Робкий Лев

К Арапову… Тот изменился:

Роману вроде даже рад…

Вчера как будто не бесился…

«Да, эта парочка крепка:

Арапов – это лишь кувалда,

Онучин – тайная рука,

Что рушит всех, кого не жалко.

Онучин выпустит из рук —

Арапов снова благодушен,

Ведёт себя почти как друг,

Хотя недавно был бездушен.

Нет, я ошибся в том, что он

Страх испытал передо мною.

Страх – это чувство испокон

Для тех, кто вслед за новизною

Шагнуть готовы в пустоту.

Самодовольство – вот та сваха,

Что так сплотила их чету.

Самодовольство ниже страха».

Уже замечено давно:

Всегда Арапов поручает

То, что Борею мудрено.

Как только тему изучает

Роман, меняется Гордей:

Он к старому охладевает

И ищет пакостных идей.

Он будто бы в игру играет.

И если, наконец, Борей

Всерьёз займётся технадзором,

От самой глупой из затей

Гордей откажется с позором…

Но он не может жить без смут,

И будет новое заданье…

А на другой Сизифов114114 труд —

Ни сил, ни воли, ни желанья.

Глава 37. Обратный отсчёт

Пред женщиной ужели ты робеешь?

Да, таково величье красоты,

Что поражает чувство и язык.

У. Шекспир. Генрих VI

1

Очередной эксперимент,

Сотрудникам являя милость,

Устроил высший менеджмент,

И в комнате всё изменилось.

Теперь уже Савчук давал

Своим коллегам порученья:

Вот кто-то пропуск заказал,

Кто-то копирует решенья.

Опять никто не возражал,

Но каждый, получив заданье,

Подспудно недоумевал:

Где перемен обоснованье?

Борей невольно ощутил,

Что здесь, в погоне за удачей,

Стараясь из последних сил,

Все те, кто так или иначе

Имеет близость «ко двору»,

Лелеет замысел тщеславный,

Играют в важную игру —

Кто первый скажет: «Чур, я главный!»

Роман же не переживал —

Ведь шла последняя неделя.

Он с интересом наблюдал,

Привычно маясь от безделья.

Он знал, что скоро всё пройдёт,

К безделью он не возвратится,

И он старался наперёд

Своим покоем насладиться,

Запомнить каждый этот миг…

Он знал, что это не забудет…

Он одолел страданий пик,

И прежним он уже не будет.

Он делал то, что он хотел,

И игнорировал заявки.

Гордей всё видел, но не смел

Вносить в его режим поправки —

Евстрат негласный договор

Послушно принял к исполненью,

И он Арапова с тех пор

Взял на «ручное управленье».

Гордей стал тих и невидим,

И от Романа отдалился…

Зато теперь Евстрат над ним

Без сожаления глумился.

Он непрерывно заставлял

Романа копии печатать,

Их смысл Романа удивлял,

Был совершенно непонятен.

Роман печатал договор

О связях Крыма с Петербургом,

Из керченских газет обзор —

И голова его шла кругом.

Но он достойно всё терпел,

Часы до отпуска считая.

Перешагнёт он за предел —

За ним наступит жизнь иная.

«Меня использует Евстрат,

А я – его, с таким же правом:

Он навязал протекторат115115

Гордею с его гордым нравом, —

Злорадствовал Роман, трудясь. —

Он думает, билет заказан…

В Керчь не поеду отродясь!

Онучин будет мной наказан».

2

К Онучину пришёл Гудков.

Ещё недавно был он грозен,

Сейчас же, будто нездоров,

Был молчалив и насторожен.

Арапов же, наоборот,

Развязным стал, раскрепостился,

К Гудкову больше не идёт

И сам подписывает письма.

Гудков вёл долгий разговор,

Закончив, к выходу поплёлся.

Едва он вышел в коридор,

Онучин словно встрепенулся:

«Вадим, постой!» – он закричал,

Догнав Гудкова, как о тайне,

Тишайшим голосом сказал

Об измененьях в бизнес-плане.

