Мертвый и Похороненный

– Эээ… – Лока моргнула. – Вообще где-то ты в чем-то прав, Жаба…

– Немертвые похороненные… – пробормотал Каца. – Уже мертвые, но еще не…

Он извлек из складок одежды маленький бубен, украшенный множеством бубенчиков, стукнул в него и выкрикнул долгое "А". Лока и Ллеу отошли к стене. Каца принялся самозабвенно танцевать. Отбивая рваный ритм на маленьком бубне. На лысине выступили крупные капли пота. Каца то высоко подпрыгивал, то почти ложился на пол. В конце концов, он издал звук, похожий на гиений хохот, и замер на месте. Лока сделала два быстрых шага вперед, выхватила нож и резанула себя по руке. Кровь хлынула на каменный пол под ноги Кацы. Ллеу помедлил, потом сделал то же самое. Я пожал плечами и не стал. Хотя тоже очень захотелось. За компанию, наверное.

Каца открыл глаза. Белки были красными, словно он не спал несколько ночей.

– Ты прав, Жаба, – глухо сказал он. – Их, правда, надо похоронить. Только по определенному ритуалу. Каждого по-своему.

– Рискну предположить, что этого должна проводить в последний путь Маари, – сказал я. – Подожди! Ты хочешь сказать, что все получится, если мы выполним погребальные обряды тем богам, которым здесь все посвящено?

– Да, – кивнул Каца. – Скорее всего. Мало ли, вдруг они нанесли орнамент Маари, а само тело посвятили Шагайше-Танцовщице.

– Вряд ли, – покачала головой Лока. – Маари считает Шагайшу недостойной шлюхой.

– Это их разборки, – махнул рукой я. – Будем пробовать? Кто-нибудь знает ритуалы?

На лице Кацы заиграла нехорошая усмешка.

– Мы колдуны, а не жрецы, нннда… Разве что ты сможешь найти что-то в обожаемых своих бумагах.

***

Мне хотелось оттолкнуть столик. Чтобы ворох бумаг рассыпался по полу. А потом прыгнуть на эту кучу и топтать ее, топтать. А потом еще и поджечь.

Устал. Настолько, что даже на злость не хватало сил.

Сегодня Дих устроил свою засаду на дикарей. Убито трое наших. Ранено шестеро.

Впрочем, засада была успешной. Потери мизерные против явного успеха – дикарей перебили три дюжины. Остальные успели разбежаться.

Потом пришлось до хрипоты спорить с Рагом насчет белого флота. Белый флот я ему не отдал. Зато мы придумали сформировать его флот. Терракотовый.

Устал.

Закрылся в своем шатре, выгнал всех и распахнул свой сундук с бумагами. И уже на третьем документе почувствовал, что зверею. Что мне хочется клясть всех последними словами, но в первую очередь сжечь свой архив.

Я вздохнул.

– Хозяин? – раздался снаружи жалобный голос Щенка. – К тебе пришел Каца. Можно его пускать?

– Пусть входит, – буркнул я.

Колдун замер на пороге, привыкая к полумраку.

– Слушай, Каца, – сказал я без выражения. – Я сейчас прочел где-то десяток разных документов, в которых живописались варианты погребения умерших. В одном случае положено вырыть яму, положить туда тело, привязав руки-ноги к кольям и оставить. Нужно, чтобы на мясо польстились дикие звери, попрыгали в яму, сожрали плоть и сдохли там же, потому что выбраться не могли. Нужно следить, чтобы ни одна тварь не убежала, потому что если убежит, то унесет кусок души умершего, и тот никогда не сможет попасть в… эээ… В общем, в какое-то благословенное место, куда положено попадать после смерти.

– А зачем зверье тогда? – спросил Каца. – Чего бы просто не закопать?

– А из звериных костей положено строить телегу, – ответил я. – Или лодку.

– Веселенькое дерьмецо, – протянул Каца. – Но у нас-то трупы давно истлели. Какие твари могут на них польститься?

