Заблуждение. Роман про школу. Том 2

– Ок. Вот смотри, Альхан, ты же знаешь Олега?.. – как бы невзначай спросил я.

– Какого Олега? – переспросил Альхан не без удивления, которое тут же передалось мне. На секунду даже возникло чувство, будто меня окатили всего водой – с ног до головы.

– Как какого? Ну, Болта. Или Олега Угарова…

– А-а-а, кто-то очень знакомый, – заметил Альхан. – Где-то точно видел и слышал.

Глупо это говорить, но, пока он вспоминал, я уже несколько секунд пребывал в потрясающем для себя шоке. Давно я такого не испытывал!..

– Как, ты не знаешь Болта?!

– Погодь, Колян, а это случайно не тот самый хулиган-юморист, что известен на все Купчино?

– Ну конечно! Как же можно забыть? – недоумевал я. – Ведь он тебе друг!

– Мне? Друг? – офигел Альхан. – Да я вроде один только раз с ним общался. Какой он мне друг?!

Тут уж я не выдержал и прямо так и прислонился к стене:

– Охренеть!..

– Коля, что с тобой? – рассмеялся Альхан и даже стал тянуть меня за руку.

– Ой, да не стоит, – бросил я.

– Так что случилось? При чем тут Болт и…

– Ничего. Больше ничего, – сказал я, поблагодарил Альхана за информацию и покинул территорию второго этажа.

«Жесть, – думал я, сбегая на первый этаж по лестнице. – Новый организатор, блин, …!..»

Гневу моему в этот момент, казалось, не было предела, – и если бы мне по пути сейчас встретился кто-нибудь типа Сергея Бранько, то я бы точно столкнул его на фиг. Хотя какое мне сейчас до него дело?

Болт соврал мне. Соврал во всем, что говорил относительно Альхана! И я даже не смею в этом сомневаться, потому что уже одного пристального взгляда на Гаймизова было достаточно, чтобы понять, что он точно не врет. И тем более после такого изнурительного урока, когда… он и так был весь опустошен. Нет, об этом я и думать не решался, так как знал, с кого следует спрашивать. Но вот еще неясность: то, что Альхан все же знает Болта, – более-менее логично и объяснимо. А вот откуда Болт знает Альхана?.. Популярность Олега в Купчино сомнению не подлежит – что же думать о Гаймизове?

Теперь я начал вспоминать все свои реплики в адрес Болта, чтобы понять, не говорил ли я ему сам случайно что-нибудь об Альхане. Тяжело, однако, было воспроизвести в памяти все наши разговоры. С Альханом я знаком относительно недавно, а бесед с Болтом за последнее время было не так уж много, – рассуждая подобным образом, я и пришел к выводу, что, скорее всего, на девяносто процентов о Гаймизове я ничего при Болте не говорил – напротив, всегда он первым произносил его имя.

«Выходит, откуда-то узнал… Или кто-то сообщил?..»

Впрочем, неблагодарное это занятие – копаться в истоках информации. И интерес к нему у меня быстро пропал. Зато все мое нутро было пробито одним и тем же вопросом: почему мне соврал Болт? И теперь я уже не сомневался в правильности его постановки.

В пятницу же, 13 февраля, мне пришлось сильно разочаровать своих друзей.

– Я звонил ему – Болту, – но… он не берет. Наверно, не может ответить, – говорил я им перед ОБЖ.

– Да почему? – не мог поверить услышанному Арман.

– Да хрен знает.

Для того чтобы мне все окончательно поверили и не возникло лишних вопросов, я еще раз при всех набрал номер Болта и посоветовал собравшимся подойти поближе. Хотя… что они могли услышать? – разве только знакомое соло гудков…

– Если я правильно понял, то – ни …? – выругался Саня.

– К сожалению, ты правильно понял, – заметил я.

– Типа все отменяется? – изумилась Люба.

– Ну как так?!.. – расстроился Арман.

– Вот как есть, – сказал я.

Среди Компании начал витать явный дух недовольства, недоумения и разочарования. Впрочем, этого и следовало ожидать. Наверняка я тоже в тот момент выглядел очень грустным.

Тем не менее нужно было как-нибудь взбодриться:

– Ладно, друзья, погодите уж так расстраиваться. Может, все еще вернется? – оптимистично предположил я. – И вообще, давайте сами что-нибудь придумаем! А?

– Без Кости и без Болта? – сразу поспешил уточнить Леша.

– Да.

– Не-е-е, я тогда – пас.

