Атлант поверженный

– Я видел у тебя книгу, «Моби Рик», – продолжил разговор парень, пользуясь заминкой перед началом занятий. – Интересная? Знакомые очень хвалили.

– Ты знаешь, мне очень понравилась, – ответила Лия с резким воодушевлением и необычно загоревшимся взглядом. – Там про бедного охотника на китов. Это такие огромные животные в океане, они могут выпрыгнуть из воды и пустить фонтан брызг прямо из головы. Судя по тексту, зрелище неописуемой красоты. Так вот, охотник плавает на маленькой шхуне и вынужден искать известного белого кита по имени Моби. Мужчина этот очень добрый и не хочет убивать животное, но с пустыми руками он вернуться тоже не может, потому что обречет на голод себя и семью. Очень трогательно, не знаю, чем все закончится.

Рассказывая сюжет книги, она словно вдохновенно парила, была на седьмом небе от счастья, мысленно переживая все те события и по-девичьи, близко к сердцу их принимая.

– Смотрю, тебе нравятся рассказы о море?

– Очень. Всегда мечтала там побывать, – ответила Лия, медленно возвращаясь с небес на землю, угасая прямо на глазах. – Но мы очень далеко от океана, и нам своими глазами его, скорее всего, не увидеть. А уж тем более китов, выпрыгивающих из воды… Господи, как же они должны быть прекрасны.

Окруженная мужским вниманием и параллельно увлеченная своими девичьими делами с подружками, она казалась очень несчастной в душе, без возможности перед кем-то раскрыться, не рискуя прослыть при этом дурочкой. Мода и тренды, к несчастью, заставляют всех плясать под одну дудку, чтобы не отставать и не отличаться от сверстников.

– Я знаю один фильм про китов… – начал Платон.

– Кино – это не то! По телевизору, конечно, можно увидеть все на свете, даже «Космические войны», но достаточно ли этого для жизни? Тогда бы все человечество было счастливым, а это не так.

Их милую беседу прервало неминуемое. Богдан в ауре шумной музыки, играющей из магнитофона его друга, подошел к беседующим молодым людям и нагло вклинился между ними.

– Привет, детка, как ты? – спросил он у Лии.

– Да нормально, сижу вот, жду пару, – машинально ответила она.

– Чё, может, это, пойдем после лекции на тусовку? – Богдан проговаривал каждое слово, широко открывая рот, чтобы легче было переминать жвачку.

Его противная улыбка пыталась сойти за ослепительную.

– Тут рядом, в ста метрах от универа. У моих друзей. Гарантирую джакузи и море пива.

– Прикольно, – ответила девушка скорее шаблонно, нежели от чистого сердца. – Можно попробовать.

– Заберу тебя, далеко отсюда не уходи, – оскалился Богдан, растянув улыбку шире возможностей своего рта, и, медленно поворачивая голову в сторону Платона, осветил белоснежными, будто накрахмаленными зубами всю аудиторию.

Их взгляды встретились, но скромный парень молчал, пытаясь найти нужные слова, а задира победно смотрел на него в упор и омерзительно улыбался, чавкая жвачкой. Потом положил руку на плечо друга с магнитофоном и, не отрывая глаз от Платона, стал удаляться, пытаясь добить побежденного соперника своей триумфальной ухмылкой. Самоуверенный верзила, живущий только теми вещами, которые понимает, безумно гордящийся великим фактом своего существования. Его главной проблемой было убеждение, что у него нет никаких проблем. Богдан сел за свободную парту в темном углу аудитории, чтобы не попадаться знаниям на глаза. В конечном итоге жизнь все расставляет по местам. Но только в конечном.

