Не ставший героем

– Помогите. – Это он произносит шепотом, отчего почти не слышно, что его голос охрип. – Пожалуйста. Пожалуйста, я больше не могу. Пожалуйста… Помогите… Пожалуйста.

В очки его било жаркое солнце и отстреливало прямо в монитор ноутбука. Скамейку окружали люди, что пришли в этот парк погулять. Дети и их взрослые, подростки, такие же трудяги, как и он, что обосновались на скамейках с ноутбуком в душной рубашке и галстуке. Правда, в рубашке Костя не был. На нём висела простая чёрная футболка и недовольное вкусом гамбургера лицо. В паре метров от него, на смежной скамейке веселились школьники. Девочка и два мальчика. С виду, неформалы. Похожи были на фанатов сатанизма, которые ещё не до конца разобрались в выбранном стиле. На снежно-белых волосах девушки было около двух десятков заколок, то с черепами, то с крестами, а некоторые с довольно крупными розами. Один из её друзей, довольно тощий, имел похожую причёску. Та же длина, спадающая на уши, и неприветливая чёлка. Только заколок на нём не было, и волосы были чёрные. Если бы не его чуть сиповатый, но всё же мужской голос, можно было бы предположить, что в группе две девочки. Третий от них отличался. Одежду носил мешковатую. Кажется, она была размеров на пять его больше. От разглядывания детей Костю отвлекала программа видеосвязи, на которой повисло изображение ассистентки, из-за чего её голос превратился в заевший на одной ноте будильник.

– Ну, конечно! – всплеснул руками её собеседник. – Оль, ты зависла, если что.

Пока программа обновляла сама себя, на ноутбук сбежал соус, и Костя окончательно вышел из равновесия. С экрана помощник ещё пыталась прорваться через залипание изображения и звука, но получалось не очень убедительно. Тогда Костя уже решил закрыть программу, как вдруг она заработала снова.

– В следующую среду. – Услышал он остаток речи ассистентки.

– Что в среду? У меня программа тупила.

– Старт проекта предлагаю в среду. Они одобрили, Кость! Поддержка наша.

На её реплике парень только закончил убирать соус. Полученную новость он решил встретить более собранным, и гамбургер отложил.

– Не может быть. – Он и правда не верил. – Ты не могла этого сделать.

– Спасибо, за веру в меня, конечно… Но вообще-то мы все это сделали.

– Чёрт возьми, как тебе удалось? – тремя большими глотками он осушил стаканчик кофе и довольно откинулся под летнее солнце парка. – Мы же опоздали по всем срокам, презентация не доделана, да и результаты окончательные будут только в четверг! Я вообще не пришёл! Как они могли нас одобрить?

– Я сказала, что ты в Москве на награждении. – Изображение девушки махнуло рукой. – Всё равно я три года вела этот проект, и уж мне рассказывать о тонкостях не нужно. А им тем более! – Она задорно рассмеялась. – Забудь ты про эту презентацию, и про сроки забудь. Им не нужны результаты прямо сейчас, я же сказала. Главное видеть, что мы работаем, что прогресс есть и самое важное, видеть, что без финансирования проект не закончить. Так что я обыграла это нам на руку. Ну что, золотой у тебя помощник, а?

– Олечка! – он тянулся к монитору обеими руками. – Ты просто сокровище! Боже мой… Наконец-то у нас будет целый отдел. Не жалкий уголок в лаборатории! – они оба от этого рассмеялись. – А мы успеем к среде? – аппетит в нём проснулся с удвоенной силой, и кажется, он даже не замечал, как поглощал свой обед.

На радостях он вновь обернулся к подросткам, будто бы их давно знал. Ещё секунда и он точно поделился бы с ними радостью, но только одарил их покровительственной улыбкой, как сделал бы отец или хороший учитель.

– На двадцати процентах сотрудников мы далеко не уедем, ты же понимаешь. – Услышал он через вновь проявившиеся помехи. – Открой ночную смену, будем доплачивать, но Кость, нам теперь отвечать перед серьёзными людьми, и этот карантин совершенно не к месту.

