Тонкий холод. Книга баллад

Прогулка в четырех частях

1.Вечер на город ложится опять:знак, что пора выходить погулять,бьют четвертями на церкви часы:вечного с сиюминутным весы,вторит им в свете фонарном ручей:он и божественный, он и ничей, —каждый нас нудит живой водоемвспомнить в сем мире о месте своем.2.Меньше по улицам ходит людей:коронавирус, как в сказке злодей,снадобьем страха их воли лишили – в одиночество всех заточил,впрочем, не всех, и жива еще честь:даже без масок прохожие есть, —то ли чумной совершается пир,то ли подменивают этот мир.3.Пес – черней сумерек – мимо бежит:палка в зубах его косо торчит,тут же хозяин его впереди:хром, кособок, с головой на груди,грация и соразмерность в одном,то, чего близко не видно в другом, —словом, и здесь возникает вопрос:кто из них к Высшему дальше пророс.

4.

С ними со всеми и я к рубежу:определить, кому принадлежу,плотно придвинут, как к целому часть,стало быть, некуда даже упасть,но исключен однозначный ответ:близок мне сумрак, но близок и свет, —так в поглотившей все крайности мглея, как по небу, иду по земле.

Далекий друг

1. Перед закрытой дверьюЕсли однажды, быть может, в путивы пожелаете к другу зайти,коего много не видели лет —так получилось: вот весь и ответ —пусть будет в этот момент ваш девизсделать приятелю славный сюрприз:то есть заранее не позвонить,чтоб тем сильнее его заключитьможно вам было в объятья егопрямо в дверях – не сказав ничего, —и неожиданный этот визитв вашу бы дружбу такой профицитразом привнес – и без всяких трудов —что вам хватило б на много веков,но… все решила входная та дверь,перед которой стоите теперьвы – и по странности пару минут:неудержимо секунды идут, —и как песок из песочных часов,ваша решимость уходит без словв старую дружбу слегка постучать,но это может одно означать:просто не хочет закрытая дверь,чтоб открывал ее кто-то теперь,хочет сегодня покоя она:одушевленность вещей в ней видна, —вы же… зайдите хоть завтра опять,можете также годок подождать:несостоявшийся этот визитв дружбу меж вами не внес дефицит,ибо она, как вращенье планет,чудно свободна от встреч и от лет, —дверь-то, как видно, смышленой была,если свободу понять ту смогла.2. Отложенная встречаЕсли хотите вы другастарого повидать,ибо душа ваша проситчто-то, но – досказать, —вот только друг переехал:вам не узнать куда,и встреча ваша померкла,точно в небе звезда, —подумать вам, может, стоит:есть ли еще в живых,тот, с кем вы ищете встречу —иль он в мирах иных, —при этом второстепененфактов простых расклад,зато ваша мысль настроитдушу на новый лад, —покажется вдруг вам странным —кто вас о том просил? —отныне искать вам другане покладая сил, —легкость ведь правит сим миром:легче всего в нем свет —после него ж вашей мыслиничего легче нет, —и разве что вескость сутивам придется учесть,что, как стрелу, оперяетв вас спешащую весть, —и если она так важна,то уже не беда:где ваша случится встреча,как, впрочем, и когда, —закономерность я этучасто мог наблюдать,она меня научилаглавному в жизни – ждать.