Я вздохнул. Каца выругался.

– Или вот еще вариант, – снова заговорил я, зло глянув на кучу свитков, манускриптов и табличек. – Положено выстругать дилдо и прикрепить его к трупу. А потом девственница должна до смерти себя на этом дидло… эээ… залюбить.

– Хе-хе, – Каца взял со стола свиток. – С фантазией дохнуть предпочитают! А откуда у тебя все эти бумаги?

– Мародеры притащили, – сказал я. – Попросил Рага приносить все бумаги мне. Вот они и расстарались.

– Не люблю Рага, – сказал Каца и погрузился в чтение. Я подумал, вздохнул и тоже взял очередную бумагу.

***

Дневник Оши-Ириду,

путешественника и сказителя.

Должен рассказать еще и о таком явлении, как душа растительная. Мы тогда ходили по холмам с Лаа, и он просвещал меня. Посмотри на растение, говорил он и склонялся к бессмысленной травке, игравшей зеленью на солнечных лучах. Оно прекрасно, но в нем скрыто и уродство, говорил он. И с силой вырывал растение из земли. И тогда нашим глазам предстали корни. Уродливые, кривые и скрюченные, покрытые коричневой кожей и слоем грязи. В этом есть великий смысл, говорил он. Наша душа – это наши глаза. Наши волосы. Наша кожа. Это то, что снаружи. Но у души есть корни. Если перевязать у основания руку или ногу, то ты сможешь их увидеть. Уродливыми кривыми они перечеркивают совершенство формы… И это правильно, ибо совершенство истинное доступно только богам. Однако вернемся к душе. Душа – это не что-то единое и неделимое, она как ковер, который только кажется одним целым, а на деле же есть переплетение цветных нитей. Так и душа. Но сегодня я не буду тебе рассказывать про всю душу сразу. Сегодня мы поговорим о душе растительной.

Да, ты был прав, когда сказал, что человек вбирает в себя мир. Одна душа человека – это растение. Смерть забирает свое. Дыхание устремляется вслед за светом, а растение не может и не должно никуда ходить, растение остается на месте. Главное не дать ему страдать, потому что страдающая растительная душа вернет в мир страдания стократно. Каждой частичкой своего праха оно будет преумножать жестокость, если с ней жестоко обойтись. Как же должно ублаготворить растительную душу, спросишь ты? А я отвечу – пусть она не знает, что человек умер. Растения глупы, растения легко обмануть. Можно взять лопатку, извлечь растение из родной земли и пересадить на чужбину. И оно будет цвести и так и не узнает, что изменилось. Если соблюсти должные ритуалы, конечно. Итак, чтобы растительная душа не страдала, она должна чувствовать себя так, будто ничего не изменилось. А значит, следует окружить ее привычными предметами. Теми, которыми человек пользовался при жизни – его любимый кубок, любимый конь или любимая еда. Чем больше любимых предметов будет окружать растительную душу, тем более спокойно она примет свою судьбу. Растительная душа умирает, когда из нее рождаются другие растительные души. Когда тело превращается в прах.

***

Наставление для жены

Дом

Смерть

Хозяйство

Если построить стены, то место не сразу становится домом. И если сразу начать его так называть, то можно навлечь на свою семью многие беды. Чтобы получить божественное право считать эти стены своим домом, должно сделать три вещи – зачать и родить ребенка, принести в жертву рожденного в этих стенах теленка и похоронить под порогом одного из родичей, умершего собственной смертью либо погибшего. И когда кувшин с его останками будет с должным почтением закопан под порогом, ты можешь смело наречь это место домом. И боги будут благоволить тебе.