Роман был фарсом поражён,

Смотрел, как жалок повелитель.

Шумахер тоже был смущён:

Так кто ж из них руководитель?

3

И вновь был удивлён Борей,

Когда нежданно оказалось,

Что на четыреста рублей

Его зарплата повышалась.

Гордей был очень возбуждён,

Увидев, что народ доволен,

Шутил, не прекращая, он,

И в шутках, как всегда, был волен.

Он каждому из них твердил,

Что тот – отъявленный бездельник,

И обязательно грозил,

Что он закроет богадельню.

«Побушевав», ушёл Гордей…

Но возвратился, закартавил,

К Роману стопы от дверей,

Неся в руках буклет, направил:

«Тут фирма небольшая есть…

Для фрез пластинки предлагает…

При этом я прошу учесть:

Их представитель утверждает,

Что натурально, без прикрас,

У них продукция дешевле.

Ты должен выяснить сейчас,

Как обстоит на самом деле».

Роман в тот миг не ощутил

Ни вдохновенья, ни азарта,

Он в эту фирму позвонил

И пропуск заказал на завтра.

Он встретил их на проходной —

Двух девушек из фирмы «РИО»116116,

Увидев их, стал сам не свой —

Не чаял здесь увидеть диво.

Одна красивая была —

Другая же была прекрасна!

«Не зря я бросил все дела,

И время трачу не напрасно!

Ценитель тонкой красоты

Всегда оценит совершенство,

И столь прекрасные черты

Лишь созерцать – уже блаженство.

Тот, кто оценит красоту,

И сам способен стать красивым!» —

И он повёл супер-звезду

Через пустырь к стенам родимым.

Красавицы из местных дев

Вмиг перед ними потускнели.

Те из мужчин, кто их успел

Увидеть, сразу столбенели.

Евстрат к Роману подошёл,

Хваля его вкус утончённый…

Как будто бы Роман привёл

Всем показать своих любовниц.

Роман решил не отступать

От принципов своих новейших,

И похвалы стал принимать,

Как будто он – сам князь светлейший.

Настал Романа звёздный час,

И он блистал в сияньи славы.

Он знал, что восклицанья «Браво!»

Услышит здесь в последний раз.

«В инструментальном нашем деле

Я не припомню топ-моделей…

Я получил ориентир,

Как изменился этот мир!» —

Стереотипам не подвластный,

Он красотою пренебрёг —

Единственный продолжить смог

Показ пластинок беспристрастный.

На презентацию пришли

Шумахер и технолог цеха,

Ни слова не произнесли,

Глазели на богиню тихо

И всё ловили её взгляд.

Под этим взглядом мир менялся,

Евстрат – и тот её стеснялся

За свой неряшливый наряд.

Красивой деве, может статься,

Гораздо проще в мире жить:

Ей умной нет нужды казаться,

Хоть умной все же может быть.

И всё-таки Природа против

Класть мудрость в нежные уста:

Хоть ум порой развитья просит,

Да не пускает красота.

Красотки покорили всех.

Они уверенно держались

И обеспечили успех:

«Поклонники» не сомневались -

Пластинки их дешевле тех,

Что из Германии привозят.

Шумахер клялся: «Нет помех,

Руководители позволят

Пластинки ваши закупать!» —

Он был взволнован и растроган

И предложил их покатать

До проходной на новом «Logan»117117.

«Матвей Давидович, меня

Придётся взять тебе в нагрузку —

Сопровождать их должен я!» —

Сказал Роман в шутливом русле.

Он это мог не говорить:

Шумахер, соблюдавший строго

В подобных вольностях лимит,

Сейчас был рад катать любого.

Евстрат на выходе стоял —

Когда вся группа выходила,

Роману молча честь отдал…

Кого краса не молодила?..

«Во мне и правда что-то есть,

Чего я сам не замечаю,

Коль сам подлец мне отдал честь!

А я себя лишь удручаю…» —

Роман на окна посмотрел:

Из всех на них смотрели лица.

Евстрат Онучин всех успел

Предупредить и вниз спуститься.