Рождественская ярмарка

Ярмарка в городе под Рождество:детское в сути своей волшебство.Звезды мерцают как ласковый взгляд —близкие так меж собой говорят.Высь, точно сцена в антракте, темна —ждет продолженья спектакля она.Четок рентгеновский снимок луны —компас она в путешествия-сны.Да и тревожащий ход облаков —под Рождество он совсем не таков.Нынче у неба особая стать —стало оно как рукою подать.Странно: в конце первой трети зимывы в эпицентре мороза и тьмыплотно одеты в уют и тепло.И на душе, как от свечки, светло.В лицах игрушек блаженство и свет —сладко евангельский спит там сюжет.Ангел, Мария, Иосиф, волхвы —тысячу раз всех их видели вы.Но – не успели они надоесть:может, и вправду, благая в них весть?Или их с нами совместная грань —только традиции вечная дань?В общем, на данном этапе путисмысл в инфантильности нужно найти.Всякий немного печален конец,пусть в нем и делу любому венец.Только к началу спасает нас бег:чисто оно от печали, как снег.Детство – начало всех наших начал,в нем наш по жизни последний причал.Хоть мы и к старости телом плывем,к детству глубинным сознаньем идем.Вот только детство в аспекте такомне назовешь инфантильным цветком:слишком субтильно его вещество,грубо на фоне его Рождество.Это и шепчет любому из нассердца его безошибочный глас:святости празднество не лишено,но, как и все, преходяще оно.Скоро, как водится, Пасха придет —тонкая в сердце тревога войдет.Будет тревога по званью такой,как и рождественский светлый покой.То и другую вместить нам нельзя:это и есть неземная стезя.В сущности и без каких-либо «но»:в деле господнем так быть и должно.

Первородный грех, воочию явленный в мюнхенском метро

1.Снова я в мюнхенском еду метро —чую свое и людей здесь нутро.Дух требушиный природы людскойноздри щекочет, как в лавке мясной.Рядом со мною старушка сидити – незаметно на негра глядит:трудно под старость ей нечто принять,что она просто не может понять.Вот ведь какая тут вышла фигня:славный наш негр не работал ни дня,музыку день он и ночь напролетслушает – и от пособий живет.А у старушки в трудах жизнь прошла,и у детей она трудной была:дети ее ведь во время войныперетрудились во имя страны.Тут же, конечно, и русский наш братили еврей – я обоим не рад:плотским уютом настолько их духполон, что речь их коробит мой слух.Женщина в черном в проходе стоит,стаей детишек проход весь набит —как не видать за чадрою лица,так ее детям не видно конца.Будет их больше и больше – покацель поколений не станет близка:дети ислама! нельзя напроломвзять вам Европу, но можно – числом.Без азиатов немыслим вагон,много детей у них – тоже закон,но мне их облик приятен всегда,точно в вагон с ним заходит Будда.Что же до бомжа с бутылкой в руке —он прикорнул слегонца в уголке —то не такой ли шекспировский шутнам подарил пару мудрых минут?А под конец в полутемном окнечертик смешливый привиделся мне.И в тот же миг – так ужалит змея —стало мне больно: ведь это же я!Вот и закончен мой скромный обзор:сколько миров продолжают здесь спор!Сколько сюжетов явилось на пир:что бы сказал о них славный Шекспир?Если же чуточку их осознатьскучно с мобильником будет играть.И вот тогда до скончания летвечный, как жизнь, по сиденью соседвас перестанет в метро раздражать.Но ему руку не нужно вам жать:хватит того, чтоб с улыбкой взглянутьраз на него – и при этом кивнуть.Может быть, здесь отношеньям пределс теми, с кем мало у нас общих дел.Также и боли здесь нет никакой,что в тесной связи бывает людской.Боль та в душе, как двулезвийный меч:ищет он надвое душу рассечь.Трудно с той болью по жизни идти,а без нее вообще нет пути.2.Снова вечерней порой возвращаюсь, усталый, с работы.Еду, конечно, в метро в окружении разных людей.Время давно уж прошло их описывать в точных деталях:в нескольких точных словах теперь нужно всю суть выражать.Пробую: грязный старик задремав, на меня навалился.Твердо и вежливо я от себя старика оттолкнул.Тот, продолжая дремать, на меня еще плавно ложилсяна протяженье езды раза три. Мне три раза пришлосьпрочь от себя старика отфутболивать жестом привычным.Может, хотел указать ему место я в жизни и здесь:в мюнхенском нашем метро. И стыдился моей я указки:кто я в конце-то концов, чтобы ближнего так обижать?Классиков наших впитав, что любви к человеку нас учат,двери любви на засов закрываем мы в сердце своем.Это и есть та вина, что зовется в миру первородной.Но не любой человек этой странной причастен вине.Ею повинен лишь тот, кто о ней – и со страстью – печется.Если же страсти к ней нет, то наверное нет и вины.Хуже всего здесь лишь то, что, раз став той вине сопричастным,вам до скончания лет не удастся ее искупить,что бы ни делали вы. Ну, того старика я, допустим,вовсе бы не оттолкнул. И он долго на мне бы виселгрязным вонючим мешком: разве больше бы теплого чувствастало к нему у меня? Здесь в вопросе уже и ответ.В сердце досаду тая, я сидел бы с улыбкою вялой,только мечтая о том, когда мне из метро выходить.Тот же нелепый старик непричастен вине первородной.Знать он не знает о ней. Позавидуем, други, ему.Сын он природы лихой. И по мне милосердна мамаша:если уж что-то дает, ничего не желает взамен.Наше опасней куда положение в мире подлунном:тех, кто поверить готов, что сознанье вины, как рычаг —разве не прав Архимед? – приподнимет людей над природой.Став сопричастным вине, мы по лезвию бритвы пошли.

