Сказы о Москве – история Москвы глазами читателя

Стоя перед МГУ,

О годах былых суровых,

Когда мало лишь кому,

Это было очень важно,

Кто наукам предан был,

Просвещению отважно

Жизни не щадя служил.

Снова в путь, в конец столетья,

Катерининской страды,

Обозреть Москвы соцветья,

Многолетние труды…

 Сказ кавалера на маскараде

Парк, цветы, фонтана свечи,

Вдалеке большой дворец,

Многолюдно, танцы, речи,

Маскарад сему венец…

Кавалеры дамы, чинно!

Знати светский разговор.

Я на празднестве старинном.

Интересно, чей же двор?

Вдруг дыханье за плечами,

Даже вздрогнуло внутри,

Благо маска над очами,

Ну же, Света, посмотри…

Обернулась, так и знала,

Яркий праздничный наряд,

Хоть под маской, но поймала,

Я мужской и острый взгляд.

– Не окажете ли милость

Вы со мной потанцевать.

Он не юн, хотя игривость

Можно в тоне прочитать.

Улыбнулась…  – Милость Ваша,

Реверанс, его поклон.

Вышли в круг, волненья чаша

До краев, спокоен он.

Закружились плавно, мягко,

Как легки его шаги,

Царский бал, не верю, славно!

Дрожь ушла с моей руки.

– Кто Вы, сударь?

– В том интрига

Маскарада на балу.

Граф иль князь, для танца мига

Все равны в его кругу.

Стихли музыки аккорды.

-Не желаете пройтись?

Посмотрела взглядом гордым.

Любопытно. Согласись.

– Право сударь, да, ведите,

Я интригу поддержу,

Но за это расскажите

О Москве мне.

– Расскажу.

– Я, признаюсь, из столицы,

Мало знаю о Москве

Во правление царицы,

Лишь слыхала о чуме.

– Была чума, то правда, страх и смерть.

В семидесятом, люди умирали,

Но Матушка смогла преодолеть,

Императрица57. Город очищали.

Водопровод ведется из Мытищ,

И не в Москве людей теперь хоронят.

А для больниц она уж сколько «тыщь»

Передала. Ей долгих лет на троне!

Екатерины столь усердный труд

Придания Москве лица Европы

Уже узреть, пожалуй, можно тут.

Хотя бы, вот, дороги, были ж тропы.

А посмотрите, новые дворцы:

Сенат в Кремле, и комплекс в «Черной Грязи»,

Особняки дворян, бояр, князей,

Ведь на века теперь Москву украсят.

Сказать по правде, смелые шаги.

Снести ворота, башни – белый город.

От Земляного Вала лишь комки

Остались, но, поверьте, был ведь повод.

Не крепость нам нужна, для жизни град,

Удобный, многолюдный и широкий,

Для всех, кто внутрь зашел московских врат,

Князей, бояр, крестьян, солдат, убогих.

И я горжусь причастностью к сему,

К тому, что вместо стен простор Садовых,

Пред Ренессансом шляпу я сниму,

Он подарил Москве фасадов новых,

Колонн ансамбли, статуй стройный ряд,

И барельефов в мантиях античных,

Бестужева дворец, Нескучный сад,

И этот дом, Орлова, свет столичный.

А храмы, в коих весь московский дух:

Там, Мартин Исповедник58, эх…, творенье!

Колокола теперь ласкают слух,

Царицынская59– церковь Вознесенья.

Теперь о просвещении мой сказ…

Как Новиков60 в Москву переселился,

Так в Университете в тот же час

Журнал с газетой для людей открылся.

И в свет российский вышел Карамзин61,

Державин62, и, конечно же, несчастный,

Радищев63, что среди  московских зим,

Писал тот путь к Москве, да столь опасный.

Но это все лирично, а народ?

Вы спросите меня, и я отвечу!

Защиту и заботу от невзгод

Императрица приняла на плечи.

Я толковал  про наш водопровод,

Неглинная вот будет под землею.

От оспы прививают с года в год.

Стоят больницы, дом сирот построен.

Дела большие сделаны в Москве.

А говорить о них могу я долго.

И благодарен Богу и судьбе,

Что все это вершилось не без толка.

Вот вспомнил, что ученый говорил,

Которого я знал не понаслышке,

И для его мечты, ведь тож творил,

Чтоб было где студентам ставить книжки.

Он говорил: «Хоть каждый день, как бой,

Который хочет нами насладиться,

Но у тебя, у них, у нас с тобой

Есть то, что подороже колесницы»

Он воспевал учения венцы,

Дополню я  величие фасадов:

Дома, больницы, храмы и дворцы,

Убранство города, да и для глаз отрада.

