Королевская кровь. Чужие боги

– А если я не соглашусь?

– Уйдешь в стазис и постоишь в королевской тюрьме, – пожал плечами Алмаз Григорьевич. – И не думай, что сможешь уйти. Саша заблокировал спектры, я успею ударить.

Данзан Оюнович еще раз огляделся. Усмехнулся.

– Ловко. Не доверяет мне твой ученик… ну, имеет право, имеет… Я его хорошо приложил тогда, понятно, почему он настороже. Да и ты умеешь убеждать, драгоценный мой друг. Нить так нить. Так ты расскажешь мне, зачем я вам так нужен, что вы даже готовы выбить мне амнистию?

– После клятвы, – отрезал Алмаз. – А амнистию сам себе заработаешь. Если все закончится хорошо, тебя будут судить. Переживешь нынешнее поколение королей в закрытом исследовательском центре под охраной, а там окажешь несколько услуг следующему правителю и выйдешь на волю. Ну а ты-то – поведаешь, зачем все-таки пришел сюда? Только без слезливых сказочек про раскаяние.

– Возможно, – тонко улыбнулся Черныш. – Когда ты будешь готов принять то, что я скажу. А теперь верни свой обычный блаженный вид, твой ученик возвращается. И хватит уже месить грязь, – он раздраженно переступил ногами, – давай переместимся куда-нибудь, где сухо. Я быстро принесу клятву, а ты ослабишь проклятье и дашь мне хотя бы выпить чаю… убить готов за чашку чая, Алмаз. И возможность вымыться.

– Скулишь, Данзан.

– Давлю тебе на жалость, – хмыкнул Черныш. – И это работает, ибо ты всегда был слаб на эмоции, дружище.

Александр, остановившийся неподалеку, подождал, пока на него обратят внимание.

– Мне сейчас придется восстановить спектры переходов. Вы справитесь без меня, Алмаз Григорьевич, или все же спеленаем его минут на десять, пока меня не будет?

– Почтение, молодой человек, – поморщился Данзан Оюнович. Свидерский не обратил на него внимания.

– Справлюсь, Саша, – ласково ответил Старов. – Ты куда этого молодца? Туда, куда я думаю? – и он кинул взгляд вниз, словно пытаясь что-то рассмотреть под землей.

– Тандаджи им заинтересуется, – кивнул Алекс.

– Бедняга Макроут, – с едкостью проговорил Черныш, глядя, как Свидерский поднимает молодого темного на плечо. – Было бы забавно посмотреть, как с него по мере допросов слетает идеализм, но все же скажу – он ни в чем не замешан. Чист. А о других рассказать все равно не сможет.

– Следователи разберутся, – бросил Александр, направляясь к выстроенному Зеркалу.

– Только пусть будут повежливее, – посоветовал Черныш ему в спину. – Вполне возможно, что сейчас на вашем плече болтается будущий король Блакории, господин Свидерский.

23 апреля, Блакория, Мартин

Барон фон Съедентент нырнул под один из больших навесов, растянутых на ночь между деревьями для защиты от косого холодного дождя. Под таким только что прошло короткое совещание, под такими же вповалку спали боевые маги его отряда, а также около полутора тысяч бойцов последних подразделений, отступающих из Блакории, и местные жители, которые бежали вместе с солдатами.

Мартин, когда оставались силы, переправлял беженцев Зеркалами далеко вперед к передвижному лазарету, сопровождаемому Викторией: колонна с ранеными, слава богам, уже пересекла границу с Рудлогом и была в безопасности.

Но люди все прибывали – несколько сотен каждый день из окрестных сел и городов, с детьми на закорках, со скудными припасами, бросившие все, только лишь бы убежать от иномирян. Мартин поначалу проводил через Зеркало всех, прибившихся за сутки, заодно используя это как возможность увидеть Вики. Но беженцев становилось все больше, а силы приходилось беречь: иномиряне нападали все ожесточеннее, участились и ночные атаки. В первые дни еле удалось выбраться из окружения – отступление шло с боями.

