Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Вместе с тем при Елизавете сформировалась важная для развития английской экономики социопрофессиональная группа, представителей которой я, следуя терминологии Эрика Эша, буду называть «экспертами-посредниками (expert mediators)»[161]. На этой группе следует остановиться детальней.

Эксперты – посредники

Как уже было сказано, процессы централизации власти, происходившие в начале Нового времени не только в Англии, сопровождались технической и технологической модернизацией, что требовало как развитого бюрократического аппарата, так и формирования в его структурах особой социальной группы лиц, сведущих в математике, натурфилософии, минералогии, химии, горном деле и прикладных («механических», как их часто называли) «искусствах». К примеру, кормчие и капитаны, прокладывая курс в открытом море, опирались на астрономические и математические знания, а не на традиционный «dead reckoning»[162]. Этих специалистов можно было встретить в разных концах Европы. Именно они критически оценивали разнообразные технические проекты и изобретения, руководили строительством дамб в северной Италии, гидротехнических сооружений в Нидерландах, каналов во Франции, прибрежной фортификации в Англии и т. д. Эти люди, становясь винтиками государственной машины, служили посредниками, «the intellectual, social, and managerial bridge»[163], между властями (представители которых выступали в роли патронов) и объектами контроля и экспертизы, от изобретателей и мастеров до простых рабочих. Главная отличительная черта такого эксперта-посредника – его способность разбираться в тонких, сложных и важных вопросах полезного (технико-технологического) знания, которое он мог поставить на службу своему патрону. Иными словами, эксперты курировали ту область государственного управления, которая традиционно не входила в сферу прямого регулирования со стороны властей.

Кем же были эти эксперты-посредники, они же – клиенты влиятельных патронов? И каким образом происходил их отбор? Ведь никаких институтов, дававших научно-техническое образование, тогда не существовало, и профессионального инженерного сообщества тоже не было. Начну с этимологии.

В XVI столетии термин expert претерпел некоторую трансформацию, на первый взгляд незначительную. Латинское существительное expertus, от которого произошло английское expert, означало «лично изведавший, знающий по опыту, опытный, проверенный»[164]. Так, например, об одном моряке говорилось, что он был «so unexpert of the sea, as he was never further from England than France, and Ireland»[165], т. е. имелось в виду, что этот человек не имел опыта далеких океанических экспедиций, но, что касается плаваний во Францию и Ирландию, он мог быть вполне опытным моряком. Но постепенно термин expert стал обозначать не только наличие опыта в каком-то деле, но и «мастерство, искусность, умение, навык» и т. п., т. е. то, что выражается английским словом «skill» – умение что-то делать хорошо. Термин «skill» имеет более широкий смысл, чем expert, ведь для того, чтобы что-то сделать хорошо, не всегда требуется делать это предварительно много-много раз (скажем, человек может от природы обладать прекрасным голосом и слухом). В XVI столетии под словом expert стали все чаще понимать того, кто сам умеет что-то хорошо делать, а иногда – и все чаще – того, кто просто знает, как надо что-то сделать хорошо, даже если он сам сделать этого не может никак. (Подобно тому как музыкальный критик знает, что такое хорошее пение или хороший балет, и потому может считаться экспертом, хотя сам не поет и не танцует.) Скажем, про одного немецкого горного мастера, работавшего в Англии, было сказано, что он «очень хороший эксперт» в своем деле, поскольку обладает «knowledge and understanding» горного промысла[166]. В данном случае мастер действительно имел большой опыт работы и был хорошим практиком, но акцент на «знании и понимании» им технологического процесса весьма показателен. Постепенно наличие «hand-on experience» перестает быть непременным условием для обретения статуса эксперта, а затем становится вообще необязательным, достаточно книжного и изустно передаваемого знания. Наоборот, какой-нибудь необразованный ремесленник мог делать прекрасные вещи, но не обладал глубокими «knowledge and understanding» своего ремесла и потому не мог считаться экспертом. А кто-то, кто никогда не занимался лично каким-то делом («искусством»), но зато хорошо рассуждал о нем, вполне мог считаться в глазах потенциального патрона надежным экспертом, поскольку его знание и понимание вещей, их природы и свойств, стояло выше вульгарного эмпиризма простых практиков. Ведь патрону – а им чаще всего был королевский чиновник, богатый купец или корпоративный инвестор – детали были неважны: может эксперт помочь реализовать проект как можно лучше и дешевле – прекрасно, большего и не требуется! Хороший эксперт – это тот, кто умеет транслировать свое знание в эффективное действие.