Уверен я, что  только красотой

И чистотою улиц да  проездов

Мы победим невежество, разбой,

Грязь и убогость, коим здесь не место.

– Я заслушалась, спасибо.

Удивительна Москва!

– Да, теперь здесь много дива,

По Европе уж молва.

– Я прошу Вас милосердно,

Кто же Вы, с кем вышла честь

Танцевать, вести беседу?

Расскажите, кто Вы есть.

Улыбнулся, взгляд – прожектор…

-То есть, кто же я таков?

Ну, извольте, архитектор,

Матвей Федорович Казаков.

– Значит, Вашими трудами

Рос и Университет,

Кремль, Садовая с дворцами,

Их фасадов яркий свет?!

Вот теперь и я с поклоном

Воле Божьей и судьбе,

Словно колокольным звоном,

Встреча с Вами, свет во мне.

– В этой встрече столь случайной

Вы позволите и мне…

– Пусть останется то тайной

Маскарада при луне.

– Ваша воля, разрешите

Проводить Вас до дворца?

– Буду счастлива, ведите.

И сияние лица.

Вот он, век Екатерины,

Елизаветы и Петра.

Закрываются гардины

Века, дальше в путь пора.

Я не знаю, с кем придется

Снова встретиться, когда.

Сердце гулко, гулко бьется,

Ну да это не бела.

Глава 9 Москва в огне, стихах, волненьях– 19-й век

Встреча с русским человеком

Ночь… не ночь…. кровавой лужей

Освещается Москва.

Змеи пеплом в небе кружат,

Искры-гроздья, в облаках.

Дым пурпурный, брызги яда

Извергают небеса.

Где я? Окруженье ада?

Это точно не гроза.

Что же? Ниже воем воя,

Город весь огнем объят.

Крики, стоны, пламя ноет,

Кроны ясеней горят.

В сотнях глаз сверкают искры,

Ужас двери распахнул.

Где-то, вдруг, ребенок пискнул.

Там огня язык вспорхнул.

Взвод солдат, мундир французский,

В чей-то дом, и выносить

Кто картину в выход узкий,

Кто сундук, но чтоб гасить…

Не затем они с надёжей,

Шли сюда за сотни верст.

Обещали им, похоже,

Благость и победный тост.

Скрип и хруст, клен ухнул справа,

Отскочила я едва,

Вдалеке детей орава

Тушит дом большой, туда.

Подскочила, тут же кто-то

Мне ведро с песком сует…

– Ну же, милая, ну что ты,

Кто ж его еще спасет,

Кроме нас, приют сей детский,

Нужно дом нам отстоять,

Очень скоро снег московский,

Будет землю застилать.

Хоть детишкам Бог позволит

Кров на зиму сохранить,

Сыпани на угли соли,

Не дадим его спалить.

Да и сам, схватил тележку,

В черной саже, без сапог,

Добежал до головешек

У стены, свалил песок.

Закричал, а ну, ребятки,

К задней стенке, там беда.

Ветер к ней несет остатки

Искр горячих, все туда.

Я бегом туда обратно,

Пепел, гарь, светло, как днем…

– Все ребятки, вот и ладно,

Отстояли, отдохнем.

Я хриплю, дыханье сбила.

Руки в саже и лицо.

Подошел ко мне служивый,

Тот, с ведром….  – Ты молодцом!

Помогла, на том, спасибо!

На ка вот, воды попей.

Этот дом Екатерина

Подняла, домов князей

Он дороже и главнее,

Грех его не сохранить64.

Он теперь в Москве нужнее

Будет, многим даст пожить.

– Спасибо Вам, милейший человек

За воду, и за то, что пригодилась.

– Пойдем-ка в дом, там сажу смоешь с век,

И поедим, с ребятами на милость.

Вошли все в дом, туманный полумрак,

Детишки за столом сгруппировались.

Разлили чай, ухой пахнуло так,

Что аж мурашки сразу разбежались.

Поели, успокоилась слегка,

Воспитанники дома по кроватям,

А он подсел…  – Поспите-ка пока,

А я покараулю Бога ради.

Огонь-то вроде крикнул, ухожу.

Но ветер, опасаюсь я пожара.

-Нет, нет, ну что Вы, с Вами погляжу,

Чуть-чуть охрипла только от угара.

Мы вышли с ним, в ушах остался звон,

– Кажись, ушел, на Яузу несется,

Китайгородских улиц слышу стон,

Все погорело, утро ужаснется.

