Студент-таракан

Да, скажу всё же пару слов о тыквенном соке, хотя я и с некоторой опаской доверяю бумаге свою маленькую тайну. Но вы, любезные читатели, вряд ли разбираетесь в энергетической основе магических действий, а мой наставник никогда не прочитает эту повесть: ему гораздо больше по нраву труды классиков.

Наставник прожил на Земле несколько столетий благодаря не философскому камню – это штука опасная, а особым пилюлям, о которых он прочитал в даосских трактатах и которые, будучи выдающимся алхимиком, сумел воссоздать. Задействовав магическую энергию при создании пилюль, наставник сообщил им уникальные свойства: во многом именно они позволяют Дмитрию Евгеньевичу менять облик и запудривать мозги бедненьким студентам. Мне пилюли наставника доставались всего пару-тройку раз: когда он был особенно благосклонен. Я попытался проанализировать их состав, но так и не разгадал всех ингредиентов. Известно мне лишь одно: наставниковские пилюли – жуткая химия, сплошные Е и прочий ужас. Мне совершенно не хочется:

а) травить свой молодой организм;

б) попрошайничать: мол, наставник, величайший из величайших, даруй своему безмозглому ученику хотя бы одну пилюлю, нужна позарез!

Поэтому я стал разрабатывать собственный эликсир. Увы, алхимия мне никогда не давалась. Я прочитал множество книг, но ничего не придумал, пока однажды не увидел соседей, притащивших с дачи три мешка тыкв и кабачков. Со своими соседями я довольно дружен. Добродушная мать семейства позвала меня отведать свежего тыквенного сока, а отец, немного странный человек, в котором, как мне кажется, пропал маг, сказал:

– Тыквенный сок – не просто витаминный коктейль. С его помощью мы подпитываем свои силы энергией солнца.

И меня осенило! Мой эликсир, думал я, будет основан на тыквенном соке! С тех пор моя работа закипела.

Поэтому я очень любил бар «Пьяный денди»: там подавали тыквенный сок, и я мог спокойно размышлять о его свойствах.

Но в ту ночь бармен отнёс мой тыквенный сок Гвоздеву и Козлову.

С того-то момента всё и пошло наперекосяк. Бармен, конечно, извинился и постарался исправить оплошность, но Рубикон уже был перейдён. Настроение Гвоздева и Козлова испортилось, диплом и научрук отошли на второй план. В разговор студентов вернулась Ангелина Мельникова. С каждым новым глотком виски Козлов горячился всё больше. Тогда Гвоздев вспомнил о таракане, спрятанном в коробке из-под сигарет, и предположил, что Козлов уже достаточно пьян, чтобы счесть всё за галлюцинацию: можно показать товарищу фокус и отвлечь его от этой дурочки.

Я попивал тыквенный сок, не утративший для меня очарования из-за небрежности бармена, и наблюдал, как Гвоздев достаёт таракана из коробочки, кладёт на стол, протыкает спинку насекомого стержнем своего «Паркера», произносит заклинание так чётко и громко, что его, кажется, слышит даже бармен. Затем Гвоздев быстро отдёргивает руку, роняет «Паркер», голова студента падает на стол… Дырочка на спине таракана затягивается, и таракан весело ползёт по направлению к Козлову. Здоровается, машет лапкой и даже утверждает, что в мире есть куда более удивительные вещи, чем Ангелина Мельникова.

Козлов был пьян, очень пьян, но всё равно пришёл в страшное замешательство. Он вскочил, схватил таракана и поднёс к своим близоруким глазам. Таракан крикнул голосом Гвоздева:

– Опусти меня, пожалуйста! – и добавил: – Мопсом быть немного приятнее!

Тем временем бармен, видя, что творится неладное, поспешил к месту событий.

– Что с вашим другом? – спросил он, указывая на обмякшее тело Гвоздева.

– Ничего, – быстро ответил Козлов. – Он просто перебрал виски. Вот и всё. Отойдите!

Он вручил таракана бармену. У бармена позеленело лицо.

– Я ужасно боюсь насекомых! – заорал он.

Козлов не обращал на бармена и его вопли внимания. Из-за выпитого алкоголя Геннадий перестал ощущать границы реальности. У него появилась дьявольская идея. Он благодарил судьбу за то, что у него хорошая, пусть и кратковременная память. Он произносил заклинание и воображал, что скажет Мельникова, когда он подойдёт к ней снова – уже в новом обличье. В трезвом состоянии на подобную дерзость Козлов ни за что бы не решился.

