Атлант поверженный

– Пройдемте за мной, – произнесла женщина в белом халате так растянуто по слогам, будто пыталась взять ускользавшую от нее ноту.

Она открыла двери в длинный коридор отделения, наполненный снующими между палат врачами. Чувство жуткого одиночества среди белых стен приемного покоя сменилось не менее зловещим страхом толпы, которая запросто может задавить тебя в узком длинном проходе, стоит чему-то пойти не так. Парень с девушкой гуськом шли за пышнотелой женщиной, теснящей всех, как ледокол теснит льды. Каждые три метра окошки дверей по двум сторонам коридора сменялись синими стенами с описаниями болезней и инструкциями по их профилактике. На потолке с равными интервалами светили холодным безжизненным светом флуоресцентные лампы. Всюду копошился народ, пахло едой и страданием. Возле третьей по счету палаты медсестра резко повернулась, и не успевшие среагировать на это молодые люди уткнулись в ее массивную грудь.

– Заходи, ложись! – скомандовала она девушке. – Доктор сейчас придет. А сопровождающим тут не место, ждите в приемном покое.

Платон скромно пожелал Лие удачи и предупредил, что будет ждать. На вопрос, стоит ли кому-нибудь позвонить, она с грустью промолчала и отвернулась.

Вернувшаяся обратно тучная медсестра, как поршень, полностью занявший коридор, едва не вытолкала своим телом пытавшегося успеть выскочить из отделения парня. Казалось, если он споткнется и упадет, тут же будет раздавлен. Только в пустой белой комнате приемного покоя со стойкой регистрации в одном углу и скамьями для ожидания в другом к парню вернулось самообладание, и он попытался запомнить такой непривычный и невиданный им ранее больничный хаос. Самые экстренные больные семи ближайших кварталов привозились сюда, распределялись по палатам, а работавшие на износ доктора носились между ними, пытаясь успеть вытащить хоть кого-нибудь с того света. Поэтому наркоманов и пьяниц – верных спутников бурного роста населения города – здесь не любили. Трудно было представить, как объявленный по рации скорой помощи смертельный случай спустя триста метров своими ногами зашел в палату и скромно сидел на кушетке в ожидании реаниматолога. Теперь Платон понял, почему, узнай врачи скорой помощи о вечеринке и алкоголе заранее, Лию могли вовсе проигнорировать, даже за ней не поехав. Очнулась бы она в таком случае? Парень не знал, что и думать. Несчастную девушку, у которой вообще никого нет, могли просто бросить, и больше о ней никто бы никогда не узнал. Великая несправедливость жизни – в отличие от заслуживавшей самого лучшего Лии, бедолагу Платона дома как раз-таки ждали и даже любили…

К сожалению, как и девяноста девять процентов в панике вызывающих скорую молодых людей, он не подумал, чем будет скрашивать утомительно долгое ожидание в больнице, и не взял с собой книгу, а ведь читать ему теперь мучительно хотелось. Любую, лишь бы черные буквы стояли на белом фоне. Голову следовало чем-то занять, отвлечь нервы от разрушительной тряски в теле. Увы, футуристические карманные устройства – умные гаджеты для развлечений – существовали пока только в художественных произведениях, которые он так любил читать в детстве. Уставившись в белую пустоту перед собой, он фантазировал, что совсем скоро на соседнем заводе выпустят ручные телевизоры с крохотным экраном и встроенными играми типа черно-белого тенниса, где две палки по сторонам экрана отбивают летающую между ними точку – мерцающий шар. Как же это прекрасно – пялиться в экран и развлекаться, не тратя свою жизнь на перемещения, не прожигая лучшие градусы юности на занятия спортом, хождение в кинотеатры или книжные магазины. Вот если бы кто-то позволил Платону устроиться на сидячую работу, чтобы с самодовольной улыбкой на лице наблюдать, как на его глазах человечество совершает свой безудержный спринт в будущее, где все эти изобретения уже существуют. Такое прекрасное, греющее душу счастье, которого он совершенно точно желал, пока не встретил девушку, перевернувшую с ног на голову вообще все в этой жизни.

