Продолжая Веллера: Легенды мафии. Том 1

Всякому он находил дело, и люди, чуя силу, покорялись. Быстрёхонько он стал кем-то вроде заместителя, начальника штаба. Юрику оставалось только подтверждать его распоряжения. Успехи были так велики, что даже сам Стас, приметивший выдающиеся способности казака, уже обсуждал с доном создание отдельной, лично для Славы, сферы применения. По экономической части, штаны рядового бойца силового блока были ему слишком малы и узки.

Слава же по-прежнему не пытался лезть вперёд Юрика, чувствуя себя обязанным за то, что тот поверил в него. Но прежняя тоска вернулась и сидела занозой в сердце.

Спустя три года, субботним вечером, они сидели с Юриком там же в баре, на том же самом месте, и пили снова, как в день их знакомства, и обоим казалось, что было это лет двадцать назад.

– Я родовой казак. Я род свой ценю, наказы предков уважаю, веру ценю, Кубань тож ценю, там земля кровью предков пропитана… Предков своих, у нас каждый род мож на двести лет назад поимённо перечислить! А на энтих клоунов, есаулов-сотников бородатых – давно забил. Хотса им быть атаманами– нехай. У меня усё здесь есть, хата есть, тачка есть, деньги тож имеются… надуванил. А зачем всё энто ? Даром не нать. Да и не деньги нас делают… а мы их ! …

… На Кубань меня тянет. На землю. Я готов пахать в три смены. Было б заради кого…. Вот токма хочу жинку тут украсть.. Пусть там у меня – приезжая будет. Свежая кровь, ёмаё.. Чтоб была…эх,– така… така… – вон каки окорока, два бидона молока… Эвон, глянь хоть на Ленку! А чё, предки мои веками жинок воровали… Понравилась и украл. Всё одно, стерпится-слюбится… Всегда так было. Ток одна проблема, каюсь, не знаю, как решать – девки терь сильно самостоятельные пошли. А у нас ведь как; в дела мужнины не лезь, в разговор не встревай, на Круг, дела решать – сроду женщин не пускают… Да где найти таку, чтоб детям примером была ? Энти нонеча – какой с них пример, тьпфу…

Юрик кивал, дивился. Сам то он давно забыл свои корни, свою малую родину и не тянуло его на неё никогда. Как мало знаем мы про родовую тягу.

Славяна им всем будет сильно не хватать.

Разошлись за полночь.

                        *****

Воскресенье. После ночного дождя на улице гажа.

Слава мирно сидел в дворовой беседке, потягивая пиво, размышляя лениво о непростой задаче – как довезти будущую украденную невесту до родной хаты. Со вчерашнего слегка мутило.

Присоединись соседские мужики, работяги. Выходной.

Распили по пол-стакашка водки, кто-то сгонял за добавкой, раскраснелись, травили байки.

ПарИло.

За жизнь рассусолили, слово-заслово, не сошлись во мнениях на судьбу страны, на роль личности в истории. Сколь людей не корми – всё в лес смотрят.

Гриша, слесарь, грузный великан, с побелевшими от ярости глазами, крыл власть на чём свет стоит.

– Раньше, – орал он, – Всё у меня было ! Зарплата – триста ! Санаторий летом ! Уважение ! А сейчас – что ? Развалили! Раскрали ! Расдербанили !

–Гриша, милчел, – возражал Слава, – Вспомнил ты – как бабка заневестилась…Жили, как свиньи в хлеву… Смрад да болото…

– Да ты чего ! – заводился Гриша, – Водка по трояку была ! Колбасу по два двадцать верните ! Подхалтурить всегда было где ! А счас ?

– Ёмаё, Гриша, – говорил Слава, – Это ж щас игра така – русская рулетка ; тебе – дулю, атаманам – кусман !

– За квартиру ползарплаты дерут ! В больницах – шаром покати ! Всё! Всё растащили !

– Ищи себя в новых реалиях, – убеждал Слава, – А дураков – и в церкви бьют.

Гриша, исчерпав аргументы, сцапал Славу пятернёй за лицо. Слава мигом утопил свой кулак в Гришиной щеке, но даже до зубов не пробил. Могуч человек.

Вскочили.

Впившись друг в дружку, ощутили весовой разрыв.

Заклещив огромными лапищами, Гриша кидал Славу через бедро, схватив за грудки, играючи поднимал, и снова кидал в лужу, и, глумясь, наступал сапогом на затылок, не давая подняться и топя в грязной ливнёвке. Потом убирал сапог, пуская вынуть голову из воды, вздохнуть разок, и вновь притапливал. Славян булькнул и начал задыхаться.

