Ангел с поднебесья

Рецептов русских пельменей Ефимовна знала множество, ещё умела стряпать чёрные пряники, готовила крупник по-польски, пирожное с маком и творогом, гороховый суп, знавала итальянскую, китайскую, болгарскую, венгерскую кухню. Другие стряпали, но не было в еде той редкой изюминки, которая являлась характерным штрихом Ефиминого мастерства.

– А всё от чего, – любила приговаривать Ефимовна, – Оттого, что одна мучка да иные ручки. Чутьё нужно к этому иметь, чутьё особое, а его словами простыми не передашь.

От Анфисы-прачки я слыхала, что Ефимовна когда-то придворной поварихой была, обучалась у французских и чешских мастеров, затем что-то изменилось в её душе, и она ушла в монастырь.

– Видать, беда какая приключилась, – рассуждала Анфиса, – Так просто человек не отлучается от хвалы, богатства, почестей и славы.

– Заболела я, – призналась однажды стряпуха, – Лекари мне смерть скорую предрекали, тогда я пошла на службу, там приметила юродивого в отрепьях с клюкой. Он сказал: «Хочешь исцелиться, приходи ко мне в рубище, без веры ничего не бери, иначе не поможет». Деваться некуда, помирать не хотелось, я и пошла. Так и осталась в обители до сей поры.

О самом исцелении Ефимовна умолчала.

– Я ещё много загадок знаю, – сказала Ефимовна, разминая тесто, – Например, отгадай:

«Без него плачем,

А как появится —

От него глаза прячем».

Я пожала плечами.

– Красно-солнышко это. Плохо было б, если бы на свете не было Солнца. Оно и траве рост даёт, и нам, грешным. А вот ещё:

«Пришёл Яшка,

Белая рубашка,

Где он пробегает —

Ковром устилает». Что это?

– Неужто снег?

– Верно. А это что?

«Воет, свистит,

Ветки ломает,

Пыль поднимает,

С ног всех сбивает,

Слышишь его,

Да не видишь его».

– Ветер.

– А это?

«Шёл Тит долговяз,

В сыру землю увяз».

– Да дождь это, дождь! – пытается перекричать всех Анфиса, – Я дождь-то очень люблю, особенно грибной. Как польёт, землю удобрит, так пойдёт расти подберёзовики, подосиновики, белые, красноголовики, маслята, рыжички, грузди, валуи. Идёшь по лесу, а он, родимый, так и просится к тебе в лукошко залезть.

– А я люблю пироги с грибами стряпать, – говорит Ефимовна, – Они на медовый спас особенно вкусными выходят: тесто раскатаешь, мукою припорошишь, как снегом белым. Масло на сковороду нальёшь и начинку с луком приготовишь. Пирожки мои, словно бравые молодцы из печки вылетают и прямо в рот угодить норовят.

– Ты, Таня, грибы-то видела когда-нибудь?

– Не видела. Я с рожденья такая. Тётя Анфиса, а расскажите ещё про грибы, как они выглядят?

– Вот пойдём летом в наш лес, я покажу, где они растут, сама пособираешь, а мы потом их в печи высушим и на зиму оставим.

Ефимовна кладёт в мою миску своих пельменей, они горячие, от них пар отходит.

– Ешь. Не бойся, они постные. Как раз с грибами да капустою, я ещё сметанки полью, вот тогда поймёшь ты, что такое Ефимовны рукоделие.

Пельмени и впрямь оказались ароматными, постными. У бабушки Дарьи они не такими получались.

– Нравится? – причмокивает Ефимовна, ожидая получить от меня положительный ответ.

Я киваю головой.

– То-то! Две радости только у человека и остались на свете: сладкий сон и душе угодная еда, всё остальное в скорбях да в грехах тяжких потонуло. И у тебя, Таня, наверное тоже две радости.

– У меня всего одна.

– Небось, еда. От неё никто не в состоянии отказаться, хоть в Библии и сказано про десять заповедей, а про чревоугодие особое упоминание имеется.