Преподаватель, человек с вытянутым подбородком и неестественно поднятыми бровями, уже сидел за своим столом, раскладывая на нем бумаги, извлеченные из потертого кожаного портфеля. Медленным движением он достал также ручку, положил ее перед собой, затем полез за карандашом и столь же аккуратно, вызывая мурашки у всех наблюдающих, пристроил его к ручке. Потом вынул из портфеля чехол с очками, достал их и принялся протирать специально заготовленной тканью из микрофибры. Надел окуляры, а чехол убрал к ручке и карандашу. Провел пальцем по языку и принялся перелистывать свои лекционные записи как делал в прошлые девяносто девять занятий. В сотый раз это зрелище уже имело налет аристократической выдержки, как бутылка дорогого вина, и мурашки вызывало соответствующие – все до единой обязательно с моноклями и в микроцилиндрах. Платон не мог оторвать взгляда от человека, копошащегося у себя на столе или пишущего текст на бумаге, он ловил извращенный кайф. Вскоре студенты заняли все места, специально рассчитанные по числу учащихся, оставляя пустое пространство в конце аудитории. Наверху крутились вентиляторы, назойливо звеня и гоняя туда-сюда спертый воздух. Они рисовали на всех поверхностях мелькающие тени от расположенных выше них лампочек, создавая атмосферу пенсионной дискотеки для тех, кому за девять тысяч километров. Ближе к кафедре аудитория становилась максимально яркой, словно учащиеся были мотыльками, которых можно притянуть светом к знаниям. Впрочем, так легче увидеть преподавателей и их записи на доске.

Поняв, что пора начинать, профессор встал за кафедру и принялся пересказывать содержимое курса физики и намекать на вопросы, ожидавшие на финальном экзамене. Учитывая, что профессий было великое множество, а групп в университете лишь две, студенты посещали одинаковые занятия, самостоятельно изучая отличавшиеся темы дома, уткнувшись в книги или подключившись к телеканалу лекций. У Платона была специальность геофизика, а у Лии, насколько он понял, тривиальная экономика и бухучет. Парень сидел по диагонали чуть справа и сзади от девушки. Под ярким светом из окон слева он мог в самых мелких подробностях разглядеть прекрасную, манящую к себе фигуру. Видел каждый отбившийся от своих товарищей волосок у ее шеи чуть ниже затылка, пигментные пятна на открытых предплечьях и даже шрам на запястье, скрываемый белым браслетом с циферблатом. В тот сладкий момент радости и наслаждения все было хорошо, но лекции закончатся, и Лия пойдет на какую-то безумную вечеринку с джакузи и алкоголем, куда Платона даже не позвали. Впрочем, учитывая, что тусовка проходила так далеко от их дома, в целых ста метрах, обычному парню, каких в таком радиусе были десятки, не стоило рассчитывать на приглашение. Сидя за Лией на лекции и любуясь правой стороной идеального румяного лица, он прикинул, что они с Богданом буквально поделили девушку – один для общения на досуге, другой на период учебы. Деление даже для львиного прайда несправедливое, так что Платон уже выстраивал планы, как бы окончательно подкатить к Лие и уже с чувством выполненного долга наблюдать за ее муками выбора. Так он себе это представлял.

А профессор за кафедрой, закончив нудную лекцию про атомные структуры, вдруг объявил об особом госте, начальнике отдела технического контроля с лампового завода, расположенного в центре их насыщенного скучным однообразием квартала. Тучный усатый мужчина в очках, с ежиком на голове, круглым выбритым подбородком, расположенным где-то на границе головы с шеей, возник буквально из ниоткуда и встал за трибуну, готовясь выступить с лекцией. Видимо, так он решил себя поразвлечь, развеяться по пути с работы домой, заодно поведать что-нибудь интересное голодным до знаний и просто давно не евшим студентам. Он представился и начал со вступительного слова о работе его отдела и дружной жизни внутри завода, о которой все слушатели, будучи отпрысками работающих там родителей, и так знали. Зато встрепенулись, когда речь зашла о молодых специалистах, стажерах и новых вакансиях – при всем прочем завод оставался и единственным возможным местом работы большинства выпускников. Видя воодушевление в их глазах, толстяк за кафедрой вдохновлялся своими рассказами и эмоционально жестикулировал. Его знания действительно были велики, соразмерны проделываемым в пространстве жестам. Очень кратко, но предельно доходчиво он поведал о технологии изготовления ламп, следом переключившись на вольфрамовые нити, вакуумные колбы и цоколи. Он увлеченно рассказывал, с выражением глаз человека, готового согласиться на что угодно, лишь бы не готовить ужин вместе с женой, чье приевшееся лицо уже невозможно терпеть и невыносимей которого может быть только ее стряпня. Эта гипотеза идеально накладывалась на поведение начальника отдела с завода и создавала эффект синхронности в радостных глазах Платона, какой бывает от идеального наложения звука на картинку в старых кинолентах. Но все прекрасное когда-то заканчивается, и толстый мужчина понял, что темы для разговоров иссякли. В попытке оттянуть свое неизбежное, по мнению парня, возвращение домой гость спросил, есть ли у зала вопросы.

