Королевская кровь. Чужие боги

– Раньше бы показалось, – честно признался Люк. – Но не сейчас, нет. Так зачем вы мне это рассказываете, Диана?

Она помолчала.

– Я понимаю, что отнимаю ваше время. Простите, лорд Лукас. Но у меня нет ни матери, ни подруг. Мне не у кого спросить совета, а вы уже один раз помогли мне. Возможно, мне нужно ваше благословение, герцог. Я полюбила Альфреда, полюбила всей душой, уже здесь, во время войны. Но я всю жизнь находилась во власти мужчин, которые воспринимали меня как пустое место. Лоуренс, отец, король Луциус… Я привита от излишней доверчивости. И мне больно оттого, что я думаю: действительно ли я нужна ему, или ему нужна власть? Пришел ли он сюда за мной или за княжеской короной? Я не хочу об этом думать, но думаю!

– Это лишь показывает, что вы повзрослели, – усмехнулся Дармоншир. Он впервые ощутил себя в роли наставника и до ужаса сочувствовал Луциусу. – Несколькими месяцами ранее вы доверились безоговорочно мне, хотя знали всего несколько дней. А ведь как раз мне не стоило доверять. Я хотел использовать вас, Диана.

Княгиня вновь повернулась и расстроенно смотрела на него.

– Вы уверены, что вам действительно нужно хоть чье-либо благословение? – нехотя поинтересовался Люк. – Мне казалось, здесь я увидел человека, который способен взять любую ответственность на себя.

– Возможно, я не способна, – горько проговорила леди Диана, рассматривая кольцо – видимо, помолвочное. – Просто музицировать и плыть по течению куда проще, лорд Лукас.

– В этом мы с вами похожи, – пробормотал Люк, и сочувствуя собеседнице, и уже начиная тяготиться этим разговором. Он привык двигаться и сейчас ощущал себя словно зависшим в киселе. Нужно было выбираться на воздух. – Диана, – продолжил он нетерпеливо, – вы ведь спрашиваете меня не о том, любит ли вас барон. А о том, как перестать сомневаться в тех, кто рядом. Ответ – никак. Мужчины иногда, со временем, действительно начинают любить власть больше своих женщин. Но вы можете подстраховаться. Не давайте мужу власти больше, чем оставите себе. Всегда имейте рядом верных людей помимо него.

– Но если бы Альфред хотел власти, – вдруг задумчиво проговорила княгиня, – он легко бы мог взять ее при Лоуренсе, просто встав за его спиной. Муж был вечно пьян и был бы только рад, если бы кто-то снял с него даже те нехитрые обязанности, от выполнения которых он не мог уклониться.

– Вот видите, – галантно похвалил Люк, – вы сами себе ответили на все вопросы. Ответьте мне еще на один.

– Да, герцог?

– Кто кому сделал предложение?

Она почти торжествующе подняла подбородок.

– Я ему, лорд Лукас. Он ни намеком не пытался меня подтолкнуть к этому.

– Тогда зачем был нужен вам я и этот разговор? – усмехнулся Люк.

Княгиня качнула головой. Глаза ее блестели, будто она решила сложнейшую задачу.

– Не скажите, герцог. Как жаль, что раньше рядом со мной не было кого-то такого же, как вы.

– Поверьте, вам, наоборот, повезло, – заверил Люк совершенно искренне.

С княгиней они распрощались как добрые друзья, хотя его светлость и уносил в душе знатную толику изумления от роли дуэньи. И после совещания и договоренностей барон Альфред, проводив Люка на поверхность уже через другой выход, куда дальше от города, на прощание вдруг крепко пожал ему руку и нехотя проговорил:

– Спасибо.

– Прослушивали? – догадался герцог весело.

Дьерштелохт хмыкнул и крепче стиснул его руку.

До герцогства Таммингтон Люк долетел к закату, мрачно размышляя, что если общение с лордом Робертом так же затянется, то к Марине он вернется только утром. А завтра уже нужно присоединяться к дармонширским войскам, самое позднее – послезавтра, и то, следует согласовать это с Майлзом…

Но никакого общения с милейшим герцогом не вышло. Сначала в сумерках Люк увидел пустые сгоревшие деревни и дымящиеяся торфяники, затем, издалека – гигантский столб дыма у моря, и понесся быстрее, словно мог успеть предотвратить беду.

Замок Таммингтона, расположенный на скалистом берегу, который выдавался из болот в море, был цел. И в темноте казался живым, шевелящимся из-за десятков облепивших его раньяров.