Шум в приемном покое, начавшийся невинным жужжанием на задворках сознания, стал заглушать все остальные мысли. Из открывшейся рядом с ним двери больничного отделения вышла Лия с пожилым доктором в круглых очках в серой оправе, с взъерошенными седыми кудрями. На шее у него, как у всех местных стиляг, словно галстук, висел стетоскоп. Но вскочивший со своего места, как выстрелившая пробка шампанского, парень совершенно не интересовался никем, кроме своей соседки, вернувшейся к жизни, похорошевшей, налившейся еще большей, как казалось тогда, красотой. Когда кризисная ситуация миновала, стало возможным разглядывать ее с ног до головы. Виновница такого пристального внимания со стороны докторов поправляла васильково-синюю рубашку с закатанными рукавами, которую успела надеть по возвращении с вечеринки, неловко прятала руки в широкие карманы домашних брюк, переминаясь с ноги на ногу в белых домашних сланцах. Как никто раньше не замечал, что простая одежда может выглядеть сногсшибательно? Мир будто остановился, поняв свои прошлые заблуждения, пораженчески принимая последний писк моды. Лия выглядела лучше всех манекенщиц, родившихся когда-либо по эту сторону Великого разлома, трепала, поправляя, запутавшиеся пшеничные волосы, вытирала остатки туши с припухших глаз. Ничего более красивого и естественного невозможно было представить. Из всех возможных решительных действий, которые сердце тянуло его совершить с девушкой, Платон не выбрал ничего, и доктор взял слово.

– Странно, первый анализ крови, взятый у вас дома, показал сильное воспаление с огромным количеством лейкоцитов, но второй, взятый сейчас, говорит о том, что вы более-менее здоровы. Наверное, та пробирка повредилась в поездке или кровь так странно себя повела с расстоянием. Понимаете меня?

– Да, понимаю, – растерянно сказала Лия.

– Вы в полном порядке, голубушка, – продолжал доктор, сжимая в одной руке конец свисающего с шеи стетоскопа, а другой опуская очки, чтобы видеть собеседницу собственными глазами. – Готов поспорить, вы смешали алкоголь с каким-то наркотиком, а ваш наглый сосед не постеснялся вызвать скорую и пожертвовать расстоянием многих людей. Понимаете, как несуразно все получилось?

– Да, понимаю, – повторила она, чувствуя себя виноватой.

– На первый раз я, конечно, не стану записывать ложный вызов с вытекающими из этого последствиями. У вас, по словам принявших вызов медиков, действительно было неважное состояние, в причины которого я не собираюсь вникать, пусть этим занимаются безумцы-наркологи и судмедэксперты. Но лучше вам не злоупотреблять ни химическими коктейлями, ни звонками в скорую. Поняли меня? Если да, то кивните.

Девушка быстро кивнула, и доктор ушел. Белые стены стали давить подхваченной в воздухе флуктуацией осуждения, и молодым людям пришлось спешно ретироваться. Под сверлящим, как алмазным наконечником, пронзительным взглядом медсестры они вышли на улицу, прочь из здания, такого полезного для хороших людей, но вместе с тем коварного и мучительного для оказавшихся изгоями пациентов. Осуждение заставляло поверить в собственную виновность перед стройными идеалами общества. Солнце, в отличие от всего этого, одинаково ярко светило людям всех социальных классов, с присущей божеству добротой и невозмутимостью согревало улицу, ведущую от больницы до родного квартала двух молодых людей. Они беззвучно брели по тротуару, перешагивая обрывки газет и другой мусор. Их руки находились на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга, но натянутые между ними невидимые нити смущения убивали в мыслях всякий намек на романтику. Со всех сторон стояли грязные, обшарпанные дома серого цвета с отвалившейся кое-где штукатуркой, обнажавшей ромбы гнилой деревянной опалубки. Эти улицы не имели ничего общего с новостями об успехах в борьбе с нищетой. Прямо на дороге стояли хаотично разбросанные мусорные баки, которые туда выдвинули городские бомжи. Переступая засохшие комья мусора, Платон пытался вести Лию прочь из грязного и недоброжелательного района, но по факту едва поспевал за бойкой девушкой, желавшей поскорее закрыться в своей комнате. Остаться наедине с позором. На другой стороне улицы на крохотной детской лавочке посреди ржавой игровой площадки сидел мужчина в сером твидовом костюме и серой шляпе. Он казался огромным относительно стоящих вокруг качелей, будто великан пришел разломать оставшееся от сказочного городка. Он положил одну вытянутую вперед ногу на другую, демонстрируя максимальное удобство отдыха на абсолютно неподходящей для этого крохотной лавке. Распахнутая перед незнакомцем газета закрывала лицо и бо́льшую часть тела, оставляя на всеобщее обозрение только ехидно прищуренные глаза, по странному стечению обстоятельств смотревшие именно в те места улицы, по которым шла молодая пара. Чувствующий неловкость в чужом районе Платон чаще обычного оборачивался и смотрел по сторонам – тогда распахнутая газета поднималась чуть выше, полностью закрывая подозрительного уличного зеваку. Но потом маленькие черные точки глаз неизменно поднимались из укрытия и следовали за целью. Когда парень с девушкой прошли достаточно далеко, серая рука мужчины достала из внутреннего кармана пиджака рацию и поднесла ее к губам, которые что-то в нее прошептали. В этот момент мусорщик, водивший по земле метлой дальше по улице, оглянулся назад и быстро кивнул серому человеку.