Помни самое главное – кувшин не должно красить охрой. Его вообще не должно красить, это может обидеть стражей смертных троп. В кувшин стоит поместить яблоки, фиги и финики, и не стоит помещать арбуз и горох. Яблоки можно класть как настоящие, так и изваянные из глины. Питье должно разбавить напополам водой – после смерти человек не сможет испить цельное молоко или вино, ему нужно помочь и долить сосуды водой. Перед тем, как помещать тело в кувшин, его следует натереть оливковым маслом, смешанным с куркумой.

Яму должно копать настолько глубокую, насколько сможешь. Копай ее сама, не позволяй никому тебе помогать.

Если на третий день после захоронения стена треснет, немедленно покидай эти стены, они не станут никогда твоим домом, и ждут тебя здесь одни несчастья.

***

Неопознанный пергамент

с оборванным верхним краем

Боги голодны.

Чтобы снискать их милость, трапезу должно устроить по всем правилам.

Первое, что должно сделать – это предложить сосуд с освежающим питьем. Для этого должно наполнить жертвенную чашу до краев.

При этом руки ваши должны остаться чисты.

Потом следует выбрать лучшее в жертве – его сердце, его печень или его глаза. И положить выбранное на жертвенное блюдо. Если жертва – воин, то лучшая его часть это сердце. Если Жертва дитя – то предложи богу его печень. Если женщина, то наиболее угодны глаза.

Затем должно разделить с богом его трапезу, чтобы оказать ему уважение и почет. Жрецу можно выбрать любую часть.

Если вы все сделали правильно, то вы узрите улыбку бога.

Теперь следует помочь трапезе поглотиться.

Для этого следует сделать две вещи – возжечь ароматные поленья и усладить глаза бога чужой трапезой или боем. Сытый бог благостен, он желает видеть, как то, что осталось от его трапезы, не пропадет, а сделает счастливыми страждущих.

Возжигая огонь под жертвенными чанами, избегай вечнозеленых елей и кедров, их дым не угоден богу.

Чтобы трапеза была признана зрелищем, участвовать в ней должно больше трех десятков человек. И каждый из них должен доказать свое право получить свой кусок.

Возжигая ароматный огонь, помни, что руки твои должны быть сухими, а пальцы выкрашены хной.

***

– Я больше не могу, Каца, – я отшвырнул в сторону ветхий кусок пергамента. – Это гиенье дерьмо меня бесит. Я не знаю, как мы из него сможем извлечь что-то полезное!

– Подожди, – лицо Кацы выглядело растерянным и задумчивым. – Мне кажется, мы упускаем что-то простое и важное. Что вся эта шелуха про жертвы и кувшины – это ерунда. Дело в чем-то совсем другом. Если нам нужны эти башни… А нам нужны эти башни! Мы должны это понять.

– Позовем Ллеу? – предложил я.

– Веселенькое дерьмецо, – фыркнул Каца. – Двое стратегов не могут справиться без помощи безусого юнца!

– Ты не стратег, – возразил я.

– Ты тоже, – огрызнулся он. – Но не тупее же мы с тобой, чем наши стратеги?!

Я хмыкнул.

– Башни, – сказал Каца. – Дерьмовые, вонючие, проклятые башни…

– Знаешь, – я поднялся и с хрустом распрямил спину. – Я тут читал, что если какого-то белафортца хоронили не в кувшине, не в печи и не скармливали зверям, а клали в саркофаг или гроб и ставили в склеп или закапывали, то на крышке всегда писали проклятье. Что-то вроде: "Тот урод, кто потревожит покой похороненного здесь, будет во веки веков бесплодным, неуважаемым гиеньим пометом, а дети его будут побираться на улице, но никто им не подаст, поэтому они сдохнут с голоду…"

– И что, это кого-то останавливало? – с интересом спросил Каца.

– Не знаю, – я пожал плечами. – Просто может на этих ящиках тоже есть что-то такое… Какая-нибудь надпись или знак, который подскажет, чего делать не надо.

– Там глаз в треугольнике, – Каца тоже встал. – Ничего другого не замели. Ты знаешь, что значит глаз в треугольнике? Не подглядывай, а то стукну? Или смотреть только через треугольное окно?