– А что так? Неужели мы без них ничего не можем? – обратился я ко всем.

– Просто куда идти? – спросил Арман.

– Наверно, лучше всего куда-нибудь в оригинальное место, – заметил Саня.

– Отлично. Может, ты такое и найдешь? – спросила Женя.

Тут отмечу Сашино молчание. Оно выражало многое, и в том числе готовность срочно отправиться на поиски этого места, равно как и самого Болта, – поэтому я, на всякий случай, попридержал его.

Что же до вариантов развлечений, то их, на словах, было откровенно мало.

«С этим у нас плохо», – понял я.

Но думать мы не переставали до самого звонка, – да и кто отменял разговоры на ОБЖ?! Только вот… явно не хватало болтовского энтузиазма добавить – для осуществления великих идей. И удачи…

Впрочем, время идей все еще работает на нас. И одна из таковых, кстати, – Книга Памяти. Очевидно, пришел ее черед, – потому, конечно, Щепкина и вызвала в свой кабинет меня, Саню, Армана, Дашу, Любу, Женю, Лешу и Мишу, – именно для этого долгожданного обсуждения.

– Есть ли у кого примерные вопросы для Феликса? – начала Щепкина.

– Я составляла, – сказала Даша.

– И я, – похвастался Арман.

– Прекрасно! – отметила Дарья Алексеевна. – Потому что времени чего-то ждать у нас больше нет, а встреча с Бандзартом уже совсем-совсем недалека. Как я подсчитала, разговор с ним должен состояться в конце этого месяца, на неделе с 23 по 28 февраля. Понедельник из-за праздника пропадает, поэтому у нас будет пять дней.

– Нормально. За пять дней разговор точно состоится, – заметил я.

– Да, я тоже в этом уверена, – гордо призналась Дарья Алексеевна. – Но с этим понятно. Ведь это будет, как вы знаете, квинтэссенция всей идеи о Книге, – и мы обязаны оправдать ее предназначение! – Тут Щепкина подошла к двери и, на всякий случай, проверила, хорошо ли она закрыта. – Для нас крайне важен только этот разговор с Бандзартом! Всего один разговор! – тихо, но настойчиво повторила она. – И подготовка к нему должна быть на самом ответственном уровне. Я, в общем-то, уже составила несколько вопросов, но мне больше интересны ваши идеи; что вы хотите о нем знать? Так что в понедельник приносите мне листы с вопросами. Только тайно! – важно произнесла Щепкина. – Помните, это закрытое дело, и никто ничего не должен знать. Хорошо?

Мы договорились и выразили согласие относительно понедельника.

– Теперь о следующей неделе. Сегодня, кстати говоря, меня очень сильно ругала Барнштейн – за то, что дело с Книгой, мол, практически не продвигается. И я сразу поняла – это сигнал к действию! Тут же и решила: с понедельника пора начинать! И точка. Некоторым старым преподавателям я позвоню уже сегодня – у меня с ними до сих пор хорошие связи, да и нужно мне от них всего два слова; с работающими же ныне педагогами, как мы и договаривались, беседовать будете вы. Итак, – Щепкина вынула из кармана несколько листочков, – вот список всех учителей. Вроде бы полный.

Леша взял у нее эти листочки, и мы начали рассматривать список.

– Значит, мы со всеми должны пообщаться? – спросила Люба.

– Да, это важная задумка, – заключила Дарья Алексеевна.

– Но мы же так никогда до Бандзарта не дойдем, – сказал Саня, слегка рассмеявшись.

– А что? Мне нравится! – оценил затею Арман. – Я люблю беседовать с людьми.

– Чудесно! Вот Арман и будет у нас главным, – решила Щепкина. – Впрочем, помните все, что разговор с учителем не должен быть очень долгим. Считайте вообще, что это просто экспресс-интервью. Спрашивайте только самое основное – и учитесь ценить время свое и время учителя. А то точно не дойдем до Бандзарта, – весело сказала она.

– А сократить список нельзя? – предложил Саня. – Половинку скинуть?

– Я тоже хотела так сделать, Саша, – призналась Дарья Алексеевна, – но… Людмила Арнольдовна потребовала, чтобы мы опросили всех. Кстати, ребята: не хотела говорить, но вы должны знать, что сначала она была против вашего вмешательства в это дело. И вы бы видели ее реакцию, когда я перечисляла фамилии!.. Но я настояла-таки на своем: сказала, что это моя идея и моя ответственность, – и Барнштейн сдалась. К счастью.