Платон пытался завести разговор, но момент был, мягко говоря, неидеальным. Понурая Лия смотрела себе под ноги, пиная попадавшиеся пустые бутылки и мятый картонный мусор. Так они и шли – наполненный чувствами парень и ничего не подозревающая о них девушка. Суммарно оба они были наполовину влюблены. Не бог весть какая новость, но парня устраивала даже призрачная возможность прикоснуться к прекрасному, побыть рядом с Лией и просто поговорить, хоть на миг успокоить ненасытную тягу. Набравшись смелости за первую половину дороги, он заговорил про город, улицу, траву и вообще все, что попадалось по пути, – обветшалые бетонные стены домов, забитые хламом ямы у дорог, зеленые деревья их относительно порядочного квартала метрах в двухстах впереди. Слово за слово и разговор перешел в обычную бытовую плоскость типа любимых книг, фильмов и телепередач. С каждым новым словом Платон понимал: не так страшно само общение с девушками, как страх с ними заговорить. Оказалось, что Лие тоже не нравятся развлекательные шоу и она вообще редко смотрит ящик, а отношения с соседками у нее не такие близкие, как могло казаться со стороны, когда видишь выходящих из одной квартиры трех молодых красоток. Между сожительницами оказалось много вопросов и нерешенных споров. Разговорившись в обществе малознакомого, но приятного человека, девушка тоже почувствовала себя комфортнее и уже с трудом сдерживалась. Обожествленный Платоном образ Лии рушился под ее обычными житейскими проблемами и интересами, делая ее еще ближе, доступнее, а чувства к ней – все более перспективными. Увлеченные беседой, молодые люди не замечали, что позади них шел дворник, старавшийся не привлекать к себе внимания, но постоянно наступавший на мусор вместо того, чтобы его собирать. Он просто водил метлой в воздухе, даже не дотрагиваясь ею до земли. Неловко поскользнувшись на банановой кожуре, он резко взмахнул руками и с грохотом выронил на землю рацию, но она удачно и мягко шлепнулась на мятый грязный картон. Удостоверившись, что парень с девушкой заняты исключительно друг другом, дворник поднял служебный аксессуар и что-то в него произнес, прошел еще несколько метров и остановился на границе квартала. В отличие от него, молодые люди продолжили идти как ни в чем не бывало. Наконец начался привычный и такой знакомый им с детства ряд трехэтажных кирпичных домов. Солнце будто светило ярче, а трава была зеленее. Можно было поверить в теорию заговоров, но квартал просто был относительно новым и изначально строился для фотографий в популярных журналах, расхваливающих тихий и спокойный Фрибург, а также экономические успехи страны. Даже застройка была выбрана очень низкая, что со стороны выглядело, конечно, красиво, но в реальности оказалось настоящим кошмаром для местных жителей, увеличивая расстояния до магазинов, заводов и школ. Многие сразу стали копить деньги на квартиры в высотках со всеми необходимыми удобствами прямо внутри здания. Но не все оказались столь прагматичными, не все вкладывали деньги с умом, кое-кто просто купил дорогой коллекционный автомобиль, приносящий даже меньше пользы, чем найденный на другом конце страны космический шаттл, на котором из-за больших расстояний никто не может никуда улететь. Платон даже умудрился обсудить и это, совсем заболтав уставшую девушку, а когда молодая пара, наполовину влюбленная за счет вклада парня, уже подошла к дому девушки, он решил еще сильнее открыть ей душу.