Двойной парадокс простора узкого пространства и узости пространства бескрайнего

1. Проблематика существования души в человекеЗапад для жизни хорош. Вам любой эмигрант из Россииэто тотчас подтвердит. Социальных здесь множество благ.Также истории дух, начиная с империи Римской,камень любой издает. О приличии жизни во всемнечего и говорить. Но внимание я обратил бына один тонкий нюанс: посмотрите на здешних людей,и попытайтесь найти, что зовется душой в человеке,то, что понятно без слов, что прозрачно, как в небе лазурь.С вами побьюсь об заклад, что такого вы в них не найдете.Четкого нет в их душе разделенья на зло и добро.Все это именно то, что с избытком мы в русском началевидеть привыкли. Оно почему-то отсутствует здесь.Но, глядя людям в глаза и единый не видя в них образ,чувство рождается в нас, будто смотрим мы в звездную ночь.Есть ли в пейзаже ночном хоть намек на гармонию мира?Нет и в помине его, хоть привольно жить в мире таком!Что за великий простор, пусть совсем непрозрачный по духу,нас обнимает в ночи! И вот точно такой же просторя ощущаю всегда, в узких улочках старой Европыснова без цели бродя. Мне хотелось бы очень понятьтайну российских пространств, что в разы превосходят Европу:значит, по духу они должны ближе и к звездам стоять.Но порождает тоску, точно в тесной вы заперты клетке,русский бескрайний простор. Здесь загадка и русской души.2. В поисках главногоЕсть в лицах западных людей один оттенок,что заставляет задержать на них наш взгляд.Так мастерский портрет, идущий за бесценок,вдруг незаметно оживит торговый ряд.В дотошном множестве душевных свойств пытаясьих образ светлый и единый отыскать,то, что душой в простом народе называясь,из века в век нас продолжает волновать,мы смотрим долго на старинные картины,не в силах глаз от них пытливых оторвать,но часто больше, чем в глазении витрины,нам смысла в них не удается распознать.Так точно испокон веков по миру бродиммы в поисках Того, Кто сотворил его,и то, что все-таки Его мы не находим,нам представляется таинственней всего.Когда великое, точно в обжитом доме,в своем же собственном отсутствии живет,жильцы его – не фотографии в альбоме,но образы: и звездный в них пошел расчет.И как больной приподнимается с постели,их житие приобретает вертикаль:она становится душою как бы в теле,и не нужна горизонтальная ей даль.Вот почему и европейские нам лицаумытые напоминают зеркала,и будет вечно непрозрачность из них литьсяпо принципу зеркальным ставшего стекла.Осталось только эти лица сопоставитьсо впечатленьем неба в полуночный час,и параллельно ненавязчиво представить,как русские просторы действуют на нас,чтоб ощутить: людскую надвое природуздесь рассекли – как всадник саблей на скаку —на европейскую великую свободуи на российскую великую тоску.3. Между двух стульевКак человек, родившийся в России,но уже добрую полсотню летв южно-немецком Мюнхене живущий:тем самым волею судьбы познавродного брата и насквозь и глубже,а немцев чувством главным и шестым, —как человек, меж стульев двух сидящий:покинул добровольно он одних,к другим примкнуть не может и не хочет,но нравится ему такая жизнь, —как человек, возможности лишенныйсерьезное построить на земле:для этого и есть у нас отчизна,которой он давным-давно лишен,к тому же нечего ему и строить,зато для размышленья есть досуг, —как человек, которому осталосьпоэтому одно лишь – наблюдатьза тем, что происходит в этом мире,точнее же, за стульями его,поскольку для сиденья между ниминаверное, он был как раз рожден, —итак, как человек такой, замечу:с распахнуто-расхлябанной душоймой соплеменник обращен на Запад,а немца пуще всех готов обнять,и жать его в объятиях медвежьих…и жать, и жать, и плакать от любви,стуча еще и в спину кулаками,но так славянский брызжет в нем восторгот встречи новой с племенем германским,неважно, собственно, и в чьем лице, —а дальше – глаз восторженно-любовныхне в силах оторвать от визави,с ним бормотать на ломаном немецкома главное, все пить, и пить, и пить…но личные обсуждены все темы,пора и о делах поговорить:как тут взаимовыгодную сделку,ударив по рукам, не заключить, —так много необжитого пространства —и в плане переносном, и в прямом —у русских, а у немцев очень мало,вот тут один другому б и помог, —знакома притча о собаке вам на сене?разве она – не русский человек,что собственную землю обустроитьне в силах? почему? ответа нет, —его и не было, как и не будет,не может просто, баста, кончен бал…все так, все так, но по какому правуземлей владеет тот, кому закрытпуть превратить ту землю в сад цветущий?досаду вызывает этот фактв общенье человеческом и личном,ну а в сверхличных связях он ведет к войне, —вот эту, как мне кажется, досадуя в лицах немцев иногда читалво время задушевных разговоров:в ней тонкий заключался и упрек —от всех германцев и ко всем славянам, —но тот упрек, если сказать по правде,я в немцах никогда не находил:я просто думаю, что быть он должен,но не уверен, точно ли он есть.

