Мертвый и Похороненный

– Вы что же, господин каптер… – глаза Рания полезли из орбит от удивления. – Вы это всерьез?!

* * *

Я понимал, что Каца ненавидит меня, как распоследнюю кучу гиеньего дерьма. Но поделать ничего не мог. Какое-то внутреннее чутье подсказывало мне, что эта вздорная женщина говорит дело. А Каца не хотел вникать. Он хотел поглощать вкуснейшее книддское вино бочками и поскорее перейти к тому пункту программы, по которому полагается вдумчиво изучать выдающиеся женские прелести острова всех богов. А вместо этого ему приходится сидеть и слушать измышления про шпангоуты, стяжки и прочие малопонятные вещи.

Постараюсь объяснить, почему я вцепился в эту дамочку… Отчет Рания показал, что не будет так, как хочет царь. Никак не будет, не может быть. Сколько бы сил, денег, труда и смекалки мы не вложили в создание флота, все будет слишком медленно. Настолько медленно, что, в конце концов, Белафорт сведет наши усилия на нет, победив нас, таких неготовых по-настоящему к войне. А чтобы все получилось, в кораблестроении стоило бы поменять что-то кардинально. В самом подходе. Чтобы корабли сходили на воду сразу десятками, а не собирались по одному. Надежно, конечно, еще наши деды так строили, но нам не подходит. Никак не подходит.

По сбивчивым объяснениям Малайны и ее полуразборчивым почеркушкам я понял, что вот же оно! Решение!

– Господин каптер, – извиваясь от беспомощности, в десятый раз обратился ко мне Раний. – Это все невозможно, что она предлагает… Это абсурд и бред, возомнившей себя инженером бабы…

– Послушай, Раний, – я подмигнул Каце, чтобы он мне подыграл. – Мне здесь, сейчас и срочно нужны все инженеры-кораблестроители, которых ты можешь найти в течение часа.

Каца ухмыльнулся, показав кораблестроителю раздвоенный язык. Раний, собравшийся, было, что-то мне возразить, вдруг изменился в лице, подавился собственными словами и, кланяясь, засеменил к выходу. Я нахмурился.

– Что за ерунду ты с ним сотворил? – спросил я.

– В Стране Монументов есть змееголовое божество. Редкостный гад во всех смыслах, – Каца ухмыльнулся во все свои зубы. – А этот твой корабельщик явный поклонник… гм… тамошней божественной публики. Знак у него на шее – Арнст. Означает защиту от подземного мира. А татуировка, край корой было видно, на правом плече – лодка-солнце. Вот я и показал ему…

Малайна сжалась от ужаса, круглое личико ее побледнело. Вот же, гиений помет, а я совсем про нее забыл!

– Малайна, не волнуйтесь так, – я улыбнулся как можно более ободряюще. – Мой друг просто колдун. Обычный колдун, к страшным богам Страны Монументов…

Договорить я не успел. Лицо ее исказила жуткая гримаса, и она принялась выкрикивать отрывистые слова, похожие на… Ни на что не похожие! Пальцы Малайны заплясали в диком темпе, вычерчивая в воздухе сложные узоры. Я опешил. Стоял и молчал, как дурак, не зная, что делать. Каца тоже на какое-то время замер в недоумении, но опомнился гораздо быстрее – знал, похоже, с чем это мы столкнулись. Он не стал колдовать, он просто врезал женщине без замаха под дых. Устрашающий ритуал прервался. Малайна судорожно хватала ртом воздух, лицо ее уже было нормальным.

– Что это было? – нахмурился я.

– Потом, – процедил Каца. – Видишь, даме плохо!

Мы подхватили Малайну под руки и усадили. Она от нас не шарахалась, смотрела жалобно, а когда отдышалась, сказала:

– Наверное, солнечный удар… Иногда со мной бывает, спасибо…

Она ничего не помнила.

