Робкий Лев

Когда б на следующий день

Всё не случилось набекрень.

На выставку по инструменту

С утра отправлен был Жидков.

К подобному эксперименту

Семён был явно не готов:

«При чём тут я? Ведь это дело

Борею надо поручить!» —

«Не спорь, а отправляйся смело

И постарайся получить

Каталогов как можно больше», —

Его напутствовал Евстрат.

Он явно был бы очень рад,

Что б тот отсутствовал подольше.

Роман же получил приказ

Оформить пропуск для клиента,

Что с целью сбыта инструмента

Решил устроить мастер-класс.

«Ведь это ж вотчина твоя, —

Сказал Арапов, – ты всё знаешь.

За инструмент ты отвечаешь?»

Роман сказал: «Конечно, я!»

6

Потом настал его черёд

Заставить нервничать Евстрата —

Пошёл к Арапову, а тот

Был занят очень, но обратно

Идти ему не разрешил.

Роман сидел как на иголках,

Пока Арапов с кем-то долго

По телефону говорил, —

Он знал: Онучин в коридоре

Стоит в очередном дозоре,

Куря вонючий «Беломор»,

Ему готовит приговор.

Арапов словно издевался —

В беседе был неутомим.

Едва дождавшись, чтобы с ним

Арапов, наконец, расстался,

Он встал и вышел от него,

Надеясь увидать Евстрата…

Но в коридоре никого!

Роману стало жутковато:

«Неужто я во всём неправ?

Напраслину на человека

Возвёл, который мне добра

Желал? Всё вышло так нелепо!»

Роман к Евстрату поспешил —

Уже готово покаянье

За мировое злодеянье,

Что он едва не совершил…

Но, поравнявшись с туалетом,

Увидел краем глаза: дверь

Чуть приоткрылась, и при этом

За ним из темноты, как зверь,

Внимательно следит Онучин…

«Нет, всё в порядке, я был прав!

Но как его поступок гнусен!

Меня наверняка ждёт штраф…»

Едва на место он уселся,

Как в комнату вошёл Евстрат,

Прошёл на место, огляделся,

И с папкой вышел «на доклад».

Прошло не больше получаса —

Арапов в комнату вбежал:

«Роман Евгеньевич, как часто

На «Арсенале» ты бывал?» —

«Бывал… Однажды…» – «Вот и ладно,

Ты завтра повезёшь чертёж».

Роман подумал: «Вот «награда»!

Евстрату, видно, невтерпёж».

Но так же, как на стажировку,

На «Арсенал» он не попал.

Знать, кто-то внёс корректировку…

А может, кончился запал…

7

Евстрат, имевший много связей,

Порой был должен прекращать

Осуществленье безобразий,

Чтобы знакомых навещать

Или в миграционной службе

К работе допуск продлевать…

Роман и в этом обнаружил

Закономерность: уезжать

Онучин лишь тогда решался,

Когда Арапов совещался

(Порою несколько часов!)

Или же сам, без лишних слов,

Вдруг уезжал в командировку.

Евстрат, вернувшись, каждый раз

Понять пытался обстановку,

И от его пытливых глаз

Укрыться было невозможно.

Настойчиво, но осторожно

Выпытывал он: «Как дела?» —

Злой человек ждёт только зла.

Понятно, что такая слежка,

Да с подлостями вперемешку,

Что он без устали вершил,

Употребляла много сил,

Рабочее съедала время,

И, чтобы угодить богеме,

Евстрат работал допоздна.

Романа эта новизна,

Признаться, очень удивила:

«Да, творчество – большая сила,

И подлость творчеству не враг.

Кто в курсе, тот великий маг!»

Но важный факт в глаза бросался:

Онучин подлым оставался

К своим коллегам, к остальным

Он ласков был, как херувим.

Он был, без преувеличенья,

Душой заводоуправленья,

Советом многим помогал

И славу мудреца снискал

На фоне грубого Гордея,

Которого в цехах и здесь

Воспринимали как злодея

За тупоумие и спесь.