Герцогство Таммингтон пало.

На площади перед замком горел гигантский костер, сложенный из странных кривых деревьев. Сильно воняло паленым мясом, кровью, муравьиной кислотой, давнишним человеческим потом. Вокруг суетились сотни, а то и тысячи иномирян: кто-то пил, кто-то справлял нужду, кто-то спал у стен, кто-то следил, как инсектоиды в наспех сколоченном огромном загоне за дворцом, прямо на клумбах и розарии, жрут тела людей. Трупов там было очень много, так много, что сотни охонгов равнодушно и сыто лежали на противоположном конце загона, да и раньяры, облепившие дворец, не дергались из-за кровяной вони.

Из дворца сплошным потоком выносили вещи, драгоценности, складывали в повозки. Вынесли и несколько тел, судя по одежде – слуг и бойцов, но потащили не к инсектоидам – к костру.

И Люк, замерев над огнем, понял, что странные скрюченные головешки – это трупы, переложенные деревом, разбитой мебелью, дверями. Многие десятки трупов.

Сердце кольнуло, заболело. Змей, зашипев от совершенно черной ярости, сожаления, от невыносимого чувства вины: ведь если бы полетел сначала сюда, мог бы успеть, мог бы помочь! – сам не заметил, как обернулся ветром. И, нырнув в распахнутые двери, пронесся, сметая все на пути, по залитым кровью коридорам, этажам, покоям дворца Таммингтона.

Живых, кроме иномирян, внутри не оказалось. Останки лорда Таммингтона, по всей видимости, либо догорали в костре, либо были отправлены на корм инсектоидам.

Люк вырвался из дворца, выбив крышу изнутри, завыл, заорал от злости, закружил, набирая невиданную мощь, и в течение получаса, не ощущая ничего, не щадя никого, крушил и сминал все вокруг, ломая иномирян, инсектоидов, деревья, смешивая их с землей, пылающими угольями костра и трупами побежденных таммингтонцев. Он бесился бы и дальше, если бы поток, в который он превратился, не снесло вдруг огромным воздушным тараном, перебросив и через замок, и через скалистый мыс прямо в холодное апрельское море.

Замок Таммингтон

Черная вода остудила его, заставив собраться в змеиную форму, поглотила, потянула ко дну, поднимающемуся навстречу острыми скалами. Благо было неглубоко, и Люк, оттолкнувшись от скользких камней, некоторое время приходил в себя, перевернувшись животом вверх и глядя сквозь толщу воды в серо-алое небо, где завис змееветер с сияющими глазами.

Люк был совершенно опустошен и выжат. Ему казалось, что он весь пропитался кровью, гарью и муравьиной кислотой.

Он вяло шевельнул лапами и всплыл на поверхность. Попытался взлететь, но тело было слабым, крылья не слушались, да и мысли текли неохотно, словно он засыпал. Хотя почему «словно»?

– Не с-с-с-с-спатьс-с-с! Иначес-с-с неделюс-с-с прос-с-спиш-ш-шь! – рявкнул змеедух, пребывающий, кажется, в сильнейшем раздражении.

Он текуче сделал петлю в воздухе, рванул куда-то на глубину и, пометавшись над морем – в сумерках на фоне заката это выглядело так, будто небо расчертило перламутровыми полосами, – ударил всей массой по поверхности воды где-то в километре от герцога, так, что получился гулкий «бом-м-м-м» и столб воды в полнеба, словно после гигантского взрыва.

У Люка загудело в голове. Он только успел увидеть через минутку, как стихийный дух что-то подхватывает с поверхности воды, когда волны, поднявшиеся от удара, развернули змея и понесли к берегу, где он и застрял на отмели. Повздыхал и, старательно помогая себе хвостом, потихоньку вылез на мелководье так, что морда оказалась на мокрой гальке. Острые скалы под водой кололи брюхо, остаточные волны от удара то и дело заливали морду по самую змеиную макушку, но дальше он при всем желании двинуться не мог.