– И что ж, она была так против? – поинтересовался Арман.

– Трудно сказать, но, видимо, она вам не слишком доверяет… – предположила Щепкина, но мы-то и так все знали:

– Она нас не любит, – напомнил я.

– А… Ну, бывает, – спокойно отметила Щепкина. – А что, мы ее любим?

Это был классный ответ, и мы достойным смехом оценили ее слова. А Арман даже зааплодировал.

– Так все-таки разве никак нельзя сбросить половину? – настаивал Саня. – А то если Барнштейн вмешалась – то все уже?..

– Ну ты же знаешь, Саша, что Барнштейн не важно, в какие дела совать свой нос, главное – совать. Так что фактически Книга Памяти – это теперь уже не только мое дело, но и ее тоже.

– Но как так? Ведь это же целиком и полностью ваша идея! – всерьез возмутилась Даша. – А она… она просто хочет нагло присвоить себе вашу идею, получается. Но ведь это несправедливо!

– Да, Даша, мне все ясно, что она хочет. Но рассудим так: мне-то какая разница? – начала размышлять Щепкина. – Ведь я это все придумала только ради разговора с Бандзартом, остальное мне, честно говоря, не так важно. И вообще, я буду даже рада, если Барнштейн окончательно и полностью возьмет на себя дело с Книгой. У меня будет меньше рутинной работы и всей этой мороки с издательством, и я смогу всецело сконцентрироваться вместе с вами на деле о Бандзарте.

– Как логично! – даже удивился Арман.

– Логичней не придумаешь! – подтвердила Дарья Алексеевна. – Но ладно, к делу. Итак, с понедельника вы начинаете беседовать с преподавателями. И я сразу, ради быстроты и эффективности, советую вам разделиться. Беседуйте по два человека и подключите к делу ваших друзей из средней и старшей школ – ну, если это, конечно, проверенные люди. Так вам будет не только интереснее, но и веселее. Используйте каждую перемену – нам ни к чему растягивать процесс. Во время разговора забудьте о лишнем – бессмысленно разводить дискуссию на три часа. Арман, тебя это особенно касается, – обратилась она к Хатову. – Я знаю, ты любитель поговорить, но помни, что все запасное время мы оставим для Бандзарта. Не забудьте также отмечать на листках уже опрошенных учителей – так вы не запутаетесь, – сказала она уже всем. – Надеюсь, за неделю вы управитесь. Если что, я вам помогу. Ну как, нормальный план?

– А приступать именно в понедельник? – уточнила Женя.

– Да. Утром, на первой же перемене, приходите ко мне. Сначала я отдам вам свои анкетные листы, потом проверю ваши, рассортирую и к концу уроков вручу их тоже. Думаю, времени у меня на все хватит.

– Чудно, – сказал Леша. – По-моему, все ясно.

– Что ж, если ясно, – то вы можете быть свободны.

– Погодите! – сказала вдруг после долгого молчания Даша. – А как быть с Костей? Мы же собирались поговорить с ним…

Тут возникла небольшая пауза. Одно воспоминание о Косте оказалось для Компании куда более колющим, чем все обсуждение дела о Бандзарте. Мы вздрогнули. Это была наша большая коллективная проблема, одна на всех зубная боль, и, наверно, хорошо, что Дарья Алексеевна смогла вовремя оборвать молчание:

– Не беспокойся, Даша. О разговоре мы все помним и все осуществим. Но ты видишь, как дела наслаиваются друг на друга. И мы не можем провести разговор сейчас…

– А когда? – спросила Даша.

– Наверно, уже в марте.

– В марте? – вскрикнула Даша. – Но еще же две недели! Это опять ждать! – она говорила достаточно громко, и я даже стал бояться, не сорвет ли она голос. – Да как вы не понимаете? С Костей непременно нужно поговорить, и чем скорее – тем лучше.

– Мы понимаем, Даша, но, к сожалению, не можем осуществить все и сразу. Дело о Бандзарте видится мне сейчас более важным, недаром оно стоит у нас с ноября, если не раньше; здесь уже заложена идея, и мы не можем не воспользоваться ей, когда все может пройти так, как бы нам хотелось.

– Но как же Костя? Ведь он не такой, как раньше, совсем не такой! – горячо настаивала Даша.

– Костя от нас никуда не денется. Он, как и Бандзарт, не сможет уйти от разговора! Просто не сейчас… Не надо браться за два дела одновременно – есть риск провалить оба.

Даша Красина вздохнула и произнесла:

– Ладно, – ей пришлось смириться с данным раскладом.