* * *

– Знаешь, Жаба, – Каца попытался выдвинуть массивное кресло на середину комнаты, поближе к столу, но у него ничего не выходило. – Мне кажется, твоя эта инженерка не убедила ничуть совет кораблестроителей. Да что они его к полу прибили что ли?!

Каца пнул кресло, плюнул в сердцах и сел на табурет.

– Все равно, – упрямо сказал я. – Она говорит дело. Нутром чую, понимаешь? Я, конечно, ни разу кораблей не строил, но наблюдал на Отмелях за этим делом. И слушал, что говорят самые разные люди на верфях…

– Зануда ты, Жаба, – Каца налил себе вина и с блаженным видом его пригубил. – И как ты их заставишь работать по новым правилам?

– Прикажу, – пожал плечами я. – Пусть только попробуют ослушаться… Кстати, надо подумать, какой аргумент будет живописнее – головы несговорчивых инженеров на кольях вокруг верфи, или их же кишки, натянутые вдоль дороги?

Вообще-то, я отвечал, не думая. И Каца тоже не просто так дурачился. Я выжидательно смотрел на лицо колдуна. Наконец он удовлетворенно хмыкнул и кивнул:

– Все, можем говорить!

Я расслабился, но тут же собрался.

– Что это было, Каца? – спросил я. – Что она пыталась сделать?

– Веселенькое дерьмецо с нами сотворить, не иначе! – изрек Каца. Лицо его помрачнело. – Я такую погань видел в Стране Монументов. Там есть храмы… Как будто закопанные в землю каменные кубы, в которые заходить можно через дыры в потолке. Как будто улей или что-то такое… Так вот у тамошних культистов была магия очень специфическая. Выглядела точно так же.

– Жреческая магия Страны Монументов? – я тоже подсел к столу и налил себе вина. – И что вы делали с этими жрецами?

– Убивали, когда видели, – хищно улыбнулся Каца. – А поклонялись эти культисты тому самому богу. Змеиному. Фу. Мы один раз попытались в их храм проникнуть, так почти сразу передумали, просто завалили камнями все входы.

– Фу – это божество так звали? – попытался пошутить я.

– Почти, – хмыкнул Каца. – Божество звали Хууф. Звук ползущей по песку змеи. Или сыплющегося с крыши песка. Этот бог вроде как еще и за песок каким-то образом отвечал. За все, такое же мелкое, как песок…

– Так что за магия-то? – нетерпеливо спросил я.

– Да обычная магия, – отмахнулся Каца. – Мощная очень, если пропустить этот вот ритуал. Если бы она дочитала все, что было нужно, то что-нибудь бы произошло. Плохое. Потому что ничем хорошим эти культисты сроду не занимались. Ну, вот подумай сам, как могут люди, поклоняющиеся змеюкам, что-то хорошее сделать?

– Так ты считаешь, что наша Малайна – культистка? – я примерился к блюду с жареным мясом, раздумывая, с какого куска начать.

– Ты что, идиот? – Каца даже стакан свой отставил. – Это же наездник!

– Малайна – не Малайна? – удивился я. – Вроде не похоже, они с мужем ругались очень натурально, будто всегда так ругались…

– Я думаю, мы застали момент, когда наездник пытается ее оседлать, – задумчиво проговорил Каца.

– То есть ты точно не знаешь?

– А что тут можно точно знать?! – Каца вскочил и заходил по комнате. – Можно подумать, меня в школе учили, что в человека могут вселиться давно подохшие духи из далекого прошлого?!

– Да ладно тебе, не кипятись, – примирительно сказал я, но Каца уже и сам успокоился. Так же быстро, как и вызверился.

– Что-то должно совпасть… – забормотал он будто самому себе. – Какие-то важные детали должны сойтись. Может быть дело в том, что я напугал ее именно змеиным языком, ее душа тренькнула особой музыкой, и порхавший рядом дух одного из культистов немедленно проник в ее дурную башку…

– Эй-эй! – перебил его я. – Мне ее дурная башка очень даже нужна!