Замок Таммингтон чернел среди переломанного леса. Оттуда не доносилось ни звука: ни человеческого голоса, ни визжания инсектоида, и Люк, переждав волнение, прислушался и принюхался, испытывая тяжелое удовлетворение, смешанное с отвращением и к себе, и к тем, кого он убил. В его вспышке не было смысла, но он вновь не смог справиться с собой: погибших не воскресить, урон нанесен пусть и существенный, но стратегически малозначимый – эти отряды иномирян для Дармоншира пока не представляли опасности. А вот то, что он сейчас заснет и опять подведет всех, – представляет. И то, что его огромный соратник потихоньку, по капле иссякает, выручая его после глупостей, хотя силы стихийного помощника нужны будут в боях…

Со стороны моря раздался гул и странное шлепанье по воде, будто шел крупный дождь. Люк и хотел повернуть башку, да не смог. Поднял смыкающиеся глаза вверх – над ним рассеивался змеедух, обернувшийся смерчем, и перед герцогом с влажными шлепками начали падать крупные рыбины, тысячи оглушенных и неподвижных рыб, погребая его морду под собой. Видимо, огромный помощник захватил в море целый косяк сардин.

Люк изумленно открыл клюв – и туда завалилась пара тонн рыбы, заставляя судорожно сглотнуть, и дальше змей только ел, ворочая головой влево-вправо и хватая пищу вместе с галькой и морской водой, ел, пока не смог пошевелиться, а затем и встать на лапы. С едой возвращалась сила, и пусть горячая кровь была желанней, а герцогу все еще чудовищно хотелось спать, но теперь он хотя бы мог долететь до небесных потоков стихии и подпитаться там, а значит, продержится и до Дармоншира.

Люк плеснул хвостом – остатки рыбы унесло в море – и задрал голову. Змеедух сердито реял над ним, напоминая мать-орлицу, кормящую непутевого птенца.

«С-с-спасибо, – прошипел его светлость с огромной признательностью. Сонливость никуда не ушла, но притаилась где-то под затылком, выжидая, когда сможет взять свое. – За все. Я опять не с-с-справился».

– Ты научишшшься, – пообещал ему змееветер снисходительно и слегка укоризненно. – Жаль, что нетссс твоего учителяссс в живых, он многое не уссспел тебе объяссснить. А я не человек и во многом не знаю, как тебяссс учить. Но, – добавил он величественно, – я пригляжусссс за тобой, ссссколько сссмогу. Полетели, змеенышшшш, в твое гнезсссдоссс. Погреешшшься о красссную женуссс и поссскореее воссстановишшшься.

Люк вспомнил о Марине и нетерпеливо переступил передними лапами – так ему захотелось побыстрее к ней, под бок, в ее тепло. Так захотелось, что он замотал башкой и клацнул клювом, только чтобы унять желание тут же лететь в Дармоншир.

«Нет, – он махнул крыльями и поднялся, – сначала я ос-с-смотрю тут все. Вдруг Таммингтон где-то прячется? Я же увижу его ауру?»

– Дассс, – ехидно ответил змеедух, – и лучшшше бы ты об этом подумал до ссссрыва в ураганссс. Но тут нетссс твоего собрата, змеенышшш. Я никого из Белых не чувствую вокруг. Лети в гнездоссс.

Люк медленно, с усилием взмыл в воздух и начал подниматься к небесным потокам, которые должны были его подпитать. Вниз на владения Таммингтона он старался не смотреть. Ему было тяжело.

Ведь так же, как замок лорда Роберта, мог бы выглядеть и Вейн, если бы не драконы и Марина с ее огненными птицами. В костре у Вейна могли гореть тела Берни, Леймина, Ирвинса, врачей, бойцов, слуг. Его дом был бы разорен и сожжен, а судьба женщин оказалась бы такой же, как судьба сотен захваченных аристократок. Насилие, рабство или смерть.

И конечно, он расслабился рядом с Мариной и почти забыл о войне, хотя его, Люка, солдаты уже месят грязь и терпят походную жизнь, наступая к укреплениям Ренх-сата, и делают это для того, чтобы война не пришла снова к фортам. И к Вейну. С ними идут и берманы, и крошечный, ополовиненный в боях отряд серенитских стрелков под командованием майора Лариди. Идет вдоль берега Инляндии эмиратский флот, готовый высадить несколько тысяч бойцов и поддержать огнем с моря. И Берни уже присоединился к отряду своего форта.

Поэтому змей сейчас, как бы ему ни хотелось спать, не полетит к Марине, а заглянет сначала к Майлзу. Командующий должен знать, что иномирян теперь ничего не сдерживает с севера, кроме подпольного и точечного сопротивления Форштадта.

И только потом Люк полетит в Вейн, к жене. Чтобы попрощаться с ней и с родными.

