Призраки урочища страха

– Нет, если это то, о чем я думаю, то это гораздо древнее и страшнее. Есть древний культ, очень древний. Отголоски от него есть во всех религиях мира. Он основан на легенде или предании.

– Только покороче, и попонятнее, – попросил Николай Иванович.

– Короче вряд ли получится. Согласно этому преданию, в каждом человеке есть свет и тьма. Если угодно, это два вида энергии, излучаемой космосом. Сгусток этой совокупной энергии по ошибке или роковой случайности попал в тело обезьяны, превратив ее в человека. Мы называем это душой. Есть люди светлые, они привносят в мир добро и свет. Это не их заслуга, в них просто больше попало этой энергии. Но, к сожалению, их не так уж и много. А есть люди черные, они несут миру страдание и смерть. Через них тьма, зло, или воплощение зла, или, если вам будет угодно, дьявол вырывается в наш мир. Примеров в истории вы найдете сколько угодно. Есть в истории целые поколения, пораженные злом и несущие зло. Проходит какое-то время. И зло уходит из душ людей. Пораженные, они с ужасом смотрят на то, что натворили сами. Но думали ли вы, откуда приходит в наш мир зло и где оно прячется и ждет своего часа? Согласно верованиям древних, между добром и злом стоят черные колдуны. Они сосуд для тьмы. Она вселяется в них, прячется и ждет своего часа, чтобы вырваться и заразить ненавистью, жестокостью, жаждой крови целые народы и поколения.

– Хорошенькое дело, – буркнул Баширов, – Такое объяснение истории я слышу впервые.

– Не перебивайте, молодой человек. Поверьте, вам надо это послушать, или вы не поймете, с кем или с чем имеете дело. Остановить зло можно только через страдание.

– Значит, отсюда человеческие жертвы.

– Не обязательно люди, это могут быть животные, все, что способно испытывать боль, способно страдать. Видите ли, страдание-это вид особой энергии, которая действует на человека, как контрастный душ. Оно смывает все грехи и очищает душу. Помните, у Достоевского? «Страданием спасемся»

Подождите, – умоляюще сказал он, прерывая готового возразить подполковника, – Не перебивайте. Если вы посмотрите на всю историю человечества, то поймете, что оно всегда очищалось через страдание и кровь. Вспомните отшельников, бичующих себя плетью, костры, на которых корчились от боли ведьмы, кровавые подвалы инквизиции, наконец, нашего Христа, смиренно принявшего страшные пытки и понесшего свой крест на Голгофу, принявшего страдание, чтобы спасти людей.

– Не пойму, к чему вы это, – удивился Николай Иванович, – Нельзя ли ближе к Тунгусу?

А я как раз о нем и говорю. Черные жрецы – носители зла, оно вселяется в них, это не люди в обычном понимании слова. Они сосуд для зла. Но некоторые из них находят силы, чтобы бороться с тем, что в них сидит.

– Как?

– Очень просто и очень сложно Они приносят жертвы, мучают их по определенной культовой схеме. Кровь замученных омывает жертвенный алтарь, страдание накапливается. Как газ в закрытом сосуде, и зло на время успокаивается.

– Значит надо найти Тунгуса и дать ему медаль за спасение человечества, или лучше я поеду к нему и преложу свои услуги в качестве жертвы, – злобно дергая щекой, процедил сквозь зубы Николай Иванович.

– Не иронизируйте, среди тувинцев существует уверенность, что черный жрец, приносящий страдание жертве, испытывает ту же боль, что и жертва. Понимаете, все, что чувствует жертва, чувствует и жрец. Это его плата злу. Только жертва умирает, а он продолжает жить, сохраняя в себе всю память, в том числе и эмоциональную, о содеянном.

– Вы хотите сказать, что если он режет и жжет, то чувствует, что режут и жгут его?

– Только режет, только нож и кровь. Убить себя он не может. Тот, кто в нем, ему этого не позволит. Даже от старости он не умрет, пока не пре даст свою суть другому, не перельет в него содержимое. Понимаете?

– Это все муть. По вашей логике его искать не надо, пусть режет и мучает, а мы его портретик повесим и всем народом молиться будем.

Человечек тонко улыбнулся: А разве в истории человечества, кстати, вовсе не столь отдаленной, таких случаев мало?. Разве руки великих людей так уж чисты?

– Тунгуса надо найти и убить. И чем быстрее, тем лучше. Башир, – Николай Иванович снова глянул в сторону подполковника, ты мне его найди только.