Но если так, почему же тогда просто не обратиться к практикам, хорошо знающим свое дело, пусть даже не шибко образованным и смутно представляющим «научные» основания своего ремесла? Прежде всего, потому, что большинство патронов имели университетское образование и усвоили в той или иной мере гуманистическую традицию, в соответствии с которой образование – это ключ к деятельной и полезной государству жизни. Университетские гуманисты, точнее некоторая их часть, наделенная натурфилософскими, математическими и техническими интересами[167], полагали, что полезное знание следует отделить от его исходных носителей – мало- или необразованных практиков и сделать доступным образованным классам. Поэтому у значительной части английских патронов уживалось два умонастроения – ориентация на пользу и выгоду, с одной стороны, и уважительное отношение к указанной выше ветви гуманистического тренда (т. е. отношение к образованию как способу достижения практических целей), с другой. Отсюда – предпочтение экспертам-«теоретикам».

Вместе с тем было бы неправильно представлять эксперта как ищущего патроната проныру-парвеню, знающего обо всем понемногу. Это, вообще говоря, не так. К примеру, как уже упоминалось выше, во второй половине XVI столетия в Англии в навигационном деле стали использоваться различные инструменты и методы, требовавшие определенной математической подготовки. В этой ситуации роль математически образованных экспертов заметно возросла. Они не только популярно разъясняли своим богатым патронам (чье богатство часто напрямую зависело от надежности морских сообщений и поиска новых торговых путей) суть и преимущество новых навигационных методов, но и выступали с публичными лекциями по математике, астрономии и навигации, а также составляли руководства по использованию математических подходов в практике мореплавания. Естественно, появление новой социопрофессиональной группы экспертов понижало социальный и интеллектуальный статус моряков.

Важным вопросом, дебатировавшимся в образованных кругах елизаветинской Англии, был вопрос об отношении к практическому знанию, а точнее, к тому, должно ли оно храниться в тайне или же стать открытым. В контексте позднесредневекового урбанизма не только увеличилось количество ремесленников и возросла их экономическая значимость, но и произошло важное изменение в их отношении к собственному труду: у них выработалось отношение к «секретам их мастерства» как к личной или корпоративной собственности, что П. Лонг охарактеризовала как «proprietary attitudes toward intangible craft knowledge»[168]. Однако параллельно, в XV–XVI веках, в контексте патронатно-клиентских связей сформировалось прямо противоположное отношение к «craft knowledge»: контроль патрона над этим знанием оказывался более выгодным делом, нежели занятие самим ремеслом. Стали появляться (и во все большем количестве) сочинения о том или ином ремесле, предназначавшиеся не в помощь тем, кто им занимался, но для привлечения внимания перспективных патронов, а заодно – для демонстрации осведомленности автора не только о секретах данного ремесла, но и о его, так сказать, теоретических основаниях. Именно образованные и просвещенные (и, как правило, вполне состоятельные) читатели составляли основу аудитории этой humanist-inspired литературы. Тем самым «низкое» ремесленное знание подавалось потенциальным патронам в красивой упаковке гуманистической эрудиции и культуры, т. е. как предмет вполне достойный внимания джентльмена. Эти патроны имели в своем распоряжении обширные земельные владения, и/или корпорации, и/или выгодные монопольные патенты, но, чтобы всем этим эффективно управлять и получать хороший доход, нужны были эксперты-посредники, посредники между патронами и непосредственными исполнителями (рабочими, ремесленниками и т. д.). Однако для реализации масштабного проекта кругозор простого ремесленника оказывался слишком узким, тогда как эксперты-посредники в большинстве своем были продуктами гуманистического воспитания в его «научно-технической» ипостаси и уважали идеал хорошо и всесторонне образованного man of action. К тому же широта познаний претендентов на роль экспертов (разумеется, в ущерб глубине) делала их практически универсалами, поскольку они могли курировать разные по характеру проекты.

«Человек есть то, что он знает»

Мне представляется, что с учетом сказанного о социальном статусе экспертов и об отношении лорда Бёрли к projectors, смысл цитированного выше письма Бэкона 1592 года приобретает новые и важные грани. Действительно, если Бёрли сосредоточился главным образом на экспертизе полезных для государства технико-технологических проектов и помощи в их реализации, т. е. проявлял заботу о «плодоносных» аспектах исследовательского поиска и изобретательской активности, взяв на себя роль, так сказать, министра по техническим инновациям, то Бэкон предлагал нечто совсем иное, нечто большее и масштабное: руководство научно-технической политикой королевства (претендуя на должность, так сказать, министра по делам науки и техники), что в свою очередь предполагало глубокую реформу натурфилософских изысканий.