– Тогда нам надо как-то не позволить наезднику в нее вселиться!

– А может он уже отцепился? – сказал я, не испытывая, правда, особой надежды. Слова Малайны про то, что "с ней это бывает" сразу же всплыли из памяти. Я заглянул в свой стакан, но он был уже пуст. Пришлось наполнять.

* * *

Ничьи кишки на столбы наматывать не пришлось. Оказалось достаточно двух показательных порок, чтобы кораблестроители прониклись серьезностью момента и принялись обсуждать идею Малайны всерьез. Это было уже слишком узкоспециально для моих ушей, поэтому слушал я невнимательно, следил только, чтобы очередное обсуждение не скатилось к "может ли женщина предложить что-то путное". Через неделю началась подготовка верфи к новым условиям.

Все это время за Малайной неотступно следовал Каца. Чем изрядно смущал ее супруга. Вообще смешная ситуация была, конечно. Рания сдвинула на его посту собственная жена, к которой он отнесся несерьезно, и теперь вместо позиции "главный", он плелся где-то в хвосте, бурчал что-то периодически, и единожды его пришлось устроить публичную выволочку, которая чуть было не дошла до порки. После этой беседы Раний заткнулся, но, надо думать, теплыми чувствами ко мне не проникся ни капельки. А тут еще Каца, который днем и ночью находился рядом с его женой… Кацу он боялся до судорог, у него даже губы бледнели, когда колдун подходил близко. Поэтому ни о каких протестах речи не шло, разумеется. Вот и ладненько. Пока все двигалось в нужном направлении, пораненные чувства обиженного (даже, заметьте, не обманутого!) мужа меня интересовали меньше всего.

А работа шла! Даже когда мы столкнулись с необходимостью почти идеально выверенного сходства деталей, уже было понятно, что путь, указанный вздорной женой Рания верен. И что совсем скоро корабли начнут сходить на воду чуть ли не втрое быстрее, чем раньше. Я был собой доволен и где-то даже горд. И меня не мучила совесть за тех трех показательно казненных саботажников.

* * *

Когда я вошел, Каца сидел за столом и чесал свою лысую татуированную макушку. Неподвижная Малайна лежала на низкой скамье, правая рука вывернута под невозможным углом. Сломана.

– Мертва? – спросил я.

Каца покачал головой и отхлебнул из своей кружки. Скривился, будто пил не розовое книддское, а распоследнюю кислятину в самой дешевой тармской рыгаловке.

– Только нам от этого не легче, – хмыкнул он, не глядя на меня. – Он вселился-таки. И я ничего не смог с этим поделать.

– Может попытаться с ней поговорить? Вроде среди наездников вменяемые попадались…

– Я попытался, – огрызнулся Каца и приподнял руку. Весь бок его хламиды пропитался кровью. – Нож воткнула, дрянь. Неопасно, по ребрам скользнул…

Я присвистнул.

– Что будем делать с трупом?

– Она же еще не труп, – безо всякого выражения возразил колдун. Даже не возразил, а так, обратил мое внимание. Я отмахнулся и налил себе вина.

К третьему кувшину мы пришли к некоему решению – во-первых, пусть пока будет живая. Потому как убить никогда не поздно, вдруг получится вылечить. Во-вторых, мне, как любителю копаться в пыльных бумагах, надо срочно разузнать об этих культистах все, что можно. Ее супруг, да и она сама, похоже, увлекались богами Страны Монументов, значит, какая-никакая литература в их доме имеется. Ну и, в-третьих, ее состояние нужно до поры до времени скрыть, а значит…

– Значит так, Каца, – речь у меня была уже невнятной, но соображал я яснее ясного. – Тебе сейчас надо тайно, но при как можно большем количестве свидетелей, увезти нашу красу ненаглядную на… эээ… куда тут уезжают недавно поженившиеся?