Я завтра в Кремль, с прошением, к нему…

О весточке в столицу, о спасении

Сего приюта, так что по сему,

Прошу Вас оказать мне одолжение.

– Чем я могу, скажите, послужить.

-Я не мастак писать императрице.

Могу перо, чернила Вам вручить?

А я скажу, что будет на странице.

И я затем дрожащею рукой,

Супруге императора, печалясь

Писала текст с волнительной строкой,

О тех, кто здесь, в Москве, с пожаром дрались…

-Ну уж коли ты писала,

То и ехать нам вдвоем.

Я к утру уже узнала,

Кто он, сладивший с огнем.

Пугачева разгромивший

В прошлом веке, за него,

Чин московский получивший,

Став директором сего

Дома для сироток бедных,

Где вчера забыв про «сан»,

Бегал с ведрами весь в пепле,

Дядька, Тутомлин Иван65.

Стук копыт, огня осколки,

И сжимается в груди.

Черный город, ветер колкий,

Погорельцы впереди.

Все в одном котле у черта,

Граф, рабочий, вор и князь,

На тюках, без чина, сорта,

Одно горе, одна грязь.

   Встреча с Наполеоном

Кремль, французы, мы в волнении.

Пост, вопросы: должность, чин?…

-К императору с прошеньем,

Стат. Советник Тутомлин.

Повели, от сажи темный

Храм Успенский и Сенат,

Во дворец и в зал приемный.

Не дышу, тревожен взгляд…

-Месье советник, здравствуйте, прошу.

Мадам, прошу Вас. Указал на кресла.

-Мерси. Присели… – Слушаю. –Служу

Приюту детскому исправно, честно, верно…

Мои глаза впиваются в него.

Я помню все фрагменты из картины.

И вот, сейчас, сама я, как в кино.

Наполеон, в Кремле, его седины,

Усталый взгляд, но твердый и немой,

Стальная речь и царские манеры.

И у меня по сердцу жгучий зной,

Хотел ключи, а получил «химеру»…

-Месье, согласен, можете послать

Императрице ваше изложенье.

Прошу туда, там можно передать

Его Мортье66 для дела продолженья.

И Тутомлин пошел в соседний зал,

А Бонапарт остался, повернулся,

И подошел ко мне, взглянул, сказал:

«Мадам, прошу, присядьте».  Улыбнулся.

– Я знать хочу, извольте объяснить.

Что, варварство у вас в крови с рожденья?

Зачем, Зачем Москву дотла спалить?

Ведь я пришел дарить вам избавленье

От гнёта, от разбоев, от оков,

Пришел, чтоб принести сюда культуру.

Но что я вижу, пепел… нет… нет слов.

Понять позвольте, влезть тут в вашу шкуру.

-Ну что ж, извольте… Слышали ли Вы

Про русский дух?  – О, да, успел увидеть

В сражениях. Среди седой травы

Ваш дух готов себя возненавидеть.

Как можно жизнь так рьяно не любить,

Идти на смерть, как будто нет той смерти,

Без счета в поле головы сложить,

Чтоб вышел дух. Зачем, зачем, ответьте.

-Я Вам скажу, великий Бонапарт

Про русский дух, раз Вы так попросили.

И Вы поймете, что с военных карт,

Убрать всем стоит мысли о России.

Начну, пожалуй, русская душа.

Вы видели уже поля без края.

Хоть раз взглянете в душу без ножа,

И в ней утонете, ту душу познавая.

А в ней любовь без края, до небес

К земле родимой, милой, хлебосольной,

Что кормит нас, ее могучий лес,

Что греет нас в лихой мороз невольно.

И каждый словно к собственной жене,

Накроет землю  лаской, как волною.

А коли кто топтать ее в войне,

То грудью заслонит ее, собою.

Еще наш дух рождает слово Мать.

За маму помереть коль будет надо,

Готов сей дух, он может покарать

Врага любого пострашнее ада.

Без веры, без отчизны, без царя

Плевать на бриллиантов злые чары,

Монеты, изумруды, и не зря,

Сегодня над Москвой пожар кровавый.

Пни русский дух, его стрелой пронзи,

Сожги в огне, он только закалится.

Разрежь его, разбей и загрызи,

Не стоит, только больше разозлится.

Москва уже горела сотни раз,

И знает, как из пепла возрождаться.

Нет в мире зла такого, чтобы нас

Заставило пред страхом преклоняться.