Фактически Бэкон заявил Сесилу: то, что делает ваше сиятельство, крайне полезно и важно для общественного блага и укрепления мощи Англии, но… этого недостаточно, ибо недостаточно «собирать все опыты искусств единственно для того, чтобы таким путем достичь еще большего совершенства каждого из них»[169]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Badaloni N. I fratelli Della Porta. P. 688.

2

«Научный опыт, или „Охота Пана“, исследует модификации экспериментирования» (Bacon F. De Dignitate et Augmentis Scientiarum Libri IX (V, 2) // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 97–498; P. 372; рус. перевод Н. А. Федорова под ред. Г. Г. Майорова: Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук (V, 2) // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. C. 81–524; С. 286). О «научном опыте» в трактовке Ф. Бэкона см.: Jardine L. Experientia Literata or Novum Organum?; Lewis R. A kind of sagacity.

Концепция experientia literata была детально рассмотрена Бэконом в пятой книге трактата «De Augmentis scientiarum» (1623) и связывалась им с проблемой научного метода. Цель разработки метода исследования природы Бэкон формулировал следующим образом: «с помощью особой науки сделать разум адекватным материальным вещам, найти особое искусство наведения и указания (Ars Indicii et Directionis), которое раскрывало бы нам и делало известным остальные науки, их аксиомы и методы… Это искусство указания… делится на две части. Указание может либо вести от экспериментов к экспериментам, либо от экспериментов к аксиомам, которые в свою очередь сами указывают путь к новым экспериментам. Первую часть мы будем называть научным опытом (experientia literata), вторую – истолкованием природы, или Новым Органоном. Впрочем, первая из этих частей… едва ли должна считаться искусством или частью философии – скорее ее следует принять за своеобразную проницательность, и поэтому мы иногда называем ее „охотой Пана“… Однако подобно тому как каждый может продвигаться на своем пути трояким образом: или идти на ощупь в темноте, или держаться за руку другого, потому что сам плохо видит, или, наконец, идти свободно, освещая себе путь, – точно так же можно предпринимать всевозможные эксперименты: без всякой последовательности и системы – это чистейшее продвижение на ощупь; когда же при проведении эксперимента следуют какому-то определенному направлению и порядку, то это можно сравнить с тем, когда человека ведут за руку: именно это мы и понимаем под научным опытом. Подлинный же светоч, который мы упомянули третьим, может дать нам лишь истолкование природы, или Новый Органон». (Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук (V, 2) // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. С. 285–286; Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 370–371).

3

Бэкон Ф. О мудрости древних (Перевод Н. А. Федорова под ред. Г. Г. Майорова) // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 231–300; С. 247, 251. («Antiqui universam naturam sub persona Panis diligentissime descripserunt… Officium autem Panis nulla alia re tam ad vivum proponi atque explicari potuerit, quam ut Deus venatorum sit. Omnis enim naturalis actio, atque adeo motus et processus, nihil aliud quam venatio est. Nam et scientiae et artes opera sua venantur, et concilia humana fines suos, atque res naturales omnes vel alimenta sua tanquam praedam, vel voluptates suas tanquam solatium, venantur, idque modis peritis et sagacibus» [Bacon F. De sapientia veterum // Bacon F. The Works. Vol. 12. P. 403–454; P. 441, 446]).

4

Бэкон Ф. О мудрости древних // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 252 («…Ne rerum utilium ad vitam et cultum inventio, qualis fuit segetum, a philosophiis abstractis, tanquam diis majoribus, expectetur, licet totis viribus in illud ipsum incumbant; sed tantummodo a Pane, id est, experientia sagaci et rerum mundi notitia universali, quae etiam casu quodam ac veluti inter venandum in hujusmodi inventa incidere solet» [Bacon F. De Sapientia Veterum // Bacon F. The Works. Vol. 12. P. 448]).

5

«Venator naturae», как назовет его П. Гассенди (1592–1655) (Gassendi P. Syntagma philosophicum. Bd. 1. P. 126).

6

Bacon F. De Dignitate et Augmentis Scientiarum // Bacon F. The Works. Vol. 2. P. 371; в англ. переводе: «groping in the dark» (Bacon F. Of the Dignity and Advancement of Learning. Book V // Bacon F. The Works. Vol. 9. P. 60–106; P. 72).