– Пинне-нагель гуншаньян кальво цигенбок динцзы кабра куддельмуддель!

– Не смей! – это кричал таракан. – Остановите его! – обратился он к бармену. – Немедленно остановите.

Бармен побледнел, как смерть, уронил таракана на пол и забубнил на весь бар «Отче наш». Вслед за тараканом, как подкошенный, рухнул студент Козлов. Гвоздев же, точнее, Козлов в облике Гвоздева, поднял голову, усмехнулся, попытался найти на полу таракана, но мир начал терять очертания в его глазах – алкоголь брал своё. Тогда Гвоздев… простите, Козлов схватил валяющийся на столе «Паркер», недопитый виски и гвоздевское пальто и на всех парах понёсся к выходу из бара. Не знаю, как ему удалось не перепутать выход из бара со входом в уборную.

Я же продолжал смаковать тыквенный сок, и уши мои ласкал небывалый музыкальный микс: громкие непечатные ругательства, исходившие из уст таракана, заунывный «Отче наш» – видимо, бармен знал только одну молитву – и депрессивные песни одной известной британской группы, которые отлично дополняли немного абсурдную картину. Ах да, немного позже к общему хору присоединился голос сознательной и ответственной коллеги бармена, которая негодовала по поводу того, что клиент ушёл, не заплатив.

Думаю, однако, юные мои друзья, этот рассказ не убедил вас отказаться от вредных привычек. Поэтому довольно моралей. Лети дальше, моя повесть!

XI

. Заехал в Люблино. Порок заикания

Козлов, сам себя не помня, нёсся прочь от «Пьяного денди». Он разлил виски, разбил стакан, потерял в мартовской грязи «Паркер». Наконец он остановился и решил, что нужно ехать домой. «Вызвать такси до «Сокольников», – соображал Козлов. – Вызвать такси. Где телефон? Почему я так напился? Почему я всё вижу?»

Действительно, предметы вокруг Козлова приобрели болезненно чёткие очертания.

«Когда моё зрение успело стать хорошим? – подумал Козлов, поднося руку к глазам и нащупывая что-то на носу. – Что это? Очки? Я никогда не носил очков… Ах да…»

Козлов понял, что вся эта фантасмагория со сменой тел ему не привиделась. Он находился в теле Гвоздева, потому-то ему и было так легко бежать: Гвоздев значительно уступал Козлову и в росте, и, разумеется, в весе. А близорукость, присущая обоим нашим героям, была побеждена дорогими очками Гвоздева с особым строением линз. Козлов поднял руку, готовясь привычным жестом провести по своим редким волосам, и возликовал, обнаружив у себя на голове густую шевелюру.

Козлов набросил на плечи гвоздевское пальто, достал из кармана гвоздевский седьмой айфон, включил фронтальную камеру и стал любоваться собой. Никогда процесс самосозерцания не доставлял студенту столько удовольствия, как в ту минуту.

Тут Козлов вспомнил, что ему не поздоровится, если он не уберётся куда подальше от бара «Пьяный денди». Несмотря на опьянение, мысль Козлова была стройной и точной. Козлов порылся в карманах гвоздевского пальто, извлёк оттуда паспорт, открыл страницу с пропиской, затем радостно вызвал такси и был привезён на Люблинскую улицу. К огромному сожалению, Гвоздев не жил в этом дивном месте уже лет пятнадцать.

Козлов потратил полчаса на поиски указанной в паспорте квартиры. Постояв у невзрачной двери и немного помявшись, он наконец нажал на кнопку звонка. Никто и не думал открывать Козлову. Козлов продолжал звонить. Потом он поглядел на айфон, который сжимал в руке, и наконец-то засомневался, что владелец такого гаджета живёт в обшарпанной брежневке в районе Люблино.

Эйфория медленно покидала Козлова. Он уныло отошёл от двери, пробрался на лестничную клетку и сел на ступеньках, с интересом разглядывая точёные гвоздевские руки. Голова Козлова – или голова Гвоздева? – раскалывалась. Хотелось спать.

Оторвавшись от созерцания своих новых рук, Козлов решил штурмовать айфон, надеясь, что тот сообщит всю нужную информацию о месте жительства Константина Гвоздева. Айфон и впрямь оказался полезен. Проштудировав инстаграм Гвоздева, а также фотогалерею, Козлов выяснил, что отправляться ему нужно в маленькую, но очень богатую деревню вроде Барвихи. Окончательный ответ юному детективу дали Гугл-карты. Гвоздев имел несчастье установить в приложении функцию «проложить маршрут домой». Козлов не замедлил ей воспользоваться.