– Найти, может, и найдет, а вот убьете вряд ли. Я ведь вам еще не все сказал. Тьма, живущая в черных жрецах, и, если угодно, дьявол, наделяет их невероятной живучестью и неординарными способностями. Неужели вы думаете, что тот, кто живет в нем, позволит вам его убить? На него с амулетами и библией ходить надо, а не с пистолетом.

– Ничего. На крайний случай и пистолет, и автомат, и танк найдем. Он из мяса и крови этот ваш Тунгус, значит и смертен.

Человечек пожал плечами:

– Поверьте, я бы очень хотел оказаться неправым. Я уж думал, что никогда не столкнусь с таким явлением. Мы ограничены в своих знаниях о мире, горды, безграмотны и тщеславны. Не забывайте, что законы мира неизменны, меняется наше знание о них. Никита Сергеевич Хрущев отменил кибернетику и генетику, но груши на тополях расти не начали, вон теперь у вас и компьютер на столе и к Интернету, наверняка, подключен, и люди вовсю клонируют живых существ. А ведь магия существует задолго до науки Кто знает, какими видами энергии управляет она? Мы не удивляемся энергии атома, гипноз тоже признали недавно, а ведь все это существовало всегда. Я рад был оказаться полезным. Позвольте откланяться. Нет, нет, не провожайте, – он прервал коротким взмахом руки поднявшегося Николая Ивановича, – Алексей Иванович уже распорядился, меня отвезут. И никаких гонораров. За это я деньги не беру. И он мышкой юркнул за дверь. Через секунду дверь медленно приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась его крупная лысая голова: «А собачка эта ваша убиенная, любезнейший государь, – это знак вам. Он убивать вас не хочет, он себя остановить пытается, но обязательно постарается до вас добраться. Его заставит этот сделать тот, кто в нем, – И он хихикнул в онемевшие от неожиданной выходки лица. – Прошу прошения, господа! И еще помните о людях светлых» И патетически выкрикнул: «Свет победит тьму! Разве не стоит счастье всего человечества одной слезинки замученного ребенка!? Мы живем в мире иных ценностей! Удачи вам, господа!»

После ухода метра Волынского присутствующие некоторое время молчали.

– Скажите, обратился Башир Омарович к молчащему Алексею Ивановичу, стараясь вызвать его на разговор, – что вы думаете обо всем, что наплел здесь этот проходимец?

Вы ведь кажетесь человеком вполне здравомыслящим.

– Да, Алеша, что ты скажешь? – искоса глянул на зятя Николай Иванович.

– Мне не кажется глупостью все, о чем говорил здесь Максим Николаевич. Я его очень хорошо знаю. Он очень, очень умен, и суеверия в нем не больше, чем в любом из нас, а, может, и меньше. Все это странно. Но мне кажется, что должно быть какое-то вполне разумное объяснение любым самым невероятным событиям.

– Хорошо, тогда кто и как вывел собаку из дома? – нервно спросил хозяин.

– Я думаю, что это сделала Лена, горничная.

– Как? Джон ее близко не подпустит.

– Не надо близко. Бросаешь с расстояния иглу, собака засыпает, укладываешь ее в сумку под грязное белье, прячешь в подвале. Дом, насколько я знаю, обыскали только на второй день. А Лена утром уехала за продуктами на своей машине и увезла вашего пса. Машин тоже никто не обыскивал. Я спросил у охраны.

– Но почему Лена?

Только Лена уезжала из дома на следующий день. Кроме охраны, конечно. А держать злобную собаку дольше было бы опасно. Опять же охрана внешняя в дом никогда не заходит.

Давайте допросим эту Лену и все узнаем. Почему до сих пор этого не сделали, удивляюсь, – негромко заметил Баширов. Неловкое напряженное молчание повисло в воздухе. Хозяева странно переглянулись.

– Лена погибла в этот же день. Ее сбила машина. Нет, нет, это роковая случайность, – оборвал Николай Иванович, – я все проверил. Шофера задержали, он все рассказал. Машина на месте. Обычный сельский парень Нализался не в меру. Она умерла сразу, до больницы не довезли.

– Уж очень вовремя умерла. Алексей Иванович, вы бы уехали куда-нибудь подальше, и жену увезли, лучше совсем из страны.

Алеша поворошил поленья в камине, они взорвались тысячью искр.