Но слушать все это было нелегко и мне; я готов был подписаться под каждым Дашиным словом, потому что она говорила как есть, и она лучше всех, – в этом нет сомнений, – понимала ситуацию: Компания бездействует в отношении Кости, и когда-нибудь это бездействие может обернуться окончательной потерей друга. Однако позиция Щепкиной выступала таким сильным противовесом, что была непоколебима. Фигура Бандзарта приковывает к себе внимание Компании уже очень давно, – и, наверно, наконец, настало то время, когда необходимо рассоединить все цепи тайн, которыми она все еще продолжает оставаться окованной, дабы эти цепи не приковали к себе кого-нибудь еще.

Кстати, на собрании, помнится, Саня говорил о том, что изменение Кости может быть связано с делом о Бандзарте. Что ж, если это так, тогда, взявшись за него, мы можем выяснить сразу очень многое…

После слов Даши вопросов более ни у кого не было. Мы распрощались с Щепкиной и вышли из ее кабинета.

До понедельника теперь оставался еще один учебный день – 14 февраля.

Глава 7. Антибуржуйский день

Во всем мире люди, в своей общности, далеко не однозначно относятся ко Дню святого Валентина. Одни принимают его, ибо считают, что этот день есть праздник любви, а это прекрасно, – и призывают всех влюбленных дарить друг другу романтически-сердечные подарки. Другие настаивают на том, что 14 февраля – это обычный и ничем не примечательный день – такой же, как, например, 31 марта или 19 октября, – следовательно, и о каком-либо празднике говорить в данном случае бессмысленно. Как правило, к группе вторых относятся все истинные коммунисты. Они утверждают, что День святого Валентина – это праздник всех… буржуев, – поэтому не перестают повторять строчки из мема: «Товарищ, не ведись на буржуйскую хрень. 14 февраля – обычный день!»

Таковы принципиально разные отношения к данному празднику.

Компания же в этот день не могла не вспомнить Теорию нелюбви, автором которой является, напоминаю, Костя Таганов. Читатель, наверно, помнит, что в свое время она вызвала серьезные разногласия в 11б, а также и в других классах, но – главное – в самой Компании, где тема любви поднималась в принципе очень редко. Подавляющее большинство наших соратников верило в теорию, считая ее важным подспорьем в общественных отношениях. К таковому относились, например, мы с Сашей, Лена, Дима, Павел, Степан, Люба, Миша, Альхан, Леша, Боря, Даша, почти все представители шестых и седьмых классов и многие другие. Некоторые – немногие! – считали теорию «абсолютным бредом», – но именно так говорили, помнится, только Юля и Сергей. Отдельные товарищи сомневались – Карина, Вика, Арман, Женя … – да и все. Последние, нетрудно догадаться, просто видели в теории как верные и справедливые мысли, так и спорные утверждения. Впрочем, факт остается фактом: Теория нелюбви мало кого оставила равнодушным, – ну, разве что только Володю и Федора, хотя… и они, пожалуй, примыкали к самой большой – первой – группе.

Естественно, – и это следует из приведенных выше выкладок, – Компания, в целом, очень положительно отнеслась к теории Таганова, пусть даже отдельные ее положения и вызвали у нас некоторые сомнения. Но, наверно, для нее это даже и хорошо: она содержит в себе такие тезисы, которые хочется обдумать. А это вызывает еще больший к ней интерес.

Логично будет предположить, что сторонники Теории нелюбви достаточно негативно относились ко Дню святого Валентина, – и это было особенно справедливо для нашей Компании. Еще в средней школе, то есть далеко-далеко до теории, мы много раз говорили о нашей дружбе, ставя ее, в принципе, за основу, – фундамент! – нашего компанейства. Так оно всегда и было и есть, на том Компания зиждется, … – но вот о любви разговор никогда не заходил. Эту тему мы сознательно предпочитали избегать, она нам не нравилась, – да и куда приятнее было говорить о нашей дружбе!.. Вот истинная ценность! Соответственно, тогда же Компания невзлюбила и этот буржуйский праздник. Костя Таганов 14 февраля, как правило, вообще не приходил в школу (если, конечно, этот день не приходился на воскресенье), девушки – Даша, Люба, Женя и Карина – одевались в превосходном готическом стиле (причем подбором одежды всегда заведовала, конечно, Люба), Вика предпочитала появляться в дворовой одежде. Парни вообще надевали бейсболки с какими-то матерными слоганами на козырьке, напечатанными латинскими буквами, а Санек однажды даже умудрился прийти в своей фирменной футболке: на ней была изображена разорванная валентинка, а внизу красовался перечень самых грубых и похабных выражений. Фон состоял из чисто черного цвета, так что все эти надписи были очень хорошо видны даже издалека.