– Да, я понимаю… Хорошо, я это обдумаю до среды. Сделаем что-нибудь.

– Можем оформить некоторых как программный отдел удалённо, а сами пусть в лабораторию выходят. – Комментировала Ольга, перекладывая уже на своём столе готовые документы. – Больше будут получать, они не против. А нам рук хватать будет, по графику уложимся.

– Я смотрю, ты уже всё решила… – голос его в момент стал металлическим, почти таким же, каким его делает звукоисказитель в подвале.

– Я ничего не решаю, решаешь ты. Я могу только предложить тебе, ты же знаешь. Если тебе понравится, то бумаги уже готовы. Ждём только твоей подписи. – Девушка знала, как вести переговоры, и эти ей тоже сегодня удались.

– Сегодня я не приеду. Может, завтра. Посмотрим.

Когда видеоконференция его закончилась, ноутбук он сложил, не глядя. Всё его внимание было в открытую приковано к тройке ребят. Те курили и не стеснялись. Далеко разносился их смех и бескультурные фразы, от которых они даже не улыбались, а просто не обращали в своей речи внимания.

– Ты бы не мечтал быть рабом своей девушки, верно? – заговорил Костя с одним из них со своей скамейки.

Школьники, конечно, его не услышали. Ведь слова вылетели только под его нос. На нём не было ни парика, ни маски, совершенно свободно, таким как есть, он сидел на скамейке в нескольких метрах и наблюдал за друзьями. Таким, какой есть. За своими друзьями.

– И не обращался бы ко мне три недели на «вы»… – в его стаканчике закончился кофе, пока он проводил время с детьми.

Весь мусор за собой он выкинул в урну, забрал ноутбук и пошёл до машины. Друзья остались гулять без него. Прощаться не стали.

В самом извилистом, колком пути,

Там, где зрячим кроме теней не найти,

Там, где толпой не удастся пройти,

Я с тобой – лети.

Саша напевал строчки тихо, с большими паузами между слов. Он лежал на ковре в центре Комнаты и гладил игуану как кошку у себя на груди. Поза звезды. Так сказали бы те, кто мог бы его увидеть. Поза «нет сил, нет желания их искать». Поза «мне всё равно». Светильник, лимонный диван, нетронутая гитара и боксерский мешок. В Комнате ничего не менялось.

– Ты любишь «Бабочки танка»? – спросил он игуану, когда ему надоело петь в одиночку.

На Доске печально выведенные буквы просили «узнать о семье».

– Мы умрём здесь, Матильда, ты знаешь? – с неподдельным безразличием в голосе он вёл по коже пресмыкающейся пальцем, потом ещё раз, потом снова.

Это продолжалось, пока над головой его не прозвучал сигнал, а затем моргнул свет. Когда белая дверь открылась, Матильда уже сбежала секундой раньше. Саша не ловил её, он просто повернул голову на Мистера Икс. Тот стоял перед ним вверх ногами.

– Что это ты делаешь? – тележка отъехала чуть в сторону, человек сел поодаль на ковёр, отчего Саша почти рефлекторно перешёл в более готовую к перемещениям позу.

– Ты напугал её. – В тишине он скоро понял, что не дал ответа. – Я просто отдыхал.

– Ужин приехал.

– Уже… – прозвучало не сильно похожим на вопрос.

– Сейчас семь часов вечера.

– Какая теперь разница.

– Как по-твоему я должен это понимать?

– А как хочется понять? – он продолжал сидеть на ковре, смотреть туда, где спряталась игуана.

– Не разговаривай со мной так. Я тебе запрещаю.

– Но я ничего не нарушаю! – своей злости испугался только он сам, – То есть… этого нет в правилах… Это нечестно…

– В правилах сказано не грубить, ты переходишь эту грань. Кажется, твоей игуане вредит твоё безразличное отношение.