Глава 3

Двадцать первое апреля, вечер, Инляндия

Марина

Мы ужинали в тесном семейном кругу: я, леди Лотта и Маргарета. Берни, поправившись, отбыл в армию, хотя мы и просили его остаться, пока Люк здесь.

– Я не хочу пользоваться своим именем, – упорно отвечал Кембритч-младший на все наши уговоры.

Не уговаривал Бернарда только Люк – он, хлопнув его по плечу, попросил не попасться под лапу инсектоида хотя бы пару дней, пока старшего брата не будет рядом, и они оба захохотали под нашими укоризненными взорами.

Мужчины иногда – совершенно бесчувственные чурбаны. И юмор у них дурацкий.

Люк обещал вернуться к ночи и просил не ждать его на ужин. Солнце еще только клонилось к закату, но я все равно то и дело бросала взгляды в окно. День был жарким, окна – распахнутыми, и мне очень хотелось, чтобы над морем мелькнул силуэт моего змея.

Потому что каждый раз, когда он улетал, я места себе не находила от тревоги. И не представляла, как выживу, когда он снова вернется в армию.

Леди Шарлотта и Рита тоже поворачивались к окну, и поэтому разговор не клеился. Хотя я очень старалась их приободрить и рассказывала, как прошел вчерашний полет Люка в Виндерс.

Муж решил своими глазами увидеть, как идут дела в столице герцогства, встретиться с высшими чинами, в том числе с Майки Доулсоном. Вернувшись поздно вечером и ополаскиваясь в душе, Люк с иронией сообщил, что в Майки, оказывается, скрывался тиран и государственный деятель.

Я слушала хрипловатый голос супруга, прислонившись к стене и глядя на его сухощавое тело, по которому текла пена, на кривую улыбку и странные светлые глаза, к которым никак не могла привыкнуть. Приходилось делать усилие, чтобы понимать, о чем он говорит.

– Майки навел такого страха на местных дворян, из тех, кто еще не сбежал в Рудлог или Пески, что там теперь тишь да гладь, – говорил Люк, отфыркиваясь. – Все озаботились благотворительностью: кто обеды горячие предоставляет, кто больницам помогает. Бывший мэр и несколько десятков подельников сидят в тюрьме, так Майки и их пристроил к делу: когда прошла информация, что я жив, пообещал замолвить передо мной слово, если добровольно, без расследований, сдадут тайные счета и недвижимость. Не знаю, все ли сдали, но казна пополнилась значительно. Сейчас сидят по камерам и сортируют пайки для бедных. – Он смыл пену с головы, на которой уже стала пробиваться черная щетина, и попросил нетерпеливо: – Детка, иди уже ко мне.

О последнем я, разумеется, на ужине умолчала, хотя вряд ли для родных оставалось секретом, чем мы занимаемся ночами. Полагаю, из-за теплого апреля и открытых окон весь замок был в курсе. Мы с Люком очень старались следовать завету доктора Кастера «без фанатизма», но фанатизм этот заглушить было крайне сложно.

– Мы же с тобой разумные люди, – пробормотал муж вчера, когда мы лежали обнявшись и наши разгоряченные тела овевал воздух из окон.

– С каких это пор? – удивилась я и пощекотала его ниже пупка. Он тяжело задышал, укоризненно взглянул на меня – и я засмеялась. И улыбалась все то время, пока Люк, уже распалившись, целовал мое тело, спускаясь ниже.

Так безмятежна и счастлива я была только в Эмиратах, когда мы могли любить друг друга, не думая ни о чем. Хотя нет, сейчас все было острее и иначе. Эти дни, несмотря на войну вокруг, стали для нас настоящим медовым месяцем. И не только из-за секса. Пару раз мы так выматывались днем, что подушка становилась милее всего на свете, но спать рядом было не меньшим удовольствием, чем заниматься любовью.

Прохладные, словно мятные, волны от брачного браслета теперь ощущались постоянно: видимо, артефакт от нашего с Люком сближения заработал вовсю и заставил меня забыть и о токсикозе, и о слабости. Только живот, казалось, становился больше с каждым днем, но у меня нигде не болело, не тянуло, и чувствовала я себя лучше, чем до беременности.

– Люк сказал, что застал Майки в нашем доме, в Виндерсе, – сказала я рассеянно леди Лотте и Рите, снова бросив взгляд в окно. – И что бедняга Доулсон-младший чуть в обморок от счастья не упал, когда увидел его. Ну, или от смущения. Майки навещает детей Софи.