Евстрата мягкость и открытость —

Не что иное, как туман,

Скрывающий надёжно хитрость

И маскирующий обман.

Он мило обсуждал с Жидковым

Футбол, и тот ещё не знал:

Евстрата повинуясь слову,

Его Арапов наказал.

Евстрат и диаграммы помнил —

Романа как-то попросил,

Что б тот и для него построил…

Роман уловку раскусил

И тут же начал извиняться,

Уже всё зная наперёд:

Мол, если не тренироваться,

То навык долго не живёт.

8

Роман участвовал в игре…

И хоть порою было тошно

Среди забывших о добре,

Себя исследовал дотошно.

Жена посвящена была

В его проблемы, но не только —

Поддерживала, как могла,

Когда он жаловался горько:

«О, как мне хочется сбежать,

Всё высказав в лицо злодеям!» —

«И этим самым оказать

Поддержку умершим идеям:

Повсюду старших уважать,

Их слушаться и непременно

Места в трамвае уступать,

Всегда вести себя примерно —

Так Партия учила нас

С тех пор, как шли мы в первый класс,

Решала наши все заботы

От садика и до работы». —

«Да, если я сейчас уйду,

Лишившись денег на еду,

То буду знать: я уступаю

Старейшим свой плацкарт в трамвае…» —

«Но Партии пришёл конец —

Исчезла, словно Атлантида!» —

«Остался я, как образец

Недавно вымершего вида…

Нет, я не должен уступать!

Я должен за себя бороться

И на поверхность выплывать,

А не лежать на дне колодца.

Уйду – и эти господа

Слух пустят по всему заводу:

«Одна была у нас беда —

Борей, он делал всю погоду,

Но никаких не принял мер,

Чтоб как-то сократить расходы

На инструмент… Дурной пример!..»

Ну, или что-то в этом роде…

Мы научились презирать

Уже без всякого стесненья,

И каждый волен выбирать

Причину своего презренья.

Руководители – за то,

Что перед ними пресмыкаюсь,

Что, не добившись ничего,

В подачках мизерных нуждаюсь.

Я ж презираю их за всё,

Чего они теперь добились,

За положенье, а ещё —

Что так духовно опустились.

Привычкою уничтожать

В себе остатки уваженья

Мы начинаем создавать

Страну взаимного презренья».

9

Всё, что Роман подозревал,

При наблюденьи подтвердилось:

Евстрат везде след оставлял,

Где б униженье ни случилось.

Пред ним другой был человек —

Лукавый, злобный и коварный,

Скрывавший замыслы от всех

Своей улыбкой лучезарной.

Роман решил стать мудрецом:

«Мне скрыть придётся отвращенье

К Онучину и с подлецом

Учиться строить отношенья».

Наташа мужа своего

И прежде глупым не считала,

Но видеть мудрецом его…

Супругу это испугало:

«Но чтоб с Онучиным другим

Совместно продолжать трудиться,

Ты тоже должен измениться…» —

«Я был доверчив и раним,

Предательство меня пугало,

Пора к другому привыкать,

Я должен всё начать сначала…» —

«И научиться предавать?» —

«Не всех, а только лишь его.

Не надо этого пугаться.

Чтоб не бояться ничего,

Я должен в силе с ним сравняться.

Евстрат цинично отменил

Морали принципы и нормы…

Что ж, земляком (я так решил!)

Он будет только для проформы.

Я принял правила игры,

И чтобы дольше продержаться,

Придётся снова унижаться,

Смиренно скудные дары

Под громким именем зарплаты

С довольным видом принимать». —

«Такие хитрости чреваты…» —

«Я не способен угождать

Кому-то бесконечно долго —

Не для того дана мне холка,

Чтоб в совершенстве овладеть

Привычкой подлости терпеть,

Впрягаясь в рабские оглобли

И слыша за спиною вопли

Уже успевших возомнить,

Что кто-то должен им служить.

Одно достойно совершенства

В моей (да и в любой!) судьбе:

Законов общества главенство

И уважение к себе!» —

«Не скрою, есть одно сомненье:

Умён противник твой весьма…» —

«Надеюсь, что моё терпенье

Восполнит дефицит ума».