Вдоволь нахлебавшись из поганой канавы, отплевавшийся Слава увидел, что Гриши уже нет.

Со всех сторон жадными глазами смотрели свидетели надругания.

Слава сходил домой, смыл кровь, пригладил взлохмаченные волосы, нежно погладил шашку, но снял со стены двустволку, переломил, проверил, спустился на два этажа и позвонил в дверь.

Гриша успел только спросить, – Что, болезный, так понравилось, за добавкой пришёл ? – как в лице у него что-то изменилось; увидал ружьё.

Слава разрядил с двух стволов прямо ему в живот, и увидел, как беззвучно открыв рот, падая, сложился пополам этот холмоподобный монстр. Выстрела он не услышал. С минуту посмотрел, как стремительно расползается из-под неподвижного тела кровавая лужа, и, спустившись вниз на улицу, уселся на скамейку прямо перед подъездом, и принялся ждать родную милицию.

Примчавшись с мигалками, те никак не решались подойти к нему, кричали из укрытий – Брось ! Брось ружьё! – и не видя реакции, прятались за уазик, беспрестанно бормоча в рацию.

Вызвали подкрепление, окружив весь район, и потихоньку собровцы подкрадывались к нему с разных сторон, а он сидел, не слыша их, не обращая никакого внимания, сидел, взявшись за стоящее перед ним ружьё, уронив голову на большие свои сильные руки, и был он далеко отсюда, и перед мысленным взором его проносились дикие горячие кони, неслась ватага растрёпанных разбойников – босоногих мальчуганов, а сам он, с молодой женой, смеющейся, красивой да яркой, с любимой беременной женой своей, шёл пешком в родную станицу, и в душе у него, гордой казачьей его душе, царил вечный и дивный мир.

ДЕНОМИНАЦИЯ ПОНТОВ.

Шрек впадал в понятное раздражение от понтов. Насмотрелся до тошноты.

Трагедия понтовавшихся состояла в неизбежной встрече с суровой реальностью своей противоположности. Приходя в сознание, все они задавали один и тот же на редкость идиотский вопрос – «А что ты сразу то не сказал ?».

Ничто не ново под луной. Всегда была безнаказанность и всегда была понторылость. Чрезвычайно много людей озабочены отнюдь не увеличением собственных доходов.

Главный вопрос современности – произвести впечатление. Неважно – на нужных людей, на ненужных людей, на знакомых, на малознакомых, да и на вовсе незнакомых. Не всегда удаётся найти хоть какой-то ответ, если спросишь их – «Зачем ?».

Напряжно тужась, такой индивидуум, напустив на себя величавой важности, отчаянно стремится выдать себя за столп эпохи, за дворцовую фигуру, не сознавая, да и не задумываясь – насколько смешон он в своих потугах, для тех, кто понимает.

Небрежное упоминание великих мира сего, в уменьшительно-дружеском контексте, должно, по его мнению, раздуть егойный авторитет до размеров горы.

Он пытается повсюду вставить свои пять копеек, переняв из фильмов у героев Сталлоне манеру неторопливо ронять сентенции, не заботясь, что всякий эрудированный собеседник легко видит сноп заимствованных мыслей и ни одной собственной.

Ни дорогой модный костюм, ни галстук, ни портфель не могут скрыть пустоту, ни внутри костюма, ни внутри надкостюмной шляпы.

Но что нам до понтозабивателей, ведь никогда у них слова не переходят в дела. Вот именно поэтому и не могут они понять истинную ценность слов, и последующих за ними дел.

Действий от них можно добиться, когда они сбились в стаю, или в кворум, или ещё в какую общность, когда дружным потявкиванием из-за спины соседа можно скрыть от последующего возмездия себя – важного да драгоценного. На открытом же пространстве, лицом к лицу, важность сменяется подхалимством, величие – трусостью, а строгость и властность – готовностью поспешно дематериализоваться, как дух. А всего то и нужно для дематериализации – сдуть щёки, и вот – ничего от прежней горы и не осталось.

Серьёзные люди заняты серьёзным делом. Или, в крайнем случае, его имитацией, прикрывающей настоящее дело. Стас Широков, ака Шрек, официально числился директором спортклуба «Аврора». Соревнования, действительно, отнимали такую массу времени, что на основную деятельность его почти и не оставалось.