– Какой-то символ, это скорее по твоей части, – сказал я. – Три стороны. Три части. И глаз. Может, душа? Растение, дыхание и… что-то еще…

Каца скривил лицо и сел. Помолчал.

– У меня есть вино, – сказал я.

– Так чего же ты молчал?!

***

Небо заволокла пустынная мгла. Солнца было почти не видно, а на губах оседала красноватая пыль. Щенок тревожно оглядывался, но ничего не говорил. Мы зашли в башню – я, Каца, Лока и трое безымянных помощников Кацы. Колдун выглядел сосредоточенным и хмурым.

– Беееее, – подал голос ягненок, которого я тащил под мышкой. Я посмотрел на него, и мне стало жалко беднягу. Бритым он выглядел нелепым и несчастным.

– Ты думаешь, он сгодится на замену младенца? – спросил я.

– Ну… – Каца на мгновение задумался. – Почему бы нет? Вдруг Маари не различает человеческих и бараньих детей.

– А зачем тогда его побрили? – спросил я. И потом спохватился. – Ты что, не уверен?!

– Эээ… – замялся Каца. – Не уверен, да. Но надо же делать хоть что-то… В конце концов, кое-что в ритуалах я все-таки понимаю. Давай сюда животное.

Я аккуратно передал жалобно заблеявшего ягненка колдуну. Тот поставил его на каменный куб и достал из складок одежды нож, вырезанный из зеленого камня.

– О, настоящий жертвенный нож, надо же! – сказал я. Вообще-то, мне было ужасно жалко ягненка сейчас. Вот уж ни за что страдающее существо… – Где взял?

– Отобрал у кого-то, не помню, – отмахнулся Каца. – Все, не мешай мне!

– Беееее, – еще более жалобно проблеял ягненок.

Каца воздел руки и принялся отчетливо читать не то молитву, не то заклинание. Трое помощников периодически тоже вступали и подвывали в особо драматичных местах. Лока подошла ко мне.

– Чувствую себя идиоткой, нннда, – сказала она шепотом. Я кивнул и вздохнул. Один из помощников плеснул на каменную крышку куба воду из чаши. Второй рассыпал по ней зерна пшеницы. Ягненок озадаченно затоптался на месте, боясь спрыгнуть. Каца заголосил вовсе уж отчаянно и занес нож. Я зажмурился.

Ничего не произошло. Я открыл один глаз. Каца сидел на крышке куба и держал ягненка в руках.

– И что? – спросил я.

– И ничего, – буркнул Каца. – Чувствую себя идиотом.

Я сдавленно хихикнул. Лока фыркнула.

– Это все не то, Жаба, понимаешь, – сказал колдун. – Мы где-то ошибаемся.

– Бееее, – сказал ягненок.

– Точно! – Каца вскочил, сунул мне в руки бритого детеныша и нырнул в люк.

– Чего это он? – я обалдело посмотрел на Локу. Она пожала плечами. И мы тоже принялись спускаться.

Каца стоял возле башни и рисовал что-то палкой на песке.

– Смотри, Жаба! – возбужденно сказал он. – Вот Белафорт. Вот здесь шестая линия. Вот башня. Вот башня. Вот тут башня.

Он начал ставить кресты на импровизированной карте, и до меня стало доходить.

– Это же как тогда! – воскликнул я. – На Тамаре! Иерарх. Только знак другой…

– Не совсем так, – сказал Каца. – Должен быть… гм… алтарь. Святилище. Капище… Не знаю что! Какая-то постройка, которая связывает все эти башни. И если ее разрушить, то не надо будет резать никаких ягнят. Где вождь?

– В моем шатре, – ответил я. – Спит.

***

Вождь наморщил лоб.

– Странное место, – повторил он. – Как будто дом и не дом, да? Там еще знаки на земле. Должны быть знаки?

Мы закивали.