Роман строжайше соблюдал

Запрет на самообученье

После того, как осознал,

Что он под зорким наблюденьем…

И грозовые облака,

Готовые ударить громом,

Вдруг посветлели, и пока

Шло дело к радостным симптомам.

Его заклятые враги

Вдруг изменили поведенье:

Арапов обещал долги

Вернуть – мол, недоразуменье;

И у Евстрата-шельмеца

Сдвиг в поведеньи намечался —

И он Роману без конца,

Подмигивая, улыбался…

Глава 15. Общество презрения

Я иногда себя презираю… не оттого ли

я презираю и других?..

М. Лермонтов. Герой нашего времени

1

Увидев фильм об айкидо,

Искусстве боевом японском,

Где победить способен тот,

Кто хвастаться не может ростом,

Роман искусством восхитился,

О нём до ночи думал он,

И странный сон ему приснился:

С ним борется его патрон…

«Не говорит ли сон о том,

Как я с Араповым общаюсь

И в самом, вроде бы, простом

На грубость часто нарываюсь?

Я шевельнусь – и в тот же миг

Почувствую сопротивленье,

Чудовищно его давленье,

Он, как борец сумо, велик.

Замру – и он ослабевает

И обо мне вдруг забывает,

Как воздух, лёгок, невидим,

И никаких конфликтов с ним.

Сомненья нет: боясь напасти,

Я уступаю его власти,

Его мне не переломить —

И я смиряю свою прыть…

Но если наши отношенья

Увидеть под углом другим?

Переходя от сна к движеньям,

Я тоже управляю им…

Занятный я открыл закон!

И тем мне интересен он,

Что подчинённым позволяет

Влиять на тех, кто управляет.

Тому ж, кто любит управленье,

Заложено в нём подчиненье

Тем, кто обязан не роптать,

А все приказы выполнять».

2

Борей сидел и наблюдал…

Один нюанс его смущал —

Инструментальщики глазели,

Как он весь день сидел без дела.

«Пусть это будет тренировка! —

Решил Роман. – Ну, почему

Себя я чувствую неловко

И на себя беру вину?

Себя считая виноватым,

Порой обычный человек

Готов к шагам неадекватным…

Он думает, что хуже всех —

И совершает опозданья,

Заводит связь на стороне,

Всегда готовый к оправданьям…

И всё «благодаря» вине.

Вина – вполне «законный» повод

Всем привести «железный» довод,

Что он ничем не хуже всех,

И что у каждого есть грех.

И я затем пришёл сюда,

Чтобы, без специальных знаний,

Иметь в достатке оснований

Виновным чувствовать себя

Перед Араповым, Евстратом,

Шумахером, Картузом – всяким,

Кто чем-то занят целый день…

Я чувствую себя как чернь…

Войти стесняюсь в туалет,

Когда там курят программисты…

Ну да – они специалисты…

Всё так, но это не ответ!»

Чтоб не считать себя убогим,

Роман стал в туалет ходить,

Когда, задрав на стенку ноги,

Там собирались покурить

Все программисты, ждал в проходе,

Когда все ноги уберут,

В кабинку шёл, при всём народе

Мочился громко, и за труд

Всё это вовсе ни считая,

Мог возвратиться, дав понять,

Что есть обязанность святая —

Всем руки в чистоте держать.

Он не чурался и проказы,

Подогревал страстей накал:

Глубокомысленно пускал

Скопившиеся в теле газы.

И это стало помогать:

Он программистов не стеснялся,

И меньше стал себя ругать

За то, что он не состоялся.

3

Евстрат придумал новый трюк:

«Завхоз заводоуправленья, —

Коллегам заявил он вдруг, —

Отметит скоро день рожденья,

И всем по пятьдесят рублей

Придётся сдать на юбилей».