Это были давнишние времена, когда ещё было живо понятие презумпции невиновности, когда для того, чтобы посадить человека, необходимо было предоставить убедительные доказательства его преступных деяний. Доказательная база против Шрека никак не собиралась в достаточном для суда количестве, то свидетели отчего-то передумают, то, вишь, пострадавший сам своё заявление отзовёт.

                        *****

Шрек, впервые в своей жизни, решил посотрудничать с органами власти, и обратился к депутату своего района. Ему надо было устроить ребёнка в детский сад, а справок для этого просили столько, будто малыша записывали непосредственно в Звёздный городок, в космонавты. Без одной справки не давали следующую, а к моменту изготовления этой следующей – уже истекал срок действия у предыдущей. Это была увлекательная игра, в которую упоённо играла вся страна.

К моменту окончания собирания справок, дитё можно было уже поздравлять с успешным окончанием института, женитьбой, рождением собственного наследника, и всё начиналось сначала. Снова здорОво.

Родина всегда славилась человеколюбием. Как завещал великий Ленин – всё, что вас не убивает, должно приносить нам деньги.

Депутат Иван Коровинов был вдумчивым продолжателем заветов. Он сидел в городской думе при коммунистах, сидел при смутном переходном времени, сидел при путче, а уж как он сидел при демократах ! Золотые времена были … В смысле, что Коровинов, не доверяя денежным знакам, всегда умудрялся конвертировать своё влияние именно в презренный металл. Украшавшая его безымянный палец печатка напоминала печать времён Ивана Грозного, а висевшей на шее цепи позавидовал бы любой браток.

Феноменально хамелионистый тип.

В первый раз в своей жизни войдя в кабинет в качестве просящего, Стас чувствовал себя неуверенно, как гимназистка на выданье. Но и раздражался одновременно. Трудно не раздражаться, глядя на сановную харю с бегающими глазками, а особенно на массивную золотую цепь, торчащую выше распущенного узла галстука.

– Излагайте Вашу просьбу, – многозначительно изрёк властитель мира.

Стас, поморщась, изложил. Дети, как ни стремись к обратному, – рождаются. Справки собрать – да легче ребёнка родить обратно. Вот и требуется мальца пристроить как-то.

– Закон суров, но это – закон, – ответствовал Коровинов, ткнув назидательно пальцем вверх. Это можно и нужно было воспринять либо как конец диалога, либо как приглашение к поиску альтернативных способов разрешения, путём умасливания и упромысливания, воздавая дары и жертвоприношения в пользу златолюбивого жреца законов.

Стас не был дипломатом.

– А зачем вы приняли такие законы, которые мешают нормальной жизни ? – спросил Шрек.

– А Вы, собственно, кто такой, чтобы меня тут учить ? – вознегодовал депутат. Это он не подумав сказал. И получил ёмкий и правдивый ответ.

– Я – человек. А Вы – чиновник. Чувствуете разницу ?

И, для лучшей доходчивости и демонстрации разницы, Стас, взяв начальничка за галстук, наклонился близко –близко, притянув его к себе, заглянув в его честные очи. Замерли, почти касаясь лбами над полированным столом. Депутат, глава комиссий, кандидат каких-то там наук, член всяких президиумов и прочее-прочее, глухо захрипел, пытаясь уклониться и вывернуться от излишне интимной встречи с настойчивым и ужасно убедительным избирателем.

Глядя в бешеные, покрасневшие от злобы глаза, в которых было явственно написано досрочное прекращение его полномочий, в связи с постигшей скоропостижно тяжкой и продолжительной болезнью, поразившей народного избранника в результате народного же удара, не совсем подпадающего под категорию апоплексического, хотя мозги тоже останутся набекрень, депутат благоразумно и выжидательно молчал.

Он был много лет в политике, и знал, когда лучше воздержаться. Не так проголосуешь – политический труп, фигурально выражаясь.

Сейчас чутьё Коровинова кричало, что можно было стать трупом отнюдь не в фигуральном смысле. Молчание спасло его. Оказалось, что молчание иной раз, и вправду – золото.

Прождав пару минут ответа, и осознав, что ответа не будет, ввиду превращения фонтана красноречия в соляной столб, Стас огорчился сверх всякой меры от жестокости этого мира, и вознамерился уходить. Но на прощанье схватил другой рукой депутата за цепь и резко отпустил цветастый галстук. Откинувшийся от потери равновесия назад, глава комитетов и член чего-то там, враз растерявший здоровый румянец и грозный вид, даже не заметил, что цепь осталась в руке недоброго посетителя.