– В Тирровы рощи на Закатном берегу, – ответил Каца.

– О! – я со значением поднял указательный палец. – Туда. И там нанять уединенный домик. И порочно уединиться там с ней. Порочно, потому что жена все-таки чужая…

Никакого энтузиазма Каца не демонстрировал, но и не возражал против этого плана. Ему предстояло три или четыре дня провести в обществе женщины, в которую вселился давно умерший культист из Страны Монументов, а мне – перебрать неизвестное количество старых бумаг, в поисках ответов. Если же ответы не найдутся, то… Как бы ни было жаль…

– Я столкнулся с ним возле Колоннады Тратса, – произнес вдруг Каца глухо. – Он был одет как все здесь – в белое. Молодой совсем, кожа гладкая и волосы не обриты. Он меня увидел первым и начал свой танец. А я засмотрелся, очень уж… эмоционально у него получалось. Да и не знал еще, к чему это все. Магическое шевеление в этом ритуале только в самом конце заметно… Вот я и досмотрел. У меня был ученик. Первый, и он же последний. Теперь не будет больше. Он сообразил раньше и бросился вперед, меня оттолкнул. Тут его и разметало в кашу. Парня-культиста взяли, отдали дознавателям, те его выпотрошили до донышка, узнали все, что можно, но ничего не поняли. Вроде бы эти культисты вообще не маги. Трое дознавателей работали, все трое в голос уверяют, что искры в нем не было. А у меня перед глазами стояла кровавая волна, которая взметнулась и опала. На том месте, где стоял Дад. Вот так…

Я молчал. А что тут скажешь?

– Ты поосторожнее, ладно? – Каца посмотрел мне в лицо. – Если тут и правда родился бог этих культистов, то наверняка какое-нибудь веселенькое дерьмецо он нам подложил…

* * *

Листы были жесткие и закручивались к краям. Скреплены они были деревянной скобкой оригинальной конструкции, когда-то таких листов было двенадцать.

Книга о том, что сокрыто за горизонтом, о тех странах, что встречаются Богу на пути обратно. Послание из Сокрытого Мира, места, куда отправляются души, боги и тени, которое ждет каждого. Начало его – закат, конец – врата восточного горизонта.

…в третьем часу ночи Великий Бог вступит под сень Врат-Скрывающих-Бессмертие и назовет новое имя. Мия это будет подобно запаху луговых цветов, но будет сражать сомневающиеся души подобно тысяче кинжалов. Откроется это имя всякому, кто сможет познать пламя свечи и сродниться с полевым пожаром. Если же нет, то он сможет прочесть его на Вратах. Только пусть помнит, что читать следует задом наперед, и никак иначе. За вратами начинается земля Умаага, черная и глубокая. Брошенное в нее семя всходит под солнцем вместе с пробуждающимся Богом. Горек и сладок труд сомневающихся душ, населяющих эту землю. Никогда не дано им будет увидеть ростки семян, брошенных ими в землю. Имя хозяина здешних земель – Тот-Который-Живет-В-Двух

…пятый час ночи закончит для Бога путешествие по реке, ибо обмелеет она, и во Врата-Открытые-Лишь-Уставшим лодку Бога повлекут те души, которым он сможет заплатить. Тени их порхают вокруг врат во множестве, нужно лишь позвать их по именам. И тогда они с радостью будут тянуть ремень, если же нет – пусть капли памяти станут платой. Сколько капель прольет Бог возле ворот, столько душ и возьмется за ремень его лодки. Ворота пропустят того, кто склонит голову либо правильно назовет имя. Узнать его может только тот, кто пробыл на могиле отца своего тридцать и три дня. После врат начинаются земли Ашира. Они тянутся многие многие итеру, и песок их перекатывает ветер. Если ступить на эту землю ногой, то станешь песком. Правит в этих землях Дарующий-Память-Тем-Кто-Должен.