– Ты смотрела «Шоу Фримана»? – спросил он.

– Нет, я же говорила, что не смотрю ящик и в кино не хожу. Но я читала «Шоу Капоте», по которому он снят, – ответила Лия.

– А, ну так даже лучше, – смущенно продолжил парень. – Жизнь обычного человека превращена в телешоу, все вокруг подставные, а он даже не догадывается. Очень похоже на то, что нас окружает, тебе не кажется?

– Интересно, никогда об этом не думала, – сказала остановившаяся возле своего подъезда девушка и скромно сунула руки в большие карманы домашних штанов. – Необычная мысль. Любишь пофилософствовать?

– Да нет, просто интересно понять, как все устроено. – Платон переминался с ноги на ногу напротив нее, не в силах смириться с моментом, когда им придется расстаться.

– Ну а где же тогда камеры? Об этом ты не подумал?

– Некогда было, мне это пришло в голову только сейчас.

– И там был маленький городок, а у нас, даже несмотря на опасность больших расстояний, – огромная страна. И всюду кипит жизнь, все перемещаются и стареют. Наш детдом был далеко отсюда, я многое повидала, пока переезжала сюда.

– Ну да, наверное, ты права, – окончательно смутился Платон. – Глупая мысль.

– Эй, ты не давай так просто себя разубедить. Стой на своем, хорошо? – с подозрительной заинтересованностью порекомендовала она, а потом распрощалась с ним: – Ну все, пока, мне надо домой. Еще увидимся.

Лия слегка приобняла взлетевшего на седьмое небо парня и почти забежала в подъезд, но остановилась, уже перейдя порог.

– И давай этот случай останется между нами, хорошо?

– Ну конечно, разумеется, – сказал он и с хлопком закрывшейся двери провалился в одинокое, уже давно знакомое небытие.

Словно красная черта в приемном покое больницы, этот звук расставания разделил его существование на две совершенно разные грани – одну, полную смысла, счастливую жизнь и другую, пустую, депрессивную, выжженную одиночеством пустоту.

Дома его ждал хаос из разбросанных вещей. Всюду сновала мать и забивала чемоданы одеждой, посудой, бытовой химией и едой, даже не замечая пришедшего сына. Ее глаза покрывала пелена застывших в бессилии слез, не сумевших ни пролиться, ни высохнуть. На одном из век темнел огромный синяк. Напряженная атмосфера сковала парня, в один миг потерявшего смысл о чем-либо спрашивать и что-либо говорить. Первым брата увидела Лиза, усердно пихавшая все свои вещи в один маленький школьный ранец, уже похожий на накачанный до предела воздушный пузырь. Она посмотрела на Платона смиренным взглядом человека, от которого ничего не зависело, потом грустно опустила глаза и продолжила заталкивать капризную книгу в отсек рюкзака, и без того поставивший рекорд максимальной плотности вещества. Платон отрешенно прошел на кухню, открыл ящик с едой, взял последнюю коробку хлопьев и высыпал их в одну из двух оставшихся на опустевшей полке тарелок, залил хлопья остатками молока и стал циклично размешивать ложкой, уставившись в одну точку. Мать суетливо ходила туда-сюда, по несколько раз проверяя все шкафы и тумбочки, чтобы ничего не забыть. Разговора с ней долго ждать не пришлось.

– Мы разводимся, – сказала она возбужденным голосом. – Не понимаю, как я могла столько лет жить с этим козлом.

Платон ел размокшие сладкие хлопья, чтобы заполнить внутреннюю, растущую во все стороны пустоту.

– Все нормальные мужики копят деньги, что-то придумывают, выкручиваются и чинят эти долбанные податчики еды, чтобы постоянно не бегать в комнату. – Она бросила гневный взгляд в сторону сломавшейся дверцы между кухней и залом. – Переезжают из таких дыр, как наша, а не тратят все нажитое на бесполезную груду железа, которая ему роднее, чем мы.