– А вы разбираетесь в космических явлениях? – Платон спросил это с места в тот момент, когда все студенты уже радостно привстали со своих мест, и тут же нахватался их гневных взглядов.

Ему просто вспомнился недавний страх младшей сестры из-за конца света – гаснущее или заходящее за горизонт солнце.

– Есть немного. А что вас интересует, юноша? – с воодушевлением спросил заводчанин.

– Солнце ведь кружится в космосе. Для нас это всего лишь круги в небе, но в реальности оно проносится на миллионы километров с огромной скоростью. Так вот, согласно законам термодинамики, оно ведь либо сгорит, либо остановится?

В отличие от преподавателей, следующих специальным правилам, диктуемым из министерства образования, упитанный мужчина на трибуне мог сказать студенту все, что думает. Без политических и конъюнктурных ограничений. Мог принести глоток свежих знаний в пустыню академичности.

– На самом деле в ваших словах есть доля истины, – ответил он Платону, уже ненавидимому остальными студентами, желавшими разойтись по домам. – Описываемые солнцем круги с каждым разом становятся все меньше, будто оно теряет инерцию. Как бы вам точнее объяснить…

Заводчанин задумался, подняв смешные короткие руки и почесав затылок, а потом увидел сидящую за второй партой девушку в вызывающе короткой юбке и длинных, выше колен, гетрах. В руке девушка держала игрушку-прыгуна на веревке и от скуки бросала его об пол. Официальный регламент поведения в университете, распространявшийся на занятия и лекции профессоров, с начала выступления гостя ее больше не останавливал, так что все было нормально.

– Разрешите позаимствовать вашу игрушку? – риторически спросил мужчина, аккуратно беря из ее рук шарик. – Смотрите, я сейчас покажу, как это выглядит.

Он вытянул вперед руку со свисающей веревкой, а другой закрутил по дуге привязанный к концу веревки шар, который стал описывать круги на уровне его груди. Первый, второй, третий, и с каждым разом амплитуда вращения воображаемого солнца сокращалась, пока оно вовсе не остановилось в самой нижней точке.

– Только в данном случае действовала гравитация, так быстро закончившая эксперимент, но круги нашей звезды уменьшаются похожим образом. Так медленно, что приборы фиксируют это только раз в круг. А человеческий глаз увидит разницу только через десяток оборотов. Но мы настолько привыкаем к тому, что постоянно находится перед нами, что не поймем разницы.

– А как это явление называется, чем вызвано и к чему в итоге приведет? – не унимался парень.

– Боюсь, наша наука, уровень знаний и технологий не дают на это ответа.

– А уровень науки до Великого разлома позволял ответить на эти вопросы?

– Я думаю… я уверен, что да, – начал отвечать приглашенный с завода эксперт, но подскочивший на своем месте, как на горячих углях, профессор решил срочно закончить беседу.

Профессиональный преподаватель замахал руками, чтобы переключить на себя все внимание и, следуя каким-то инструкциям, начал подводить итоги знакомства с гостем таким громким голосом, чтобы никто не смог его перебить. Вместе с этим он вплотную приблизился к заводчанину, взял его под руку и потянул к выходу из аудитории, расплываясь в благодарной улыбке за визит и, как из рога изобилия, сыпля обещаниями написать хвалебные письма о госте во все инстанции, заведения и дома Фрибурга. Знакомство с начальником отдела закончилось так же внезапно, как началось, и радостные студенты, совсем недавно ненавидевшие, а теперь просто не замечающие Платона, устремились на улицу мимо сидящего парня. А он все продолжал смотреть в одну точку на поверхности трибуны, за которую зацепилась веревка шарика-прыгуна, выпущенная гостем из рук в момент его внезапного удаления из зала. Круглый аналог солнца медленно двигался, как маятник, взад-вперед, пока полностью не остановился. В этот момент погас свет, и пространство перед парнем окуталось пугающей темнотой. В дверях стоял уборщик, ожидая выхода последнего засидевшегося студента.