– У меня сейчас важные дела, да и Зиночка не хочет даже слушать об этом. Но мы попробуем. Он говорил неторопливо, имел привычку смотреть, не мигая прямо в глаза собеседнику. В глубине его серых глаз теплились огоньки. Чувство, что он где-то видел этого парня, усиливалось.

– Скажите, мы с вами встречались?

– Да, – спокойно ответил тот, – я из ваших мест, из Комсомольска, у меня там отец, бабка и сестра. Башир Омарович только языком щелкнул. Вот это карьера. Из таежной глуши в зятья и, видимо, в любимые зятья одному из самых могущественных людей не только области, но и, как подозревал подполковник, и страны. Он другими глазами глянул на нескладного парня.

– Я пойду, – Алексей Иванович встал и, не глядя на присутствующих, вышел из комнаты. Баширов сдержал рвущееся ядовитое замечание.

– Скажите. А ваш зять, он не может быть причастен к происходящему?

– Алеша? – удивился Николай Иванович, – Этого просто на может быть. Он очень, очень талантлив и умен. В бизнесе, в финансах ему равного найти трудно. Но, как все талантливые люди, он рассеян в быту, деньги для него – пустой звук. Корысти, расчета в нем нет совсем.

Башир Омарович улыбнулся: «В первый раз слышу о рассеянном, добром и благородном финансисте»

Николай Иванович хрипло и невесело рассмеялся: «Бизнес для Алеши просто ряд теоретических задач, которые он решает ярко, красиво и оригинально. А уж внедрение этих решений, то есть черновая и грязная работа-это уж моя функция. Вот такой семейный конгломерат. Нет, об Алеше вы забудьте. Он очень любит мою дочь. Она росла одиноким, несчастным и брошенным ребенком. Этот брак – большая удача для Зиночки. Уж поверьте, я это знаю точно. Нервозность сделала этого человека неожиданно болтливым и суетливым.

– Его могут просто использовать, – с язвительной насмешкой заметил подполковник.

– Это невозможно, – сухо и резко парировал банкир, – Алеша недоверчив, умен, у него крайне ограниченный круг общения и, кроме того, он очень проницателен. Этот вопрос закрыт. Я ему больше себя верю.

Башир Омарович пожал плечами: «Я поеду».

– Не хотите остаться до утра?

– Нет, подумав, – сказал подполковник, – Я поеду. Мне пора.

– Как хотите. – Взгляд Николая Ивановича снова стал колючим и жестким? «Помните, что я сказал у Гирина. Я с вас с живого кожу сниму, если с ними что-нибудь случится. Все остается в силе.

– Не пугай» – грубо отрубил Баширов. Он вышел. Его никто не провожал. Из открытой дверцы машин помахал рукой верный Сашка. Подполковник шел к нему, чувствуя упрямо упертый в спину чужой взгляд. Возле машины он быстро обернулся. На втором этаже дрогнули розовые занавески, темная фигура отшатнулась от освещенного окна.

– Да, – задумчиво протянул Баширов, – Дела.

Машина выехала за ворота. Некоторое время они молчали… Быстро темнело.

– Чего он хочет? – не выдержал Сашка, вглядываясь в несущуюся навстречу темноту.

– Боится, – коротко ответил Баширов.

– Большие деньги, большие проблемы, – философски заметил Сашка, – А Вы-то ему зачем, своих мало?

– Тут случай другой. Я бы на его месте поселился в Крестах в комфортабельной одиночке или еще лучше в карцере.

Сашка присвистнул: «Заказали?»

– Что-то вроде этого, – смял разговор подполковник.

Нежелание начальника разговаривать шофер расценил по-своему, хотел обидеться, но, взглянув искоса на его почерневшее лицо, обычно веселое и добродушное, замолчал. Приехали поздно ночью. От ужина Башир Омарович отказался, всю ночь ворочался, вставал, курил. Вздыхал и только под утро, когда посветлело и порозовело за окнами, забылся тяжелым, не приносящим облегчения и забвения сном.

1.6. Беседы при луне

Башир Омарович Баширов, начальник Вальцовского РОВД, был сильно не в духе с самого утра. Она еще утра отметила, что у молодого начальника неприятности и явно не личного характера. Ей очень хотелось поговорить по душам и выяснить, в чем дело, но, увидев, как он расхаживал по кабинету, поглаживая седеющие виски кончиками твердых ногтей, как резко злобно ломал в пепельнице незажженную сигарету, она успела придать лицу сосредоточенное выражение, снисходительно улыбнулась и, немедленно выгнав из приемной всех посетителей, уставилась невидящими глазами в мерцающий экран компьютера. А сама краем уха внимательно слушала тяжелые шаги Башира Омаровича, готовая ринуться в бой по первому намеку.