Через минуту он уже вызывал такси до Троице-Лыково.

Промелькнули за окном ворота госпожи Гниловой-Шереметьевой, и такси остановилось около особняка Гвоздевых. Козлов заплатил, вышел из машины, доковылял до калитки и, пытаясь выглядеть уверенным, позвонил. Открыл охранник, который здорово развеселился, увидев пьяного хозяйского сынка. Козлов вошёл в коттедж, бросил пальто в прихожей и принялся кружить по дому в поисках предполагаемой комнаты Гвоздева. Козлов умудрился разбудить госпожу Гвоздеву: она вышла ему навстречу из спальни, сонно щурясь.

– Что происходит? – спросила она и сопроводила вопрос элегантным зевком.

Козлов немного испугался, и у него вырвалось:

– М-м-м-мама, где я?

– Что с тобой, Константин? – удивилась госпожа Гвоздева. – Сын, ты что, пьян?

Узнав, что эта особа в самом деле приходится Гвоздеву матерью, Козлов осмелел и произнёс, выпуская алкогольные пары госпоже Гвоздевой в лицо:

– Д-д-д-да, м-мама, я п-пьян, я з-заблудился.

– Напомнить, где твоя комната? – разозлилась госпожа Гвоздева. – Как ты себя ведёшь? Почему являешься домой в третьем часу ночи? Почему ходишь по дому в ботинках? И, кстати, ты не вернул мне мой «Паркер».

– К-к-какой… «П-п-паркер»?

– Твоя комната – там! По лестнице наверх, первая дверь налево, извольте сориентироваться! – бушевала госпожа Гвоздева. Потом она пытливо всмотрелась в лицо сына, нахмурилась и добавила: – Не пойму, Константин… что у тебя с голосом?

Тогда Козлов понял: переселившись вопреки всем законам биологии в тело Гвоздева, он вопреки же всем законам прихватил с собой свой собственный плаксивый тенорок. Но это ещё полбеды, а беда в том, что вслед за тенорком увязался врождённый порок заикания, который Козлов, несмотря на многолетние старания, так и не смог победить.

XII

. Геля, чёрт возьми!

Ни Козлов, ни Гвоздев, увы, не были посвящены в тайны магии. Голос поддаётся изменению, ибо нет на земле ничего невозможного. Голос поддаётся изменению! Иначе теряется весь смысл, вся соль перемещения из тела в тело. Только представьте, что подумал бы китайский партнёр Гвоздева-отца, заговори его любовница с ним не нежным сопрано, а немного севшим после многочисленных лекций, хоть и приятным тенором, которым ваш покорный слуга наделён от природы. Не думаю, что удивлённый китаец поверил бы россказням о больном горле и уставших голосовых связках. Избежать курьёзных ситуаций легко: пара заклинаний, немного гипноза – и готово! Но откуда бы Козлову знать техническую сторону дела, превращающую переселение душ в мастерство? Пришлось мириться с заиканием и всеми силами пытаться его подавить.

Оставим пока Козлова наедине с заиканием, похмельем и невесёлыми мыслями. Вернёмся в бар «Пьяный денди», где я довольно долгое время наслаждался чудесной симфонией из ругани и молитв под песни британских атеистов. Первым отклонился от своей музыкальной темы студент-таракан. Видимо, он догадался, что матерками проблемы не решить. Его родное тело скрылось в неизвестном направлении, занятое Козловым. Не оставаться же навеки тараканом!

Гвоздев яростно поднялся на задние лапки и прочитал заклинание:

– Пинне-нагель гуншаньян кальво цигенбок динцзы кабра куддельмуддель!

Несчастный бармен не выдержал, опустился на стул и заплакал, как ребёнок, призывая на помощь маму и господа. Коллега бармена, занятая мыслями о неоплаченном счёте и упущенных чаевых, не заметила странного поведения таракана. Она бросилась утешать незадачливого юнца, но только усугубила ситуацию. Пришлось вызывать санитаров. Бармена увезли в бессознательном состоянии. Думаю, сейчас он находится в той же лечебнице, что и Татьяна, горничная Гвоздевых.

