Рассказ Лега РМ

– Это моя настольная книга, – клятвенно заверила Евгения Ольга. И рассказала ему историю своего деда.

Ольгин дедушка, Дмитрий Алексеевич Амосов, закончил Великую Отечественную войну в Кенигсберге военным хирургом. В июне сорок пятого года он вернулся в родной Владимир и продолжил службу в военном госпитале. Дмитрий Алексеевич вышел в отставку, когда Ольге исполнилось шестнадцать. Всё своё время он посвятил внучке. Жили они с Ольгой вдвоём. Ольгина бабушка умерла до рождения Ольги, а Ольгина мать со вторым мужем жила в Германии.

Однажды, в разговоре за столом, дедушка несколько раз выразил вслух желание приобрести книгу Даниила Андреева «Роза мира». Сам он этой книги во Владимире не нашёл. Ольга это запомнила и купила ему эту книгу в одну из поездок в Москву. Решила сама почитать «Розу мира» в автобусе, по дороге во Владимир, продолжила дома и, дочитав до конца, по её признанию, ничего в ней не поняла. А там, в этой книге, если вы не читали, Даниил Андреев описывает метафизическую сторону жизни Человека, государства, истории. Он рассказывает о своих встречах с высшими силами и знакомством со структурой вселенной. И необычно, совершенно по-новому, он показывает миссии исторических персонажей, пророков, народов и стран. Рассказывает он и о будущем, которое ждёт всё человечество: угроза новой мировой войны и, как следствие, приход новой мировой тирании. Он говорит о необходимости, во имя спасения, объединения всех людей во всемирное Братство Розы Мира. Непонятнее всего, для Ольги, был внезапный интерес деда к этой книге. Зная из откровенных разговоров с дедом о его взглядах и мировоззрении, Ольга и предположить не могла, что эта книга может ему понравиться. Она попросила его всё объяснить. Дед объяснил.

В 1951году случилось Дмитрию Алексеевичу прооперировать одного из руководителей госбезопасности по Владимирской области. И видимо, в качестве благодарности, решил этот прооперированный полковник перетянуть Дмитрия Алексеевича из ведомства Министерства Обороны под крыло Министерства Госбезопасности. Сначала гэбэшник использовал всё своё красноречие, чтобы описать все преимущества работы в его конторе. Дмитрий Алексеевич никак не реагировал. Это обескуражило полковника, но не остановило. Он находил всё новые аргументы. Дело, даже, дошло до призывов к социалистической сознательности. Но дед уходил от его кривых разговоров и не выказывал ни малейшего желания бросать работу в госпитале ради предлагаемой синекуры. Тогда полковник напрямую поставил вопрос о переходе Дмитрия Алексеевича в их систему. Дмитрий Алексеевич также напрямую ответил, что переход этот он считает невозможным, что у него в очереди на операцию десятки фронтовиков. Именно тех, кто не щадил себя для Победы. Полковник на это обиженно пробурчал, что и он, и его коллеги, тоже кое-что сделали для Победы.

– Конечно, вы правы, – согласился дед.

Дмитрий Алексеевич неспешно подошёл к книжному шкафу. Полковник заметил несколько икон, стоящих на полке. Подойдя к иконам, Дмитрий Алексеевич перекрестился и в кабинете негромко зазвучал «Отче наш» в его исполнении.

– Так вы, что же, верующий? – разочарованно простонал полковник. С такой характеристикой служба в органах госбезопасности была невозможна.

– А вы будто нет, – хитро подмигнул ему дед.

Полковник понял, что проиграл. Но, не желая терять лицо, он взял с Дмитрия Алексеевича обещание, что в случае крайней необходимости, они смогут неофициально обращаться к нему за помощью.

Такие обращения начались очень скоро. Полковник попросил Дмитрия Алексеевича оказывать своё содействие медперсоналу Владимирского централа. Слишком много важных персон там сидело, в то время. Это происходило следующим образом. За Дмитрием Алексеевичем в госпиталь присылали автомобиль. Было неизвестно, с какой целью гэбэшный автомобиль приехал к дверям госпиталя. А когда Дмитрий Алексеевич, в сопровождении офицера Госбезопасности уезжал, никто не мог знать вернётся ли он в госпиталь. И эта неизвестность вызывала тревожное замешательство, как у медперсонала, так и у больных.