Нет, Тамара Федоровна вовсе не была подхалимкой, и работа для нее не была последней надеждой на кусок хлеба. Она была очень обеспечена, и ее секретарской зарплаты не хватило бы ей даже на духи. Но по характеру она была авантюристка, жизнь без хорошей доли адреналина превратилась бы для нее в унылое и бесцветное существование. Близость к молодому, красивому умному мужчине приятно щекотала ей нервы и придавала пикантность ее жизни. Она умела жить чужими страстями и переживаниями, и сейчас от предвкушения чего-то необычного у нее волновалась кровь, и приятное возбуждение согревало ее напомаженное и напудренное немолодое тело.

Всем, кто заглядывал по какому-то делу в приемную, она только молча качала пышной головой, угрожающе выпячивая двойной подбородок. Потому в обычно шумной и людной приемной было тихо и пусто. Тамара Федоровна, представительная, всегда со вкусом и элегантно одетая дама в дорогих очках в золотистой оправе, была совсем не современной секретаршей. Ни молодостью, ни тем более фигурой модели она даже с сильной натяжкой похвастать не могла. Но начальник ценил в ней редкую преданность свей особе, ум, такт, потрясающую работоспособность. Кроме того, Тамара Федоровна возглавляла своего рода сыскное агентство, тайком от начальства поощряемое Баширом Омаровичем и морально, и материально. Имея многочисленных знакомых в самых отдаленных уголках и службах района, общительная, приветливая, всегда готовая прийти на помощь ближнему, будь то техничка из школы или банкир из частного банка, Тамара Федоровна тщательно собирала, классифицировала, анализировала и заносила в компьютер все сплетни Вальцовского района. Уверенный что дыма без огня не бывает, начальник Вальцовского РОВД с большим интересом относился к деятельности неутомимой секретарши, организовавшей сбор, обработку и анализ эксклюзивной информации. Потому и удивить его любыми происшествиями было непросто. Дача Тамары Федоровны, маленький двухэтажный домик с банькой на берегу лесного озера, тихая, уединенная, скрытая от любопытных глаз, была для Башира Омаровича местом встреч, которые хотел бы скрыть вездесущий и очень хитромудрый начальник милиции.

Сейчас же, сгорая от любопытства, она прислушивалась к тяжелым и нервным шагам за дверью. А Баширов думал о вчерашних встречах и разговорах, и еще стояли перед глазами изуродованные трупы с фотографий, искалеченная морда собаки и аккуратно вырезанная на лбу пентаграмма. И чудилось прагматичному материалисту и цинику Баширову, что играет с ним что-то черное и злое, сродни сатане, будто дохнуло могильным холодом. Ему вдруг стало казаться, что он чует даже еле слышный запах серы. Запах становился все сильнее, тихо дрогнула и стала медленно открываться дверь, устало скрипнул под невидимой подошвой половица, кто-то тяжело дышал, стоя за прикрытой дверью.

– Кто там? – жалко, по-бабьи взвизгнул Башир Омарович.

Сквозь открытую дверь робко протиснулась Тамара Федоровна. В руках она держал разнос с черной эмалированной чашечкой и кофейником. На крошечном тортике горели свечи.

– С днем рождения вас, Башир Омарович! – ласково пропела она.

Давно не было так стыдно начальнику Вальцовского РОВД. От злости на себя он чуть не заплакал. Ну, уж нет! Дурацкий рассказ, дурацкая, дурно пахнущая история не сделает из него трусливого зайца. А сволочь эту, что людей ножом режет, он найдет.

– Спасибо, моя дорогая, – сказал он ласково расцветшей Тамаре Федоровне, – что у нас новенького?

– Звонил Гирин, велел перезвонить.

– Вот, началось. Сейчас сухари сушить, или и не успею уже? – Соединяйте!

– Ну, Башир Омарович, – загрохотал в трубке голос генерала, – Спасибо, брат, уважил! Не знаю, что уж ты там этому золотому мешку сказал, только он довольнехонек. Ищи зверя, друг. Что надо, звони, все враз будет. Привет супруге, – и, не ожидая ответа, прекратил разговор.