Парень раз за разом посылал в рот хлопья, тщательно их пережевывая, не в силах оторвать пустой взгляд от точки между раковиной и шкафом, стоящим возле окна.

– Да, он отказался ее продавать! – продолжила тираду мама. – И смотри, что сделал!

Она подошла ближе к сыну и повернулась к свету, демонстрируя свежий синяк на морщинистой коже вокруг глаза. Платон уставился на него тем же взглядом, какой только что был у сестры.

– Я позвонила сестре, она примет нас у себя. Правда… – Женщина замялась, не зная, как лучше продолжить. – Правда, у них очень тесно и переехать сможем только мы с Лизой.

Платон наклонил к себе тарелку и зачерпывал остатки молока, громко звеня ложкой.

– Да, тебе придется остаться с отцом, – продолжила мама. – Там просто негде жить. И вообще ты уже взрослый, должен сам решать, что и как. А младшей сестре просто нельзя расти в такой обстановке!

Платон подошел к раковине и начал смывать прилипшие к тарелке хлопья сильной струей воды, делая это намного дольше, чем требуется. За окном раздался протяжный машинный гул, какой бывает у автофургонов или локомотивов.

– А вот и транспорт. Я договорилась с отделом перевозок с завода. Мы уедем на этом грузовике. Поможешь с вещами?

Словно приведение, парень вышел из кухни и принялся вынужденно помогать родным, как обреченный в концлагере, безропотно принимающий неотвратимую судьбу. Подождал, пока мама возьмет в обе руки по чемодану, а сам поднял три непонятно откуда взявшихся старых мешка, доверху набитых домашней утварью. Лиза надела свой школьный рюкзак, раздутый вдвое больше ее самой, и зажала подмышкой плюшевого медведя. Все трое зашатались вниз по тесной лестнице, пробираясь к выходу. На улице уже ждал курсирующий раз в градус заводской грузовик, переливаясь хромированными деталями на ярком солнце. Обычно он выезжал с завода без остановок, поэтому, когда представился шанс подольше поглазеть на диковинку, весь район высыпал на улицу изучать застывшего в пространстве железного исполина. Водитель помог загрузить вещи на задний ряд сидений и на глазах у всего квартала пожилая женщина, с грустью посмотрев на сына, забралась в кабину грузовика. За ней с усилием, как на шведскую стенку, забралась Лиза, напоследок обернулась к брату и помахала ему тонкой детской рукой. И в этот самый обычный, 257-й градус трехсотого круга после Великого разлома, когда стих рев двигателя и грохот удаляющегося фургона, Платон остался стоять возле дома, который уже никогда не будет прежним, родным, милым, уютным и безопасным.

Глава 3

Когда человечество смогло восстановить утерянные знания в области медицины и вакцинации, построило больницы в каждом мало-мальски заметном городе, начался бурный рост населения, не обошедший стороной и Фрибург. Сказался он и на большом здании библиотеки с тысячами уникальных книг. Построенное до Великого разлома, оно пережило одномоментное исчезновение и застало начало новой жизни человечества, как с чистого листа, но окруженное тем не менее довольно развитыми технологиями и инфраструктурой. Удачное место прямо у стен восстановленного завода уберегло библиотеку от сноса при строительстве радиальных, кругообразных кварталов, предоставлявших всем жителям самый короткий путь к месту работы. Так она и стояла никому не нужная, ведь все люди были заняты ручным трудом, но совсем скоро во многих сферах жизнедеятельности ввели автоматизацию, и тяжелая, монотонная работа стала требовать меньше рук. Вместе с этим повсюду, как грибы после загадочного дождя, стали вырастать высшие учебные заведения для подготовки инженеров и специалистов. Благодаря росту населения города́ и поселки заселялись всё новыми людьми и укрупнялись вокруг центральных точек – заводов, образуя кольца, как после брошенного в воду камня. Свободного места ввиду его возросшей цены перестало хватать, поэтому вновь создаваемые учебные заведения втискивали в менее полезные здания. Почти опустевшая после вывоза научными институтами самых важных трудов библиотека стала идеальным местом для университета. Несколько десятков никому не нужных ветхих изданий перенесли в маленький сарай, ранее служивший подсобкой городской читальни, а теперь ставший само́й этой читальней. Постепенно пыльные полки стали заполняться новыми книгами, а для посетителей ввели читательские билеты и посадили у входа библиотекаря, работавшего по совместительству сторожем в университете.