…в седьмом часу ночи Великий Бог достигнет Арки-Для-Тех-Кто-Знает. Путь ему преградят два чудовища, первое пурпурный ящер с тремя рогами, венчающими голову, второе – пыльный змей, меняющий цвет как ему вздумается. Тогда Бог должен извлечь свое оружие и отсечь голову ящеру. Если же нет, то слова его должны быть следующими: "Весь словам моим, ибо путь, близкий к бесконечности, обречен свести тебя с ума, о тот, кто не знает покоя!" И тогда пыльный змей запорошит глаза ящеру, и Бог сможет пройти. Белый камень окружает его в земле Праотаны. Из белого камня треугольные дома, где нашли приют души тех, кто знал больше других. Ибо никто более не дошел бы до этих врат. Каждая душа здесь подобно звезде, чьим светом по пути через Праотану напитается Бог, чтобы продолжить путь уже сияющим. Правит здесь Та-У-Которой-Нет-Глаз.

…восьмой час Бог должен встретить, встав на колени. Ибо только так он сможет увидеть Врата-Которые-Усыпляют-И-Успокаивают. Пройти их сможет только способный лечь там, где это невозможно, и найти уют в неприютных местах. И тогда впустит его земля Итшуй, где правит Тот-Чьим-Именем-Можно-Назвать-Любого. Каждая скала на этой земле станет домом, если подойти к ней и посмотреть на нее. Идти дальше можно только опустив взгляд к земле, ибо тот, кто увидит свой дом здесь, дальше идти не сможет.

…в одиннадцатом часу Великого Бога будут поджидать соблазны. Порочные души будут расточать чарующие взгляды и улыбки, из душ этих и свиты Врата-Которые-Соблазняют. Если поддаться чарам и уговорам, то сам станешь частью этих врат. Пройти их сможет только твердый духом, смогший не познать пять женщин, заключенных с ним в одну темницу на двадцать два дня и три часа. Или же тот, кто правильно назовет имя той, чей вздох покажется ему самым горячим. За вратами начинается земля Оттори, красна почва ее, самые прекрасные цветы рождает она и из птичьих трелей сотканы ее небеса. Остерегайся голубых цветов гроздью и белых россыпей кругом. Правит здесь Тот-Чей-Голос-Станет-Настоящим.

* * *

Этот документ хранился в коробке. Чтобы прочесть его, мне пришлось, сидя на полу, сложить его из частей.

Бог сотворил сам себя, был един и неделим и стал существовать вместе с людьми. Но стало Богу скучно, и сотворил он себе слуг, взяв части от людей, а части от зверей. Первым получился Гуппа. Он был похож на толстого человека с головой бегемота и ногами бегемота. Отправил Бог его к людям, чтобы тот принес ему их дары, но Гуппа не вернулся и пропал. Тогда сотворил Ошту, взяв тело прекрасной женщины, крылья орлицы и голову козы. Отправил он ее к людям, чтобы принесла она молока, положенного ему в дар, но не вернулась она, пропала, канула в небытие. Сотворил тогда Бог Лассо с телом ребенка и головой дрозда. Отправил его к людям, посмотреть, что стало со слугами его. И вернулся Лассо, и рассказал он Богу, что слуги его живут среди людей, пьют его пиво и молоко и поклоняются им, как должны поклоняться ему. И сотворил тогда бог нового слугу – Иссу. Тело взял от лжеца, голову змеи и сердце крокодила. И отправил он его убить всех людей. Долго не было Иссы. Бог ждал. Потом взял Лассо и отправился к людям сам. Только не прошел он весь путь, увидел идущих навстречу Иссу, Ошту и Гуппу. А за ними – людей. Они несли кувшины с пивом и молоком. Обрадовался тогда Бог, предложил всем вместе сесть и устроить в честь себя праздник. И праздновали люди, и пили они вместе с Богом молоки и пиво. А когда уснул Бог, достал Исса острые клинки и разрубил бога на части.