– Сюда, командир, тут посуше, – позвал его кто-то из ребят вполголоса. – Отдохните.

– Я у края лягу, – махнул рукой барон. Передернул плечами – он ненавидел холод и, хотя согревал себя уже рефлекторно, скучал по открытому огню. Укрепив щит под пологом на случай нападения, Мартин подхватил свой рюкзак со спальным мешком и некоторое время возился, разматывая его и укладываясь.

Последние отряды блакорийцев, чьей задачей было сдерживать продвижение врагов, чтобы спасти основную часть армии, из-за местных жителей двигались куда медленнее, чем планировалось. Потери росли и грозили обернуться катастрофой: вот-вот передовые части иномирянской армии, наступающей с Севера Рудлога, должны были перекрыть путь и зажать их в клещи. Об этом шла речь на совещании, об этом думал и Мартин, засыпая: объединившись с Вики и Гуго, они могли бы вывести под щитами хоть целый город. Но Гуго прикрывал передние отряды, а Вики… пусть она будет в безопасности.

Сон его был обрывочным, тяжелым: снова ему снилось холодное, промозглое детство, болеющая мать, хворост, который они собирали, хлеб, который хоть и пекся редко-редко, но Мартин до сих пор помнил его запах и вкус. Большая кровать, в которой они спали, согревая друг друга, прямо как бойцы сейчас, радость, когда у него проснулся дар стихийной магии: на них с младшим братом в лесу напали волки, и Мартин, испугавшись до икоты и слез, почувствовал, как изнутри поднимается что-то огромное, неподчиняющееся ему, и расшвырял зверей выбросом чистой силы.

Он давно не мог замерзнуть, но сейчас мерз от воспоминаний и стука холодного дождя, мерз, поджимая озябшие пальцы, кутаясь в скрипящий мешок, и хотелось ему подержать руки над огнем и снова согреться, как тогда, в детстве.

Кто-то погладил его по щеке.

– Мама, – губы шевелились, но слова не выговаривались, и язык отказывался слушаться. Рука на щеке стала нежнее, теплее.

– Мартин, – прошептал знакомый голос. Мамин и не мамин.

Он с трудом разлепил тяжелые веки. Рядом с ним на корточках сидела Вики – волосы стали еще короче, почти под ноль, лицо сильно похудело. У ее ног стоял рюкзак, под мышкой она держала термос.

– Мы добрались до места назначения, – сказала она хрипло. – Лазарет в безопасности. У тебя в мешке хватит для меня места?

Мартин молча расстегнул молнию, сел, распуская шнуровку, чтобы увеличить площадь, и Вики, сбросив ботинки, опустилась рядом с ним. Открыла термос – под навесом потек запах горячего вина, пряностей, меда.

– Я подумала, что тебе не помешает горячий глинтвейн, – прошептала она, наливая напиток в крышку. – Рудложцы нас встречали согревающим. Плохой сон?

– Теперь хороший, – тихо ответил Мартин и, не удержавшись, привлек ее к себе: она ойкнула, отставив термос и стакан в стороны, чтобы не разлить. Поцеловал ее в бритый висок. – Зачем ты пришла, Вик?

– На помощь вам, – ответила она. И добавила неслышно. – И поговорить.

Мартин стиснул ее крепче, застонал от бессилия.

– О чем?

– Ты знаешь, о чем.

Он держал ее в объятьях и не хотел отпускать. Дождь усилился и шумел так, что казалось, сейчас прорвет полог. Бойцы крепко спали.