– Нет! Не её! Ну, пожалуйста, не отнимай её, она единственное живое существо здесь. – Просил он в переходящей панике, но всё ещё не двигался с места, не делал шага в сторону похитителя. – Ну пожалуйста, Эм Икс, я здесь совсем один, ну пожалуйста! – он снова стал плакать, случайно.

– Я бы советовал тебе сейчас же успокоится. Не терплю, когда мной пытаются манипулировать жалостью.

– Я не манипулирую, я просто испугался. – Взять себя в руки всё же ему удалось, как и встать, как и пересесть на кровать ближе к ужину. – Прости меня… Я знаю, я… Мне очень-очень грустно, мне очень плохо, здесь можно с ума сойти. Я не буду резко отвечать, я не понял, что это грубо. Я не буду больше, я понял сейчас. Не надо Матильду, пожалуйста.

– Хорошо. – Будто даже обрадовавшись, что не придётся доставать её из под дивана, похититель приземлился в кресло. – Я не буду её забирать. Ешь, давай. Чтоб больше не разговаривал со мной в таком тоне, мы договорились?

– Да, договорились. Спасибо большое.

– Пожалуйста. Что это? – он обратил внимание на Доску.

По данной команде Саша обернулся к ней, и сразу плечи его опустились. Какое-то время он мялся с тем, как сказать.

– Я просто… хочу узнать, как они… Просто узнать, как у них дела. Не хочу мучиться и гадать каждый день.

– Так не гадай и не мучайся. – Мистер Икс снова раскрыл свой блокнот. Больше уже по привычке, из-под его руки давно не шло тех амбициозных записей. Важные напоминания и заметки сменились на простые штрихи. «Саша» «Саша?» «Как обычно» «Вот и всё».

– Это же тоже желание. Просто узнать, как они. Даже если они меня не ищут… Ну… – за стаканом чая он скрывал дрожь нижней губы, – Может, это и хорошо. Может, им не нужно гадать, где я и что со мной… Пусть они лучше живут своей жизнью, сами.

– Я подумаю, что можно сделать.

Одна, ещё две ложки. Мальчик ел, совсем не поднимая головы и не подавая признаков разумной жизни. Вскоре Мистер Икс отложил блокнот. Должно быть, его это тревожило. В позах чёрного костюма не было надменности или безразличия, в них не было наслаждения болью ребёнка, только грусть. Порывался он уйти или выпустить мальчика, когда оборачивался без внешнего стимула на белую дверь, неизвестно, но какие-то мысли в этот момент его одолевали. Постепенно он подсаживался к мальчику ближе. Замечал это тот или нет.

– Тебе сейчас лучше? – заговорил тогда похититель. – У тебя красные глаза. Я хочу что-то сделать для тебя. Мне не безразлично твоё состояние.

– Просто я здесь с ума схожу. – Молчать ребёнку явно сейчас было легче, пока каждая новая попытка заговорить превращалась в подавление плача.

– Я могу проводить с тобой время…

В лице Саши на долю секунды проявилось отвращение.

– Я имею в виду друга. – Ответил он.

– Я не могу быть твоим другом? – Мистер Икс сохранял интерес в их сближении.

На это же Саша заглянул прямо в черноту глаз безликой маски, испугавшись скорее безумия, которое должно быть у человека, всерьёз заявляющего подобное.

– Ты меня похитил. – Констатировал он.

– Я исполнитель Эксперимента, Саш…

– Это одно и то же в данном случае. – Вновь на том мальчик уткнулся в миску.

– Я на твоей стороне. Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

– Мне не может быть хорошо взаперти.

– Послушай. Эти ограничения в твоей голове. Чего нет в Комнате, что ты имел до неё? У тебя был кто-то, кто приходит к тебе каждый день, интересуется твоим внутренним миром, желает тебе только лучшего, исполняет желания, которые ты пишешь на Доске? У тебя был кто-то, кто думает о тебе целыми днями, ухаживает за тобой, старается сделать твою жизнь лучше? Если я не друг тебе, то что ты вообще ждёшь от дружбы? Может чешую и умение молчать всю жизнь?