Правая нога досталась людям черным, как ночь. И ушли они с ней в края жаркие и сухие. Руки достались людям желтым и безглазым. Молча забрали они свой дар, и ушли в края сухие и холодные. Сердце забрали люди белые, как снег. И сокрыли его в краях холодных и влажных. А жезл плодородия достался людям красным. Они сотворили из него идола и стали поклоняться ему в краях жарких и влажных. И только голова Бога осталась лежать там, где ее и отрубили. А Исса, Гуппа и Ошту ушли каждый в свою сторону. Бога оплакивать остался только Лассо. До сих пор те, кто приближаются к голове, слышат его плач и не могут идти дальше, потому что тоска по Богу начинает снедать их. А те, кто увидел голову Бога, умерли.

* * *

Этот текст был написан на длинной-длинной ленте. Мне достался только обломок ее. Не обрывок, потому что очень уж жесткая это была лента. Как тонкая доска…

Звали ее Иша, и была она человеком. Но отреклась она от людей и обратила очи свои к богам. Особенно мил ей стал тот бог, чьи глаза сияли, подобно солнцу, а люди называли его Сум. Захотела она получить власть над ним. Только не замечал ее солнцеглазый бог, как бы соблазнительно не встречала она его на пути. А ведь женщина эта была прекраснее всех людских женщин. Села она на камень и заплакала. И в том месте, где слезы ее упали на песок, земля расступилась, и предстал пред ней слуга Бога с головой змеи. Испугалась женщина. Но слуга Бога сказал ей не бояться и пообещал научить ее, как получить власть над Солнцеглазым. Прошептал он ей секрет и исчез. Улыбка осветила лицо Иши.

Зачерпнула она горсть дорожной пыли, и из нее и своей слюны сотворила змею, которую и отправила ее навстречу Суму, который обходил свои владения и согревал глазами своими угодных ему.

Скользнула змея под ноги солнцеглазому, вонзились ядовитые зубы ее в божественную лодыжку и впрыснули яд. Выпил тогда Сум сок молочного дерева, первейшего средства против змеиного яда, но не помогло оно, яд шел по жилам дальше, и там, докуда он добирался, все мертвело. Тогда Сум проглотил пузырчатый камень, еще более сильное средство от яда, но и он не помог. Позвал он тогда своих целителей, но они умерли, едва прикоснулись к месту укуса.

Появилась тогда Иша и сказала: "Яд уйдет, если назовешь ты свое имя, бог!"

Яд жег бога. Боль и смерть разливались по его телу. Но молчал он.

"Когда яд дойдет до сердца твоего, тело превратится в дорожную пыль, и никто больше тебя не вспомнит! Скажи мне свое имя, и яд уйдет в пыль и оставит в покое тело твое!"

И начал тогда бог произносить свое имя. И с каждым звуком его превращались в пыль части тела женщины. А когда закончил он говорить, не осталось на дороге даже тени ее. На месте Ишы возник Исса и захохотал.

* * *

Тексты Страны Монументов навевали на меня тоску. Чужие, странные. Люди там ждали смерти, готовились к ней, словно это была их главная цель. А боги их были жестоки, вероломны и враждебны людям. Но люди все равно им поклонялись. Приносили им жертвы, часто кровавые. Хорошо, что я не был в восточном походе и не видел этой кошмарной страны.

Лето сказал, что эти земли пришли в упадок и запустение, но продолжали быть отвратительно опасными. Интересно, сотворил ли их главный Бог кого-нибудь с гиеньей головой? Вот уж мерзее бога-то придумать нельзя…

* * *

– Пожар! – сон слетел, как его и не было. Я вскочил и заметался. Именно сегодня! Сегодня мы должны были спустить на воду первые корабли нового образца.

Первым делом я рванул дверцу клетки, выхватил оттуда сонного голубя и швырнул в окно. Тот обиженно захлопал крыльями и устремился на восток, туда, где Каца держал в забытьи нашего возрожденного культиста. Никакой записки было не надо – прилетевший голубь просто поставит колдуна в известность, что ему срочно надо быть здесь.