Глава 2

Когда Платон вышел из университета, улица плыла в вязкой неге бескрайнего дня, наполняя людей сладкой ленью без необходимости куда-то спешить. Снова закончились учебная и рабочая смены, а вместе с ними спало и напряжение, стоявшее ранее в воздухе. Он словно стал гуще, как вода теплого моря в фильмах, в нем теперь требовалось плыть, мягко отталкиваться ногами от земли и перемещать свое ватное тело. Воздух как связующее звено передавал пульсации миллионов утомленных людей, создавая архетип отдыха и вселяя его в мысли каждого. Дурманящий сознание кайф от медленного движения расслаблял, как теплая ванна с мягкой облачной пеной или как руки опытного массажиста. А еще приятнее было в джакузи, с громкой музыкой и алкоголем, где в угаре стадного чувства, не боясь осуждения, можно было творить что угодно. Платона передергивало от таких мыслей, возникающих в голове, как вкрапления молний в спокойный и не предвещающий ничего хорошего градус.

Парень пошел мимо расположенной между университетом и школой площадки для рекреации, выросшей в пустом закутке квартала. Два человека играли в настольный теннис и еще несколько стояли вокруг, ожидая своей очереди. Зона размером три на пять метров была огорожена железной решеткой, чтобы не бежать далеко за имевшим свойство улетать в сторону мячиком – проигравший сет игрок просто наклонялся за отскочившим обратно к его ногам спортивным инвентарем – и все это под пристальным взором болельщиков с расстояния вытянутой руки. Зрелище было подобно рестлингу, когда два смельчака борются в центре, а еще несколько стоят рядом, подбадривают криками и ждут возможности ринуться в бой. Позади импровизированной железной клетки более спокойная молодежь играла в шахматы за маленькими столиками в тени высоких орехов, под покровом их размашистых крон. Дальше внутрь этого своеобразного, зажатого между двумя учебными заведениями парка, вдалеке от чужих глаз, сдвинув несколько лавочек в один большой стол, сидела шумная молодежь, что называется, навеселе. Они пили, играли в бутылочку, курили табак и обсмеивали все на свете, стараясь не вставать в полный рост, чтобы тень деревьев и неподвижные шахматисты не давали их разглядеть со стороны дороги. А еще глубже, ближе к бетонным с колючей проволокой стенам завода, в которые парк упирался своей тыльной, неприглядной стороной, в поросших плесенью темных зарослях кто-то курил травку или принимал запрещенные вещества, а может, еще и занимался любовью, но трудно было что-либо разглядеть. Иногда отличники собирали там бутылки и шприцы для сдачи в переработку, но сейчас в таинственно шуршащие кусты лучше было не соваться.

Платон шел к школе забрать сестру, но пользовался каждым подходящим случаем, чтобы обернуться в ту сторону, где уже собралась тусовка. Двор в дорогом частном доме в нескольких кирпичных трехэтажках от парня затянули брезентом, чтобы внутрь попадало меньше солнечного света, а наружу – меньше творящегося там тусовочного угара. К тому же все это было не на лужайке со стороны дороги, а на заднем дворе, окруженном плотной застройкой, так что вечеринка была практически закрытой от любых посторонних глаз. Оборачиваясь на каждый шум позади, Платон удивлял шедших за ним студентов, до которых, однако, ему не было ни малейшего дела, в отличие от пугающей, обтянутой брезентом дали, вызывающей дикую ревность, выбивающую землю из-под ног. Его мозг отказывался мыслить и бразды правления над опешившим организмом брали эмоции и гормоны. Платон тогда еще не знал всех коварных премудростей жизни и пытаясь верить в счастливое будущее, кое-как ковыляя к школе.

Младшая сестра после участившихся семейных скандалов боялась одна приходить домой и терпеливо ждала брата возле дороги. Она держала ранец в вытянутых вперед руках, пытаясь унять боль в спине, была причесанной, выглаженной и опрятной, видимо, успев позаботиться о себе после уроков. Парня удивляло, как она столькому научилась. В ее возрасте он мог только читать книги и играть в солдатики или настолки, впрочем, мужчины созревают позднее, всем это известно. Он поздоровался с сестрой, но сразу же усомнился в необходимости делать это так часто, и решил до конца градуса больше никого не приветствовать.