– Ты же видел, как изменилась аура Дармоншира, – торопливо и успокаивающе шептала Виктория ему в щеку. – Слышал, что сказал змеедух: герцог – последний из сыновей Инлия. Я не знаю, как это может быть, Март, ведь многие белые аристократы еще живы. Эти слова имеют смысл только если он – Инландер! Но даже если нет… по силе ауры он сможет принять корону. Я не уберегла короля Луциуса, но могу прикрыть спину Лукасу Дармонширу, кем бы он ни приходился его величеству. И Марина Дармоншир беременна. Если я все правильно понимаю, то ее дети – наследники инляндского трона. Она так много сделала для нас. Дала нам свою силу. Я хочу помочь ее мужу защитить ее… Март?..

– Что? – отозвался он потерянно. – Ты права, Вик, во всем права. Я еще в замке Вейн знал, что ты уйдешь в Инляндию.

– …я сейчас все уроню.

Барон ее отпустил, и волшебница протянула ему стакан. Он, покачав головой, взял термос, запрокинул голову и сделал несколько глотков пойла, такого терпкого и обжигающего, что слезы выступили на глазах.

– Не плачь, – засмеялась она тихо.

– Это глинтвейн, – буркнул он, делая еще глоток. – Не хочу расставаться с тобой, Вик.

– Но меня и так не было рядом, – заметила она рассудительно.

– Это другое. Какие-то паршивые двести километров. И то я не каждый день мог видеть тебя. Впереди самые сложные бои, а до Дармоншира выстроить Зеркало тяжелее в десять раз. Что, если мы не увидимся до конца войны?

– Главное, чтобы вообще увиделись, – шепнула Вики.

– Даже не думай про это, родная, – жестко приказал он. – Не смей.

– Не буду, Март, – она вновь ласково погладила его по лицу, и барон снова поник.

– Ведь я не смогу пойти с тобой, Вик. Не могу бросить своих ребят. И всех этих людей.

– Я знаю, – волшебница грустно улыбнулась.

– И не могу тебя не отпустить.

– Не можешь, – Виктория глотнула глинтвейна из крышки-стакана. – Я уже подала рапорт генералу Дорфингьеру. Договорились, что сначала помогу вам. Доведу вас до границы с Рудлогом, Мартин.

– Хоть одна хорошая новость, – со вздохом отозвался барон. – Ты ведь знаешь, как я боюсь за тебя, Вик? У меня зубы стучать начинают каждый раз, когда вибрирует твоя сигналка, а я не могу помочь.

– Знаю, милый, – сказала Виктория, обнимая его. – Ведь со мной происходит то же самое.

Они допили глинтвейн, легли, застегнув спальный мешок и прижавшись крепко-крепко, лицами друг к другу, словно пытаясь компенсировать будущую разлуку. И там, в этом общем тепле, пытались заснуть и не могли.

– Ко мне приходил Саша. Мотается между Севером и Югом и к своей Катерине ухитряется заглядывать. На Юге готовит отряд для помощи Максу, на Севере помогает наступлению. Наша армия скоро соединится с их частями. Но мы недолго смогли пообщаться, полчаса, не больше.

– Мы с тобой три дня назад виделись, когда вы успели?

– Позавчера. Сказал, что к ним присоединился Черныш. Алмаз ему обещал амнистию.

– Дед сдурел на старости лет, – пробормотал Мартин.

– Это Данилыч сдурел. Хочет взять его в свой отряд. Сказал, что повязали старика кровной клятвой и он безопасен. Сейчас Черныша допрашивают, но предварительно его участие согласовали. Под ответственность Алекса. Если старик кого-то еще убьет, Алекс пойдет под суд с ним в паре.

– Гениальная кадровая политика, – буркнул барон, прижимая супругу еще сильнее. – Брать в команду свихнувшегося мага, который приложил руку к убийствам половины королей Туры и самого Алекса чуть не угробил. Хотя если он поможет вытащить Малыша… как там наш герой? Данилыч не говорил?

– Встретились с Четери. Идут к порталам.

– Ну слава богам. Этот дракон всем за Малыша надерет задницы. Хотя какой он Малыш. Уже вырос. Женился.