– Да, знаю такое, – широко улыбнулся он. – Это возле реки, мы там бусины собираем. Иногда.

– Можешь отвести? – спросил Каца.

– А это что там такое? – насторожился вождь. – Хочешь наши бусины так просто получить?

– Да нет, – отмахнулся Каца. – Сейчас объясню… Нет, лучше нарисую!

Каца и вождь склонились над картой. Я посмотрел на Локу. Лицо ее осунулось, на правой щеке возле уха виднелся шрам от недавней раны. Волосы она срезала еще короче и все так же клочьями. Плохая штука война. Хотя я не мог представить ее доброй хозяйкой в красивом платье или на кухне.

– А ты умеешь готовить? – внезапно спросил я.

– Умею, – вздохнула Лока. – Только вот есть это никто не хочет.

Гнев богов

Сначала Каца пытался мне доказать, что я не должен ехать к этому загадочному святилищу. Что дело это опасное, а я все-таки не воин. Ну, точнее, не совсем воин, конечно. Но я его переубедил. Во-первых, мне хотелось отдохнуть от общества Диха-Занозы и Рага, а во-вторых, разобраться с башнями царь приказал именно мне. Второй аргумент колдуна убедил, так что я тоже взгромоздился на мехари, и мы тронулись в путь.

– Слушай, вождь, ты же сказал, что не дашь мехари? – спросил я.

– Так я и не дал, – ухмыльнулся вождь. – Вот же я сам, а мехари со мной. Мои мехари, где хочу, там вожу.

Мы замаскировались под местных дикарей, закутавшись с ног до головы в вороха разноцветных тряпок и замотав голову по самые глаза. Место, куда мы собирались, было в отдалении, нападений белафортцев быть не должно, но ведь можно было столкнуться с теми, чей образ мы вместе с одеждой на себя напялили. Нас сопровождало с десяток воинов, пришедших с Кацой и Локой. Ну и Щенок, конечно, куда же я без него?

– Надо смотреть на небо, – сказал Щенок, рассеянно оглядываясь.

– Ннда? – переспросила Лока. – Ну-ка еще разок!

– Доверься мыслям ветра, отдай свои шаги зверям, а сам смотри на небо. Оттуда все начнется, – Щенок заморгал, затряс головой. Из глаз его покатились слезы. – Не понимаю!

Я сглотнул. Не понял, Ллеу ли произнес это пророчество или все-таки просыпается дар Щенка. С другой стороны, не все ли равно? Можно подумать, я хоть что-то понял, что он сказал.

– Веселенькое дерьмецо, а? – произнесла Лока и закрыла лицо полосатой тряпкой.

– Нннда, – отозвался Каца.

Мы тронулись. Сначала весь наш маскарад выглядел более, чем по-идиотски – зеленые холмы, фруктовые сады. То есть, бывшие фруктовые сады, конечно. Никаких фруктов давно не осталось. Да и деревьев тоже. Просто местность вокруг не напоминала пустыню совершенно ничем. И тут мы на мехари. С закрытыми лицами. Но вот мы взобрались на очередной холм, и перед нами раскинулось бледно-желтое море песка. Меня передернуло.

– Мы пройдем краем песков, – глухо сказал вождь. – Так будет безопаснее.

Голос его звучал не очень разборчиво, но все поняли, о чем он. Мехари шли неспешным раскачивающимся шагом. Зеленые холмы скрылись за первым же барханом. Странное дело. Когда попадаешь в такие вот безжизненные и неприветливые места, все остальное сразу начинает казаться зыбким сном. Будто нет нигде ни тенистых садов, ни звонких речушек, ни густых лесов, полных птичьих трелей и любопытных зверушек, ничего нет. Только белый песок до горизонта и палящее солнце с блеклых небес. Или серый камень и хрустящий, как стеклянная крошка снег. Или источающее зловоние чавкающее болото.

– Эй, Жаба! – окликнул меня Каца. – А вот скажи мне… Тот тип, северянин… Который тебя в Улла-Кутта охранял…

– Ну? – отозвался я.