Откровение посреди толпы

1.Слишком пронзительный взгляд как-то странно намдушу тревожит,если тем более он человеком в нас послан чужим.Дело тут даже не в том, что под кожу он нам проникаетмалым подобно клещам, нарушая закон чистоты:тот проницающий взгляд претендует в нас нечто подметить,что ищем сами мы в нас, хоть пока еще и не нашли.Ищем, быть может, всю жизнь мы свою изначальную сущность.Будем и дальше ее до скончания века искать.Это природы закон. С ним давно мы и молча смирились.Но как же смеет тогда анонимный участник толпывечный канон нарушать? На глазах приговор он выноситнам, как верховный судья. И неважно, с оценкой какой:судит он нас, нам ли льстит. Неприятно и то, и другое.Лучше бы сделал он вид, что ему нас вовек не понять.2.Нас взгляд чужой и пристальный в толпе тревожиттем, что пытается с наскока угадать,то, что мы сами о себе всю жизнь, быть может,путем анализа стараемся узнать.Но этот скорбный и приятный труд напрасен,поскольку человеку не познать себя,однако как он в собственных глазах прекрасен,в себе предвечную загадку возлюбя!И все-таки, в душе не будучи уверен,что на вопрос о смысле жизни им ответ,отыскан тот один-единственный, что верен,как вера, что над мраком торжествует свет, —он, то есть мы, со стороны подсказки ищем:как школьник, вызванный не вовремя к доске, —нам брошен взгляд в толпе, как милостыня нищим,или как жемчуг, бурей спрятанный в песке.3.Я не однажды обращал вниманье,что, если потрудиться и сравнитьлюдьми в толпе нам брошенные взгляды:сначала женщин, а потом мужчин,то в первых мы найдем намек бессмертный —(неважно, он осознан или нет)намек на пробужденье корня крови,что расположен в людях ниже глаз:на нем и зиждется вся жизнь земная, —а вот каким ему случится быть:коротким, точно бабочки пареньенад пахнущим цветком в горячий день,иль переросшим в брачные годины(и нет сравнений больше для него),произошедшим еще в этой жизни,или отложенным, быть может, «на потом»,а то и вовсе сухо отклоненным(но и тогда в фантазии он был!), —короче говоря, вы в женском взгляде,как в зеркале, увидите себя:но не каков вы есть на самом деле,а лишь каким хотелось бы вам быть,поскольку в сердце спящие желанья,(а их, как капель в море, вам не счесть)помноженные плюс к тому на время(непостижимо разуму оно),размажут ваш нерукотворный облик,в нем четкость драгоценную стерев(таков эффект и от чернильной кляксы):да, вам в толпе покажет женский взгляд,что с вами, может, было или будет,но вряд ли то, что вы, по сути, есть,поскольку жизнь, что с женщиной едина,не есть Нерукотворный Ход Вещей.Иначе смотрит из толпы мужчина:какой? в годах? подросток? иль старик?ваш соплеменник или иностранец?в хорошем настроенье иль плохом?в задумчивости тихой вас не видяиль взглядом вас пронзая как иглой?здесь множество различных вариантов,но вам не пригодится ни один,поскольку собирательный есть образтот взгляд мужской, о коем речь идет:смотрящего он душу не откроет,как и того, кому он посвящен, —да, прошлое и будущее ваше,как ваш характер, ваша жизнь и смерть,все это ему также интересно,как голубь на карнизе: на неготот взгляд от вас сейчас переместитсяи все закончится, как водится, ничем…ничем? сказать так, значит – ошибитьсяи снова мимо главного пройти,опять оставшись при второстепенном:каков, увы! приятный женский взглядна фоне равнодушного мужского…но так Нерукотворный Ход Вещейна вас от колыбели до могилынезрячим взором пристально глядит, —и так ли плох уж его тонкий холодв сравненье с животворным тем теплом,которое вам женщина подарит,но в коем точно соберется гниль?а рано или поздно это будет,и каковой случится быть на видтой теплой женской животворной гнили —узнаете, когда придет ваш час.