– Нет, иная у меня слабость, – признаюсь я, слегка смутившись от волнения.

– Небось, давно мечтаешь увидеть людей и всё, что окружает тебя.

– Это – моя мечта, которая никогда не осуществится, но слабость в другом.

– В чём? Скажи, если не секрет.

– Петь я люблю. Как запою, так словно бы душа от тела отрывается и в поднебесье летит к светлым мирам. Тогда и людские обиды, и скорби, и беды уходят далеко-далеко, словно не было их никогда, словно пришла я сюда чистая, как родниковая вода без боли, без уныния, ибо растаяли они, как снег на полуденном Солнце. Бабушка Дарья моим пением восхищалась, говорила, что дар у меня особый есть.

Ефимовна с Анфисой молчат, задумались над чем-то.

– Это хорошо, – вдруг произносит Ефимовна, – батюшка наш любит, когда голосами ангельскими поют. И ты спой что-нибудь, хотелось бы тебя послушать, моя ласточка.

– Что же Вам спеть?

– Из Писаний что-нибудь. Знаешь Писания?

– Бабушка Дарья учила. Посадит меня перед собою, откроет Библию и чтению предаётся, так узнала я об угодниках, о страдальцах божьих, о Николае Чудотворце, что прокажённых целил.

– Тогда спой, – поддерживает Ефимовна Анфису-прачку.

Анфиса удобно усаживается, кладёт руки на стол, готовясь к маленькому представлению. Меня поставили на грубо выструганный стул, я запела слова старой молитвы, которой обучила меня бабушка Дарья:

«Тебе Бога хвалим, Тебе Господа исповедуем.

Тебе Предвечнаго Отца вся земля величает.

Тебе вси Ангели,

Тебе небеса и вся Силы,

Тебе Херувими

И Серафими непрестанными гласы взывают:

Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф,

Полны суть небеса и земля величества славы Твоея!

Тебе преславный Апостольский лик,

Тебе пророческое хвалебное число.

Тебе хвалит пресветлое мученическое воинство,

Тебе по всей вселенной исповедует Святая Церковь,

Отца Непостижимаго величества,

Поклоняемаго Твоего истиннаго и Единароднаго

Сына и Святого Утешителя Духа.

Ты Царю славы, Христе,

Ты Отца Присносущий сын еси.

Ты ко избавлению приемля человека,

Не возгнушался еси Девического чрева.

Ты, одолев смерти жало,

Отверзл еси верующим Царство небесное.

Ты одесную Бога седиши во славе Отчей,

Судия приити веришися.

Тебе убо просим:

Помози рабам Твоим,

Ихже Честною Кровию искупил еси.

Сподоби со святыми Твоими

В вечной славе Твоей царственности».

Голос мой умолк, некоторое время я стояла в нерешительности, прислушиваясь к полной тишине.

– Божественный голос, – говорит кто-то.

Слышу чьё-то всхлипывание, мне кажется, народу в кухне много собралось, стало жарко.

– Ещё пой, ещё!

Мне неловко делается, в кухню входят незнакомые люди, раздаётся шёпот, дыхание.

– Пой!

Представляю, будто за спиной у меня крылья вырастают, медленно отрываюсь от земли, ибо ступни мои уже не касаются пола, воспаряю ввысь в просторные лазурные небеса с бирюзовым оттенком. Небеса колышутся, чтобы голубь моего духа утонул в голосе рая.

«Господи! Не знаю, чего мне просить у Тебя!

Ты один ведаешь, что мне потребно.

Ты любишь меня паче,

Нежели я умею любить себя. Отче!

Даждь рабу Твоему —

Чего я и сам просить не умею.

Не дерзаю просить ни креста, ни утешения.

Только предстою пред Тобою,

Сердце моё отверсто.

Ты зриши нужды, которых я не зрю. Зри!

И сотвори со мною по милости Твоей!