Гудков – и тот на них смотрел,

И взгляд его был грустен очень.

Один Большов не лицезрел…

Но он в отлучке был… рабочей…

Роман, красавиц проводив,

Пошёл докладывать Гордею.

Тот был подавлен, нелюдим,

Как будто пережил потерю.

Лишь взгляд украдкой выдавал

Его Романом восхищенье.

Тот взгляд был выше всех похвал —

Почти по службе повышенье.

4

И вот последний день настал

В несостоявшейся карьере.

Роман всех тортом угощал —

Почтительно, всех в равной мере.

И лишь Арапов зло сказал:

«Твой торт мне в горло не полезет!

Ты до сих пор не показал

Расчёт обещанный на фрезы!» —

И, приняв гордый вид, сбежал.

Желание догнать Гордея

Роман вначале испытал,

Чтоб оправдать себя скорее…

Но вспомнил, что союзник есть,

Которому исправно платит

Своим трудом за то, чтоб честь

Не замарать о психопата.

И он Онучину сказал:

«Не передашь ли торт Гордею?

А то он вдруг забастовал…»

Онучин торт схватил скорее

И, глядя на него, унёс…

А позже Боровик явился,

Сказал Борею: «Рома, босс

Так сильно на тебя ругался…

Ты передай кому-нибудь

Незавершённые заданья».

Роман же проще выбрал путь —

Забыл про все напоминанья:

«Бессмысленно передавать

То, что заведомо не нужно…

Довольно мне уже играть

В игру постылую натужно».

Он о Керчи поговорил

С Онучиным весьма приятно…

И вскоре миг тот наступил,

Что изменил всё безвозвратно:

Он начал сумку собирать —

Подарок для библиотеки.

Онучин взялся добавлять

Туда брошюры и буклеты.

Роман за этим наблюдал,

А тяжесть сумки возрастала.

Он с интересом ожидал,

Когда Евстрат проявит жалость.

А тот, меж делом, настоял,

Чтоб сшил Роман его брошюру:

Он своеволья не прощал,

Чем подтвердил свою натуру.

Роман верней узнать хотел,

Как ценит земляка Онучин,

А тот с ухмылкою пыхтел

И сумку набивал получше,

Туда пихая всякий хлам —

Что наиболее обидно.

Меж ними выросла стена,

И мстить теперь совсем не стыдно.

Роман оправдывал себя,

Все связи с земляком рубя,

Что это случай вопиющий —

Ведь злым не должен быть дающий.

Евстрат участливо спросил,

Увидев, что перестарался:

«Потребуется много сил…

Но если ты не собирался

Тащить такую тяжесть в Керчь,

Так ты скажи, и я убавлю…» —

И он закончил свою речь

Пытливым взглядом. «Нет, я справлюсь!» —

Роман коварно предвкушал,

Что сумку повезёт Онучин,

И будет – чтобы проклинал —

Он дополнительно навьючен:

Роман попросит отвезти

В Керчь два альбома фотографий

И купит – раз уж по пути —

Конфет два килограмма с гаком…

Рабочий день был завершён.

Роман с коллегами простился,

У двери оглянулся он —

Евстрат был грустен, но скривился,

Улыбку силясь отразить…

В Романе шевельнулась жалость:

«Быть может, что-то изменить

Евстрат хотел?.. Нет, показалось…»

Глава 38. Месть

А, Чацкий! Любите вы всех в шуты рядить.

Угодно ль на себя примерить?

А. Грибоедов. Горе от ума

1

Как низко солнце наше пало!

Едва поднялось из-за крыш —

А выглядит уже устало,

Скорей засобиралось вниз…

Так человек, устав бороться,

Стремится спрятаться в норе

Или упасть на дно колодца…

Совсем как солнце в декабре…

Желанный отпуск наступил.

Забыть стараясь о работе,

Роман по выставкам ходил,

Предался полностью свободе.

Стал в Филармонии бывать…

И вдруг подумал о Гордее —

И время повернуло вспять,

Он вновь в страданий апогее.