– Матильда не заставляет меня быть там, где мне не хочется…

– И чем же тебе не нравится Комната?

– Это моя тюрьма!

В тишине Мистер Икс позволил мальчику успокоиться. Ничего из этого ему не хотелось фиксировать на листе. Пока шла их примирительная пауза, он отворачивал прорези глаз от ребёнка.

– Ты всё выплеснул?

– Это просто эмоция. Прости меня, пожалуйста. – Говорил Саша будто с листа.

– Я понимаю. Давай реально. Что ты мог бы иметь вне Комнаты, чего у тебя нет здесь? Только кроме претензий родителей, игнорирования одноклассников и косых взглядов незнакомцев. Что-то нужное тебе, Саш.

В первые секунды он порывался ответить что-нибудь резкое, и даже отложил ложку, выпрямил спину. Но слов не пришло. Вместо них лишь ушёл запал, и Саша погрузился в долгую мысль.

– Выбор. – Наконец сказал он. – У меня был выбор решать остаться дома или пойти на улицу. Плевать на людей, мне нужна природа. Трава, воздух, земля. Я хочу видеть, что мир существует.

– Итак, за минуту мы пришли от точки «мне нужны люди» к точке «плевать на людей». Буду честен, это не побуждает меня прислушаться к твоей новой интерпретации. Я учту твои метания и настроения, и с твоим недовольством мы что-то сделаем. Да, тебе действительно что-то нужно. При этом, если бы ты спросил меня, я бы счёл более вероятным искать причину в тебе, а не во внешней обстановке. Поэтому пока ещё присмотримся к этому чувству. Скорее всего, ты недоволен собой, но переносишь ответственность на мир. Виноваты люди, что их здесь нет. Теперь виновата Комната. Ты получаешь комплекс витаминов с каждым завтраком, тебе нет необходимости быть на улице. Давай так: я не отказываю тебе. Я рассматриваю твоё пожелание, а тебе в это время советую присмотреться к нему детальнее и понять, что за этим стоит в истоке. Хорошо?

– Хорошо. – Подавленный как после удара пощёчиной он подал голос, вновь ведя его по грани от слёз.

Пока он ел, то не следил ни за осанкой, ни за положением ног. Всё это время они свободно свисали с кровати, и Мистер Икс мог наблюдать их в течение всего пребывания в Комнате. Вероятно, именно это сейчас он и делал. Проводя ладонью по своей шее, будто находя решимость на какие-то действия или слова.

– Мне хочется выразить свою поддержку тебе. Ты позволишь мне это сделать? – выбирает он лучшим вариантом.

– Каким образом?

– Я покажу. – Вставши, похититель собирался было уже подсесть к мальчику на кровать, но тот мигом собрался в колючий комок и выразил чётко своё к тому отношение.

– Нет, я против! – получилось у него очень громко. – Я против… – добавил он более мягко для верности.

– Я понял.

Мистер Икс отступил и вернулся на прежнее место.

– Не злись на меня, пожалуйста… – испугано начал подросток, но похититель не дал ему договорить.

– Ты не должен извиняться. Это я прошу прощения. Мне следовало сперва спросить. Я не хотел тебя напугать. Я лишь хотел выразить участие.

– Ничего, всё хорошо. – Ещё боясь выдохнуть, примирился Саша.

Через напряжение, что сгустилось в его теле и окружающем воздухе, он вернулся к ужину. С этого момента скрип его ложки о тарелку оставался единственным, что издавало какой-то звук.

Где-то в высоком небе мирно плывёт луна. В вечной темноте и холоде. Кто её спутник? Ночь. В этом неспокойном лесу, окружившим Колокольцы, в поздний ночной час господствует луна. Её свет останавливается у плотных штор за стеклом и стекает по поверхности окон. Чёрные шторы охраняют сон Кости от света, но не от того, что сидит в нём самом. Под синим пледом тело напряжено и судорожно. Его будто вот-вот бросит в безоглядное бегство, но если бы всё было так просто… Цепи сна замучают его до десятого пота, до безвольного стона и задержки дыхания, до паники самого его сердца, до слёз, и только потом отпустят. В полном ужасе непонимания глаза Кости раскрываются, ища выход. Он просыпается. Ещё дольше минуты одеяло над ним вздымается, будто двигатель гоночного авто.