Частенько жадный до литературы Платон проходил мимо, завистливо посматривая на имевших абонемент читателей, но вот и ему подвернулась удача. После отъезда матери и сестры на одном из скучных университетских занятий суровый преподаватель неожиданно сжалился над парнем и дал ему краткосрочный допуск в библиотеку для составления списка литературы к уже почти написанному диплому. Надо было проверить несколько источников и цитат, но, едва Платон вышел на улицу, как его мысли наполнились совершенно иными, далекими от диплома вещами. Он подошел к пристроенному к каменному зданию училища сараю и дал сидящему на входе сторожу проверить бумажное разрешение. Старый недоверчивый контроллер долго изучал подпись преподавателя, просвечивал бумажку на солнце, но, исчерпав свой арсенал детектива, пропустил парня в святая святых художественной и научной литературы. Темное квадратное помещение размером семь на семь метров с толстым деревянным столбом посередине оказалось набито студентами. Они ходили между книжными рядами, как птицы в клетке, не замечая друг друга, до дыр залистывали одни и те же учебники, складывали в высокие стопки у груди сразу по несколько книг и шли оформлять получение. Не желавший привлекать лишнее внимание Платон поначалу следовал тенью за другими молодыми людьми, рассеянно доставая с полок труды по геологии, подземным залежам, неорганической химии, иногда переключаясь на художественную литературу, и она сразу же занимала все его внимание, не позволяя оторвать взгляд. В длинном ряду свеженапечатанных книг стоял и «Моби Рик» в обложке цвета морской воды. Название этому оттенку как раз дала изображенная на ней высокая океанская волна, которую многие жители страны впервые в жизни увидели в иллюстрациях этого произведения. Одурманенный чувством любви ко всему, что связано с Лией, парень раскрыл книгу и начал читать, упиваясь каждой строчкой. Каждое слово отпечатывалась в фантазиях, рисуя живые сцены прямо в воображении. Фантастически правдоподобное описание бьющих пеной синих морских волн и гигантских, выпрыгивающих на десятки метров из воды китов, извергающих из своих голов фонтаны соленой воды, прервалось рукой библиотекаря, закрывшей следующую страницу. Его седая морщинистая голова покрутилась из стороны в сторону в запретительном движении, понятном без слов, а рот под белыми усами ехидно скривился. На единственный экземпляр стояла большая очередь, а в допуске Платона не было разрешения на вынос книг, поэтому пришлось смиренно отдать чудесное творение разума человеческого и с грустью в сердце пойти дальше между рядами, фантазируя, чем же закончится эта печальная, но такая вдохновляющая история. У парня появилось сильное подсознательное чувство, что скоро он это узнает. А покамест оказалось, что проходы стали свободнее, большинство студентов обновили свой учебный и художественный арсенал и разбрелись по домам. Можно было приступать к задуманному. Оглянувшись на сидевшего у входа библиотекаря, Платон подошел к интересующему его разделу старых изданий, переживших самый загадочный момент в истории человечества и хранивших в себе дух эпохи до Великого разлома. Чтобы не вызывать подозрений у надзирателя, он сверял каждую взятую в руки книгу со списком дипломной литературы, не демонстрируя никакого желания почитать на халяву. Поднимая вековую пыль, он перелистывал крепко сшитые из какой-то странной бумаги книги. В них хранилась общая информация по добыче угля, строительству экскаваторов, заводов, лампочек, ремонту автоматических комнатных передатчиков еды, воспитанию детей и прочим всем известным вещам. Многие страницы, к сожалению, были вырваны, и стало понятно, почему этими экземплярами побрезговали научные институты. Оставшиеся после их рейдов книги являлись скопищем столь очевидной и устаревшей еще сто кругов солнца назад информации, что парня начало клонить в сон. Хотя, скорее, этот эффект давала бумажная пыль. Чуть интереснее стало в разделе физиологии и медицины. Уже смирившись с тем фактом, что никогда не сможет выпустить Лию из головы, он наконец набрел на желаемое. Оглянувшись на сидящего вдалеке контроллера-библиотекаря, парень сделал вид, что переписывает авторов и названия глав, а когда очередной из немногочисленных посетителей библиотеки подозвал