Подполковник медленно положил трубку замолчавшего телефона, молча глядя перед собой.

– Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь – подумал он, – а особенно любовь.

Стряхнув оцепенение, он взглянул на замершую перед ним с блокнотом в руках, готовую к действиям Тамару Федоровну.

Тамара Федоровна, – непривычно грустный голос начальника сразу насторожил бдительную секретаршу. – У нас пропадают люди?

Он мрачно смотрел на нее: «Что по этому поводу говорит народ?»

– Разное, воскликнула Тамара Федоровна, грациозно усаживаясь в кресло, – Что именно вас интересует?

– Все странное, – теряя терпение, возвысил голос обычно вежливый Баширов.

Тамара Федоровна укоризненно склонила голову: «В последнее время участились слухи, что в тайге опять появились дьяволисты. Они поклоняются сатане и приносят жертвы. Но пока замечено только приношение петухов, кур и прочей живности»

– А люди?

– Людей грабят, убивают. В это области ничего выдающегося и достойного внимания. Обычная угловка.

Глубокое разочарование в глазах начальника расстроило преданную секретаршу.

Башир Омарович внезапно поднял голову и задумчиво посмотрел на нее. Он быстро, как мог, изложил ей суть дела, в которое его втянули в области и от которого, похоже, зависела не только его карьера.

У Тамар Федоровны покраснели щеки, заблестели глаза. Она с глубоким вниманием слушала его горькую злую речь, обильно пропитанную желчью и печалью, искренней и правдивой. И была тронута взволнована.

Затем она пристально и внимательно посмотрела на Башира Омаровича: Есть еще кое-то… Но все это так нелепо, так странно…Но не более странно, чем все, что вы рассказали. Мне позвонили от соседей. Секретарша принесла пачку фотографий, и уже знакомый кошмар глянул на него. Изуродованный, измордованный человек. Не часто такую жуть увидишь.

Он, удобно утроившись в кресле, внимательно слушал ее неторопливую самоуверенную речь, хорошо сдобренную злым юмором, и угрюмо рассматривал фотографии.

Им овладело тяжелое, почти злобное волнение. Их множества фактов и фактиков, из всех этих слухов и сплетен, тайных и явных доносов все четче пририсовывался в мозгу начальника Вальцовского РОВД глухой таежный поселок с очень советским названием Комсомольск.

– Тамара Федоровна, участковым у нас в Комсомольске Федоров, кажется, Алексей Николаевич?

– Да, Башир Омарович, – с почтительной деликатностью кивнула она головой, – Алексей Николаевич здесь, я просила его подождать в приемной, но по интересующему вас вопросу он ничего не знает. Когда того мужчину нашли, он был в отпуске.

Башир Омарович с интересом взглянул на секретаршу, Он был заинтригован.

Есть ли что-нибудь в его районе, что проскользнуло мимо пристального внимания его секретарши? А соседи – то как там оказались, не их район?

– Этого я не знаю. Им позвонили, попросили помочь. До нас дозвониться не могли, не было с поселком связи.

Баширов вспомнил ледяные глаза банкира. Да, похоже, здесь задействована вся милиция области. И не только милиция, но толку пока нет. Одни трупы, из которых один совсем свежий.

Придя домой, Тамара Федоровна долго не могла успокоиться. Ни контрастный душ, ни поход в салон красоты ни пробежка по магазинам – все стандартные меры, принимаемые ею от всех видов стрессов, не помогали. Наоборот, гнетущее беспокойство усиливалось, острое чувство дискомфорта не проходило. Подумав немого, она даже позволила себе кусок орехового торта, обильно пропитанного тающим во рту белоснежным кремом.

Через несколько минут, надев белое кашемировое пальто, стоившее целое состояние, она уже ехала в своем известном всем гаишникам черном джипе в сторону областного центра. Озабоченные стражи дорожного порядка только в затылках почесывали, когда ее машина на предельной скорости неслась мимо всех постов ГИБДД.

Вернулась она поздно вечером, без сил упала в мягкое кресло-качалку, упорно смотрела перед собой отстраненными пустыми глазами, затем потянулась к телефону.

– Это я, – негромко сказала она.

На другом конце молчали.

– Пора заплатить долг, – она слушала тяжелое неровное дыхание человека по ту сторон провода.

Представив его скованное страхом и напряжением тело, она слабо усмехнулась, сказала еще несколько слов, и, не ожидая ответа, положила трубку. Затем она бессильно опрокинулась на подушку дивана и уснула тяжелым, похожим на обморок сном.