Об этом щедром подаяньи

Для той, о чьём существованьи

Никто понятья не имел,

Роман, конечно, не хотел

И слышать, как и все другие —

Подарки слишком дорогие…

Но он теперь был начеку,

Не доверяя земляку,

И понял: новая проверка

Санкционирована «сверху».

Он, не раздумывая, встал,

Евстрату молча деньги дал.

Жидков же начал возмущаться,

Кричать, с Евстратом препираться,

А тот доказывал ему,

Что он бумагу получает

У этой дамы, потому

Её от всех и отличает.

Жидков в итоге деньги сдал,

Себе испортив настроенье,

Но гнев его не утихал,

И он продолжил возмущенье,

Пока не начал разговор

Евстрат Онучин о футболе.

Жидков поиздевался вволю

Над тем, как потерпел позор

«Спартак», любимый для Евстрата…

Вот так же сам Роман когда-то

Евстрату говорил назло,

Когда фатально не везло…

Роман видал, как проиграл

«Спартак», совсем не благородно

Порадовался… Но сегодня

Благоразумно промолчал:

«Онучин так нас проверяет:

Он словно нам бросает кость,

И у кого сильнее злость,

Тот первый эту кость хватает…

Но кость отравлена, и яд

Нас постепенно отравляет.

Онучин нашей злости рад,

Он наши души загрязняет…

Уже Жидкова заразил —

Тот стал рабом своей же воли:

Мне тумбочку взять не позволил —

Сам своё кресло заменил.

Улыбка личность украшает,

Она к себе располагает —

Онучин в этом преуспел

Для маскировки подлых дел».

Роман учился улыбаться

По принужденью – для того,

Чтобы никто не догадался

О том, что в мыслях у него.

4

К нему Онучин подошёл,

Уселся за соседний стол

И доверительно, как другу,

Ценя высокую заслугу,

Затем Роману сообщил,

Что вечером он в Керчь звонил.

Сказал, какая там погода,

Как жизнь у крымского народа:

«У нас в Крыму сейчас тепло,

Давно картошку посадили,

А здесь, уж коль на то пошло,

Темно и сыро… Как в могиле…»

Роман беседу поддержал

И с удивлением отметил,

Что злости он не испытал —

Ведь перед ним сидел радетель

За то, чтобы в родном Крыму

Народ зажил нормальной жизнью,

И не пришлось бы никому

Невольно покидать отчизну.

О неприязни смог забыть

Борей, беседою довольный,

И стыд испытывал невольный,

Что земляку решил он мстить.

Роман был дружелюбен очень,

И стоило его врагу

Дать знать, что помириться хочет,

Он верил, что ему не лгут,

И был готов забыть обиды,

Не видя пользы от корриды,

Предпочитал спокойно жить,

Старался дружбой дорожить.

Вражда была Роману в тягость,

Ведя с Евстратом разговор,

Он испытал большую радость

В надежде прекратить раздор —

Ведь можно всё начать сначала…

Но стоило им разойтись,

Как мысль иная прозвучала:

«Ну что же ты, Роман? Окстись!

Ведь существуют два Евстрата:

Один общителен и мил,

И я любил его, как брата;

Другой жесток, как крокодил,

И с ним нельзя договориться —

Он свой мирок отгородил,

И я случайно угодил

В него, нарушив все границы.

Беседа наша – часть игры,

Что с нами он, шутя, играет,

Поскольку слишком презирает…

Быть добрым может… До поры…»

5

А по прошествии двух дней

Евстрат вернул тридцать рублей

Всем, у кого на день рожденья

Он деньги взял по принужденью.

Жидков за «жадность» поплатился —

Его Арапов сторонился:

Едва с вопросом приставал

Жидков – он тут же убегал…

Роман почувствовал подспудно:

Онучину совсем не трудно

Коллегам противостоять

И на Арапова влиять:

«Арапов глуп, он убеждён,

Что все бездельники, тупицы,

А кто умён, так это он.

И в эти узкие границы

Он с радостью нас поместил.

Он хочет, чтобы так и было,

Его душе и сердцу мило

Узнать, что кто-то «начудил».