Прошла неделя… Снова он

Музыку слушал в том же зале —

И был приятно удивлён:

Воспоминанья не терзали

Его уже со всех сторон,

И нет обиды на Гордея.

Он был от страха исцелён,

И вновь своей судьбой владеет!

2

А в середине декабря

Роману позвонил Онучин.

Роман, как стих из букваря,

Ему свой давний план озвучил:

«Я перед отпуском мечтал,

Что на поездку денег хватит…

А отпускные подсчитал —

И прослезился в результате…» —

«Что ж, следовало ожидать

Такой исход при подготовке…

Придётся сумку мне забрать», —

Евстрат ответил философски

И сообщил Роману день

И час отбытия состава…

Весь потный, с шапкой набекрень,

Роман принёс суму устало.

В теченьи нескольких минут,

Что были в их распоряженьи,

Онучин проклинал «зануд,

Что выстужают помещенье,

Проветривая без конца»;

Сказал, держась за поясницу,

Что стало меньше на бойца —

Василий угодил в больницу;

Больной Савчук набрался сил

И сразу же, без проволочки,

С женой на Christmas укатил

В Германию к любимой дочке.

Все эти жалобы его

Почти растрогали Борея,

И земляка он своего

Решил оповестить скорее,

Что увольняется… Но тут

Он понял, как он им приручен…

Зря посещал он институт

С названием «Евстрат Онучин», —

Сам нарушает свой закон,

Заимствованный у Евстрата:

«Вход в мои мысли запрещён

Всем – от противника до брата!»

Вокзальный голос объявил,

Что скоро будет отправленье.

Роман заботу проявил —

Внёс сумку, символ избавленья.

В вагоне женщина была —

Онучина родная тётка,

А с ней три сумки барахла.

Она запричитала громко:

«Какая тяжесть, ай-ай-ай!

А кто её нести-то будет?» —

«Я, – был ответ. – И не стенай!» —

Он был убит… по виду судя…

3

Назад была закрыта дверь:

Евстрат наказан им примерно,

И заявление теперь

Роман напишет непременно.

И он продолжил отдыхать…

Но мысль покоя не давала,

Что так легко людей предать

Он мог – лиха беда начало…

Роман невольно представлял,

Как заявленье он предъявит

Арапову, переживал,

Что душу он ему растравит…

Таким уж был Роман Борей —

Не мог о людях думать плохо.

Был слишком далеко Гордей,

Чтобы избавить от порока.

Он истязал себя виной

За слишком жёсткое решенье

И выход выбирал иной,

Чтобы исправить положенье.

Он мог оформить перевод

В Коммерческое управленье,

Так поступали до него,

То было б верное решенье…

Но он недолго этим жил —

Сомнение внесла Наташа:

«Ты про Онучина забыл…» —

«Да, им отравлена вся чаша.

Он, как Амелькина, меня

Давно представил в худшем свете,

А люди высшего звена

И знать не знают о навете.

И, создавая образ мой,

Евстрат без устали трудился —

Как над подарочной сумой…» —

«Похоже, он собой гордился…» —

«Онучин только делал вид,

Что от Гордея защищает,

Он, как всегда, во всём хитрит

И лишь свои дела решает.

Моя судьба предрешена

На этом проклятом заводе,

И уговаривать меня

Остаться здесь – уже не в моде.

Ведь и Арапов, и Гудков

Не знают, что со мною делать». —

«И то, что ты уйти готов,

Им дарит радость без предела.

Меня, признаться, удивил

Евстрат, дав знать, что вы в союзе…» —

«Я лишь сейчас сообразил,

Как ошибался в этом плюсе.

Онучин сам меня учил,

Что стресс – причина «выгоранья»…

Его-то я и получил…» —

«Благодаря его стараньям!» —

«Моих эмоций резкий всплеск

Достаточен для пониманья,

Что надо мной довлеет стресс,

И стал я жертвой «выгоранья».