Девочка устала, поглощая огромные массы знаний почти без движения, не могла ничего вспомнить и повторить, но, когда они перешли дорогу и сделали петлю вокруг дома, знания в ее голове улеглись, и Лиза в порыве бьющей через край детской энергии принялась без умолку рассказывать все изученное за день. Убедившись, что родители находятся порознь и не представляют угрозы детской психике, Платон оставил сыплющую словами, как аппарат для попкорна – кукурузой, сестру возле матери и вернулся на улицу. Его тянуло к Лие, как стрелку компаса к полюсу. Он смотрел в сторону вечеринки, не в силах оторвать взгляд. Но любые движения по направлению к девушке, даже воодушевленные ее улыбкой, не делали тяжесть в его душе легче.

Платон раскачивался на опустевших детских качелях с задней стороны своего дома, пока Богдан тискал напоенную коктейлями Лию в джакузи под непроглядным брезентом. То были самые осторожные предположения, а за ними царил сущий ад. Идиллию подросткового саморазрушения нарушал грохот железа из мастерской, расположенной в архитектурном пробеле между четырьмя круглыми кварталами, прилегающими вплотную только в одном месте, а в других оставляя большое пространство под разные хозяйственные постройки. Одна из них больше походила на гараж с кучей хлама, где мужчины из ближайших квартир чинили старые или мастерили новые вещи. Отец любил там копошиться со своей колымагой после очередного скандала с матерью. Поэтому сам факт его занятия в мастерской уже внушал подсознательную боль и без того рефлексирующему парню, чьи нервы стали походить на оголенные провода. Замерев на слишком маленьких для его роста качелях, Платон пытался остаться незамеченным, но зоркий глаз отца, а может, родительское чутье мигом перепутали всего его карты.

– Эй, бандит, помоги мне с мотором! – раздался крик на всю улицу.

Привлекать всеобщее внимание хотелось еще меньше, чем помогать отцу, поэтому парень с трудом вылез из качелей и, не в силах оторвать взгляд от точки притяжения своего внутреннего компаса вдалеке, прошел пару десятков метров к открытому гаражу, рассчитанному на пятнадцать квартир, добрую половину которого занимала машина с разбросанным вокруг нее хламом. Платон помнил, как ущемленные в правах соседи ругались с его отцом, но грозный хамоватый мужчина пригрозил им еще бо́льшими проблемами и повесил личный замок на одни из двух ворот гаража, где с тех пор держал купленный на выигранный в лотерею джек-пот кроваво-красный кабриолет.

На что может потратить деньги постоянно нуждающаяся семья? На видеомагнитофон для записи познавательных передач? На автоматический передатчик еды из кухни к дивану чтобы лишний раз не ходить? На телевизионного репетитора для детей? Нет, конечно, на выставленный на продажу реквизит одного старого фильма, вышедший из моды и никому больше не нужный. В мире, где расстояния – это смерть, а высокая скорость сродни сжиганию жизни в открытом огне, на лишние деньги, конечно, нужно было купить автомобиль, на котором даже некуда ездить, ведь все спроектировано так, чтобы не отходить далеко от дома.

Отполированный красный «Норд Шеви» отражал любознательные, попавшие в открытые ворота гаража лучи удивленного таким выбором солнца. Было заметно, что за машиной ухаживали каждый день. Колеса с хромированными дисками в виде спиц, как у велосипеда, были очищены от пыли. Черная поднятая крыша надежно закрывала салон, выглядящий как музейный экспонат старой эпохи, запрещая под страхом смерти садиться внутрь и что-либо трогать. Гладкий красный капот был широко открыт, а внутри него, будто попавший в челюсти давно выпотрошенного животного, возился потный отец, став одной крови с маслянистым, обильно смазанным со всех сторон двигателем. Он зажал рукой какую-то внутреннюю деталь, а другой пытался ее прикрутить, поэтому не мог отойти ни на шаг.

– Дай ключ на десять, – буркнул он, почувствовав спиной приближение сына.

Платон окинул взглядом стенд с инструментами, найдя там зону для соответствующих ключей. Не помня, где именно искать цифры, он медленно осматривал железные силуэты, развешанные на картонной стенке, чтобы легче было доставать их и совать обратно. Ключей было мало, большинство фиксаторов пустовало, поэтому парень долго не мог найти нужный.

– Давай скорее, у меня спина болит, – потребовал отец.

– Тут только на девять и на одиннадцать, – с опаской ответил Платон, боясь вызвать гнев старшего.

– А ну и хрен с ним, давай на одиннадцать.