И он за это не накажет,

Раз этот факт его взбодрил, —

Словцо обидное лишь скажет,

Как он не раз нам говорил.

Но не дай Бог ему услышать,

Что кто-нибудь посмел повысить

Свой уровень, свой интеллект —

Готов к анафеме субъект!

Онучин эту слабость знает

И свою пользу извлекает,

Всегда готовый «доложить»,

Чтобы соперников изжить.

Онучин – тонкий механизм,

В движенье приводящий молот…

Как много бед наделать могут

Тупая злоба и цинизм!

Одиннадцатого числа

Мне дал Арапов в назиданье

Невыполнимое заданье,

И жизнь была мне не мила…

Так, может, в этом весь секрет?

Ведь я не выполнил заданье,

Но нет о нём упоминанья —

И наказанья тоже нет!

И стоит мне рискнуть опять —

Невыполнимое заданье

Из принципа не выполнять,

То мне не будет наказанья…

Зато Арапов будет рад…

Онучин будет без работы —

Без фактов не начать «доклад».

Его лишат привычной льготы…

Но если только созерцать,

То уровень свой не повысить…

А чтоб зарплату повышать —

О том не смею и помыслить…»

Глава 16. Новый имидж

Что не убивает меня, то делает меня сильнее.

Ф. Ницше. Сумерки идолов, или как

философствуют молотом

1

Случайно в коридоре встретил

Роман Гудкова и отметил,

Что он, обычный инженер,

Себя поставить мог в пример

Лицу второму на заводе

В вопросе следованья моде —

Костюм и галстук, столь цветаст,

Что был разительный контраст

С костюмом, не совсем опрятным,

Затёртым чуть ли не до дыр,

Гудкова… Мятый сей «мундир»

Украсил галстук непонятный…

Роман невольно удивился:

«Зачем я так принарядился?..

Ведь выгляжу я… как петух!

Всё, вроде, правильно… но вдруг

Я ощущенье вызываю,

Что вызов я ему бросаю?

А может, так оно и есть?

Тогда умерить надо спесь.

Нет пользы от рекомендаций,

Что я в газетах прочитал, —

Ведь в жизни много ситуаций…

В одну из них я и попал…

Я обучался, наряжался…

Но, кажется, перестарался:

Моя активность – им сигнал,

Что я для них опасным стал.

Мне не годятся эти знанья,

Я это понял, наконец…

Но есть пример для подражанья:

Онучин – вот мой образец!

Он вызывающе неряшлив,

Способен вызвать жалость кашлем,

Превосходя всех по уму,

Он не опасен никому».

Роман скорей преобразился:

В костюм джинсовый нарядился,

Надел поношенный ремень -

Стал будто бы Евстрата тень.

Когда преображённый модник

Мимо Гордея проходил,

Тот озадаченно спросил:

«Ты что, собрался на субботник?»

Сдержав улыбку еле-еле,

Роман ответил, не смутясь:

«Ведь он на будущей неделе!» —

И отошёл, в душе смеясь…

2

А вскоре ждал его сюрприз:

Торжественно и осторожно

(Тут сердце замерло тревожно),

Согнувшийся, как блюдолиз,

Вошёл Евстрат, в руках пакет.

Неся его перед очами,

Как торт с зажжёнными свечами,

Он пересёк весь кабинет,

С наинежнейшею улыбкой,

Нижайший сотворив поклон,

Тряхнувши шевелюрой жидкой,

Пакет вручил Роману он.

Роман, охваченный тревогой

(Небось, подарочек с подвохом!),

Достал увесистый буклет

С каталогом на инструмент

И с резолюцией Гудкова,

Способной наповал убить:

«Р. Е. Борею: мне толково

По инструменту доложить!»

Привычной подписи Гордея

Не увидал Роман нигде…

Весьма опасная затея,

Гордей узнает – быть беде!

Роман, давно осведомлённый,

Что «через голову» нельзя

Давать заданья подчинённым,

Знал точно: скользкая стезя.

Гудков всё это знать обязан —

Он с иерархией увязан…

Но почему столь важный босс

Пошёл на явный перекос?..