– Не стыдно тебе? – укоризненно хмыкнула Виктория. – Бедная девочка.

– Очень стыдно, – покаялся Мартин и тихо, давясь, засмеялся в плечо жене. – Клянусь, в эти дни только две вещи поднимают мне настроение: встречи с тобой и мысли о женитьбе Макса.

Они захихикали оба, завозились, целуясь, и замолкли только когда кто-то из бойцов зашевелился. Но ненадолго.

– Ты мой бедный. Такой уставший, – Вики гладила супруга по спине, по шее.

– А ты, Вик? Одни глаза остались, – Мартин сонливо подставлялся под ласку и в темноте разглядывал волшебницу. – Ты похожа на мою маму, знаешь?

– Ты это понял после шестидесяти четырех лет знакомства?

– Угу. Как увидел тебя сейчас. Она красивая была.

– Я помню, – пробормотала Виктория. – Ты нас знакомил на седьмом курсе.

– Очень красивая. Особенно, когда я маленький был. Потом, конечно, смерть отца и бедность ее подкосили. А в последние годы она сильно болела. И тоже остригла волосы, они выпадали из-за слабости. Вот посмотрел на тебя и увидел ее.

– Ты ее любил?

– Да. Так же сильно, как тебя, но по-другому.

– Ты мало рассказывал про нее.

– Мы с тобой ведь вообще мало говорили, Вик. Я про то, что твои родители погибли в автокатастрофе, узнал от Макса. Хотел пойти к тебе, поддержать… но ты тогда уже больше года была с Сашей. Не смог.

Они помолчали.

– Я давно о них не думала, – призналась Виктория. – Это ужасно, но, когда не думаешь, кажется, что они живут где-то в другом городе, и мы просто откладываем встречу.

– Я маму тоже нечасто вспоминаю, Вики, – Мартин зашевелился, поворачиваясь на спину, и волшебница положила голову ему на плечо. – Она ведь умерла, когда я уже работал и все мог дать ей.

– Я помню.

– Выкупил наше поместье и дом в столице. Братьев устроил на учебу. Она так радовалась, Вик. Очень любила наш дом. Тоже постоянно зажигала камины. Все наладилось, у нас были деньги, я ее баловал, она стала оживать… и вдруг умерла. Просто остановилось сердце, несмотря на то что я каждый день ее проверял. Надорвалась, поднимая нас. И поэтому я боюсь, понимаешь?

– Да, родной.

– У нас с тобой тоже только все наладилось. Я до сих пор поверить не могу, Вики, что ты моя жена.

– Я понимаю, Март. Понимаю. – Она поцеловала его в щеку. – Не бойся за меня.

– Обещай мне, что не будешь рисковать. Не полезешь спасать кого-то, подставляясь под удар. Даже меня.

– Конечно, – прошептала она уверенно. – Обещаю. А ты?

– И я обещаю.

– Мы оба врем, Март, – вздохнула она.

– Я знаю. – Он снова повернулся набок, к ней лицом. – Но хоть так, родная.

Рядом недовольно забормотали, и они опять замолчали. Из-за алкоголя и тепла наконец-то начала накатывать дрема, но они то и дело открывали глаза и смотрели друг на друга. Сплетали пальцы, продолжая общаться без слов, целовались, и поцелуи эти были на вкус, как счастье и горечь.

Дождь почти закончился, и тяжелые капли падали с полога в темноте: кап, кап, кап. Под этот мерный стук они и заснули, не размыкая рук.

Глава 2

Двадцать первое апреля, Инляндия, Люк

Его светлость Лукас Дармоншир несся в сторону Форштадта, обгоняя ветер. Ветер, посмеиваясь, иногда настигал его, распахивая большой полупрозрачный клюв и издавая насмешливое шипение. Обтекал, обидно показывал хвост из перьев-ветерков, и герцог, ревниво вытягиваясь в струну, снова вырывался вперед.

