под официальной или немного мешковатой одеждой, слегка сутулился, давно не расправлял плечи – во всех смыслах. Теперь же его самообладание дало трещину. В голову ударил гнев. Лицо было пепельным, а взгляд стал чужим.

– Ты… спятил? – прохрипел Майер. Он не ожидал такой реакции от Дугласа. Такой силы от этого флегматика-добряка.

– Профессор, пожалуйста, не надо!

Голос Меган вернул Дугласа. Мужчина моргнул и резко сделал шаг назад, отпустив Майера.

– Ты знаешь, что тебе будет, когда Хочкис узнает? – сквозь зубы произнес физик.

– Ты знаешь, что будет тебе, если он узнает об отношении к лаборантам?

Он понимал, что угрозы едва ли были равносильны, но, очевидно, он достаточно напугал Майера физической расправой. Тот поправил костюм и покинул лаборантскую, бросив испепеляющий взгляд на Меган, которая стояла, склонив голову. Когда шаги Майера затихли, девушка посмотрела на Дугласа.

– Сэр, вы ведь пострадаете.

– Ничего страшного, Меган, – Дуглас отвернулся, снова подойдя к маленькой раковине и открыв воду, начав мыть руки, неясно, зачем. Ему будто хотелось отмыться после Майера. Мысли еще блуждали, он с трудом переносил вспышки гнева, всегда. Потому что знал, какая сила в нем кроется, и боялся кому-то навредить.

– Спасибо вам, правда. Пожалуйста, не надо меня больше защищать, я стараюсь его просто не слушать, – продолжила Меган, сжимая пальцами правой руки левую.

– Нельзя позволять так с собой обходиться, Меган. Иначе он пойдет дальше. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, спасибо. Мэт сегодня отсыпается, вернулся вчера поздно. А я отгулы отрабатываю.

– Зачем ты их брала? Что-то случилось?

– Помогала маме собраться. Она сегодня вечером уезжает, решила раньше…

– Да, Мэтью уже сказал. Все хорошо, Меган. Все будет в порядке.

– Я знаю… да, все будет хорошо. Сэр, мы будем очень рады, если вы придете к нам на ужин завтра.

– Я бы с радостью, но не могу. Мэтью, наверное, рассказал тебе…

– Да, конечно… Девочка. Но это не отменяет приглашения. Обязательно скажите, когда сможете. Можете и с ней приходить, правда! Ладно, я пойду, все же, разберу приборы. Я правда думала, что это можно сделать завтра.

Дуглас попрощался с девушкой и вернулся в класс. Раздался звонок, вскоре за партами сидели дети. Он отвел занятие, вновь придумав легенду про маленькую сирену, и поспешил домой.

К счастью, дверь была заперта, что говорило о присутствии Луны дома. Дуглас закрыл за собой дверь, прошел в гостиную.

– Луна? Я вернулся! Ты обедала?

Девочка сидела на полу в гостиной, держа в кулаке карандаш и что-то вычерчивая на бумаге – нашла тетрадки в столе, очевидно. Рядом работал телевизор, который Дуглас не включал уже очень давно. Вокруг девочки валялись уже исчирканные вырванные листы. Мужчина невольно улыбнулся. Отчего-то такая атмосфера показалась ему родной и уютной.

– Что рисуешь? – спросил он, подойдя к девочке и присев возле нее на корточки. Луна не сразу отреагировала. Она закончила штриховку какой-то фигуры и села, отдав листок Дугласу. Тот принял его и начал всматриваться. Рисовала девочка, как малолетний ребенок. Но после нескольких секунд рассматривания он отчетливо увидел очертания шатра, людей на лошадях, факелов… Луна похлопала его по плечу и заставила обернуться к телевизору, сама сев напротив. Так они просидели несколько минут, пока на экране не начали рекламировать приехавший в город цирк.

– Ох… снова они. Приезжают с завидной частотой, – вздохнул Дуглас. – Привозят уродцев и издеваются над ними. Я как-то водил сына на подобное шоу, потом долго об этом жалел.

– Туда. Надо.

– Что?

– Надо туда! – Луна повысила голос, чтобы лучше донести свою мысль. Дуглас терпеливо вздохнул.

– Послушай, малышка, тебе там едва ли понравится.

– Надо.

– Ты обедала?

Луна смотрела ему в глаза, не моргая. И он чувствовал: еще немного – и она снова попытается его очаровать, только уже по-настоящему. Мужчина снова обернулся к экрану телевизора. Выступление должно было состояться сегодня вечером, в шесть часов. Дуглас взглянул на время.

– Иди на кухню, я позвоню и закажу билеты.

Луна быстро встала и удалилась на кухню. Характеру этой девочки можно было позавидовать.

***

Они сидела на последних рядах, с которых, впрочем, все равно было прекрасно видно арену. Приехать пришлось за час до начала – девочка не могла усидеть дома и едва не тащила мужчину к выходу. Дуглас одел Луну в одежду своего сына, с чисто мужским трудом попытался завязать ей волосы в косичку, не смог и сделал хвост, после надел на нее кепку, чтобы она не светила своими белоснежными прядями. На них и так с удивлением поглядывали, когда Луна внезапно срывалась с места и пыталась куда-то убежать, а Дуглас чудом ее догонял и хватал за руку. Чтобы хоть как-то отвлечь ее внимание, он купил ей воздушный шар, паривший в воздухе. Луна на пару минут притихла, будто зависнув, и смотрела на шар, как на второе пришествие, но после отпустила его, спокойно и без истерик пронаблюдав за тем, как он улетает.

– Зачем?

– Он хотел наверх. Зачем держать тех, кто летает?

Дуглас ничего не ответил, лишь про себя отметив «верно». От сладкой ваты Луна была не в восторге: вкус ей понравился, но сахар слишком быстро растворялся на языке, а пальцы оставались липкими. Поэтому Дугласу большую часть пришлось съесть самому. Единственное, что очаровало Луну – это маленькая рыбешка в крошечном пакетике-зиппере, в котором даже развернуться было невозможно. Девочка умоляющим взглядом просила Дугласа спасти рыбешку. В итоге мужчина сдался и купил Луне малыша, та не выпускала его из рук, смотря на чешуйки почти еще малька. Дуглас не представлял, что они будут с ним делать, но противиться не стал – так Луна хотя бы не пыталась больше никуда сбежать.