И это только горсточка души,

Про русский люд вещать не хватит веку,

Сколь долго его душу не круши,

А надломить не в силах человеку….

Наполеон пронзительно взглянул,

И долго, долго всматривался в душу.

Затем к окну задумчиво шагнул,

Застыл, смотря на огненную стужу….

       ***

Покидаю переломный

Год той праведной войны.

Город жив, и пепел темный

Дождик смыл, опять стройны

Храмов плечи, звон душевный

Созывает горожан.

Оживает город древний,

Заживают шрамы ран.

    Встреча в театре

Вечер. Снежно и морозно

За окошком во дворе.

Я, похоже, что в серьезном

Месте. Театр, я в тепле

Стен его, ковров сплетенье.

Дамы в платьях и Чины.

Боже, снова я в волненьи.

Нерв, подобие струны.

На руках дрожит листочек.

Что там? «Горе от ума».

А какой же год хлопочет?

Тридцать первый при делах.

Да, еще кусочек века

Я смогу опять узреть.

Посмотреть бы, как Москве-то

Удалось не помереть,

С плеч стряхнуть всю гарь пожара,

Смыть той злой войны печать,

Отдышаться от угара,

И расправить жизни стать.

– Сударыня, простите….

В сердце газ.

– Что Вам угодно?

Еле улыбнулась.

-Прошу прощенья, коль смутила Вас.

-Ну что Вы, просто  чуточку взгрустнулось.

Передо мною юная краса.

Воздушное и милое созданье.

Две искорки в сияющих глазах

И Светлая улыбка, созерцанье.

– Позвольте обратиться с просьбой к Вам,

Дать прочитать о пьесе, мне поможет

Хоть малость понимать, я Вам отдам

Программку, занесу ее Вам в ложу.

– Ну что Вы, забирайте навсегда.

Я пьесу знаю, сложно оторваться.

Как Вас зовут? Вы здесь совсем одна?

-Нет, нет. Жених мой вышел пообщаться.

Спасибо Вам большое! Мы на днях

Венчаемся в соборе Вознесения.

Меня зовут Наташа. Боже, страх.

Вы замужем? А я в таком смятении.

Смятение… Сравнится ли с моим….

Он вышел из толпы и к нам на встречу.

Теряю я сознание… Стоим…

Держись Светлана, падаю, лишь свечи…

Лишь свечи не померкли. Прихожу

В себя я потихоньку, взгляд Наташи.

– Как Вы сударыня, ответьте же, прошу.

– Я хорошо.  – Она очнулась, Саша.

Похоже, я в мужской лежу руке,

И в чьей руке, лови мгновенье, Света.

Я повернулась, краска на щеке

В раз появилась, я в руках Поэта.

Его лицо красивым не назвать.

И словно бы нелепость в очертаньях.

Словами очень сложно описать,

Я кудри нахожу в воспоминаньях,

Да бакенбарды. Смуглость и глаза

На выкате, пронзительны и серы,

Как ветер, ураган степной, гроза,

И зной с проникновенностью без меры.

– Наташенька, ты можешь попросить

Воды сюда подать, вернет ей силы.

-Я принесу, тебя прошу побыть

С сударыней, я очень скоро, милый.

    Сказ Пушкина

– Как Вы, чудо-незнакомка,

Мимолетный ветерок?

– Ваши руки, как соломка,

Помогли мне точно в срок.

Видно, малость я устала

От дороги по пурге,

И немного душно стало,

Вот и кровь ушла к ноге.

– Бледность вовсе испарилась,

Вам к лицу румянец щек.

Изумрудом засветились

Очи Ваши, и, мой Бог,

Алым пламенем  горячим

Ваших губ, объят огнем.

Вы простите, что ребячьим

Я восторгом опьянен.

– Полно сударь, я смутилась,

Это все театра дух.

– Дух московский, Ваша милость,

Правы Вы, ласкает слух.

Здесь родился, детство тоже

Было связано с Москвой,

Помню двор наш, и, похоже

Сросся град с моей  судьбой.

Как любил Москвы движенье.

Бабы, сани по Тверской.

Детство стало вдохновеньем

Отразить Москву строкой.

Улыбнулся нежно, мило,

Замер взгляд, бровей дуга.

Словно время вдруг застыло…

Им рождается строка.

«…Мелькают мимо будки, бабы,

Мальчишки, лавки, фонари,

Дворцы, сады, монастыри,

Бухарцы, сани, огороды,

Купцы, лачужки, мужики,

Бульвары, башни, казаки,

Аптеки, магазины моды,

Балконы, львы на воротах

И стаи галок на крестах…»67

(А.С. Пушкин)

После ссылки вновь вернулся.