Это был последний раз, когда Шрек выступил в роли просителя.

Сев в свой Опель, он так хлопнул дверью, что переходящая дорогу шаркающая бабка от испуга перепрыгнула через метровую лужу одним прыжком, словно кенгуру. Это слегка разрядило обстановку. Возвратив бабке забытую молодость, он извинительно помахал ей рукой, завёл двигатель, осмотрел добытый золотой трофей и брезгливо закинул его в бардачок.

– Подарю кому-нибудь, – подумал он, – да вот хоть приклеившимся к мэрии решальщикам, пусть они и бегают за справками. Тут граммов сто, не меньше, как раз хватит.

Решив таким образом для себя вопрос о зачислении потомка в садик на спонсорский взнос щедрого благотворителя, Стас поехал обедать.

Дорога – вообще самое опасное место. Особенно в странах с понтозамещением понтономики на понтосправки.

Стас ездил аккуратно, стараясь не нарушать правила без острой на то необходимости. И так жизнь трудна и неспокойна, чего ж без нужды преступать закон ?

Ничто так не вздувает понты, как гордое презрительное поглядывание на окружающих сквозь тонированные стёкла шикарного автомобиля. Это сейчас машиной никого не удивишь, и всё, что от тебя требуется – лишь зайти в ближайший банк и подписать бумаги на кредит в нужном для тебя размере. Конечно, если ты потом не платишь, то тебя из авто скоро и споро вытряхнут, и не исключено, что банк обратится за помощью именно в спортклуб «Аврора». Тогда и наступит болезненное расставание с понтами. Но разве же кто думает о том, что после ?

БМВ и джип Патрол устроили гонки прямо по центру города. И так каждого объедут, и этак, и крест-накрест и сикось-накось перед остальными. Рёв, смрад, копоть, скрип тормозов ! И снова – педаль в пол. Влево, вправо, поперёк ! Вольтежёры, ни дать, ни взять ! На светофоре они поджали Шрека с двух сторон, заблокировав ему движение, показывая оскорбительными жестами своё сексуальное превосходство и намекая на свою активность и униженное подчинённое положение никуда негодного робкого покорного Стасика.

Пришлось выйти. Выпали и те, обходя с двух сторон, грязно выражаясь, и сплёвывая на асфальт.

Из БМВ, худой и длинный, особливо дерзкий, пёр на него с криками :

– Ты знаешь, кто я такой ?

– Побойся Бога ! Кто ты такой… да какое ж мне дело, дружок ?

– Сейчас будет тебе дело ! Ты знаешь – кто я такой ?

– Осади, дружище. Тут дорога ! И ты не один на ней движешься.

– Да я ! Я – сын депутата !

Эх, зря он так себя самопрезентовал. Здесь и сейчас не было идеальным местом и подходящим сборищем для демонстрации единения народа и партии.

И то, что юнец – не знал, служит слабым утешением.

Сын ! Депутата ! Он-то, ясен пень, твёрдо верил, что при таких ужасных титулах подведомственные холопы обязаны падать ниц и каяться, посыпая голову дорожной грязью, и целовать ему модные лоферы. Однако факты его гипотезу не подтверждали. С тем же успехом этим своим статусом он мог бы пугать медведя.

Мальчишка, вчерашний школьник. Накернёшь ему в глазик – ещё помрёт, чего доброго.

Смешно.

В смысле, было бы смешно в любой день, окромя сегодняшнего. Как раз сегодня звёзды легли для депутатского сообщества в неблагоприятном порядке.

Если бы у Стаса под рукой был ремень, то он обошёлся бы и ремнём, отходив наглых тинейджеров по нижним рабочим полушариям, за явным неимением рабочих функций в верхних. Ремня, к их депутатскому фарту, не было.

Шрек схватил Сынулю за понто-ухо, одним ловким движением свернул в букву зю, уперев в землю передом, а к себе задом, и пинал, пинал, пинал в ненавистный зад, вкладывая в обучающий процесс и всю свою силу, и накопившуюся злость, и недюжинное воспитательное умение, и уставшую от депутатов душу, вкладывая в этот наказ рядовых избирателей посыл к действию занятому по службе папе, не имеющего достаточного времени для обучения сына правилам поведения и привитию уважения к старшим, пинал, пока незрелая понтосрака сквозь штаны не стала светиться красным ярче светофора.