А вот наш главный в классе коммунист, Миша Шпалов, в этом году, чувствуется, подготовился к празднику заранее. Он пришел в школу за двадцать пять минут до начала алгебры и сразу привлек к себе всеобщее внимание.

Одет Миша был в красное, и только в красное! На нем были красная шапка, красная куртка, красные штаны и даже красные кожаные сапоги. (Где он все это нашел – неизвестно.) Сняв же куртку и шапку, Миша явил всем нам свою красную до пламени футболку, на которой красовался портрет Владимира Ленина. Рядом помещалась фраза «14 февраля – антибуржуйский день!», уместились на футболке также изображения серпа и молота.

Дело этим, однако, не ограничилось. Шпалов умудрился притащить с собой несколько агитационных плакатов – типа «Окон РОСТА»3 – и принялся ходить с ними по этажам и приклеивать в самых разных местах: в рекреации, на лестницах, около кабинетов, на стендах, вдоль перил… А один повесил, как потом выяснилось, аж в учительской уборной! Все плакаты, как нетрудно догадаться, были посвящены одной общей тематике, и ее можно сформулировать как ненависть ко Дню святого Валентина.

Активная деятельность Шпалова, надо заметить, началась еще задолго до того, как основная часть 11б пришла в школу. Поэтому на этажах нас ожидало немало интересного:

– Охрененные плакаты! – смеясь, оценил Саня, когда мы с ним шли по гардеробу и видели, как они располагаются на вешалках.

– Да уж… – поддерживал я его смех. – Интересно, откуда они?

Мы повернули на лестницу.

– Смотри, и тут, – сказал я.

– Нет, реально… плакаты! И смотрятся супер! – продолжал восхищаться Топор.

– Не спорю, – согласился я.

Вышли на второй этаж, в центральную рекреацию. Там, как и во всей школе, было еще темно; горели лишь тусклые бра по краям – школа экономила на электричестве. Но даже в этих условиях не различить красного Мишу Шпалова было невозможно. Тем более, что он двигался в своем замечательном костюме прямо к нам, – разведя по сторонам руки, в которых были пачки оставшихся антибуржуйских плакатов.

– Круто! – только и донеслось от Сани, который от смеха уже едва ли не лежал на полу. Естественно, и я свои эмоции не сдерживал.

Только через секунд тридцать я, наконец, попробовал спросить:

– Миша… а что это?

Миша и сам смеялся и сказал, пересилив ржаку, ровно следующее:

– Я создаю тут прекрасную антилюбовную атмосферу!

Прозвучало это так, что Саня снова начал падать от смеха. Но потом он так здорово оценил ситуацию, что выпалил:

– А давай помогу! Быстрее управишься!

Это была блестящая идея, – и Миша тут же буквально всучил ему несколько плакатов в руки. Я поддержал его, и вскоре все антибуржуйские плакаты уже располагались на своих местах. Замечательно еще, что нам удалось это сделать до прихода большинства учителей и главных лиц школы. По субботам они тоже не спешили навстречу своим делам.

– Впечатляет! – восторженно произнес я. – Жаль, Дарья Алексеевна этого не видит.

– Жаль, что и Болта тут нет, – по-прежнему смеялся Саня, который сегодня, как и Миша, кажется, подготовился. – Он бы оценил.

Кстати, заниматься плакатами оказалось таким увлекательным делом, что, даже рассчитав все свои минуты и имея хороший запас, мы все равно умудрились опоздать на алгебру. Да, впрочем, и плевать! – нас просто дико интересовала реакция остальных.

Уже перед самым звонком на урок, когда все важные лица только начали стекаться, я не без радости и удовольствия обратил внимание на удивленные лица окружающих. Они взирали на картинки Миши – кто со смелым, кто с осторожным взглядом, – и, конечно, испытывали все разные – даже, наверно, довольно различные – чувства. По рекреациям бродили радость и смех, и возмущение, и грусть, и злоба, и обида, и веселость, и ненависть… – все грани одного большого разнообразия реакций раскрыли шедевры нашего коммуниста. И как же приятно мне было видеть радость в глазах Даши, Любы и Леши, – а после замечать злость и негодование со стороны Сергея и Юли.