Заклинание подействовало. Таракан повалился на спинку, а Козлов-Гвоздев зашевелился и поднялся. Видимо, пребывание в чужом теле доставляло студенту мало удовольствия. Он морщился, проделывал какие-то базовые спортивные упражнения, сопровождая каждое движение горькой руганью. Наконец Гвоздев обессилел и сел за столик, подперев голову рукой. В это время коллега бармена уже успела отдать бедного помешанного в руки врачей и, грозная, как царь Иван Четвёртый, направилась прямиком к Гвоздеву, требуя оплатить счёт. Гвоздев словно очнулся от тяжёлого сна. Он привычным жестом потянулся к карману, готовясь по-барски швырнуть на стол пятитысячную купюру, мол, держите, холопы, пока господин щедр. Но студент обнаружил, что его карманы пусты, как карманы любого обычного студента! Гвоздев грустно усмехнулся: Козлов мало того, что находился не в самой лучшей физической форме, так ещё и был беден! Это окончательно добило избалованного представителя золотой молодёжи. Он вскочил, сгрёб в охапку козловскую куртку и под угрозы барменши вызвать полицию, как некогда Козлов, бросился прочь из «Пьяного денди».

Я поднялся, усмирил разбушевавшуюся барменшу, вручив ей всё содержимое своего кошелька и заявив, что «плачу за этих молодых людей». Доблестная работница обрадовалась, а я преспокойно последовал за Гвоздевым.

Гвоздев первым делом исследовал карманы куртки и выудил кнопочный телефон Козлова – какую-то древнюю нокию. Эта находка едва не вывела Гвоздева из себя. Гвоздев овладел собой, повертел в пальцах нокию, думая, звонить ли ему самому себе, то есть узурпатору Козлову, но предположил, что пьяные разборки до добра не доведут. Ставить в известность о случившемся госпожу Гвоздеву также представлялось бессмысленным. Гвоздев принял решение: ехать домой к Козлову и проспаться. Утро вечера мудренее. Может, произойдёт чудо, и Гвоздев проснётся в своём доме, в своём теле от будильника на своём айфоне. Мечты!

Пока же Гвоздеву предстояло выяснить, где живёт Козлов. Догадливостью товарища Гвоздев не обладал: ему даже не пришло в голову заглянуть в козловский паспорт. Гвоздев отчаянно листал контакты на телефоне Козлова, размышляя, чей бы покой нарушить в час ночи, пока не наткнулся на запись, разрешившую все его сомнения. «Ангелина» – гласила эта запись. Недолго думая, Гвоздев нажал на кнопку вызова.

– Алло? – спросили в трубке после долгих гудков.

– Это я, Козлов Геннадий! – начал Гвоздев.

– Геннадий! – стоя в нескольких шагах от Козлова, я отлично слышал контральто Мельниковой. Её голос разносился над Москвой, подобно страшной музыке. – Геннадий. Какого чёрта ты звонишь мне посреди ночи? Ты пьян?

– Только один вопрос, только один вопрос, – слегка опешив, забормотал Гвоздев. – Ты была у меня в гостях? Хоть когда-нибудь? Я тебя приглашал?

– Да, кажется, – отвечала Ангелина. – Я приходила к тебе за консультациями по экономике новых индустриальных стран. Геннадий, что у тебя с голосом? Ты однозначно пьян!

– Скажи мне, – молил Гвоздев, – какой у меня адрес?

– Ты с ума сошёл? По-твоему, я помню?

– Геля, чёрт возьми! – заорал Гвоздев. – Мне нужно знать, какой у меня адрес! Геля, не смей бросать трубку!

Нокия пикнула и издала гулкий сигнал отбоя. Нужно сказать, что Козлов за все три года влюблённости ни разу не посмел назвать Ангелину «Гелей». Чаша терпения Мельниковой была переполнена. «Издевательство!» – проворчала девушка, завершая разговор и переводя телефон в беззвучный режим.

Гвоздев остался ни с чем. Он уже строил в уме не очень радужные перспективы ночлега в переходе или в полицейском участке. Тогда я сжалился над студентом и гипнотически сообщил точный адрес Козлова – его я знал благодаря не магическим способностям, а шпионским.

Но, увы, я потерял всю энергию, пока развлекался в «Национале». Моё сообщение никак не доходило до Гвоздева. В отчаянии я подошёл к студенту и передал ему адрес, что называется, из уст в уста.

– Метро «Сокольники»? – переспросил Гвоздев, воззрившись на меня, как на божественного посланника.

– Да. Поторопитесь. Скоро отойдёт последний метропоезд.

Гипнотическая сила моего голоса тоже была недостаточной. Гвоздев послушно побрёл к метро, но вдруг остановился, оглянулся, смерил меня взглядом.