Он, как психолог, точно знал,

Что я созрел для увольненья,

Когда Арапову сказал

Свои слова про заявленье,

И напоследок он решил

Затратить минимум усилий,

Чтоб память я о нём хранил

В душе почти как о мессии.

Арапову он слово дал,

Что мой исход не за горами,

Тот терпеливо ожидал,

Лишь изредка глумясь над нами.

Так набирал очки Евстрат

И у меня, и у Гордея». —

«Я лишь одно могу сказать:

Весьма циничная затея.

Он слишком много захотел,

Решив примерить роль мессии…

Я понимаю: мы в России…

Но ведь всему же есть предел!» —

«Незыблема Евстрата власть,

И вместе нам здесь не ужиться…

Я должен этот факт признать

И молчаливо удалиться…»

Он облегченье испытал,

И мысли потекли свободно.

Роман спокойно ожидал

То, что его судьбе угодно.

Глава 39. Возвращение

Никогда и ничего не просите. Никогда и ничего,

и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами

предложат и сами всё дадут!

М. Булгаков. Мастер и Маргарита

1

Вновь наступает Новый год,

Вокруг всё, вроде бы, как прежде…

Но нет, настрой уже не тот,

Что год назад, в нём нет надежды:

«Опять больная голова…

Веселье пьяное, притворство…

Пустые (в основном) слова…

И бесконечное обжорство…

Пусть до краёв бокал налит,

На гранях пусть сверкают блики…

Вино уже не веселит —

Нужны мне крепкие напитки.

И шутке прежней я не рад,

Её уже считаю пошлой.

В ней глупо всё и невпопад,

Как и в поступках жизни прошлой…»

Представить силился Роман,

Как он напишет заявленье,

Воспримет как Гордей-тиран

Его нелёгкое решенье…

Но невозможно мир познать,

Себя тюрьмою ограничив…

Ему осталось только ждать

До окончания каникул.

Роман с тревогой ожидал,

Как с ним судьба распорядится,

И безучастно наблюдал,

Как люд в округе веселится.

Противно русскому нутру

Скромнее жить, как все народы, —

Клевали птицы поутру

С икрою красной бутерброды.

2

К работе, что решил бросать,

Вела привычная дорога,

Чтоб заявленье написать,

Осталось уж совсем немного…

Холодный ветер дул в лицо…

Роман остыл, нашёл решенье:

«Чтоб не казаться беглецом,

Спешить не надо с заявленьем.

Назначен срок в моей судьбе,

Когда начнутся перемены…

Явиться должен знак с небес,

Тогда решусь я непременно.

Нельзя без цели уходить,

Уйти возможно лишь куда-то,

И прежде должен я решить,

Какой избрать мне род занятий».

Но неудобно отступать,

Меняя трудное решенье, —

Подумал: «Надо написать

И бросить в стол то заявленье…

А стоит ли судьбу гневить?

Ведь знаки, что рука чертила,

Начнут своею жизнью жить

И обретают свою силу…»

Пока Роман вопрос решал,

Вошёл Арапов с кислой миной —

И сам собой вопрос отпал:

«Вот он – источник воли сильной!

Ему всё плохо, всё не так,

Над нами он всегда глумился,

Как к рыбе пойманной рыбак,

Похоже, к нам он относился.

И, руки уперев в бока,

Он всех чванливо поучает…

Ничто нас так не возвышает,

Как взгляд на низших свысока.

И способ есть распространённый

Народ возвысить угнетённый:

Приобретя огромный джип,

Себя считать персоной VIP.

В машину сесть среди убогих,

Прохожих брызгами обдать —

Черты подобные у многих

Нам доводилось наблюдать,

Когда душа надежно скрыта

За толстым корпусом стальным,

Мотором, воющим сердито,

И едким газом выхлопным.

Но чем внушительней машина,

Тем мизернее человек…

Они, к несчастью, в большинстве —

Кто ноги заменил на шины.

Им невозможно допустить,

Что до родительской могилы

Пешком положено ходить —

Нет, на машины взгромоздились!»