– Боже… Господи Боже… – рукой он собирает со лба остывший пот.

Теперь он решает встать с постели. Лучше будет уйти от того места, где было так страшно. Это остатки смятения у него на лице, когда он выходит из спальни. Пожалуй, умыться бы сейчас как раз помогло. Но не в его случае. Отражение хитро. Оно покажет самые потаённые страхи, когда вы останетесь один на один. А те из них, что лежат развороченные, да на поверхности, ему и представлять не надо.

Костя вырывается из ванной и идёт набирать входной код. Ноль, шесть, три, девять… Пальцы действуют не автоматически, а опасливо нажимают на каждую клавишу одна за другой – шесть, девять, восемь. Щелчок. Панель двери в спальню открылась, осталось её только поймать. Силуэт неспокойной тени, вот кем Костя спускается в свой подвал. Костюм, маска, перчатки. В это посещение тележка под поднос ему не нужна. Предупредительный сигнал в Комнате. Он не разбудил похищенного. В своём личном сновидении мальчик лежал очень тихо, безмолвный покой. Костя прошёл до него в пару шагов, так, что оказался теперь прямо перед его носом и затаился. Между ними пролегали миры, непостижимые вселенные восприятий, уместившись в каких-то трёх сантиметрах. Костя долго смотрел, будто выслеживал, или проверял, сохранил ли дыхание спящий. Спит ли он? Проснётся ли он сутра? В едва заметном дыхании ясно – да. Тогда Костя вновь поднимается на ноги, больше его здесь ничего не держит, и он уходит, закрыв белую дверь, к себе в спальню.

Если ехать в Таврославль по этой дороге, то можно заметить по пути съезды. Какой-то ведёт в деревню Чуреньково, где-то разворачивается бедный посёлок, за каким-то цветёт садовое товарищество, точно такое же как Колокольцы. Ветхое, чистое, дружелюбное. За четвёртым поворотом Костя останавливает машину.

На нём свободный спортивный костюм. Но костюм только видимость. Пробежав двести метров до соседнего ему съезда по правой стороне дороги, Костя привычным движением садится в синюю ладу, хлопает дверью и переодевается в футболку и джинсы. На заднем сиденье пакет. Теперь в нём полежит взмокший спортивный костюм, пока водитель не решит переодеться обратно. В блокноте Костя помечает «4 лв». С этим уже можно ехать. Мотор заводится, и машина выезжает на трассу к городу.

Лада проплывает невидимым синим пятном через улицы и дороги. Не та машина, на которой захочется задерживать взгляд. Не богатая, не редкая, не особенная. Такая же, как сотни других. Она дожидается своего хозяина возле булочной, и с круассаном и кофе в стаканчике они отправляются в парк. Костя не был так празден, как хотел выглядеть. Иначе бы он не объехал территорию полным кругом, прежде чем выбрать остановку под спадающими ветками многолетней берёзы.

– Давай с нами тоже! Втроём! – перед его машиной панорамным спектаклем затеяли фотосессию подростки-школьники. Девочка и два мальчика. Первая держала камеру.

– Да нет, давай я вас пофоткаю!

Девушка стояла в высоких ботинках на толстой подошве, хотя было лето. Её друзья тоже выглядели странно. На парне, что позировал для снимков, вульгарно выпячивая грудь вперёд, была длинная клетчатая рубашка, которая прикрывала его футболку с рисунком. Чёрные волосы отдельными прядями выбивались из-под чёрной шапки. Шапки. Похожей на зимнюю, или зимней точно.

– Ты сделаешь мне потом синие волосы, да? – попросил парень подругу.

– Да сделаю, Коль! Встань, как будто уходишь. Сейчас пойдёшь. Со спины давай.