Второй шумахер опасливо выплясывал рядом, описывая круги подобно чайке, внимательно следя зорким взглядом за деталями образовательного метода, не описанного у Макаренко, изрыгая вполголоса угрозы и проклятия, но не решаясь вмешаться в экзекуцию. Он смутно предчувствовал, что назревает нечто нехорошее и в его адрес.

Предчувствия его не обманули…

Выпустив депутатского отпрыска, более похожего после такого дивного обращения на прямого предка гамадрила, Шрек метнулся к следующему в очереди.

Молодые рефлексы, стократно усиленные инстинктом самосохранения, сработали у джиповладельца быстрее. Словно выпущенный из катапульты, он, подбадривая себя криками, полетел по улице, и казалось, что земли он не касается, настолько легко и слаженно работали уносимые испуганное тельце ноги, напоминая спицы стремительно крутящегося колеса гоночного мотоцикла.

Шрек рванул за ним.

Тот, убегая, кричит Шреку :

– Я тебя ещё поймаю… !

– Так вот же он я ! – пыхтит сзади не отстающий Шрек, – Лови скорей !

Но ловчий азарт понтовитого друга-брата сына депутата был временно вытеснен его срочной надобностью достичь финиша первым, и обязательно без получения ускорения от взбесившегося ботинка пока ещё серебряного призёра. Полностью сосредоточившись на сохранении разрыва в дистанции, другобрат сынодепутата демонстрировал завидное убедительное преимущество в этом виде спорта. Прилагаемые им нечеловеческие мускульные усилия непрерывно увеличивали разрыв. Адреналин – лучшее горючее всех времён !

Так в древние времена по пятам за бегунами пускали диких зверей, для достижения лучших показателей. История умалчивает о результатах тех давних экспериментов, но вот этот, современный, явно давал прекрасный повод для детального изучения и взятия на вооружение в институте физической культуры.

Бежали три квартала. Догнать его было также нереально, как догнать ветер.

Запыхавшись, Шрек остановился, закурил, и проводил взглядом, полным сожаления и нереализованных желаний, продолжавшую удаляться, в направлении казахской границы, точку.

Обратно пошёл уже по тротуару, и все встречные машины приветственными гудками выражали ему солидарность и благодарность за урок триумфально победившей справедливости.

Когда вернулся, сын депутата всё ещё сидел на коленях посереди дороги, рядом с дорогим, навороченным, тонированным БМВ, и держался двумя руками за своё растревоженное днище, с полными штанами обиженного эго, выпавшего в ходе недавней оживлённой дискуссии, и, никаким каком обратно не вмещающегося, невзирая на титанические усилия вмещателя.

Папе-депутату потребуется не менее года, чтобы взрастить сыновние понты снова, это же не ногти, быстрее не растут.

ЧАСТЬ III. ЛЁНЯ

д`Артаньян.

Он был отменным другом, и ставил дружбу превыше всего на свете. Сам погибай, а товарища выручай. Один на всех, и все от одного. Вот его и прозвали д`Артаньяном.

Лёня Дорофеев был десантник.

Гусар, красавец, ловелас с курчавой головой он сводил с ума всех окрестных женщин. Влюблялся он сразу и навечно, ну в крайнем случае – до утра, и не оставлял попыток добиться предмета своей влюблённости до момента рождения взаимности. Дальше – как получится. Обычно, его разочарование наступало всё же не наутро, вкус у Лёнчика был – что надо. Он никогда не пасовал и не отступал перед женскими отказами, справедливо расценивая это не более, чем каприз. Полагая, что внутри каждой женщины живёт ВДВшник, он, осознавая, что без боя они не сдадутся, вступал в схватку, окружая, наступая по всем фронтам и беря в осаду.

Осада начиналась по всем правилам военного искусства. Цветы, духи, рестораны и магазины. Комплименты, презенты и транспортировка на руках через лужи. Горящие глаза и страстные речи. Кавалер он был великолепный и вскруживать прелестные дамские головки умел не хуже самого Купидона. Дамы млели, таяли и плыли по течению. Лёня вытаскивал заброшенный невод с добычей. Добыча трепетала и возбуждённо ела глазами покорителя. Ночь взрывалась дивным фейерверком. Получив наутро завтрак в постель, барышня воспаряла над землёй. Ей повезло.

Будучи галантным джентльменом, он и расставался красиво. Подарки, слёзы, обещания и воздыхания. Но истерик не терпел.

Протрубив окончание очередного похода, он превращался снова в солдата.