После алгебры, как только мы вышли из кабинета, у нас даже разгорелся спор:

– Это кощунство! – заявила Юля. – Так нельзя!

– Это вам не двор! – сердился Бранько. – Это школа.

– Очень забавные картинки, – заметила проходившая мимо Катя Вербова.

– Забавные? … Да они омерзительны! Это же гадость, пошлость, позор! – запищала Юля.

– Не нравится – не смотрите! – сказал я.

Это повторили стоявшие рядом со мной Миша и Саня.

– Но вы же не просто так их развесили! Вы хотите доказать нам что-то из своей ужасной теории. И заодно испортить всем праздник, – решила она и начала что-то выкрикивать в наш адрес.

– Да какой праздник? Нет никакого праздника, – спокойно заметил я.

– Это у вас нету! – сказала она, и продолжились крики.

– Да идите вы к …, – оборвал ее выступление Саня.

В этот момент Юля хотела, кажется, что-то произнести в ответ, – однако Сергей придержал ее и принялся успокаивать. Мы же пошли от них прочь.

А что же учителя? – о, ну, они, конечно, были шокированы выходкой Миши, и именно Миши, – ибо прикид его уже и так обо всем говорил. Но, должно быть, они просто не встречали ранее таких борцов с Днем святого Валентина. Поэтому, встретив, не могли поверить своим глазам.

Но не все, впрочем, обнаружили в себе такую реакцию. К противодействиям пока никто не переходил, а Ставицкий, например, даже обрадовался:

– Посмотрев на эти плакаты, я почувствовал себя советским человеком.

Что же до Бандзарта, то он, казалось, даже и не замечал того, что в школе появились какие-то странные агитки. Феликс проходил мимо них с совершенно безразличным видом – очевидно, его больше увлекала разработка сложных заданий для нашей очередной контрольной по химии. Да-да, нас опять ожидал этот кошмар!..

А вот Костя… Он предсказуемо не пришел в школу поутру, и, учитывая дату, это, в общем, никого не удивило. Я уже говорил, что в прежние годы он демонстративно отказывался от посещения школы в День святого Валентина, – однако сейчас его внутренний мир стал настолько неясен, что я не решусь произнести здесь что-либо утвердительно. Да, он не любит этот день и, возможно, поэтому и не явился; но пропуск контрольной по химии… – для Кости это слишком! И я готов был сильно удивиться, если бы выяснилось, что во всем виноват этот буржуйский праздник

И действительно, все это были бредовые мысли: Костя пришел. Пускай я и начал сомневаться в том, что он появится, но, видимо, наш друг вовремя вспомнил о химии. Почему «вовремя»? – да потому что наверняка проспал свой первый урок. Нет, я, конечно, не спрашивал его об этом – Компания вообще пока ни о чем его не спрашивает! – однако другой причины я выдумать не могу, тем более что сегодня суббота – самый популярный день для опозданий.

Теперь, кстати, коль уж Костя пришел, можно было понаблюдать и за его реакцией. Ведь именно он, как ни крути, создал Теорию нелюбви! – чья же еще реакция может быть интересней?!.. Поэтому я специально, издалека, следил за ним.

Однако Костя, как мне показалось, не слишком заинтересовался плакатами. И чем-то даже его реакция напомнила реакцию Бандзарта (что, кстати, вполне логично, ибо Костя тот еще химик!). Он почти не выражал никаких эмоций, продолжая лишь изредка и как бы вскользь оглядываться по сторонам и ненароком замечать работу Миши. Потом взгляд его шел наверх, а затем прямо. И ни радости, ни восхищения, ни едва ли возможной злости… – ничего не вызывали у него развешанные картинки.

Признаться, я даже обиделся. Точнее, разочаровался, – ибо уж точно ожидал, что Костя хотя бы рассмеется от души. Но и этого не случилось. Однако не потому, наверно, что Костя в последнее время вообще очень мало смеется – я имею в виду открытый, беззаботный смех, – но из-за того, думается, что, во-первых, его сейчас куда более интересовала химия и контрольная, а во-вторых, он, как автор великой Теории нелюбви, наверно, ожидал от нас в этот день чего-то большего, чем агитация против одного только праздника. Ведь сам Костя агитировал, в свое время, против всей любви – всей, а не только той, что мы видим на валентинках 14 февраля, – а теперь «продолжить» должны были мы! Но мы не оправдали его ожиданий. Мы подвергли критике только 14 февраля, – и поэтому Костя явно не мог остаться довольным, потому что он уже сказал все о любви раньше нас.