Порази и исцели, низложи и подыми меня.

Благоговею и безмолвствую пред Святою Твоею Волею

И непостижимыми для меня Твоими судьбами.

Приношу себя в жертву Тебе.

Предаюсь Тебе.

Нет у меня желания кроме желания исполнять Волю Твою.

Научи меня молиться.

Сам во мне молись. Аминь!»

…Утром просыпаюсь от шёпота сестры Марии и треска свечей. Прислушиваюсь. Она молится. За окнами воет метель, её отголоски доходят до моих ушей.

– Студёно нонеча, – причитает сестра Мария, – февраль уж на носу, а там и март не за горами, и Масленница. Блины печь будем, юродивым, да нищим, да сирым раздавать.

Я её за руку легонько тяну.

– Скажите, а Вы видели «Святую Троицу»?

– Ту, что иконописец Андрей Рублёв писал?

– Да. О ней часто дед Феофан из нашей деревни упоминал. Рассказывал, будто приложил он икону ту к больной ноге, и она зажила.

– Была я как-то в Троице-Сергиевой Лавре, видела там «Троицу».

– Расскажите, сестра Мария, – упрашиваю я, – очень мне хотелось на эту икону-то поглядеть ну хотя бы одним глазком.

– А там, на иконе три ангела божьих нарисовано. Первый ангел – самый главный, он в центре изображён в белых сияющих одеждах и плащанице цвета алой зари. Другой ангел по правую сторону от него. Он в красной рубашке и длинной синей плащанице, третий – по левую сторону в розовых одеждах и зелёной плащанице. У каждого в левой руке по кресту Господню.

– Почему они сидят?

– Сидят те ангелы за столом, накрытым белой скатертью, вроде нашего стола в трапезной, когда отец Владимир нас откушать после праздничного молебна зовёт. На столе же – всего одно блюдо, на котором лежит виноград. Позади – дерево с листвою, а дальше – райские горы и небо. Но самое важное – лики у ангелов задумчивые, будто размышляют они об наших грехах бренных, а над головами – нимбы сияющие, выложенные позолотою. От нимбов этих светло вокруг становится.

– И крылья у них есть?

– И крылья есть. Только, думается мне, в раю ангелы не летают, они лишь к нам на землю на крыльях своих ангельских спускаются.

– Отчего их три?

– Бог, Таня, троицу любит.

Я отворачиваюсь, пытаюсь слезу быстро смахнуть, чтоб сестра Мария не заметила, но она замечает.

– Что ты, дитя? Неужто дурное говорю?

Я мотаю головой.

– Нет. Просто никогда не увидеть мне икон и всей красы этой не узреть.

Сестра Мария осторожно гладит меня по плечу. Не по себе ей становится.

– Разве важно видеть и сути при этом не понимать? Гораздо важнее прочувствовать смысл, тогда всё само по себе откроется. Разве преступление это иметь недостаток физический, но чистую душу, не загрязнённую людскими страстями и корыстолюбием? Не плачь, я ещё много икон видала, и ты через меня на них посмотришь. Всё у нас заграничное ценится, а в России-то-матушке сколько сокровищ запрятано, но сокровища же эти намного ценнее заморских диковинок.

ГЛАВА 3

«РАДОСТЬ МОЯ»

«Кто тебя выдумал,Звёздная страна?Сколько лет издавнаСнится мне она.Выйду я из дома,Выйду я из дома,Прямо на пристаниБьётся волна….»(Слова из песни).

…Ангел влетел в келью, и вокруг вновь стало светло. Приблизившись ко мне, некоторое время он постоял рядом со мною, дотронулся до моих волос.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

– Я знаю, ты ждала меня. Ты очень скучала, когда меня не было с тобой, и вот я здесь.

Я быстро смахнула слезу.

– Я думала, ты забыл про меня, и никогда больше не придёшь.

– Ангелы не забывают своих друзей и подопечных, они приходят в трудный момент.