Он бесконечно любил мгновения таких стремительных полетов: ледяную свежесть небес и тишину, солнце, настолько яркое и близкое, будто можно протянуть лапу и потрогать его, родственную энергию, что пронизывает тело и бодрит, как прорубь. Разве может быть что-то желаннее этого?

«Марина», – вспомнил змей и, встрепенувшись, встопорщил перья и чуть не затормозил, чтобы развернуться обратно к Дармонширу. Но он летел уже около пяти часов, и только то, что белесые и ржавые осыпи холмов Форштадта уже виднелись впереди, остановило его. Люк нехотя, нахохлившись, помчался дальше, призывая себя к порядку.

Обещанное Луциусом окончание буйства гормонов в змеином облике никак не происходило. Да и в человеческом организм не отставал, но хотя бы не отключал мозг: с утра Люк все же смог заставить себя вылезти из теплой постели, в которой так хорошо и тепло спалось рядом с Мариной.

– Уже летишь? – пробормотала она, когда он сел на кровати. Разнеженная, взъерошенная. Подобралась ближе и, не вставая, прижалась выпирающим животом к спине, поцеловала в бедро, зевнула. – Я позавтракаю с тобой.

– Не нужно, я поохочусь по пути, – хрипло сказал он, повернув голову и поглаживая жену по щеке. Марина, жмурясь, ловила его большой палец губами, розовыми, припухшими, и, хотя Люк вдоволь получил от нее ласки вечером, на спине его выступила испарина, и сердце застучало, разгоняя кровь. Он поспешно встал, и супруга повернулась на спину, прижимая к себе одеяло и понимающе посмеиваясь.

– Лети, – она зевнула в ткань и помотала головой, сгоняя сон. – Не буду тебя трогать. А то никогда не улетишь.

Он бы и не улетал от нее никогда.

Все эти дни он был почти неприлично счастлив, хотя после завтрака Марина уходила в лазарет, а он улетал по бесконечным делам. Но армия дармонширцев продвигалась вперед, срок восстановления, отпущенный Люку командующим Майлзом, подходил к концу, и обязательно нужно было добраться и до Форштадта, и до герцогства Таммингтон.

Из-за отсутствия в Инляндии связи и трудностей с передвижением, сведения, поступающие от агентов Леймина, были разрозненными и редкими, и приходилось пользоваться данными, любезно предоставляемыми внешней разведкой Рудлога. Но чтобы скоординировать с союзниками с севера Инляндии дальнейшие действия, нужно было лететь к ним лично.

Каким-то образом и княжество, и герцогство, расположенные на противоположных концах границы Инляндии с Блакорией, ухитрились продержаться до сих пор, не имея магической поддержки змея воздуха, и Люку было очень любопытно – как. Но в первую очередь важно было понять, смогут ли эти союзники поддержать наступление дармонширцев или хотя бы дальше оттягивать на себя северную часть армии генерала Ренх-сата.

Вспомнив о вражеском генерале и о своем позорном подростковом порыве, Люк досадливо щелкнул клювом и поспешно проверил, не слетела ли от эмоций невидимость. Пусть они мчались высоко, выше облаков, там, где его светлость мог подпитаться от сияющих потоков родной стихии, стоило быть предусмотрительным и не обнаруживать себя. Хотя вряд ли его кто-то бы разглядел. Не до того было людям внизу.

Он все это время держался границы с Рудлогом и внимательно смотрел вниз, на поля и леса, словно нарисованные на поверхности Туры, на маленькие поселения и крупные приграничные города Инляндии, большинство из которых, как он знал, были уже захвачены иномирянами. Иногда он видел пролетавшие далеко внизу небольшие стаи раньяров с всадниками и еле удерживался от вступления в бой, и поднимался выше, чтобы остыть.