Первое, что я увидел – это пламя, взметнувшееся выше марсовой площадки на ближайшем ко мне корабле. Вокруг во мраке суетились мечущиеся тени. Люди пытались не столько спасти этот корабль, сколько не позволить пламени сожрать следующий. От моря уже протянулась живая цепочка, передающая деревянные ведра, глиняные амфоры, кастрюли, миски и даже тазы, наполненные водой. Первым моим порывом было встать в помощь, но я рванулся дальше.

– Лопаты! Где лопаты?!

– Глуши, глуши его, проклятущего! Землю сыпь, раз воды нет!

– Ведро, дайте ведро!

– Берегись!

С треском обрушилась мачта, выбросив в темное небо снопы искр. Раздался чей-то мучительный крик. И тут полыхнуло в другой стороне верфи. Язык чадного пламени взметнулся над бортом корабля, стоявшего на сходнях почти у самой воды. Между первым и вторым рядом весел вдруг расцвел огненный цветок – это в деревянный борт ударился сосуд с чем-то горючим. Я рванул туда, силясь разглядеть фигуру, канувшую во мрак. Кто?!

Раздались крики слева. Завязалась потасовка.

– Стой! – я схватил за одежду пробегавшего мимо Ахиса. – Что происходит? Это нападение?

Ахис, здоровенный верзила, ничуть не похожий на инженера и в более спокойной обстановке, сейчас вовсе напоминал рассвирепевшего воина-северянина. Лицо было в саже, обе руки обожжены, лицо искажено гримасой бешенства. Впрочем, грозный вид не мешал ему быстро соображать.

– Это саботаж! – крикнул он. – Поджигателей всего двое или трое. Если их не поймать, они тут наворотят дел!

– Прикажи своим принести факела! – приказал я и отпустил Ахиса. Тот стремительно понесся в сторону только что загоревшегося корабля, выкрикивая на ходу распоряжения. Надо же, неудача какая, и Каца, как назло, сможет появиться только утром…

Я выдохнул и прикрыл глаза, позволив себе несколько мгновений неподвижно подумать посреди гвалта, огня и мрака. Потом кто-то толкнул меня плечом, и я принялся делать то единственное, к чему сейчас был пригоден – помогать тушить пожар. Я таскал ведра, подавал лопаты, толкал тележки с песком и оттаскивал бездыханные тела. Хаос и паника уступили деловитой суете, и, в конце концов, стало понятно, что верфь мы все-таки отстояли.

* * *

На рассвете я чувствовал себя гиеньим недоноском, которого заставили убегать от стаи саблезубых кошек. С берцовой костью в зубах. У меня был обожжен весь правый бок (не успел увернуться от падающей доски), опалена шевелюра, и я где-то потерял свои сапоги. Совершенно не помню, когда и как это получилось. Остальные инженеры выглядели не лучше. Ахис лишился своей величественной бороды, Раний сидел в одной набедренной повязке, и шипел от боли, когда лекарь касался его ободранной спины. Руф выглядел, пожалуй, лучше всех, у него только наливалась багровым шишка на лбу, и левая ладонь обожжена (он отталкивал в сторону падающее весло). Тогор весь в копоти, одежда превратилась в лохмотья, все тело покрыто множеством мелких ссадин и ожогов.

Мы потеряли пять кораблей из двенадцати, готовых к спуску на воду. Еще два придется чинить. Трое инженеров погибли. И восемнадцать рабочих. Раненых и обожженных я считать не стал.

– Этот гад был один, – мрачно изрек Ахис, потирая щеку. – Притащил несколько горшков с зажигательной смесью, сложил их где-то и швырял по очереди в разных местах. Если бы их было несколько, то несколько кораблей бы загорелись. А так – по очереди четыре раза.