Костя отставил стаканчик, потянулся за бардачком. В нём лежал блокнот, а в нём возникшая естественным образом от частого разминания закладка. «Коля. Любит дорогие подарки. Любит всё необычное» – последнее слово зачёркнуто – «эпатажное» – написано в этом блокноте. Ручку парень нашёл в том же бардачке, где лежали ещё документы, купюра, жвачка и фонарик. Свежими чернилами он написал – «хочет покрасить волосы в синий». На смежном листе уже давно впитались в бумагу заметки «Паша друг?», «подражает» и надпись «Нина, использует».

– Ты сожми нитку в кулак, чтобы в глаза бросалось!

Внимание Кости снова переместилось на подростков. Парень стоял, сжав подвеску. Это были три пули. На длинной верёвочке, висящей до середины груди, они блестели как настоящие.

– Супер! Ты вылитая Хлои! – фотограф восторгалась своими кадрами.

– Красиво выглядишь… – оставаясь в пределах своей машины, Костя мог говорить, что угодно в адрес кого угодно. Весь мир – его сцена, – Впрочем, ты всегда красиво выглядишь. Наверное, потому что ты красивый.

Больше блокнот не получал царапин кончиком ручки, и его местом оставалось соседнее сиденье возле непримечательного безвредного парня с круассаном и стаканчиком кофе за рулём. Аромат капучино заполнил весь салон, да и пусть, что окно было открыто. Когда напиток закончился, его запахом можно было наслаждаться ещё долгое время. Костя наслаждался не только им.

Скоро школьники сделали достаточно фото, и сели рядышком все втроём. Самый высокий слева, а девушка справа от Коли. Он достал сигарету, его друг сделал то же самое. Пока камера отвлекала девушку, она не спешила присоединяться к друзьям. Только листала снимки, горячо комментировала, что-то подправляла.

– Скинь мне вот эту! Блин, я здесь такой красивый! – черноволосый парень рассмеялся.

Его смех был наивным и высоким. Если бы другой человек наблюдал эту сцену, должно быть, он бы рассмеялся с ним вместе. Один человек наблюдал. Он улыбался.

Ночь. Никто с улицы не слышит этого сбитого дыхания. Этих просящих стонов, застрявших в горле скованного ребёнка. Он скован насильником, и он скован страхом. Он лежит в чужой постели, которую ему навязали. В ней неудобно, потому что она – олицетворение подавленной воли. Он ворочается в кошмарном сне, но не может проснуться. Может быть, он ещё не готов просыпаться, и ему нужен этот ужасный сон? Голос едва прорывается через дрожащие губы, голова пытается отвернуться на подушке в сторону, но картинка внутри головы. Саша отталкивает от себя одеяло, но не может оттолкнуть монстра во сне. Его ноги дёргаются, футболка прилипла к груди, что не может наполниться воздухом, сдавленная ужасом. Веки мокнут, из-под ресниц сбегают слёзы отчаяния, но он не может выйти из кошмарного сна. Его страх продолжает сидеть на нём сверху и запрещает кричать, чтобы проснуться. Где-то под потолком плафон тускло освещает пространство, часов, примерно, на четыре утра. И вдруг Саша просыпается от своего воя: «Помогите мне! Помо…гите…»

Несколько секунд он лежит неподвижно и дышит, насколько может. Вдыхать и выдыхать. После долгого, пропавшего во времени своей продолжительностью дыхания он сворачивается в клубок, натягивает на себя одеяло. Лежит так какое-то время, а потом выглядывает, переворачивает одеяло сухой стороной к себе и снова зарывается с лицом внутрь. Так он лежит до утра.