Снежная фея

1.В невинности детских восторгови музыке первых свиданий,в безмолвье нетопленных моргови жести больничных страданийесть некий таинственный холод,что сказкой вдруг ожившей веет —но каждый, будь стар он иль молод,раскрыть ему душу не смеет.То дышит в нас Снежная Феяиз тьмы, как из рамы портрета, —и так же, как парка аллея,клоака им мира согрета.И каждый, любя и страдая,дыханье то легкое знает,а добрая Фея иль злая —о том он пусть сам уж гадает.Хотя, рассудить если строго,кого поцелует та Фея,забудет про мир и про бога,про душу и древнего змея.Забудет про все он на свете, —и в новой, безбольной отчизнене будет он больше в ответеза все, что не сделал он в жизни.Но лишь на короткое времяуставший от вечного бегасвое и привычное бремяотложит в наитии снега.Когда ж снегопад прекратится,идти ему дальше придется,а Снежная Фея, как птица,взлетит… и назад ли вернется?Так будет до нового снега:лишь с ним у людей вдохновенье,отвага, безумная нега —вещей прославлять нерожденье.И кажется чуточку странным —развив до конца всю идею —что изобретатель ниббаныни разу не встретил ту Фею.Сквозь знойное марево югаушел он от прелестей мира:уходит так страстная фугаот точек касанья клавира.Как он, она минула бога,как он, она стала ничьею, —и оба похожи немного,конечно, на Снежную Фею.2.Только когда сверху падает снег,снизу вещей замедляется бег.Опустевает проезжая часть,люди не движутся – чтоб не упасть.Гаснут тревожные окрики птицв суетной праздности стершихся лиц.Тени деревьев: на этом снегу,но и на Стикса другом берегуи, точно запах восходит к ноздрям,талая дымка ползет к фонарям.Свет их как мыслей нездешних итогвдоль почерневших от грязи дорог.Город – когда он в заснеженной мгле,вряд ли относится к этой земле,но еще меньший, конечно, резондумать, что к небу относится он.Снегом одет, он не спит и не бдит:Снежная Фея им руководит.Жизнь от дыханья ее замерла,но, разумеется, не умерла.Изгнан на время царь смерти Кощейхолодом тонким незримых вещей:тех, в коих нет первородной вины,ибо не будут они рождены.Помыслов тьма в эту снежную ночьдуши людские покинула прочь,так как те люди смотрели на снег:он и занес волевой их забег.Правда, на время – и завтра опятьвещи и люди продолжат бежать.Глядя на тот их безустальный бег,долго им Фея не высыплет снег.Думу начнет она думать свою:думу отнюдь не мою и твою —думу о том, что же делать должнав мире смертей и рождений она.Шлет непорочный она нам свой снег:мы ж продолжаем наш смертный забег.Не остановимся мы никогда,благо! не к нам обращался Будда:Снежной той Феи небесный жених.Впрочем, баллада моя не о них,но, как и водится, только о нас:тех, кто на снег смотрит – здесь и сейчас.Что, как в нас выживет то лишь одно,что нашим умыслом пощажено?что, как во всем, что задумали мы,запах тлетворный таится чумы?3.