Автомобиль с Дмитрием Алексеевичем подкатывал к воротам Владимирского централа, и после проверки документов, въезжал в тюремный двор. Дежурный офицер обыскивал Дмитрия Алексеевича, досматривал его вещи и провожал его в тюремный лазарет. Имён своих пациентов Дмитрию Алексеевичу знать не полагалось. Но многих знаменитостей и исторических личностей он узнавал в лицо. И вот однажды, уже в 1954году, в одном из своих пациентов, Дмитрий Алексеевич узнаёт Даниила Андреева, сына известного русского писателя Леонида Андреева. Он попал в лазарет с инфарктом.

С Андреевым Дмитрий Алексеевич уже был знаком. Впервые они встретились на Ленинградском фронте. Андреев служил при полевом госпитале. Дмитрий Алексеевич был одним из военврачей этого госпиталя. Однажды он стал свидетелем того, как Андреев тайно отпевает погибших. Деда удивило, насколько Андреев был увлечён совершением этого обряда, хотя вид имел совсем неподходящий, не только для священника, но даже для солдата. Они познакомились и обсудили смысл таинства, и позднее Дмитрий Алексеевич старался помогать этому странному бойцу.

И вот они встретились в тюремном лазарете. Андреев был очень плох. Поговорить наедине им удалось только во время второго визита Дмитрия Алексеевича. После этого дед всегда искал возможность встретиться с Андреевым. А вот Андреев всячески старался от этих встреч уклониться. Он говорил, что боится за Дмитрия Алексеевича. Ведь неформальное общение с заключённым политического изолятора, грозило Дмитрию Алексеевичу непредсказуемыми последствиями. А дед убеждал Андреева, что ничего ему здесь не угрожает. Многие из администрации тюрьмы и некоторые их родственники были пациентами Дмитрия Алексеевича, и ему прощались многие дерзости. К тому же, Сталина уже не было в живых, Берия расстрелян, как шпион; всё в стране затаилось, в ожидании перемен, и начальство всех уровней самоустранилось, пока не будет сформулирована новая линия партии.

Дед всё-таки убедил Андреева, и писатель доверил ему труд всей своей жизни – «Розу мира», которую он начал писать во Владимире. Для того чтобы выносить из тюрьмы то, что Андреев успевал написать, дед придумал следующее. Он начал приезжать в изолятор с папкой набитой разнообразными медицинскими бумажками: рецептами, медицинскими картами, вырезками из медицинских журналов и тому подобным. Он небрежно бросал папку для досмотра, а потом очень аккуратно выставлял свой чемоданчик с инструментами. Естественно, тщательней рассматривали содержимое чемоданчика в поисках запрещённых предметов, а разбираться в содержании бумаг желающих не находилось. Вот в этой папке дед свободно выносил черновики «Розы мира». А через некоторое время, он просто уговорил начальство тюрьмы не препятствовать работе Андреева. Когда начали освобождать политических, Андреева неожиданно перевели в Москву, и проститься им не удалось. А рукопись «Розы» дед попросил начальника тюрьмы передать жене Андреева. Она приехала на свидание к мужу, ещё не зная, что он в Москве. С тех пор Дмитрий Алексеевич о писателе ничего не слышал. И только прочитав купленную Ольгой «Розу мира», он вдруг собрался разыскать его вдову. Он говорил Ольге, что должен ей передать что-то важное, принадлежавшее писателю. Но так и не успел этого сделать. Год назад Дмитрий Алексеевич Амосов умер.

Ольга и Евгений остановились около одного из домов.

– Всё, я пришла, – Ольга положила руку на калитку, ведущую во двор.

Евгений понимал, что должен сказать какие-то слова, что Ольга ждёт эти слова, но он безмолвствовал. Как народ в поэме Пушкина, когда узнал, что Мария Годунова и сын её Фёдор отравили себя ядом. А что бы он сказал? Евгений, я имею в виду, а не народ. Из тех многочисленных вариантов прощания, что были у него в заготовках для таких случаев, ни один ему не нравился. Евгения распирало сказать что-нибудь о своём впечатлении от знакомства с Ольгой. Но в тоже время, то, что он хотел бы сказать Ольге, могло показаться ей странным. А Евгений, больше всего, в этот вечер, не хотел показаться Ольге странным. Тишину остановил голос из темноты:

– Наконец-то, появилась. Уждалась уже тебя, – женский голос был ровным, спокойным. Евгений уловил как будто прибалтийский акцент.

– Привет, тётя Аня, – откликнулась Ольга.

Тётя Аня подошла ближе:

– Ну что, проводили своего Михаила Васильевича на пенсию? Это не он тут с тобой?