Светской жизни суета.

С головою окунулся

В театральные «врата»,

В яркий свет литературы,

Университетский рай,

Жил развитием культуры.

Познавал любовный рай.

Вот сейчас перед помолвкой

Вы упали в руки мне,

Это что, момент неловкий,

Иль знамение судьбе?

Этот миг столь мимолетный,

Сделал ночь еще теплей.

Ваш румянец лед холодный

Топит дна души моей.

И быть может миг случайный

Приукрасится строкой.

Буду помнить взгляд печальный,

Что поймал своей рукой.

«…Когда б не смутное величье

Чего-то жаждущей души,

Я здесь остался б– наслажденье

Вкушать в неведомой тиши:…».

(А.С. Пушкин)

И в сей момент шаги мы слышим вдруг.

Наталья уж обратно прибежала.

-Попейте вот.  –Спасибо, милый друг!

Пора бы в зал, не пропустить начало.

Я Вам желаю счастья долгих лет.

Любви красивой, яркой, вдохновенной.

И пусть она рождает в этот свет

Божественность и зной строки нетленной.

Поправив локон вьющихся лучей

Красавицы своей, поэт великий,

Взглянул в глубины искренних очей,

И вновь в нем засверкали страсти блики.

       ***

Вот уж встреча, неба выше.

Сердце, словно в неглиже.

До сих пор его я слышу

Строчки: «…жаждущей души…»

Что ж, Москве моей почтенье.

Подарила этот миг,

Прикоснуться к вдохновенью,

Созерцать поэта лик.

Но не стану торопиться

Дальше век пронзать стрелой.

Погожу, ведь насладиться

Очень хочется  тобой

Малый театр. И конечно

Злато царских колесниц

Не сравнится с жизнью вешней

И нетленностью страниц

Строк писателей, поэтов.

Раз дала билет судьба,

Задержусь я в зале этом.

Все же «Горе от ума».

Сказ революционера. 1896 год

Я как будто на балконе.

Дом, Воздвиженка, закат.

В зале воздух в дыме тонет

Сигаретном, душный яд.

В основном сидят мужчины.

Жаркий спор, и слов картечь.

Посмотрю пока картины

Улиц, их живую речь.

А Москва уже другая…

Свет электро-фонарей,

Трубы фабрик дым пускают,

Телеграф, и трех коней

Запрягли, они по шпалам

Катят новенький вагон.

Поезд тронулся с вокзала,

На  подходе телефон.

Прижились умы науки,

Склифосовский, Пирогов.

Дух культуры людям в руки,

Гоголь, Герцен, Васнецов.

Родилась свобода мысли,

И движенье за народ,

Словно мыши брешь прогрызли.

Класс рабочий здесь растет.

Да, Москва преобразилась,

И наряды, и еда,

Мода в граждан заселилась,

Шляпки, платья, все туда.

Чай попить, чтоб по-английски,

Из картошки 20 блюд.

У кого сервис сирийский,

А кому костюмы шьют.

При отмене крепостного68

На Москву крестьян волна.

От нашествия такого

Расползлась она сполна.

Рокот фабрик и заводов

Растворил дворянский клан.

Город стал венцом доходов

Для мещанства.  Новый план,

Новый дух капитализма

Заселился в славный град,

И зародыши марксизма

Притаились тут у врат.

Очень шумно за стеною.

Кто-то страстно держит речь,

Разрубает дым рукою,

Так, что пыль слетает с плеч.

Плохо слышно, чуть картавя,

Вдохновенно, страсть и пыл,

Словно всех на место ставя,

Зал в молчании застыл.

Интересно бы послушать,

Голос больно уж знаком.

Неудобно как-то, ну же…

Он закончил, на балкон

Вдруг вошел грозой тревожной,

Глубоко вздохнул, присел,

Отошел от мыслей сложных,

Наконец меня узрел.

– Простите, не заметил сразу Вас.

Вы из кружка? Что, жаркая беседа?

Ну ничего, остынут все сейчас,

Тогда продолжим, и дадим ответы.

И только с час узнала я его,

Он молод и не лыс, с трудом узнаешь.

В нем интеллектом светится чело,

И в голосе изъян тот подмечаешь69.

– А в чем же спор, ведь все же за народ?

– Все за народ? Виват народной воле?

Пусть Воронцов70, еще чего соврет.

Народничеству нет здесь места боле.

Рабочий класс, вот истинный оплот.

Союз рабочих революционный.