– Тогда почему тебя так долго не было?

– Много забот, ибо множество людей нуждаются в помощи, они зовут меня, и я прихожу к ним. Ты не звала, я не могу понять почему, ведь ты нуждалась в поддержке.

– Ты был слишком занят, я просто не хотела беспокоить тебя, ведь и ангелам нужны отдых и восстановление сил.

– Вряд ли обычные люди понимают это, им всегда кажется, что их проблемы главнее общего порядка в мироздании, и мы бросаемся к ним, чтобы помочь, ибо таков закон, мы никогда не отказываем тем, кто кричит о спасении, кто ждёт помощи от неба.

– Почему так?

– Есть непреложный закон истины, в соответствие с которым люди должны сохранить веру. Если ангелы не станут помогать людям, они разочаруются в справедливости, они перестанут надеяться на лучшее, тогда Земля упадёт в хаос, ибо людские предрассудки погубят доброту, отзывчивость и сострадание.

– Что такое Истина?

– Она никогда не изменяется и вечно существует там, куда человек не может проникнуть ввиду своего невежества и ограниченности. То, что вы называете Богом, мы называем Истиной.

– Значит, истина недоступна людям?

– Не всегда, это зависит от самих людей, от их свободной воли. Если ты разожжёшь в себе огни души, ты поймёшь, что такое Истина.

– Огни души? – удивилась я, – Что такое «огни души»?

Ангел протянул свою ладонь, но не успела я дотронуться до неё, как вдруг в самом центре ладони загорелся огненный шар. Он был маленьким синим с голубыми переливами наподобие миниатюрных фонтанчиков, играющих радостными перекатными бликами. Через какое-то время шар полностью изменил свой цвет, превратившись в изумрудный, затем стал оранжевым, красным, жёлтым и фиолетовым. Ангел встряхнул рукой, шарик исчез.

– Бывают огни физические, – произнёс Ангел, – с ними ты уже знакома, но есть огни духовные. Если они воспламеняются друг за другом, человек начинает прозревать, они видит вещи такими, какие они есть, он понимает своё место в космическом порядке и мировой гармонии. Настоящая стихия человеческой души – огонь, ибо дух и душа имеют огненную природу. Ты уже знаешь, когда возгораются внутренние пламена, у человека раскрывается божественный дар, словно венчик цветка. Ты тогда чувствуешь упадок сил, когда гаснут твои огни. Ты вот что сделай. Встань прямо, чтобы лицо твоё было обращено к Солнцу. Ты сразу почувствуешь это.

– Ангел, как же я почувствую, если раньше я никогда не видела Солнца?

– Солнечный свет имеет особый вкус, – улыбнулся Ангел, – кто-то находит его чуть кисловатым, кто-то – едва уловимым сладким. Ты ещё не знаешь, что солнечный свет можно пить, тем самым пополняя в себе недостаток сил, но ангелы уже давно пьют этот нектар, который поддерживает нас. Итак, обратись лицом к Солнцу, поприветствуй его, прими в дар нетленный голубой огонь и начинай дышать. Дыхание Жизни здесь очень важно, ведь со вдохом ты получаешь огонь Солнца и радость существования, а с выдохом тебя покидают сомнения и горечь, накопленные за день. Солнце возродит в тебе другие огни твоей души, ты сама ощутишь, что тебе вдруг захотелось петь. Если ты запоёшь в этот момент, через тебя на мир польётся голос Солнца и Земли. Ветер Багуа закружит тебя в водовороте своего космического танца. Этому упражнению я обучаю немногих, о нём знают лишь единицы. Тебе же я могу доверить этот секрет. Голос Земли и Солнца способен сделать понятным всё, к чему он прикасается. Услышавший его, глубоко проникнет в суть сказанного

Я была ещё ребёнком и вряд ли поняла слова Ангела, однако они запомнились мне. В дальнейшем, когда я была разбита разочарованиями, когда жизнь казалась мне совсем невыносимой, я сосредотачивалась на Солнце и начинала дышать дыханием жизни. В тот момент какое-то непонятное ощущение окутывало меня целиком, ибо я чувствовала свою связь с древними корнями земли, я «слышала», как по ней когда-то ходили славянские рыцари-русичи, поддерживаемые этими глубинными корнями. Они становились непобедимыми, ведь сама земля и небо поддерживали их. В тот момент я уподоблялась этим богатырям, ибо была способна справиться с собственным бессильем.