– Нет, – засмеялась Ольга, – это Евгений, его мы будем провожать на пенсию чуть позже, лет через тридцать.

– Вот, держи, – протянула тётя Аня бумажку. – Телеграмма тебе из Москвы. Чего вдруг?

– Что там? – Ольга взяла телеграмму.

– Сейчас посветлю, – тётя Аня включила карманный фонарик. Но прежде, чем посветить на бумажку, она ослепила светом фонарика Евгения и рассмотрела его с головы до ног.

При свете фонарика Ольга вслух зачитала телеграмму: «Дорогая Ольга Николаевна, просим Вашего разрешения на встречу с Вами для выяснения некоторых исторических обстоятельств, связанных с участием в них Вашего деда Дмитрия Алексеевича Амосова. Заранее благодарим Вас за понимание. Наш сотрудник Рыжкова Татьяна Владимировна готова встретиться с Вами в ближайшее воскресенье. Если Вас не затруднит, просим Вас связаться с нами по телефону №– . Редакция Духовно – просветительского центра «Алконост».

– Ну, чего думаешь? – спросила тётя Аня.

– Не знаю. Завтра позвоню с работы.

– Звони. А мы пока всё подготовим к воскресенью. Надо встретить, как положено. – Тётя Аня ещё раз осветила Евгения. – Отпускай, Олюшка, своего провожалующего.

Тётя Аня всегда так говорила – переделывала слова, по своему усмотрению: «уждалась», «провожалующего», «посветлю». А вы-то уж, наверное, подумали, что это мои огрехи? Да нет, друзья мои, это она так выражалась, её слова. «Подолоконник» вместо «подоконник», «тукаменты» вместо «документы». И акцент, который Евгений определил как прибалтийский, был, на самом деле, немецким. Тётя Аня была настоящей поволжской немкой. О ней я расскажу чуть позже.

Евгений попрощался и побрёл до дому.

Врата Мадрита

Историю Ольгиного деда Евгений рассказал Александру, пока они шли от остановки. Когда они свернули на какую-то совсем маленькую улицу, Александр обратил внимание, что Евгений повёл себя неуверенно. У Александра затеплилась надежда, что Евгений мог забыть адрес. Значит, можно будет вернуться домой на любимый диван и читать всю ночь.

Евгений постоянно замедлял шаг, оглядывался, сделался серьёзным, что было ему несвойственно. Но вот друзья подошли к одному из домов, и Евгений стал прежним.

– Ах, наконец, достигли мы ворот Мадрита, – торжественно продекламировал он.

– Точно этот дом?

Лицо Евгения, на мгновение, покрылось сомнениями, как сыпью при ветрянке:

– Да, вроде этот.

– Так этот или «вроде»?

– Понимаешь, во-первых: дошли мы сюда с Ольгой – уже темно было, во-вторых: я же больше на Ольгу смотрел, а не на дорогу и в-третьих: я же был не совсем трезв.

– Ну-у, столько причин – тогда конечно, где уж тут запомнить, – согласился Александр. – Только назвал ты их почему-то в обратном порядке. Во-первых, был нетрезв, а уж потом – темнота и девушка.

– Да этот, этот дом… вроде, – Евгений неуверенно подошёл к калитке. – Сейчас проверим.

– Погоди-ка, торопыга, – остановил его Александр. Александра раздражала эта манера Евгения действовать без подготовки, без четкого плана. Почти все их неприятности, а их было немало, поверьте, начинались похоже. Начинались они похожими фразами: «Сейчас узнаем», «Сейчас посмотрим», «Сейчас попробуем», «Сейчас спросим». – Ты, может, всё-таки объяснишь мне, что мы здесь делаем.

– Сейчас объясню, – было видно, что Евгений готовится удивить Александра тем, что на этот раз, какой-то план он всё-таки подготовил. – Слушай. Когда вчера Ольга зачитала эту московскую телеграмму, у меня сразу в голове что-то щёлкнуло…

– Может, это сосуд какой лопнул от водки, – предположил Александр.

Подковырка осталась незамеченной. Евгений продолжал:

– Я сопоставил Ольгин рассказ о «Розе мира» и эту телеграмму из Москвы, и понял: они хотят найти здесь черновики Даниила Андреева.

– Даже, если это и не бред, нам-то, что с того?

– Эх, Саня, Саня, не узнаю тебя. Что могло затуманить эту почти светлую почти голову? – сочувственно скривился Евгений и объяснил: – Да мы первыми должны найти эти бумаги. Сам посуди: если в дело лезет Москва, это дело пахнет большими деньгами. Уж поверь мне. У них на такие дела: безошибочный нюх, наглая морда и загребущие ручонки.