Костя заходит в дом в наушниках, из которых вырывается тяжёлая музыка. Неуёмный ритм барабанов, перегруз гитар, крик женского вокала превращается в мужской от освобождённой агрессии. Движения парня спокойные, будто он слушает вальс. Он смотрит в зеркало и даже улыбается себе довольно мило. Вряд ли можно догадаться со стороны, что на его душе не спокойно, если не слышать истерику из наушников. Он нажимает на стоп, неторопливо складывает плеер на стойке возле входной двери. В прихожей строго, даже грамотно выдержан стиль. Массивная подставка под зонт, тёмные плотные шторы. Входя в дом, попадаешь в уютный приют деревенского тепла, надёжности, неизменности. Как будто бы здесь всегда будет один день. Всегда настенные панели, и в них всегда гигантские цветы. Всегда широкая напольная ваза возле окна. Всегда осенний диван с деревянным корпусом перед погасшим камином. Всегда тишина.

Костя проходит в кухню, открывает холодильник спокойно и достаёт бутылку пива. Он садится за стол так аккуратно, будто стулья и мебель из карамели и могут хрустнуть в любой момент. Бутылка в его руках шипит, расставаясь с крышкой, и опускается на поверхность столешницы. Косте достаточно сделать один глоток, и он закрывает глаза, погружаясь в путешествие в другую вселенную. Их открывает другой человек – он уверен в себе и он разозлён. Ещё несколько глотков жадно втягиваются спешным рядом, и когда они проваливаются глубоко в тело и душу, со стуком парень ставит пиво на стол.

– Я просто не понимаю… – начинает он относительно спокойно, – Неужели так сложно хотя бы попытаться!? – ярость нарастает с каждым словом в геометрической прогрессии, – Просто… попытаться дать нам шанс? Это что так сложно? Я даю ему шанс каждый день! Неужели это настолько тяжело сделать? Почему мне его жизнь должна быть дороже, чем ему самому!? Ну вот очень хорошо – давайте мне все всё будут делать, приносить мне еду, эти гамбургеры, салаты, готовить супы по два долбанных часа каждый божий день, искать подход, танцевать вокруг меня хороводы, а я буду просто спать и истерить «домой хотю! Домой хотю!» Фу! Мерзость! – с тяжёлым усилием слова выкарабкивались изо рта, – Сколько я убил на тебя времени! Бесполезная ты тварь! Хоть бы на шаг приблизился! На один малюсенький, драть его, шажочек! Я как проклятый уже свою работу по днищу пустил, покупаю тебе какие-то пироги! А ради чего!? Чтобы ты ещё на меня орал и указывал, что можно, а чего нельзя? Я решаю здесь, что кому можно!

От возбуждения он поднялся на ноги и стал ходить по кухне взад-вперёд. Как делал бы лесной зверь, запертый в клетке. Два шага в одну сторону, два шага в другую. Между словами он ставил паузы лишь под глотком. Назад пути не было, ведь в нём уже пришёл в действие механизм ярости, и с каждым словом разогревался только сильнее. Пиво не было способно его охладить.

– Да любой на твоём месте ноги бы мне целовал за всё то, что я тебе предоставляю! Ты знаешь, сколько стоит одна игуана, никчёмный кусок неблагодарного мяса!? Ты не знаешь, сколько стоит игуана! Ведь ты ни дня своей жизни не работал, а только сидел на шее мамочки с папочкой, которые тебя ни во что не ставят! «Я хотю знать о семье у-тю-тю. Я соскучился по людям, которые об меня вытирают ноги». Ах, вот значит как! Ты это любишь, да? Может, и мне повытирать об тебя свои ноги, и тогда ты и ко мне начнёшь испытывать привязанность, а!? Может, мне стоит? Да, уверен ты тут же проникнешься ко мне любовью и уважением! Ты достоин своей убогой семьи! Ты достоин только унижения! Такой язык ты понимаешь, верно!? Я дам тебе такой язык. Ты ведь только об этом целыми днями и думаешь, фантазируешь денно и нощно! «Ох, вы хотите меня изнасиловать, Мистер Икс? Ой, я этого так сильно боюсь, что напоминаю вам при каждой же возможности, что уже столько времени я перед вами пресмыкаюсь, а вы всё никак не догадаетесь этим воспользоваться!» – он ставит бутылку на стол, чуть не разбив её от удара, и идёт стремительными шагами к спальне.