3

День без эксцессов истекал…

И вдруг за час до завершенья

Арапов всем заданье дал:

Заполнить бланки соглашенья.

Он дважды им напоминал,

Что это нужно очень срочно…

Роман прекрасно понимал:

Он это делает нарочно.

Борей не видел ничего,

Что делало заданье важным,

Жидкова бросив, в пять часов

Роман ушёл домой отважно.

Ему важнее было знать,

Что он Гордея не боится,

И что его не испугать —

Там, где продолжит он трудиться.

4

Он мужественно ожидал,

Когда появится Онучин,

Которому он преподал

Урок за все грехи до кучи.

К финалу плавно дело шло,

Роман уже засобирался…

Но что-то вдруг произошло…

Как будто ветер поменялся.

Вот день приезда наступил —

А враг его не появился.

Арапов сумрачный ходил

И над народом не глумился.

Потом им вызван был Роман,

Которому, пока с сомненьем,

Озвучен был ближайший план

В связи с внезапным измененьем:

«Пришёл сигнал издалека:

Не может из Керчи приехать

Евстрат Сергеевич пока…

А нам нельзя в работе мешкать…

Нам срочно нужен бизнес-план,

А ты уже имеешь опыт…» —

Не лез за словом он в карман,

Готов на всё, чтоб быть в почёте.

Был очень удивлён Роман…

Но сразу сел за стол Евстрата:

«Здесь нет намёка на обман…

Быть может, стоит постараться?..

Наш мир безжалостен – нельзя

Быть бесконечно недотрогой…

Так пусть мне скажут небеса,

Что я пошёл не той дорогой!»

Он окунулся с головой

В процесс, что создан был Евстратом,

Хоть с ним работал не впервой,

Вначале было трудновато.

Но он втянулся, изучил,

Стал мыслить более масштабно,

А чтоб уменьшить трату сил,

Решал задачи поэтапно.

Вдруг сообщил ему Гордей:

Больна и требует заботы

Евстрата мать, печась о ней,

Он вынужден уйти с работы.

Арапов сильно загрустил…

Но у Романа получалось —

Ему он должность предложил…

А что Гордею оставалось?

Роман вначале оробел:

«Уж слишком уровень высокий…

А в стаже у меня пробел…

И кругозор не столь широкий,

Как у Евстрата… Как же быть? -

Но он встряхнулся от печали:

– О страхе надо позабыть,

Коль мне доверье оказали.

Не всё я знаю, как они,

Что знаю я – они не знают,

Ну, а в итоге – мы равны!

Горшки не боги обжигают.

За дело браться надо с тем,

Чтоб начатое преумножить,

Решая скопище проблем,

А вовсе не затем, чтоб бросить».

Он согласился, хоть жена

Была, напротив, вся в сомненьях:

«А разве преодолена

Потребность шефа в униженьях?»

Роман и сам уже гадал,

Как сложатся их отношенья,

Но прежний опыт подсказал,

Что кончились его лишенья:

«Да, год прошедший – сплошь беда,

Немало я понёс урона…

Но беззаконие всегда

Ведёт к принятию закона.

Покинул нас Евстрат-стратиг,

И пусть ему там… счастье будет…

Ну, а без подлостей, интриг —

Совсем другой завод и люди.

Вернутся «на круги своя»

Те, кто умеет лишь трудиться,

А не кусаться, как змея,

И подлостью своей гордиться.

Арапов может быть другим

Без подстрекателя Евстрата:

Довольно жёстким, но не злым…

Да, к прежней жизни нет возврата!»

Роман припомнил, как решил

Не действовать «с пол-оборота»:

«Я заявленье отложил —

И вот мне новая работа!»

5

Роман остался за столом,

Где восседал Онучин прежде.,

Чтоб рядом быть с Боровиком

И чтоб предстать в иной «одежде»

Перед Араповым – он знал:

В нём осознанья маловато,

Хотел, чтоб тот воспринимал

Его почти что как Евстрата.

Едва Роман освободил

Бездельем проклятое место —

Туда Арапов посадил

Сотрудницу-экономиста.