Над ним мелькали гигантские тела таких же змееветров, как и тот, что был привязан к нему, и вроде все было как обычно, пока Люк не поднялся совсем высоко, туда, где воздух от холода звенел чистейшей свирелью, и не заметил, насколько снизилась мощность стихийных потоков, текущих теперь под ним. Где-то перламутровые реки планетарных ветров расслаивались, становились рыхлыми, где-то и вовсе иссякали в тонкие ручейки и закручивались невидимыми рассеянными вихрями: создавалось впечатление, что источник, который питал все небесное движение, сам ослаб и оскудел.

Люк бы долго ломал голову над этим явлением, но недалеко от Форштадта вновь напомнил о себе голод, утихший было после двух бычков, употребленных на завтрак, и пришлось снижаться для охоты.

Его светлость, оставив спутника-змееветра высоко в небесах, ушел в сторону от поселений и полетел километрах в пятидесяти от границы, над густым лесом, высматривая добычу. Конечно, в море еды было больше, да и касаток с китами Люку почему-то было не так жалко, как лесных животных. Но сейчас выбирать не приходилось – голод нарастал, инстинкты брали верх над разумом, и змей, увидев крупного матерого лося весом не менее полутонны, рванул вниз, вихляя меж деревьев, схватил его, мгновенно перекусывая клювом хребет, и заглотил, уже поднимаясь выше, давясь от жадности и окропляя кроны деревьев красным.

Голод утих, и Люк, облизывая испачканный клюв длинным языком и еще чувствуя на нёбе вкус горячей солоноватой крови, медленно, приходя в себя, полетел дальше. После охоты ему до сих пор становилось неловко за себя, раз за разом побеждаемого примитивными инстинктами. Его светлость кручинился бы и дальше, не замечая ничего вокруг, если бы вдруг не проехался животом по огромному, мощнейшему щиту, закрывающему самый обычный небольшой дом, длинный, каменный, выстроенный углом и напоминающий охотничьи поместья инляндских дворян. Самым примечательным в нем была небольшая оранжерея, пристроенная с торца. Дом стоял в глухом лесу и был окружен дубовой рощей, переходящей в дремучий лес без всяких дорог.

Люк так удивился, что вернулся, встал на щит и несколько раз аккуратно, с любопытством тюкнул его клювом.

От купола чувствительно ударило электричеством, змей подлетел, поджав лапы. Дубы вокруг дома странно зашевелились, вытягивая вверх зеленые ветви, и Люк, презрительно зашипев, помчался вперед, от греха подальше. Видимо, он наткнулся на убежище кого-то из сильнейших магов, и не хотелось так и не долететь до Форштадта, угодив по очередной подростковой глупости в ловушку, оставленную хозяином для незваных гостей.

Форштадт оказался вымершим. Люк видел в деревеньках, расположенных между скалами и холмами, инсектоидов и отряды иномирян, видел их и на опаловых рудниках – враги копошились там, откалывая и просматривая куски руды, – но за время полета не заметил ни одного местного жителя. Несколько десятков тысяч форштадтцев как сквозь землю провалились.

Кривые улочки Мье́лнхольна, столицы Форштадта, тоже оказались пустыми – если не считать настороженно патрулирующих улицы иномирян. Люк, пролетая над крышами невысоких, плотно прижатых друг к другу домов, задел хвостом одну из труб: зашуршали, посыпались вниз камушки – и патруль, проходящий по улочке, заметался, стал беспорядочно палить вверх, в стороны как из своих доисторических арбалетов, так и из туринских автоматов.

Люк с недоумением хмыкнул. Чем-то враги были сильно напуганы.

Княжеский дворец встретил змея провалившейся сгоревшей крышей и закопченными стенами. Ни одного целого стекла в окнах не осталось.