– Сестра Мария поведала мне о «Святой Троице» и о том ангеле, что нарисован в центре, – сказала я, наблюдая внимательно за своим гостем. Он плавно облетел целиком всю келью, остановился у окна.

– Это был я, – произнёс Ангел, – Несколько раз я приходил к тому живописцу и однажды явил ему образ Святой троицы.

– Но это же случилось очень давно.

– Давно для смертных людей, но для ангелов это подобно мигу.

– Ты бессмертен.

– Да. Я бессмертен, потому что мой мир расположен близко от Источника Жизни.

– Источника?

– То, что я назвал Истиной.

– Каков он твой мир? Расскажи о нём. Где он находится?

– Очень далеко. Мой мир расположен намного дальше, чем человеческая мысль. Он довольно большой, гораздо больше нежели тот, в котором живёшь ты. Твой мир всегда покрыт мраком, мой же светится и призван освещать темнейшие уголки вселенной. Смотри, – Ангел раскрыл ладони, между его руками образовалось некое пространство, и я увидела в потоке света какие-то горящие огненные шарики. Они были миниатюрными, уменьшенными в размере. Некоторые шарики соприкасались друг с другом, и от них отлетали искрящиеся потоки.

– Это и есть мои миры, – сказал Ангел, – их много и все они разные, но миры эти имеют общее сходство, они вибрируют, вечно существуя на небесах.

– Как бы мне хотелось побывать в твоих мирах, – сказала я.

– Знаю, тебе часто без причин тоскливо на душе, ты чувствуешь себя брошенной, потерянной и одинокой на маленьком островке жизни. Но, тем не менее, не отчаивайся, тебя всегда поддержат небеса. Увы, люди не верят, что однажды мечты могут осуществиться, их стоит только отпустить, как птиц.

Ангел умолк, и вскоре я почувствовала, что абсолютно одна, ибо небесный свет больше не сиял в ночной келье. Я не могла приравнять себя к зрячим, которым доступно созерцание, которые способны с лёгкостью ориентироваться в окружающей среде, не боясь натолкнуться на какое-нибудь препятствие. Перед моими глазами вечно замерла чернота. Уходя, Ангел не попрощался со мною, я надеялась, что он ещё вернётся.

– Я одна, у меня нет никого ближе тебя, – прошептала я, – Пожалуйста, возвращайся.

Это было самое главное моё желание, я не хотела ничего: ни вкусной сытной еды, ни отдыха, ни дня, ни ночи. Ангел был мне единственным другом, я знала в глубине души, он никогда не предаст меня и не покинет….

«От сна востав, благодарю Тя, Святая Троице,

Яко многия ради Твоея благости и долготерпения

Не прогневался еси на мя,

Лениваго и грешнаго,

Ниже погубил мя еси со безаконьми моими;

Но человеколюбствовал еси обычно

И в нечаянии лежащаго воздвигл мя еси,

Во иже утреневати и славословити державу Твою.

И ныне просвети мои очи мысленныя,

Отверзи моя уста поучатися словесем Твоим,

И разумети заповеди Твоя,

И пети Тя во исповедании сердечнем,

И воспевати всесвятое Имя Твоё,

Отца, и Сына, и Святаго Духа,

И ныне и присно и во веки веков. Аминь».

«Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу,

Приидите, поклонимся и припадём Христу,

Цареви нашему Богу.

Приидите, поклонимся и припадём

Самому Христу, Цареви и Богу нашему».