Мужчина выхватил из рук сына поднесенный им инструмент и принялся с хрустом прикручивать деталь. Матерясь от каждого проскальзывания ключа, он вскоре сообразил обвязать болт резинкой, какими стягивали выдаваемую на заводе зарплату, и дело пошло быстрее.

– Она работает? – осторожно спросил парень.

– Щас поменяю карбюратор и должна завестись как новенькая, – увлеченно сказал отец с некой внутренней радостью – наконец-то отпрыска начали интересовать действительно классные вещи. – Этот механизм подачи топлива был весь в грязи, но на заводе мы с мужиками его почистили и отшлифовали. Даже высверлили на токарном станке сломавшийся поплавковый клапан.

Не понимая некоторых слов, парень тем не менее признавал, что любая техника интересна, а конструирование интересно вдвойне, но всему должны быть свои момент и место.

– А когда ты последний раз получал премию на заводе? – проницательно подметил Платон и в ответ на удивленный взгляд отца уточнил свою мысль: – Тем, кто занимается личными делами на рабочем месте, ее вроде как не дают.

– А, ты про это, – как ни в чем не бывало сказал отец. – Когда-нибудь ты вырастешь и поймешь, что не в деньгах счастье. Счастье – это заниматься тем, что тебе действительно нравится.

– А как же автоматический податчик еды из кухни? – продолжил спорить Платон. – Мог бы для начала починить с мужиками его. Мама вынуждена постоянно носить тебе еду и пиво, разве тебе ее не жалко?

– Да господи, ничего с этой старой ведьмой не случится от нескольких лишних метров. Нашел к чему придраться.

Отец резкими движениями закрутил оставшиеся болты и выпрямился над открытым капотом с гневным выражением лица, способным, казалось, испепелить все живое, как в новых детских книгах-комиксах про супергероев, все чаще приносимых Лизой из школы. Человек-лазер там мог прожигать все глазами, стоило ему снять специальные защитные очки. Учителя осуждали это новое печатное явление почти без текста, с одними только красочными картинками, но дети им быстро увлеклись. И вот разъяренный отец будто сошел с этих, еще пахнущих краской страниц.

– Зато смотри, какая красота у нас есть, – сказал он с еще красными глазами, наливавшимися по любому поводу гневом. – Оставлю тебе в наследство, если пойдешь на завод.

Мужчина провел рукой по гладким линиям кузова, словно лаская любимого, отвечающего взаимностью человека. Работая над двигателем, он поставил несколько свежих пятен на свой рабочий комбинезон, доставшийся ему еще от дедушки, которого Платон почти не помнил. Темно-зеленая, выцветшая до оливкового цвета ткань покрывалась черными кусками засохшего масла вперемешку с грязью и потом. Стирать такую вещь обычной трубопроводной водой да еще и в городской черте было просто опасно для окружающих, а сдать в химчистку стоило слишком дорого. Поэтому отец просто носил этот комбинезон в ожидании, пока вся ткань не превратится в грубую корку канцерогенов и не рассыпется в труху при движении.

– Ну что, заведем малышку? – спросил он, заметив небольшое пятнышко на крыле и быстро вытерев его чистой махровой тканью.

– Это разве не Лизино полотенце? – удивился Платон.

– Может быть. Висело на веревке, – беззаботно ответил отец. – У нее же есть другое? А то все тряпки в этом сарае настолько грязные, что их нельзя подносить к «Шеви».

Мужчина открыл водительскую дверь автомобиля и едва не сел в него в грязном комбинезоне, дернувшись в последний момент как ошпаренный. Парень же, словно притягиваемый магнитом, уже стоял на выходе из гаража и, полностью освещаемый солнцем, смотрел в сторону накрытого брезентом двора через несколько длинных домов от них. Из-за круглой формы квартала он видел только край натянутой парусины, развевающейся в такт какой-то модной песне или просто от судорожной оргии всех присутствующих под ней. Разглядеть что-либо не представлялось возможным, зато воображение играло всеми красками, какие только знал задумавшийся парень. Отец к тому моменту уже скинул грязный комбинезон, оставшись в домашних трениках и растянутой майке, надел прозрачный целлофановый плащ, идеально закрывавший одежду от копоти лампового завода, а теперь защищавший его зеницу ока – идеально вычищенный салон автомобиля от грязи своего владельца, внешней и, хотелось надеяться, внутренней.