– Я правильно понял, что он ничего не может, если ему не прикажут? – мехари Кацы поравнялся с моим.

– Трудно сказать, – вздохнул я. – Написано, что вроде бы так. Только я бы не сказал, что он испытывал какие-то сложности с могуществом. Вряд ли ему приказывали перебить тех забулдыг. Просто не успели бы. А значит степень свободы у него изрядная. А что?

– Да тут одно веселенькое дерьмецо случилось на штурме… – Каца с шипением втянул в себя воздух. – Один тип засел в сарае, и мы его оттуда трое суток достать не могли. Он нас и огнем поливал, и камни на наши головы обрушивал, и твари какие-то из-под земли лезли. Жуть. Обычные колдуны так не могут. Царь приказал брать живым. Ни в коем случае такую добычу не упускать. Мы и не упустили. Вывернулись наизнанку, но взяли засранца.

Каца замолчал.

– И что? – с интересом спросил я.

– И ничего, – буркнул Каца. – Он дурачок. Ну, блаженный такой. Двух слов связать не может. Бекает, целоваться ко всем лезет. Двадцать второй клянется своей задницей, что магией в нем и не пахнет.

– А колдовал точно он? – уточнил я.

– Точно, – хмыкнул Каца. – Все видели, вон и Лока не даст соврать.

– Ннда, не дам, – подключилась Лока. – Этот гад мне плечо сломал камнем.

– То есть вы хотите сказать, что кто-то ему приказывал, а он вас магией поливал изо всех сил? – спросил я.

– Не знаю, – Каца пожал плечами. – Кто там сейчас разберет, мы трупов навалили гору. Убили всех, кто с ним был. Просто я вспомнил, что ты мне рассказывал про колдунов, которые могущественны, только когда служат. Да и в школе когда-то что-то такое слышал… Вот и подумал…

– Это не колдун нисколько, – вдруг встрял вождь. – Я в колдунах не разбираюсь, а вы бились с жертвой бога.

– Ммм? – мы все с интересом обернулись к нему.

– Глупые темные люди! – воскликнул он. – Варвары! Боги могущественны. Как колдуны, только сильнее. Но им дела нет до нас и наших войн и прочего. Но их можно хорошо попросить. И тогда они вложат свою силу в человеческую плоть. Потом будет плохо, после.

Я потряс головой. Всегда считал жрецов либо тупыми пустомелями, либо сильно умными политиками. Во всяком случае, ни разу не видел, чтобы тармские жрецы хоть раз добились от своих богов хоть какого-то зримого могущества. И тут вождь в своей простоватой манере заявляет, что белафортцы этому уже вовсю научились. Истина эта накрыла меня с головой, да так, что мне сразу стало холодно. Невзирая на нещадно палящее солнце.

***

– Когда-то был город здесь, – вождь повел рукой справа от себя. – Потом пришли те люди, а потом пришел песок и людей изгнал. И они ушли. Построили новый город, там, где Белафорт сейчас.

– Здесь раньше стоял город белафортцев? – спросил я, приглядываясь к выглядывающим кое-где из песка осколкам стен и колонн.

– Нет, – помотал головой вождь. – Белафортцы потом пришли. Тех убили, а в городе сначала поселились, потом разрушили его и заново построили.

– А, – кивнул я. – Понятно.

Ничего было непонятно, конечно. Просто меня сейчас волновал другой вопрос.

– А это место, куда мы идем, охраняется?

– Нет, – вождь остановил своего мехари, остальные животные тоже остановились. – Ни разу там никто ничего не охранял.

– Далеко еще? – спросила Лока и принялась рыться в своей бесформенной сумке.

– Недалеко, – ответил вождь. – Вон там, за холмом.

– Ннда, – Лока подкинула на ладони прозрачный желтый камень размером с голубиное яйцо. С третьего броска он завис в воздухе, описал круг над ее головой и устремился в ту сторону, куда указал вождь. Тот неодобрительно посмотрел на колдунью.