– Тебя это тревожит? – деликатно поинтересовалась леди Шарлотта.

Я пожала плечами, задумавшись.

– Нет, забавно просто.

– Он в нее втрескался, – сообщила Рита, – и так пытается ухаживать. Вот увидишь, она еще станет женой мэра Виндерса!

– И Виндерс этого вполне заслуживает, – проворчала я с иронией, представляя, как тамошние аристократки будут воротить носы от бывшей содержанки. – В любом случае, дело благое. Майки умница, я не прогадала, когда просила его заняться делами столицы.

– Умница, – согласилась свекровь. – Я поняла, что из него будет толк, еще когда он мне помогал организовывать первый герцогский бал Люка.

Мы болтали, а солнце клонилось к горизонту, и чем ниже оно опускалось, тем сильнее росла во мне тревога. Люк сказал «вернусь к ночи». До ночи было еще часа три, и, хотя он все это время прилетал очень поздно, я к концу каждого дня сходила с ума: слишком свежи еще были воспоминания о сгоревшем листолете, похоронах и бесцветной жизни после. Поэтому я попросила доктора Кастера ставить меня вечерами на процедуры, чтобы некогда было паниковать.

За окном раздались голоса, хлопанье дверей, и мы насторожились. Я подбежала к подоконнику, выглянула – на улицу спешно выносили носилки, выходили санитары. Неужели где-то уже начались бои?

Над лесом на фоне темного моря появился листолет, за ним еще один: большие, боевые, выкрашенные в оранжевые эмиратские цвета.

Мы переглянулись и, не говоря ни слова, бросились вниз.

По лестнице, обгоняя нас, в лазарет спускались драконы. Листолеты, приземлившись на поляну перед замком, открыли двери, вытянули трапы. К ним уже подбежали санитары с носилками и начали выносить раненых, много раненых. На сортировку у обоих трапов встали наши виталисты, определяя характер ранений и срочность операций, рядом с ними медсестры заполняли карточки. Леди Лотта осталась у входа, а мы с Ритой, подбежав к листолетам, перехватили заполнение диагнозов: в операционных медсестры были нужнее, а меня доктор Кастер больше помогать не допускал.

– Откуда они? – спросила я у Росса, записав за ним результаты сканирования и прикрепляя листок к изголовью носилок. «Ожоги, перелом, огнестрельное ранение». Боец был в стазисе, и санитары аккуратно понесли его к Вейну.

Ольвер не ответил, вытянув руки к следующему: тоже в стазисе, молодой, но со страшными ожогами на лице, с маленькими стеклышками, торчащими из щеки под глазом, с вывернутой ногой. Я приготовилась записывать, когда из-за спины раздался изумленный возглас Риты. Оглянулась – она застыла шагах в двадцати от нас у трапа второго листолета, глядя на бойца, лежащего передо мной.

– Это же герцог Таммингтон! – крикнула она мне, наконец-то отмерев и прикрепляя карточку к носилкам своего пациента. – Таммингтон!

– Проникающая рана живота, сотрясение мозга… – говорил Росс, и я поспешно стала записывать, то косясь на молодого герцога, то оглядываясь на Риту. Она продолжала работать, но видно было, что прислушивается к нам изо всех сил и что ей хочется поменяться со мной местами.

– Роговицы обоих глаз и веки повреждены осколками стекла или пластика, ожог кожи лица и рук…

Таммингтон. Туда сегодня должен был добраться Люк. Страх бил по телу, сердце колотилось, сорвавшись в пляс, и я, заполняя карточку, поглядывала в большой трюм листолета – там, вокруг лежащих на полу раненых, тоже суетились санитары, им помогали военные в форме объединенной эмиратской армии.

Расспрашивать не время. Потом. Потом.

Герцога унесли, а наш конвейер продолжал работать. Среди раненых было и несколько женщин, молодых и пожилых, не военных, но в основном из листолета появлялись мужчины. Кого-то из раненых выводили – этих можно было осмотреть позже, – кого-то грузили на носилки. Часть тяжелых находились в стазисе.

Мимо, успев улыбнуться мне и придерживая на плече сложенные носилки, скользнула в трюм Таисия, жена Энтери. Я, продолжая записывать, снова взглянула в потемневшее небо.