Проводив комсомольского участкового, Башир Омарович еще успел вскипятить кофе, выпить рюмку коньяку, припрятанную им для таких случаев. Когда он уже садился в машину ехать домой, позвонили на сотовый. Спокойный, глуховатый с картавиной голос прокричал в трубку, что начальника РОВД будут ждать на известной ему даче в воскресенье вечером по интересующему его вопросу.

– Приезжайте один, – предупредил голос, – иначе разговора не будет. И абонент отключился. Напрасно Баширов орал в замолчавший телефон, спрашивая, кто говорит, на какой даче, в какое воскресенье и когда именно вечером.

Сумерки быстро наплывали на лес, деревья нахмурились, помрачнели, светлое небо стало глубоким и синим, из оврагов полезла колыхающаяся тьма. Машина Башира Омаровича быстро катилась по узкой и неухоженной лесной дороге к даче Тамары Федоровны. Никогда не был храбрецом начальник Вальцовского РОВД и, кстати, в глубине души не считал храбрость и отвагу такими уж большими достоинствами. Другое дело разумная осторожность, пусть дураки и называют ее трусостью. Трус он и есть трус, сидит тихонько и мочится под себя, оглядываясь на каждый шорох, а вот человек осторожный на рожон не полезет, все хорошо обдумает, все просчитает, и, если что решит сделать, то сделает при этом лучше чужими руками. Пусть пинки, синяки, грамоты и медали храбрые и отважные делят. Сливки снимают умные и осторожные трусы. Из всех исторических героев Баширов очень уважал кардинала Мазарини, который и спал с королевой, и в казну королевскую без стыда лазил, при этом и о государстве умудрялся не забывать. И еще один исторический герой вызывал некоторые симпатии – это начальник ГПУ Ягода, (при этом Баширов старался не вспоминать как закончил свою историческую миссию печально знаменитый чекист, серой тенью возникающий за спинами высших чинов сталинской России).

Обдумав звонок, подполковник пришел к неутешительному выводу: тот, кто звонил, хорошо знал не только номер его сотового, который он давал только близким людям, но его привычки, распорядок дня, даже про дачу Тамары Федоровны выведал. Не ехать было нельзя. Ни сушить сухари, не работать сторожем, Башир Омарович не хотел, и уж тем более не мешал ему его собственная шкура, которую так ласково пообещали снять с него, и то, что он при этом будет живой, настроение тоже не улучшало. А в том, что холеный толстяк с водянистыми глазами-льдинками свое обещание выполнит, не сомневался подполковник нисколько. Опять же натягивалось и звенело, как стальная струна где-то в душе, замирало сердце от странного чувства, от него раздувались ноздри, загорались глаза, ключом стучала кровь в висках. Это, наверное, чувствует гончая, которая становится на след зверя. Древний инстинкт гонит ее по следу, и нет силы, способной остановить охоту. Убивать будут, кровью истечет, а он будет гнать ее вперед, пока не вцепится клыками в звериную шкуру, не доберется до вражьего горла. Вот это-то чувство звенело и пело в Башире Омаровиче, и никакая разумная осторожность не могла заглушить в нем его. Человек вышел на охоту за человеком. Охотник стал на след охотника. И где-то не так уж далеко, как от толчка, проснулся от острого чувства опасности тот, о ком думал в этот момент Башир Омарович, проснулся и тихо лежал, вслушиваясь, всматриваясь, внюхиваясь в теплую майскую ночь.

Уже совсем стемнело, когда подполковник подъехал к даче Тамары Федоровны. Он остановил машину, проверил пистолет и осторожно двинулся к темнеющему в глубине двора небольшому домику. Похолодало. Он поежился, поднял воротник и стал вслушиваться в лесную тишину. Как-то сразу стало прохладно, сырым сладковатым запахом прошлогодних прелых листьев потянуло с озера. Где-то гулко крикнула ночная птица. И тут прямо перед крыльцом у высокого дерева шевельнулась тень прилепившегося к сосне человека. Шевельнулся и снова затих, мгновенно слившись с корой. Мелькнул и пропал яркий огонек зажигалки меж корявых стволов. Тонкий запах табачного дыма донесся до замершего полковника. Он слышал, как под чужой ногой зашуршал, заскрипел мох, и уже не таясь, двинулся к крыльцу.