– Повезло тебе, то Гуп стрелял, – сказал он. – Гуп плохо стреляет. Я бы попал верно.

– А может я твоему Гупу просто понравилась, и он меня пожалел, – легкомысленно произнесла Лока.

– Нет, – покачал головой вождь. И с убийственной серьезностью продолжил. – Гуп просто стреляет плохо. И вообще дурак. А колдуньи ему не нравятся.

Каца захохотал. Лока нахмурилась, глядя в небо.

– Мы идем дальше? – сварливо спросил вождь, делая вид, что не слышит смеха.

– Нет, – покачала головой Лока. – Ждем. Сейчас…

Она протянула руку и выхватила из воздуха что-то невидимое. Поднесла кулак к уху и прислушалась. Лицо ее стало серьезным.

– Есть охрана, – сказала она. – Там человек десять оборванцев, одетых как мы примерно. Только у них всех белафортские кривые мечи. Под одеждой попрятаны, чтобы видно не было. Сейчас просто сидят кружком и лопают из общего котелка. Одной ложкой. Мы их легко убьем, даже пискнуть не успеют. Вроде ни одного колдуна там нет. Тем более иерарха.

– Они знают про нас? – спросил я.

Лока пожала плечами.

– Мне кажется, стоит оставить мехари здесь, – задумчиво произнес Каца. – Вместе с вождем и Жабой. Мы убьем быстренько охрану, дадим вам знак, и вы привезете туда зверей. И сами придете.

– Разумно, – кивнул я и посмотрел на вождя. Тот пошевелил недовольно бровями, но тоже кивнул. Мы принялись спешиваться. Вождь подходил к каждому мехари, притягивал к себе его голову, что-то шептал на ухо, и животное беспрекословно подгибало под себя ноги, укладываясь на песок.

– А мы не будем здесь легкой целью для… еще кого-нибудь? – спросил я.

– Да ладно тебе, Жаба, мы быстро! – махнула рукой Лока. И отряд зачистки святилища неспешно направился к холму.

***

Вождь уселся на песок, привалившись к одному из мехари, и закрыл глаза. Я последовал его примеру. Сначала думал, подремать чуть-чуть, а потом вспомнил, о чем давно хотел спросить вождя.

– Слушай, вождь, – начал я. – А ведь вы не любите колдунов и убиваете их. Локу тогда чуть не убили. А сейчас ты с ними за здорово живешь общаешься, и ничего. Как так получилось?

– Я просто умный, – сказал вождь. – Посмотрел, что ты с колдунами говоришь, и ничего. И не только говоришь… Не нравится мне твоя Лока. Она белая, только не толстая. А я люблю, когда белые и толстые. И чтобы не колдовали еще люблю. Я боюсь, когда колдуют. Женщины вообще не должны колдовать.

Вождь нахмурился и замолчал.

– Ты хороший человек, Жаба, – произнес он, наконец. – А значит и твой друг Каца хороший. И Лока. Я тебе верю, что они хорошие, хоть и колдуны. У нас по-другому. У нас, когда тобтоп колдун, он может просто так своих детей спалить, а потом не помнит ничего. А белые вроде не могут так.

Вождь с опаской зыркнул на Щенка. Щенок сжался от страха. Но вождь уже отвернулся.

– Но за ним ты приглядывай все равно! – тут вождь снова устроился поудобнее и закрыл глаза.

– Он все равно не позволит, чтобы тобтопы колдунов приняли, – прошептал Щенок.

– Не позволю, – сонно кивнул вождь. – Это я умный, а знаешь, сколько тобтопов-дураков есть? Это ты другой. А так у нас колдуны только вредят, никакой пользы от них. Вот ты сам-то, Щенок, помнишь, что случилось, когда у Бафасо и Губо в семье младшая дочь колдовать начала?