– А что же мы с собой не взяли ничего: ни наручники, ни ножи, ни отмычки, – Александр огорчённо всплеснул руками. – Ну, утюг-то у неё, хотя бы найдётся? А то, как же мы из неё будем рукописи вытягивать? Или что? Ты предлагаешь банальную кражу? Фу-у, как неинтересно.

– Слушай, мой недалёкий друг, – снисходительно продолжил Евгений. – Мы представляем тебя Ольге, как внука Даниила Андреева. Согласись, что ты, как внук писателя, побольше прав имеешь на эти бумаги, чем эти московские просветители. Скажешь, что приехал исполнить последнюю волю дедушки – собрать весь архив.

– А был ли мальчик? – Александр всегда начинал нервничать, когда сталкивался с фантазиями Евгения, не основанными, как правило, ни на чём реальном. – А может ли существовать такой внук на самом деле? А существуют ли такие бумаги на самом деле? И почему ты решил, что их интересует именно «Роза мира»? Ручаюсь тебе, это не самая востребованная сегодняшним обществом книга.

– А как тебе то, что дед хотел разыскать писательскую вдову? Наверное, не просто так? Не просто чаю попить, – Евгений не сдавался. И знаете, он со своим стремлением упростить любую ситуацию, к величайшему удивлению Александра, нередко оказывался прав. – Я не понимаю, что здесь сложного? Зашёл. Поздоровался. Представился внуком. Спросил про бумаги. И всё.

– И всё? Так просто? А она что, до такой степени дура, что сразу всё нам возьмёт и выложит? И ни о чём не спросит ни разу?

– Нет, совсем не дура, и очень недурна. Ну, а если чего и спросит, то отвечай общими фразами. Мне тебя учить, что ли? Представь, мысленно, что ты американский конгрессмен на пресс-конференции: размазывай ответы, как кашу по тарелке, и всё. Эх, – вздохнул Евгений, – жалко мне уже нельзя «внуком» назваться. Я бы не менжевался, как ты. Я бы всё влёт провернул. Ну, что она может спросить? Задавай любой вопрос. Я тебе покажу высший пилотаж находчивости и чудеса изворотливости. Ну, давай, спрашивай.

– Да иди ты, – отмахнулся Александр.

– Я серьёзно, – Евгений подтолкнул Александра. – Спрашивай. Мы, старые именитые мастера интриги, должны делиться своим богатым опытом с молодой, ещё неокрепшей, порослью. Смелее, мой юный друг. Вот я захожу и представляюсь внуком Даниила Андреева. Поехали.

– Хорошо, внучок, – Александр уже понял, что Евгений не отстанет. – А скажи нам, внучок, бабушку твою по имени-отчеству, как зовут?

Евгений опустил голову и стал вышагивать взад-вперёд перед Александром, выдумывая ответ. Такой прямой вопрос поставил бы в тупик даже американского конгрессмена – размазывать здесь было нечего.

– Не делай умное лицо, Женёк, не напрягайся, – успокаивал Александр. – Оставь естественное выражение лица. Алла Александровна её зовут.

– Ну, вот видишь – ты знаешь, – оживился Евгений.

– Да, я знаю. Я много чего знаю. Я знаю, например, что у Андреева с Аллой Александровной никаких детей не было. И прежде всего, я знаю точно: по твоему гениальному плану, мы сегодня же на цугундер загремим.

– А может заменить внука каким-нибудь дальним родственником? – не сдавался Евгений, но Александр даже бровью не повёл. Евгений с надеждой посмотрел на Александра. – Предложи свой план.

В это время, мимо друзей, не спеша, явно прислушиваясь к их разговору, проследовал, среднего роста, старичок. Козырёк серой кепки прикрывал его цепкие глаза, а в седых усах и бороде пряталась лёгкая ухмылка. Друзья проводили его взглядом и, когда старичок удалился от них шагов на десять, Александр предложил:

– Отойдём в сторонку, и будем говорить потише.

Евгений и Александр сошли с дорожки и сели на сложенные стопкой старые доски. Старичок ещё пару раз обернулся и скрылся за поворотом на соседнюю улицу. «На кого-то он похож», – вдруг подумал Александр. Что-то в этом старике показалось ему знакомым. Да, он точно видел это лицо, и не раз. Из раздумий его вывел толчок плечом и запоздалая реплика Евгения:

– А я бы, тогда спросил: «А какую бабушку, по маминой или по папиной линии»?