– Где-то я вас видел. Где же?.. Вы этот… как вас там… не помню, чёрт побери! Вы аспирант Дмитрия Евгеньевича! Что за чертовщина! Что вы тут делаете? Неужели тогда… это был он?

– Старайтесь меньше думать об этом, – отозвался я. – Напоминаю: последний поезд отъезжает уже через семь минут!

Гвоздев побежал к метро в меру козловских сил. Моё же настроение почему-то сделалось неприлично скверным. Столько ошибок за последний месяц! Видимо, мне стоит бросить магию и пойти в сантехники! Меня потянуло на преступление. Я пробрался к ближайшему банкомату, заклинанием выудил оттуда пачку хрустящих купюр и отправился назад, в «Пьяный денди», где собирался пить отнюдь не тыквенный сок.

XIII

. На кафедре английского языка

Я проснулся на другой день в три часа после полудня в незнакомом месте. Первой моей мыслью было: «Дмитрий Евгеньевич меня уничтожит! Если не физически, то морально». Мысль оказалась пророческой.

Дмитрий Евгеньевич ждал меня у входа в квартиру, которая, по моим догадкам, принадлежала сознательной барменше. С ужасом я пытался вспомнить, что же натворил этой ночью, но никакая магия не помогла восстановить события, последовавшие за моим возвращением в бар «Пьяный денди». Дмитрий Евгеньевич отчитал меня, назвал нерадивым учеником и дармоедом, не умеющим сдерживать себя. Я согласно кивал и спрашивал себя, когда же утихнет буря. Буря не утихала три дня. На четвёртый Дмитрий Евгеньевич смилостивился и поручил мне новое задание – проконтролировать заведующую кафедрой английского языка, навести на этой самой кафедре порядок, а заодно разузнать новые сплетни о старшекурсниках.

Заведующая Смрадова была разваливающейся на глазах восьмидесятилетней старухой. Свою душу она целиком отдала любимому факультету. Стоило мне подключиться к телу профессорши и поймать весь спектр её ощущений, я сразу понял, почему она вечно зла на весь мир. Если бы у меня так болели суставы и голова, я бы не то что проклинал всех и каждого, я бы давно откинул копыта. Я усмирил боль с помощью волшебства и отправил Смрадову на поиски старшей преподавательницы кафедры – доцента Каганской. Смрадова, радуясь нежданно вернувшемуся здоровью, бодро вышагивала по коридору, и я услышал, как какой-то студент за её спиной проговорил:

– Ты смотри, у старушки второе дыхание открылось!

Я чуть было не повелел профессорше оглянуться, но вовремя вспомнил, что Смрадова очень плохо слышит. Смрадова по моему настоянию поубавила прыть и в кабинет доцента Каганской вошёл, сгорбившись и хромая.

У Каганской было занятие в той группе, где учились Мельникова и Козлов. Я сразу заметил, что Козлов отсутствует. На его законном месте рядом с Мельниковой никто не сидел, и Мельникова не испытывала по этому поводу огорчения. Каганская читала студентам речь о том, что у девушек нет никаких шансов добиться успехов в бизнесе.

– У вас только два выхода: либо вы выгодно выйдете замуж, либо вы выгодно выйдете замуж. А так – вам придётся работать переводчицами. Для девушки самая подходящая профессия. Можно ещё преподавать. Но преподавателям, увы, мало платят.

Юная феминистка Рылеева, сидевшая на галёрке, так и кипела от негодования, слушая советы преподавательницы.

Я попытался заставить заведующую поговорить с Каганской о приближающемся государственном экзамене, но понял, что Каганская Смрадову за человека не считает, более того – уже видит себя на её месте. Каганская, к слову, была младше Смрадовой всего на десять лет, но сохранилась гораздо лучше. Сын Каганской работал здесь же, на кафедре английского языка. Меня отправили к нему: мол, с ним я смогу обсудить кафедральные вопросы в деталях.

Смрадова потащилась на кафедру, где застала Яну Кораблёву, магистрантку, которая, за неимением более квалифицированных кадров, вела на первом курсе английский с нуля. Я отлично знал, что девчонка пришла вовсе не за учебными материалами, а за тем, чтобы увидеть молодого Каганского, объект своего обожания. Сложно сказать, что она нашла в этом избалованном субъекте. Для него Яна ровным счётом ничего не значила. Ходит по вузу магистрантка какая-то, только под ногами путается! Да ещё и светит на все четыре стороны своим типично русским лицом, без единой примеси чего-то интеллигентного, каганского, родного. Каганский тоже пребывал на кафедре и посвящал себя величайшему делу: выкладывал в инстаграм перлы студентов. Этот неприятный тип сидел, закинув ногу на ногу, прямо на столе Смрадовой. Что-то подсказывало мне, что бедную заведующую здесь не уважают. Я решил показать наглецам, кто в доме хозяин.