Когда в зимний ранний вечерпадает влажный снег,становится даже холодкладезем тонких нег.Схож запах талого снегас телом женщины – той,которую вы любили:ей же был люб другой.Отныне она и будетваш двулезвийный меч:ни с нею соединиться,ни от себя отсечь.Пусть вера, любовь, надеждав вас сгорели дотла —в душе живет благодарность:в жизни просто былаона – и на том спасибо,помнит сердце о ней,но память о той любовиснежности холодней.Стоп! разве с жизнью иначе —жизнью как таковой?бесчисленные в ней раны,в ранах же – кровь и гной.Однако есть тайный способраны те заживлять:наша бессмертная склонностьлучшее вспоминать.Сходным путем в холодильниквы кладете еду:ведь дольше всего хранитсярыба – если во льду.Странно: страданье и счастьелишь в минувшем – одно,и первое даже выше,точно свыше оно.Но рано иль поздно станетпрошлым все житие, —может, это и будетвечное бытие?Вот когда больше не нуженгордый в небо побег —и небо само на землюсходит: как чистый снег.Сужается вдруг пространство:снег, дорога, фонарь!источник в них просто чуда,как для детей букварь.Спешите вкусить то чудо:в детство зовет оно!туда, где немного счастьявсем нам было дано.Ведь снег перестанет падать,в небо вернется синь,и Снежную Фею сменитпрочая из богинь.4.Как беспросветны вечерана тихих улочках зимой!снежинок ласкова игра,и веет – тьмой, и тьмой, и тьмой.Сегодня так же, как вчера:не веселей и не грустней,и будут окна до утрабеззвездной полночи мрачней.И сам собой при виде ихво мне свершается обряд:в одежду мыслей… никакихмой одевается вдруг взгляд.Как странно: если глубокопроникнуть в существо вещей,их исчезает смысл легко,как будто наш он и – ничей.Не есть ли это дверь в стене,что из реальности земной —через вовнутрь, через вовне —ведет нас просто в мир иной?Тот мир как отдыхов земныхковчег – и больше ничего,и из гостей миров иныхтам тоже ровно никого.И если кто там и живет,то Фея Снежная – одна,нам день и ночь шлет напролетзабвенье холода она.Да, без любви и без тепла —я знаю: людям жизни нет,но разложения иглавсегда ползет любви вослед.Мне так понятна и близкалюбви и страсти круговерть,но как же истина горька,что холод замедляет смерть!А это только лишь однои хочет Фея нам сказать —нас же проймет тогда оно,когда придется умирать.Я это начал пониматькогда болезнь пришла к жене,когда ушли отец и мать,и нужно собираться мне.С людьми ль, с богами ль – вечен спору нас на жизненном пути,но с Феей только разговормы можем мысленный вести.Последний с нею диалогя начинаю на снегу —и к жизни лучший эпилогя вряд ли выдумать смогу.Быть может, шире, чем теперь,неважно: сколько лет прожить,ту нынче найденную дверьмне не удастся приоткрыть.Ее слегка попридержав,я ближний продолжаю путь,а снег, над городом кружа,ночную просветляет муть.