– Проехали уже. Вариант с «внуком» снят с повестки. Прежде всего, постарайся вспомнить все детали вчерашнего вечера, – деловым тоном начал Александр, – все упоминавшиеся в разговоре имена, фамилии, даты, географические объекты.

Александр твёрдо верил, что в основе всякого дела лежит чёткий математический расчёт. Ко всякому делу он подходил как к решению одного из уравнений. И если предварительный анализ и теоретическое обоснование ему удавались блестяще то, что касается практической стороны дела, сказать этого было нельзя. Но Александру нравилась сама возможность сложить все варианты в жутко замысловатую логическую конструкцию и любоваться ею, пока сама жизнь не опрокинет все эти многоуровневые умопостроения. Хотя, что в этом такого? Загляните в газеты, в телевизор, Интернет: все эксперты и аналитики – и финансовые, и политические – только этим всю жизнь и занимаются. А результаты их разглагольствований ничем не лучше, чем у Александра. И ничего – никто их не осуждает.

– Какие имена, какие даты, – недоумевал Евгений. – Я вчера, как только Ольгу увидел, у меня в голове одна Блоковская «Незнакомка» осталась

И медленно, пройдя меж пьяными

Всегда без спутников, одна

Дыша духами и туманами

Она садится у окна

Понимаешь, Саня? «Дыша духами и туманами». Не табаком, не перегаром. Опять же: «девичий стан, шелками схваченный». Всё предвидел Сан Саныч. Вот сколько от «Примуса» до её дома? Полчаса же, не больше. А мы с ней этот путь на три часа умудрились растянуть. Но, поскольку ты не поэт, боюсь, тебе этого не понять.

– Где нам дуракам чай пить, – согласился Александр.

– Да ты не обижайся, – примирительно продолжил Евгений, – сам знаешь, что я прав. Ты же не выносишь счастливых людей вокруг себя. Вот, даже я, – Евгений ударил Александра в плечо – даже я! начинаю тебя раздражать. Ты откуда это вывел вообще, что порядочный человек не может, да и права не имеет быть счастливым? Опять за Шопенгауэра взялся?

Евгений угадал. Про Шопенгауэра, я имею в виду. Именно Шопенгауэра Александр читал всю неделю по вечерам, и именно его он собирался читать все выходные. Вот, кстати, ещё, чего забыл вам рассказать про друзей. Сейчас только вспомнил. Ещё об одном их различии. Евгений не признавал философию за науку, терпеть её не мог, но обожал поэзию. И скажу вам по секрету, хранители философских трудов, которые работают у нас, почти все выглядят мрачными и туманными.

Александр же, терпеть не мог поэзию, но благоговел перед философией. Он считал, что вся поэзия – это бессмысленно убитое время, как самих поэтов, так и их почитателей. Все эти «мимолётные видения», «тени на озарённом потолке» и «тропы жемчужные» только отвлекают человека в сторону иррационального (его словечко, не моё, клянусь).

Евгений, в своё время, тоже был увлечён философией. Но с каждым новым прочитанным философским трактатом росло его непонимание этого жанра. Началось с того, что Евгений задался вопросом: почему эти люди (философы), уверяющие, что кроме как познания мироустройства и человека их ничего не интересует, говорят с этим самым человеком на языке, из которого этот самый человек не понимает и половины. «Ведь если ты хочешь, чтобы тебя поняли, ты будешь стараться говорить понятно, – философствовал Евгений, – а не придумывать для любого пустяка новые термины и названия на латыни или на древнегреческом. И получается, что весь их язык годен, лишь для общения между собой. В своём желании всё на свете объяснить, изучить и классифицировать, они добрались даже до любви. А то, что изучено и структурировано, можно использовать для создания суррогатов. Вообще, лучшие философы – это классические писатели и поэты. В одной строке могут поместить то, что у иного учёного не поместится в целой книге».

– Слушай, подпевала пессимизма, почему у вас, с Шопенгауэром, всё должно быть через трагедию? – Евгений чувствовал свою правоту. – Да всё зло в мире от таких людей, у которых всё есть, просто счастливыми они быть не умеют и не хотят. Задумайся, ужаснись и покайся.

– И что же такого у меня есть? – недовольно усмехнулся Александр.

– Всё. У нас есть всё. Эта земля, эти реки, эти леса, этот воздух. Цени это. Весь мир, вся вселенная созданы для обыкновенного человеческого счастья. А тебе, почему-то, нужна драма.