Народ крестится, все кланяются, всюду раздаётся стройный хор голосов, по-прежнему слышится треск свечей. Отец Владимир окуривает благовониями церковный зал, запевает начало пятидесятого псалома своим сильным басом, далее мой черёд повторять нараспев. Я дышу так, как обучил меня Ангел. Делая глубокий вдох, я получаю силу от Солнца и Земли. Выдыхаю, и вокруг прямо на присутствовавшую паству разливаются волны света. Я вижу их так явно, что душа моя воспаряет ввысь, и Океан Любви захлёстывает меня целиком. Затем я подхватываю за отцом Владимиром:

«Да воскреснет Бог и расточатся врази Его,

И да бежат от лица Его ненавидящи Его.

Яко исчезает дым, да исчезнут;

Яко тает воск от лица огня,

Тако да погибнут беси

От лица любящих Бога

И знаменующихся крестным знамением

И в веселии глаголющих:

Радуйся Пречестный Животворящий Кресте Господень,

Прогоняясь беся силою не тебе пропятого

Господа нашего Иисуса Христа,

Во ад сшедшаго и поправшаго

Силу диаволю,

И даровавшего нам тебе

Крест Свой Честный

На прогнание всякаго супостата.

О Пречестный Животворящий Кресте Господень!

Помогай ми со святою Госпожею Девою Богородицею

И со всеми святыми во веки веков. Аминь».

Вновь делаю глубокий вдох всеми лёгкими, Солнце поселяется в моём нутре, я ощущаю это, словно струящуюся на меня потоком Радость, от которой на душе становится тепло, свободно и просторно. Выдыхаю. Свет продолжает изливаться во вне.

«Огради мя, Господи

Силою Честного и Животворящаго Твоего Креста

И сохрани мя от всякого зла»…

«В руце Твои, Господи

Иисусе Христе, Боже мой,

Предаю дух мой:

Ты же мя благослови,

Ты мя помилуй

И живот вечный даруй ми. Аминь».

Я прислушиваюсь к хору, всё сливается в одно целое, я представляю, как вокруг меня золотом играют лики святых: и Николай-чудотворец, и Пантелеймон-целитель, и Матерь Божья с Иисусом. Иисус молодой в белых одеждах с животворящим крестом в руках, а крест алмазами сияет, и алмазов тех великое множество. Матерь Божья грезится мне молодою девушкою в золочёной короне и голубом платье до пят с накидкой, лик её добрый, светлый, улыбающийся, глаза же голубые, как небо ясным днём или озёра посреди поля пшеничного.

Меня захватывает волнение, ибо впервые я пою при таком скоплении народа, слёзы сами собою капают из моих глаз, оставляя следы на щеках, я не вытираю их, моё внимание сосредоточено на пении.

«Благодать поселилась в душе твоей», – слышу я внутренний голос, который шепчет мне слишком внятно, доступно моему детскому сознанию.

«Благодать поселилась в душе твоей», – вторит моё сердце.

…Сестра Мария режет только что испечённый хлеб, я с наслаждением вдыхаю его запах, ставит на стол плетёнку с бубликами, сахарными пряниками, привезёнными в прошлом месяце из Московской губернии.

– Кушай, Таня, – говорит сестра Мария, – сегодня всем запомнилась божественная литургия.

– Отчего же запомнилась? – удивляюсь я.

– Оттого, что никто ещё никогда не пел так, как ты, аж до глубины прошибало. Слышь ты, один из прихожан, кажись, тобой шибко заинтересовался. Он к отцу Владимиру затем подходил, и они долго о чём-то беседовали, я краем глаза подсмотрела.

– Кто этот господин?

– Одет хорошо в лисьей шубе с дорогим воротником, с бакенбардами, сразу видно из высших сословий.

– Что он отцу Владимиру говорил?

– Вот бы знать, беда в том, что я ничего не слышала.