7

Замечу, что уже в эпоху Средневековья анализ следов животных оформился в самостоятельную дисциплину (Cummins J. G. The Hound and the Hawk. P. 31–34).

8

Murdoch J. E. The Analytic Character of Late Medieval Learning: Natural Philosophy without Nature.

9

Bacon F. Redargutio Philosophiarum // Bacon F. The Works. Vol. 7. P. 55–95; P. 84. См. также: Bacon F. The Refutation of Philosophies [Redargutio philosophiarum] (1608) // Farrington B. The Philosophy of Francis Bacon. P. 130–138; P. 130.

10

«Лесная чаща в рубежное время (между Средневековьем и Новым временем. – И. Д.) нередко обозначает… среду естественно-научного поиска, процесс погружения в тайны материи. „Леса“ или даже „Лес лесов“ (Ф. Бэкон) – стандартные заголовки тогдашних научных трактатов» (Соколов М. Н. Время и место. С. 65–66). М. Н. Соколов имеет в виду трактат: Bacon F. Sylva sylvarum, or, A Naturall History in Ten Centuries.

11

Замечу, что образ мира как лабиринта также активно использовался Бэконом. Так, например, в предисловии к «Великому восстановлению наук» читаем: «Здание этого нашего Мира и его строй представляют собой некий лабиринт для созерцающего его человеческого разума (Aedificium autem hujus universi structura sua, intellectui humano contemplanti, instar labyrinthi est), который встречает здесь повсюду столько запутанных дорог, столь обманчивые подобия вещей и знаков, столь извилистые и сложные петли и узлы природы. Совершать же путь надо при неверном свете чувств, то блистающем, то прячущемся, пробираясь сквозь лес опыта и единичных вещей. К тому же (как мы сказали) вожатые, встречающиеся на этом пути, сами сбиваются с дороги и увеличивают число блужданий и блуждающих. При столь тяжелых обстоятельствах приходится оставить всякую надежду на суждения людей, почерпнутые из их собственных сил, и также на случайную удачу. Ибо, каково бы ни было превосходство сил ума и как бы часто ни повторялся жребий опыта, они не в состоянии победить все это. Надо направить наши шаги путеводной нитью и по определенному правилу обезопасить всю дорогу, начиная уже от первых восприятий чувств» (Бэкон Ф. Великое восстановление наук. Предисловие // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. C. 68–81; С. 64–65 [Bacon F. Instauratio Magna Scientiarum. Praefatio // Bacon F. The Works. Vol. 1. P. 199–211; P. 205]).

12

Так назывался фантастический роман английского писателя Клайва С. Льюиса (1956) («Till We Have Faces: A Myth Retold»).

13

F. Bacon to Sir Thomas Egerton, Lord Keeper of the Great Seal (1597) // Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 2 (9). P. 60–64; P. 61.

14

Бэкон Ф. Опыты, или наставления нравственные и политические (1597–1612) // Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. С. 348–481; C. 441.

15

Там же.

16

Елизавета Тюдор взошла на английский престол 17 ноября 1558 года, ее коронация состоялась 15 января 1559 года.

17

По другой версии, королева по каким-то делам посетила Йорк-хаус, где и родила мальчика, оставив его на воспитание хозяину дома (Kunow A. D. von. Francis Bacon: Last of the Tudors).

18

Simpson A. The Wealth of the Gentry, 1540–1660. P. 28, n. 3.

19

Inns of Court (судебные инны) – старинные коллегии адвокатов. Каждый полноправный адвокат («барристер», см. след. сноску) должен был вступить в одну из четырех юридических коллегий (корпораций или палат) – Линкольнс-Инн (Lincoln’s Inn), Грейс-Инн (Gray’s Inn), Миддл-Темпл (Middle Temple) либо в Иннер-Темпл (Inner Temple). Каждый инн (подворье) управлялся самостоятельно, и правила принятия новых членов, а также профессиональные требования в них различались. Инны были местом совместного обитания и одновременно обучения юристов общего права. Только в них можно было овладеть основами common law (цивильное право развивалось в лоне университетов). Частные поверенные («солиситоры») также объединялись в инны, но не судебные, а канцелярские (Inns of Chancelery), прикрепленные к судебным. Первые инны появились в XIII веке. Поначалу это были сугубо аристократические корпорации. При них существовали платные юридические школы, студенты которых проживали в общежитиях при иннах и подчинялись распорядку, установленному бенчерами (Masters of the Bench или Benchers), т. е. старейшинами. В эпоху Ренессанса в эти школы стали принимать выходцев из нетитулованного дворянства. В 1562 году, один из выпускников Inner Temple описывал инны как «место, отмеченное наиболее выдающимися личностями, где собраны джентльмены со всего государства для того, чтобы учиться управлять, и подчиняться законам, и расплачиваться своей верностью со своими правителями и государством, а также упражнять тело и ум, чтобы приобрести навыки, которые служат украшению разговора, манеры поведения, а также мимику, умение одеваться и внешний вид джентльмена» (Legh G. The Accedens of Armory. Sig. A5). См. также: Prest W. The Legal Education of the Gentry at the Inns Court 1560–1640.