– Бред, – фыркнул Александр.

– Бред? – переспросил Евгений, – Хорошо. Возьмём пример из жизни. Посмотри на своих женщин, хотя бы за последние полгода. Ну, обязательно! – женщина с трудной судьбой. Все до единой.

И здесь Евгений, конечно, прав. Такой странности в выборе женщин, я не встречал ни у кого. Я не уполномочен рассказывать обо всех женщинах Александра но, как предложил Евгений, рассмотрим табель за последнее полугодие.

Начнём с Нового года. Это самый возмутительный случай, по оценке Евгения. Он привёл с собой Александра встретить Новогоднюю ночь в обществе четырёх миловидных работниц коммерческого банка. Мужчин было всего трое: Евгений, Александр и один прыщавый юноша, практикант из того же банка. Стол был изыскан, что и говорить – девчонки расстарались. И спрашивается: они вправе были рассчитывать на благодарность и внимание со стороны мужчин? Хотя бы три из них? Вот вы, я уверен, скажете «да». И любой нормальный человек скажет «да». И даже прыщавый юноша, как оказалось, был того же мнения. Но, что делает Александр? Он, в разгар застолья, выйдя на балкон подышать, замечает сидящую на улице у подъезда, плачущую, растрепанную девицу. И тогда, этот фрукт, никому не сказав ни слова, одевается, спускается к этой девице, и они исчезают в одному ему известном направлении. Девицу эту, как выяснилось позже, выгнал на мороз её муж, преданный поклонник горячительных напитков, в приступе Новогодней белой горячки. Все присутствующие были возмущены. Кроме прыщавого юноши. Его шансы привлечь внимание девушек, после исчезновения Александра, повысились. Надо ли вам говорить, что после этого случая, Александр, а заодно и Евгений, стали персонами нон-грата в компании миловидных работниц банка.

Другой пример: беженка из Узбекистана. Нашёл её Александр в ночном клубе, куда его еле затащил Евгений. Евгений только покрутил пальцем у виска, когда услышал, как Александр, выслушав драматическую историю девушки, предложил Катарине (так она назвалась) переночевать у него дома (Анастасия Сергеевна была как раз в отъезде). Александра даже не насторожило, что эта Катарина, бежавшая, по её словам, из Ташкента, чуть ли не в чём мать родила, проводит время в ночном клубе. Через два дня она исчезла из жизни Александра, вместе с небольшой суммой денег из карманов его брюк.

Следующая по списку – женщина в песцовой шубе, ревущая белугой, найденная Александром в полночь, сидящей посреди огромной весенней лужи.

За ней следовала подвыпившая свидетельница Иеговы. Этой, кроме тела, хотелось заполучить и душу доверчивого Александра.

Дальше шла девушка сама по себе нормальная, но у которой находилась на иждивении полоумная мамаша. Мамаша, то бегала по квартире за Александром с иконой, требуя от него покаяться и вымолить её материнское благословление, то швыряла в него той же самой иконой, призывая себе на помощь всю армию тьмы. При этом она выкрикивала всех демонов по именам, причём, так фамильярно, как, если бы была знакома с ними лично. То она грозилась перерезать себе вены на руках, чтобы смыть кровью грехи человечества, то вдруг находила, что кровь Александра подойдёт для этой благой цели ничуть не хуже её собственной.

После этой нескучной семейки, была молодая вдова, которую Александр увёл прямо с поминок. Вообще, Александр, в приступе жалости, мог вытворять необъяснимые поступки.

Ну, и последний по времени персонаж: девушка после аварии с аппаратом Илизарова на ноге. А если приводить статистику за прошлый год – там есть примеры ещё удивительней.

– Ну, к чему все эти жертвы? – вопрошал Евгений. – Тебе нормальных мало? Извращенец.

– А вот этого тебе не понять, – обиделся Александр, – а я, так уж, извините, воспитан. Я всё понимаю, времена теперь не те, но я привычек своих не меняю. Так уж приучен – подставлять своё плечо, когда женщине трудно и только после этого разбираться в её качествах. И это я тебе не для красного словца говорю.

– Действительно, не понимаю, рыцарь. Ты, видать, не в ладах с анатомией. Та штука, на которую эти несчастные женщины опираются, а вернее бы сказать, в которую они упираются, разве плечом называется? А-а, понял: ты подставляешь им плечо, а уж это они сами промахиваются, соскальзывают и хватаются за что им удобней. Так?