«Люк ведь должен был сначала лететь в Форштадт. И говорил, что попадет в Таммингтон самое раннее после обеда. А от герцогства до Дармоншира даже на листолете не меньше восьми часов… нет, больше, больше! Значит… значит… если он добрался до Таммингтона, герцога он в любом случае не застал…»

Мысли сбивались, и я сосредоточилась на работе, загоняя панику внутрь. Подошел Леймин с несколькими своими сотрудниками – они о чем-то беседовали с эмиратскими офицерами. Я улавливала только обрывки разговора – не до подслушивания было. Подходила и леди Лотта, предложив эмиратцам ужин: главный согласился, но решил подождать, когда закончится передача раненых. А пока попросил принести воды для мытья полов и антисептик.

Солнце село окончательно, с моря в темноте подул ветерок, охлаждая наши разгоряченные лица, и командиры листолетов приказали включить посадочные фары, чтобы мы могли продолжать работу.

Лежачие и тяжелораненые закончились, пришел черед легких. На втором этаже уже сияли окна операционных: отсюда можно было разглядеть только высоких драконов, ассистирующих нашим хирургам как виталисты. С первого этажа слышался шум, голоса: несложных раненых нужно было разместить, накормить, вымыть, обработать порезы, ожоги и ушибы.

– Последний! – гулко крикнул один из наших санитаров из большого трюма, выводя пожилого и крупного сержанта, который шагал грузно, но довольно уверенно. За их спинами эмиратцы вымывали трюм от крови, обрабатывали лавки антисептиком.

– Ожог кистей рук второй степени, обезвоживание, предынфарктное состояние… сердце я успокоил, но нужна терапия… – Росс говорил медленно: лицо его было бледным, глаза покрасневшими. Шутка ли – тридцать семь сканирований за… я, дописав карточку, приколола ее к кителю пациента и поглядела на часы. Полтора часа прошло. Всего полтора часа.

– Благодарю, – сержант с облегчением потянулся обожженной ладонью к сердцу, но тут же поморщился, опустил ее.

– Сейчас вам обработают руки, – пообещал виталист и взглянул на меня. – Ему бы сразу под капельницу. Регидратация, глюкоза…

Я посмотрела в небо, оглянулась на Риту – она еще заполняла карточки: в ее листолете, по всей видимости, раненых было больше, чем у нас, – и кивнула.

– Я сейчас сама все сделаю, Росс. Отдохни.

В холле было шумно и суетно: процедурные были все заняты, поэтому легкие раны обрабатывались прямо здесь, внизу. Большинство старых пациентов были уже выписаны, инвентарь спрятан за ненадобностью, и теперь санитары вывозили из кладовых стойки под капельницы, тележки для лекарств и перевязочных материалов, медсестры разбирали уж несколько дней как не открывавшийся запасной шкафчик с медикаментами. Из кухни слышалось звяканье кастрюль: повара спешно готовили на почти восемь десятков новых пациентов.

Сержант, которому я, срезав китель и рубашку, обтерла торс махровой рукавицей, смачивая ее в тазу с теплой водой, а кисти обработала спреем, уже лежал на застеленной клеенкой койке с капельницей для регидратации и восстановления сердечной деятельности. Я, освободив подопечного от ботинок и аккуратно накинув на него длинную и свободную медицинскую рубаху, осторожно поинтересовалась, как таммингтонцы оказались на бортах эмиратских листолетов. И не встретили ли они где-нибудь моего мужа, герцога Дармоншира: он должен был сегодня навестить герцога Таммингтона.

– Нет, госпожа герцогиня, – степенно и чуть сонно отвечал военный, – да мы и не могли его встретить, выходит. Мы из замка отступили еще вчера ночью, через подземный ход, когда иномиряне захватили столицу, перемололи наши отряды и прорвались к нам. И, стыдно сказать, но благо, что герцог наш на тот момент уже без сознания был, иначе не разрешил бы бежать, и всех нас там бы вырезали. Лорду Роберту еще два дня назад на болоте одна из этих тварей летучих ногу раздробила. Еле отбили, стрекозу сожгли, дотянули его светлость до замка. Уже тогда просили его отступить, а он ни в какую – приказал обезболить переломы и до последнего готовил оборону. Ждал, что наши отряды в болотах иномирян, как раньше, потопят. Не потопили, видишь ты… через день к нам враги вышли, а за ними и рой налетел.

Он завздыхал, и я, раскрыв ширму, заслоняющую койку от соседей, принялась срезать с него брюки и белье под рубахой. Нужно было провести обработку тела целиком, пока нет возможности полноценно вымыть.

– Да куда уж сами-то, госпожа, – запротестовал сержант, приподнимаясь на локтях.