20

Англ. barrister от bar – барьер в зале суда, за которым находятся судьи. Этот термин появился, по-видимому, в XV веке и поначалу означал «допуск к судебному барьеру», т. е. право быть выслушанным судом в интересах своего клиента. Уже с XIII века истец или ответчик мог поручить «ученому или красноречивому другу» изложить перед судом доводы по своему делу. В XIV веке судьи стали требовать, чтобы в этой роли выступали профессиональные юристы (доктора права). Кроме того, судьи получили право экзаменовать ораторов и решать вопрос об их допуске к судебным выступлениям. Практикующие юристы, не имевшие докторской степени, стали объединяться для обучения и совместного проживания в так называемые судебные подворья – инны (Inns of Court), расположенные (и до настоящего времени) в центре Лондона. Барристеры в иннах делились на бенчеров (старейшин; bencher) и юниоров. После нескольких лет судебной практики барристер мог получить звание королевского советника.

21

Этот судебный орган был создан Генрихом VIII для распоряжения собственностью, конфискованной при секуляризации монастырских земель и закрытии монастырей.

22

Анна была третьей из девяти детей и второй из пяти дочерей сэра Энтони.

23

The Egerton papers. P. 29–30.

24

К примеру, в 1559 году У. Сесил, глава правительства, полагал, что Елизавета должна помочь протестантам-шотландцам, восставшим против своей королевы Марии Стюарт и ее французских друзей. Бэкон был категорически против посылки войск в Шотландию. 15 декабря 1559 года, обращаясь к палате лордов по этому вопросу, он убедительно описал тяжелое экономическое положение Англии и заявил, что помогать тем, кто восстал против своего суверена, – не самая мудрая политика, а кроме того преступно нарушать общественное спокойствие и провоцировать без веских причин столь сильного врага, как Франция. Бэкон признавал опасность для Англии усиления французского католического присутствия в Шотландии, но призывал не торопиться с ответными мерами, во всяком случае пока не станет ясно, насколько велика такая опасность в действительности. Другой пример: в 1562 году Бэкон в яркой речи в Тайном совете в присутствии королевы выступил против идеи личной встречи Елизаветы с Марией Стюарт для обсуждения спорных вопросов, касавшихся Шотландии, хотя сэр Николас прекрасно знал о желании английской королевы провести такую встречу. Эти и многие другие примеры из политической биографии Н. Бэкона показывают, что он никогда не выступал в пассивной роли рупора Елизаветы. – И. Д.

25

Дмитриева О. В. Парламент и политическая культура в Англии второй половины XVI – начала XVII в. С. 280–286.

26

Puttenham G. The Arte of English Poesie. P. 139–140.

27

Ум, достойный империи (лат.). – И. Д.

28

Thomas Wyatt (1503–1542) – государственный деятель и поэт. Один из основателей новой английской поэзии, первый английский поэт, обратившийся к жанру сонета. – И. Д.

29

Henry Howard, Earl of Surrey (c. 1517–1547) – военачальник и поэт. Преобразовал структуру сонета, создав так называемый английский сонет, форму которого впоследствии развивал У. Шекспир. – И. Д.

30

Thomas Chaloner (1521–1565) – государственный деятель и поэт. – И. Д.

31

Jonson B. Timber: Or, Discoveries: Made Upon Men And Matter, As They Have Flow’d Out of His Daily Readings, Or Had Their Refluxe to His Peculiar Notion of the Times. London: J. M. Dent, 1641. P. 102.

32

Леонард Диггес (Дигджес) (Leonard Digges; ок. 1515 – ок. 1559) – английский военный инженер, математик и геодезист, изобретатель теодолита. Его сын Томас был активным пропагандистом теории Коперника.

33

Digges L. A Geometrical practise named pantometria. Книга, изданная после смерти автора его сыном, открывается посвящением Николасу Бэкону (The Epistle. To the right honorable my singular good Lorde Sir Nicolas Bacon Knight, Lord keper of the great seale of England).