Небо

1. Синяя пристаньСлышишь, мой друг, как пред дальней дорогойсердце волнуется близкой тревогой?ясна лазурь и опор лишена,станет нам пристанью только она:в ней все, что было и вечно пребудет,может быть, будет, а может, не будет,в ней суждено нам и вечно пребыть:может быть, быть, а быть может, не быть.2. Скольжение по мечу обоюдоостромуГде в сини бледной и пустойвдали от суетно-земноговсе дышит чудной простотойи ощущением иного,откуда реют облакав изнемогающем покое,как бы не слишком, а слегкаблагословляя все мирское,и все стекается кудав щемящей ноте ожиданья,там… сердцу близка и чуждамысль, что за смертью нет страданья.3. Метафизика полночи и полдняЗнаю, что много миров в нашем мире незримо сокрыто.Путь есть один в них войти: лишь телесную смерть пережив.Но, пока жизнью живем мы привычной, в иных измереньяхмыслью пытливой бродить нам как будто не очень к лицу.К каждому время придет мир иной поприветствовать лично,в зеркале чувств же земных сверхземную теряет он суть.Музыка лучше всего сокровенную душу раскроетразуму чуждых вещей. А из тех, что фиксирует глаз,небо важнее всего. Как возвышенна звездная полночь!Легкий сквозит ветерок. Светит мертвенным светом луна.Звезды мигают. И все… нет, забыли пространство и время.В страшной своей чистоте они чем-то походят на храм.Но – после службы ночной, когда всеми он странно покинут.Двери ж открыты его. И колеблется свет от свечей.Впечатленье тогда от него почему-то гораздо сильнее,чем когда служба идет. И он полон вещей и людей.Но и в полуденный час, когда в теплой и чистой лазуритихо плывут облака, и отсутствием всяких опорнебо опять нас манит, одновременно душу тревожа,точно давая понять, что возможности спят в бытии,знать о которых нельзя, но в которые можно лишь верить,больше: не верить нельзя, – да, здесь также великая рольнеба над нами видна. Без него мы бы куклами были,что с реквизитом вещей – то есть всем, что и есть вокруг нас —разный, но жалкий спектакль для кого-то зачем-то играют.С небом нельзя вообще нам решить, есть ли в мире игра.4. «Над вечным покоем» И. ЛевитанаНад вечным покоем безмолвного сводауходит земля в бесконечную даль,плывут с облаками усталые водыи дышит простором глухая печаль.На срыве утеса худая церквушкаприкрыла от ветра косые кресты:одна ты над миром, родная старушка,не зябко ль тебе – небеса-то пусты?Лишь пара деревьев, трава да могилы,да тусклая синь над холодной рекой,лишь треск угольков, изнемогшие силы,да свода безмолвного вечный покой.

Осень

1. ОктябрьОктябрь с чернеющих ветвейтона последние смывает,и в мертвой графике живейсебя природа забывает —пока опавшая листва,дождливым сумраком томима,блестит, как мокрые дрована декорации камина.2. Две осениСуровый бор стенаньем сосенчитая миру свой псалтирь,встречает северную осень,как богатыря – богатырь,и, преграждая путь к покоюу всех живых существ окрест,над беспробудною рекоючернеет косо старый крест.Но левитановская осень,она – как тихие слова,что шепчет в блекнущую просиньоцепеневшая листва,в то время как под облаками,едва касаясь здешних мест,как Пастырь кроткий над веками,неспешно веет благовест.3. ЗабвениеОсенний лес как кроткий нищий,отдав земле остаток сил,не о тепле и не о пище —но о забытьи лишь просил,о том забвеньи же невнятномхолодный дождик моросил,и мир о чем-то непонятном —да и том уж не просил…4. Пронзительная нотаКогда застывшим полувздохом облаканемеют в холоде невыплаканных синей,и парк пустой, как с многоточием строка,томит последней дорисованностью линий,когда придуманными песнями без словв аллеях тлеют лихорадочные листья,и остротой вдруг обнажившихся угловчернеет время, как под рембрандтовской кистью,когда, как женские усталые глаза,ласкает в окнах ускользающая просинь,и, как от музыки безбольная слеза,ложится на душу теперешняя осень, —тогда… душе приходит время просто – быть,и кажется, оно не может прекратиться:и ничего в нем до конца нельзя забыть,и никому в нем до конца нельзя забыться.