старика оформлять книги, тем самым ослабив его неусыпный надзор, Платон начал внимательно листать страницы с болезнями и диагнозами. В огромном количестве сложных терминов, для приличия заваленных тонной обычных слов, сложно было что-то найти, но его взгляд наткнулся на алфавитный указатель, какой бывает в конце многих научных книг. Парень быстро нашел «потерю сознания» и «воспаление», ахнув от количества отсылок на имевшие эти упоминания страницы. Их были десятки, если не сотни, абсолютно во всех видах болезней и недомоганий. Листая книгу в надежде на невероятную удачу, он пытался вспомнить, была ли у Лии головная боль. В тошноте сомневаться не приходилось, но это вполне мог быть ложный след после смешивания разного алкоголя на вечеринке. Бегая глазами между разными симптомами и диагнозами, парень в какой-то момент понял, что чаще всего повторяется слово «опухоль». Найдя соответствующий раздел, он выяснил, что эти злокачественные новообразования появляются в любых органах человека и развиваются в смертельные очаги, если иммунитет с ними не борется, не вырабатывает нужное количество антител. Отсюда и выявленное в самом первом анализе воспаление, созданное самим организмом с целью произвести нужное средство из миллиардов всевозможных комбинаций – процесс, похожий на выстрел из пушки по воробью. Но нигде не объяснялось, как с пройденным расстоянием опухоли могут исчезнуть, а многие страницы в конце каждой главы вовсе были вырваны какими-то доисторическими вандалами. После долгих и безуспешных попыток докопаться до истины, парень признал свое поражение и расстроенно начал перебирать книги по физике, чтобы переписать несколько авторов и статей. Начавший было присматриваться к нему старый контроллер вновь успокоился и уселся на стуле у распахнутых ворот бывшего сарайчика. Руки Платона снова почувствовали приятную мягкость новых книг, хотя они и были менее качественны. В конце одного издания, пахнущего типографской краской и почти никем еще не читаемого, виднелся странный список фамилий, часть которых парень записал себе на листок. То был краткий сборник самых выдающихся физиков, разделенный на главы, посвященные конкретным светилам науки. Между фамилиями Шостаков и Шуман темнела закрашенная черная полоса. Догадавшись, на какой странице между этими двумя учеными следует открыть толстенный сборник, Платон, едва удерживая его на весу, перехватил книгу руками с обеих сторон. Как он и предполагал, несколько страниц оказались вырваны с корнем, достаточно аккуратно, но, если знать, где искать, то вполне заметно на глаз. Только выдиравшие их вандалы либо забыли учесть одну важную деталь, либо слишком торопились, но в конце предыдущей главы про Шостакова свежей типографской краской отпечаталась часть следующей страницы и отчетливо виднелось имя Станислава Шпильмана. Того самого тайного узника из бредовых воспоминаний Платона, перемешанных с ужасом от приступа Лии – кошмаром наяву, перечеркнувшим все остальные эмоции и воспоминания того долгого градуса. Затронутые нужным триггером, как по команде гипнотизера, в памяти парня теперь всплыли все слова этого загадочного старика, а вместе с ними в душе воцарился страх. Платон принялся подозрительно озираться по сторонам, только чудом не попавшись на глаза библиотекарю или какому-то посетителю. Потом взял себя в руки, стал плотнее к шкафу и, делая вид, что пытается прочитать мелкий текст сносок, начал присматриваться к чернильному отпечатку остальной выдранной с корнем страницы. Под определенным углом на книгу попадал отражавшийся от рядов глянцевых обложек яркий уличный свет, но все было тщетно. К сожалению, отчетливые строки предыдущей страницы смешивались с основным текстом статьи, так что пришлось довольствоваться только именем и фамилией ученого. Кто такой этот Станислав Шпильман? Явно он что-то знал про историю до Великого разлома, а может, и про развитую медицину древних цивилизаций, многие разделы которой зачем-то выдрали из старых книг. Вот бы показать ему Лию, но как? Даже если предположить, что чудеса случаются и удастся вновь настроиться на неизвестную радиочастоту, учебные телевизоры рассчитаны только на прием информации, но никак не на ее передачу. Все это казалось безумием и осложняло и без того запутанную ситуацию.