«Ты объяснишь, что это значит?» —

Задал Роман прямой вопрос,

Почуяв, что его дурачат.

«Из канцелярии принёс», —

Сказал Евстрат и быстро вышел.

Потом Роман тайком услышал,

Что канцелярия весь день

Была закрыта – бюллетень!

Предчувствие сбылось – Арапов

Романа вызвал в кабинет,

Привычно действуя нахрапом,

Стал срочно требовать ответ:

«Где том с техническим заданьем?

Он в папке был, одной из тех,

В шкафу… Не стойте изваяньем,

Ремонта ждёт литейный цех!» —

Привычный в области насилий,

Взбешённый, начал он кричать

И не предпринимал усилий,

Чтоб как-нибудь себя сдержать.

Сидевший рядом с ним Онучин

Довольно вяло делал вид,

Что в миг нелепый, злополучный

Романа хочет защитить.

Роман от крика без контроля

Как будто получил туше:

Дрожали руки, сникла воля,

Возникла паника в душе.

Он ощущал былую робость:

«Литейный цех? Вот это новость!

Я вовсе не имел с ним дел…»

Он все шкафы пересмотрел -

Конечно же, безрезультатно,

И это каждому понятно:

Не стоит результата ждать,

Когда не знаешь, что искать.

Арапов (в нём ещё остался

Руководительский угар)

Велел, чтоб в цех Роман подался

И взял контрольный экземпляр.

Когда Роман и эту фазу

Осилил, злясь на произвол,

Вдруг неожиданно и сразу

Гнев у Арапова прошёл.

День необычный завершился…

А утром, в комнату войдя,

Арапов в кресле развалился

И начал, вроде бы шутя,

Он разглагольствовать развязно,

Картавя больше, чем всегда:

«Я доложу вам, господа,

Что вы бездельники все! Ясно?

Желает кто-то возразить?

Нет? То-то, нечем вам форсить:

Любой из вас так мало знает

И ещё меньше понимает!»

Роман с собою совладал

После вчерашних потрясений

И удивлённо наблюдал,

Как шеф без всяких угрызений,

Ругая их, себя хвалил:

«Что он такое совершил,

Что сдерживать себя не может?

На грубость это не похоже…

Себя без памяти любя,

Он за себя не отвечает:

Других отчаянно ругает —

Тем хвалит самого себя».

Жидков в то время собирался

На выставку, куда его

Послал Арапов, и ругался:

«Не понимаю ничего!

Ведь я в литейном производстве

Не разбираюсь, есть ли толк

В столь откровенном сумасбродстве?»

Жидков, разгневанный, умолк,

Онучин воодушевлённо

Воскликнул: «Сеня, не забудь

Буклеты взять! Осведомлённым

Ты должен быть… Ну, в добрый путь!»

3

Роман забрал у Савчука

Стандарт, причину наказанья,

И сразу понял, что заданье

Почти готово, лишь слегка

Его придётся доработать,

Собрать в единый документ —

И он готов. «На тот момент

Начальник нас не будет трогать.

Работу надо завершить, —

Решил Роман. – И пусть Арапов

Позлится, новый грех состряпав,

Чтоб премии меня лишить!»

Увидев результат работы,

Евстрат, заваривая чай,

К нему стоя вполоборота,

Спросил, как будто невзначай:

«Роман, ты сам писал стандарт?»

Борей, закончив труд, был рад,

Что завершилась эпопея,

И он, от гордости пьянея,

Чуть было не ответил: «Да!»

Но голос вкрадчивый мгновенно

Смутил Романа: «Вот балда!

Я поступаю дерзновенно,

Чужой присваивая труд,

Ведь от меня всё время ждут

Опасных признаков рассудка,

Чтоб наказать за это жутко…»

Он, чтоб хотя бы в этот раз

Его оставили в покое,

Ответил: «Это высший класс,

Я не способен на такое…»

Глава 17. Братская могила

Всё было проклято в этой среде; всё ходило

ощупью в мраке безнадёжности и отчаянья,