Страх сковывает мои плечи, еда уже не кажется такой вкусной, как раньше, и масло на хлеб не мажется. Почему-то представляется мне этот господин высокомерным, злым.

– Да не бойся ты, – успокаивает меня сестра Мария, – Он вроде с первого взгляда человек интеллигентный, начитанный. Но, думается мне, говорил он о твоём чудном голосе.

Ночью сон снится, будто далеко-далеко стоит человек в лисьей шубе и смотрит на меня, скрыться мне невозможно от него, и тогда припадаю я к иконе Чудотворца.

– Сестра Мария, существуют ли ещё иконы краше «Святой Троицы»?

Сестра Мария поспешно крестится:

– Почему не существуют? И такие есть. Видела намедни Святую старицу Пелагею.

– Какая она, та икона? Расскажите, – спрашиваю я.

Сестра Мария делает глубокий вдох.

– Представь, Таня, на золотом фоне стоит святая дева. Одета она в голубую плащаницу, она и голову её обвивает. Одежды же мученицы красные. В правой руке Святая держит Крест Господень, а левая рука словно гладит тебя. В молитве же так сказано: «Агница Твоя, Иисусе, Пелагея зовёт велиим гласом: «Тебе, Женише мой, люблю, и Тебе ищущи страдальчествую, и сраспинаюся, и спогребаюся Крещению Твоему, и стражду Тебе ради, и умираю за Тя, да и живу с Тобою; но яко жертву непорочную прими мя, с любовию пожершуюся Тебе. Тоя молитвами, яко милостив, спаси души наша».

Я с интересом слушаю.

– Сестра Мария, расскажите ещё про мученицу Пелагею.

– Родом святая из Тарса Киликийского, была дочерью знатных язычников. Чистотой и добродетельной жизнью, и рассуждением познала всем сердцем веру во Христа. Когда она отказалась от замужества, мать её выдала императору Диоклетиану. Слыхала о таком?

– Нет, не слыхала, – мотаю я головой.

– Император осудил её на сожжение в раскалённой печи. Святая, осенив себя крестным знамением, сама вошла в печь, где тело её расплавилось, как миро, изливая благоухание.

– Разве может смертное тело благоухать?

– Может, если святой дух обитает в теле том. А есть ещё святая Алла Гофтская. Лик её тоже изображён на золотом фоне в голубой плащанице с крестом в правой руке, только моложе она нежели мученица Пелагея.

Сестра Мария тихим голосом шепчет:

– «Агница Твоя, Иисусе, Алла зовёт велиим гласом: «Тебе, Женище мой, люблю, и Тебе ищущи страдальчествую и сраспинаюся, и спогребаюся Крещению Твоему, и стражду Тебе ради, яко да царствую в Тебе и умираю за Тя, да и живу с Тобою; но яко жертву непорочную приими мя, с любовию пожершуюся Тебе Тоя молитвами, яко милостив спаси души наша». Пострадала она, святая, при короле Унгерихе, преследовавшем христиан. Король приказал поджечь храм во время Богослужения. В пламени пожара среди остальных и погибла мученица Алла.

– А Иисус? Какой он?

– Много написано икон с Его ликом. И в нашем монастыре Владыки Андрея их три: одна в моленной, другая в алькове с распятием, третья – в зале для прихожан. Лик Его светел, черты лица правильные, тонкие, глаза же голубизны неописуемой. Волосы русые до плеч, одежды ветхие, но несмотря на ветхость их Он святой, пожертвовавший жизнью Своей ради всех людей, понесший на Себе их тяжкое бремя.

Я вспоминаю о том, как впервые узнала про Христа от бабушки Дарьи, когда по вечерам, сев возле растоплённой печи, читала она мне страницы из Нового Завета. Я внимательно слушала её и представляла себе красивого юношу с открытым загорелым лицом и волнистыми слегка вьющимися волосами. В моём представлении у юноши были очень добрые глаза, через которые всегда лился неземной Свет и Любовь.