Одевал тельняшку и берет, выпивал ровно один стакан и скликал свою бригаду.

– Построение на подоконнике с подушками, – любил говаривать он.

                                    ****

Для него окружающие предметы делились на две категории : всё, что можно разбить о голову, и камни. Впрочем, кирпичи об голову он тоже колол. Так что, можете считать, деление было весьма условным. В общем, вы поняли – голова была его самым сильным местом. За ним числилось пятьсот прыжков, с больших высот, с малых и со сверхмалых высот, и один он как-то завершил без парашюта, сломав лишь ногу и дерево. А ещё у него была медаль и репутация, которая неслась далеко впереди него скачками, возможно даже квантовыми.

Лёню знали повсюду.

На святой день – второе августа, на стадионе, заполненном десятком тысяч восторженно ревущих болельщиков, он бил о голову бутылку за бутылкой со скоростью метательной машинки для стрельбы по мишеням-тарелочкам, вышвыривая уцелевшую розочку вверх жестом конферансье и немедленно протягивая руку назад за следующей. Сегодняшний помощник, Витёк, исправно вкладывал водочные бутылки как в пулемётную ленту. Десантура ревёт в тысячи глоток :

– А-а-а!!

– На-а-а!! – отвечает Лёня и над его забереченой головой, с выпавшим наружу чубом, взрывается фонтан искрящихся в солнечных лучах осколков, давая радужные блики на самые дальние трибуны. Красота ! Не выдержал очередной пузырь столкновения с внешне кучерявой, но суровой спецурской реальностью.

Пить второго августа любой уважающий себя десантник начинает до завтрака. Пьют преимущественно водку. Лёня себя уважал. К моменту безансамблевого соло на стадионе, водки в нём сидело граммов двадцать. Это если в пересчёте на килограмм Лёниного веса. То есть пребывал в нужном градусе. В единении силы, духа и ярости.

Вошёл в кураж, как в крутое неконтролируемое пике. И вдруг от очередного удара, стадион замер. Бутылка не разбилась !?

Осечка.

Затуманенным взором Лёня сфокусировал взгляд на действительности.

Уж не промазал ли он ? Знаете, всяко бывает… Второе августа, вообще, традиционно , день чудес…

Но нет, ничего не попишешь… Бутылка была цела.

Попытка номер два.

Выдох.

Замах …

Удар !

Удар был хорош. Удар был великолепен. И если замах был на рубль, то удар был на миллион. Таким можно было забить сваю. С первого раза. В скальный грунт. И она пролетела бы всю землю насквозь, до самых Англий с Америками. И там ещё выпала бы наружу, настолько хороша была подача. Приходила внезапная догадка – вот так и создавался Стоунхедж.

Голова отозвалась звоном. Лёня явственно видел, как радужные блики продолжали разлетаться перед глазами. Но это не были осколки. В его правой руке по-прежнему была сжата бутылка ! Может в ней сидел джинн ?

Издалека донёсся свист. Свист не нёс в себе одобрительной тональности. Он проникал в колокольно звенящий череп и входил в резонанс с приливами и отливами болевой волны, перекатывавшейся от лба к затылку и обратно. Колокол звонил по нём и звон был сродни погребальному.

Бутылка – в его правой руке – была цела.

Свист нарастал. Жизнь подходила к концу. Вращая глазами, он понял, что бутылка, действительно, была из-под джина.

Знаете, такая красивая, квадратного сечения. Ими хорошо ломать в барах стулья и двери. Джина, правда в ней, уже не было. Утёк, гад.

В десанте нет места позору. Умри, но сделай.

Третьим ударом, при правильном приложении силы, можно было расколоть Землю напополам, как чурбак. Спросите вот хоть у Архимеда.

Если бы тут был физик, он бы соотнёс силу удара с «Большим взрывом», когда осколки разлетались также яростно и хаотично. Некоторые до сих пор летят за пределы вселенной, хотя получили импульс отнюдь не вчера. Если вам повезёт найти очевидцев тех времён, они охотно подтвердят похожесть событий. Сейчас последствия были примерно такие же. Осколки улетели за трибуны, а может, и дальше. И это не были осколки головы, это были осколки стекла, они летели на третьей космической скорости догонять джинна. Голова осталась на месте. Но в ней не было места для триумфа. В голове остались только уши, да и то потому, что они находились сбоку от места лобового столкновения. Собственно, и они свернулись в трубочку, стремясь встречным движением погасить скорость. У десантников вообще все органы заточены под парашют.