Смрадова своим скрипучим голосом озвучивала мои слова. Я взялся отчитывать Кораблёву и Каганского. Начал я с Кораблёвой, надеясь, что доблестный рыцарь по всем законам жанра вступится за даму. Доблестный рыцарь за даму не вступился. Тогда я принялся обрабатывать рыцаря, намекнув ему, что тот ведёт себя не по-рыцарски, сидя на столе профессора. Профессора! Я многократно подчеркнул, насколько высоким званием обладает Смрадова, в попытках смешать Каганского с грязью. К сожалению, я не учёл, что быть профессором в наши дни уже не так престижно, как раньше. Да ещё Кораблёва сама вздумала защищать своего рыцаря, словно Орлеанская дева слабого короля Карла. Я даже мысленно согласился с феминисткой Рылеевой, считавшей, что в современном мире всевластных жён и дев мужчины стали ни на что не годны.

– Дмитрий просто отдыхал! – заявила Яна.

– Он мог отдыхать вместе со студентами на подоконниках! – вопила Смрадова. – Но не на столе профессора! Кто он такой и кто я такая!

– Да какой вы профессор! – небрежно произнёс Каганский. – Даже она, – он махнул рукой в сторону Кораблёвой, – знает, что ваша так называемая диссертация – сплошной плагиат. А ваш стол, кстати, мне пришлось протереть. Иначе я бы побрезговал на нём сидеть.

Этот чистюля вообще протирал все горизонтальные поверхности подряд, исключая полы. Его студенты говорили, в любой аудитории, прежде, чем начать занятие, он надраивал столы влажной салфеточкой, потому что у него была «аллергия на пыль». Наверняка уборщицы радовались, что Каганский выполняет их работу.

Я приказал Смрадовой изобразить гнев.

– Тебя уволят! – закричала она Каганскому.

– Какая потеря для меня! – возразил тот. – Вам это совершенно не выгодно. Я занимаюсь тут почти что благотворительностью. Кого вы, позвольте спросить, назначите на моё место да ещё с такой зарплатой? Её, что ли? – он снова указал на Яну.

Смелая Жанна д’Арк бросилась вперёд и загородила короля Карла собой.

– Не смейте жаловаться на Дмитрия! – крикнула она, сверкая глазами. – Он бесценный педагог!

– Дорогая, не лезьте, это не вашего ума дело, – устало сказал Каганский, вставая и отстраняя Яну. Яна обиделась и расстроилась, а я пришёл к печальному выводу, что очередное задание Дмитрия Евгеньевича провалено: навести порядок на кафедре английского языка не представляется возможным.

Я вздохнул и поклялся в душе никогда больше не иметь дело с этой адской кафедрой. Проклиная кафедру, я ненароком ослабил своё давление на Смрадову и позабыл вернуть ей боль в суставах. Смрадова немного вышла из-под контроля. Она перестала прикидываться больной старухой и, напоминая своим видом Боинг без хвостового стабилизатора, пустилась в беспорядочное странствие по институтским коридорам. Когда профессорша спустилась в холл, я наконец прибрал её к рукам. Тут я заметил стоящего у стены Козлова в облике Гвоздева. Одетый и причёсанный весьма нелепо, он держал в руках огромный букет и явно поджидал Мельникову. Какое счастье, подумал я, что Гвоздев не видит, как этот модник обошёлся с его внешним видом. Я решил пошутить. Смрадова подошла к Козлову, впилась в него маленькими злобными глазками и сказала:

– Козлов! Смотрите, будьте осторожнее! Что-то вы на себя не похожи!

Мои слова произвели удручающий эффект. Козлов побледнел и прислонился к стене. Я же рассмеялся и вновь перестал контролировать Смрадову, и та, совершенно обезумев, преследуемая удивлёнными взглядами охранников и студентов, побежала дальше – почему-то к мужской уборной.

Разумеется, мне снова влетело от Дмитрия Евгеньевича. На этот раз наставник растирал меня в порошок целую неделю и лишил меня своих волшебных пилюль, которыми обещал снабдить меня в случае успешного выполнения поручения.

XIV

. Несостоятельность выжидательной позиции. Госпожа Гвоздева заподозрила неладное