Люк обтек здание по кругу, заглядывая в воняющие гарью проемы, остановился у балкона, где они говорили с покойным Лоуренсом Инландером о принцессе Ангелине, заглянул и в музыкальную комнату, где слушал игру княгини Дианы. Пусто. Дворец был разграблен, а то, что не сумели унести, – расколотили почти в труху.

Его светлость задумчиво пролетел над беседкой, где целовал несчастную княгиню, еще раз, непонятно на что рассчитывая, облетел дворец и начал прочесывать город. Ну не могли же испариться все жители! Хоть кто-то должен был остаться!

Но он не видел никого, кроме иномирян.

Люк с досадой облетел стаю раньяров и завис вопросительным знаком высоко в воздухе. Ему еще предстояло добираться к морю, в Таммингтон, но как улететь, не разобравшись? Может, все форштадтцы ушли в Рудлог? Но тогда бы Леймин об этом знал, да и рудложская разведка не стала бы говорить, что в княжестве организовано активное сопротивление. Или за последние сутки ситуация резко поменялась, и местные отступили к границе с Блакорией? Но как же женщины, дети, старики? Где они?

Поколебавшись, Люк решил все же проверить и районы Форштадта, прилегающие к Блакории. Но только он стал набирать высоту, как где-то за столицей прогремел взрыв. Взметнулось из-за дальнего скального холма белое облако пыли, застрекотали выстрелы, и снова, один за другим, стали грохотать взрывы.

В ту сторону метнулись раньяры, кружащие над Мьелнхольном, но Люк мчался быстрее – он за полминуты оказался у холма, над которым стелилась пыль, и снизился, держась с подветренной стороны и морщась от оглушительных, отражаемых каменными холмами выстрелов.

Холм оказался наполовину стесан выемкой-рудником, часть стены которого сбоку отошла, открыв белый тоннель, из которого выбегали вооруженные люди. Туда же споро уносили раненых.

Рудник продолжал дымиться.

Иномирян, которые, видимо, и здесь занимались добычей камней, было около полусотни – выжившие после взрыва организовались, отступив, и в пыльной пелене кипели схватки. Тут же лежали тела врагов, разорванные охонги. Оставшихся инсектоидов огнеметами теснили к склону холма – слышался визг, треск спекающегося хитина, тянуло удушливым запахом горящей плоти и муравьиной кислоты.

Человек в военной форме, опустившись за крупный кусок породы, отстреливал иномирян одиночными выстрелами из автомата и отдавал своим короткие, зычные приказы. Он повернул голову в сторону города, увидел раньяров – те были уже совсем близко – и что-то заорал бойцам, махнув рукой. Форштадтцы стали медленно отступать к тоннелю.

«Твою мать», – с чувством подумал герцог, вглядываясь в командующего сопротивлением. Постаревший, с лицом, изуродованным шрамами, сединой в черных волосах, но это был барон Альфред Дьерштелохт, командир личной гвардии принца Лоуренса Филиппа. Некогда славно поизмывавшийся над Люком младший брат Фридо Дьерштелохта, начальника личной гвардии королевы Магдалены.

Его светлость, сохраняя невидимость, ткнул клювом бросившегося на барона охонга: инсектоид, вдруг с хрустом лопнувший, как перезрелая виноградина, и обрызгавший всех вокруг слизью, вызвал крики изумления как у иномирян, так и у защитников рудника.

– «Нет-нет, – пробормотал Люк про себя, – Дьерштелохту умирать сейчас никак нельзя, мне слишком любопытно».

Он развернулся к раньярам и под звук вновь застрекотавших автоматов запустил в стаю несколько смерчей.

Заревели три вихря, опускаясь на землю у рудника, и Люк досадливо выругался от очередной своей промашки: каменная пыль, уже осевшая, взметнулась ввысь и потекла к воронкам, запорошив и людей, и его самого. И иномиряне, и форштадтцы застыли, куда больше испугавшись вдруг проявившегося чудовища, чем смерчей, которые поглощали стрекоз, сталкивая их и ломая крылья.