Горбатый Эльф

В военном наряде было жарко и неудобно, но он магическим образом вселил в Тайру самонадеянность и молодецкую удаль.

– Марис, а научи меня на мечах биться, раз уж я теперь солдатом считаюсь.

– Зачем тебе это? Чтобы драться, как настоящие рыцари, надо долго учиться, я и сам-то еще не очень умею.

– Мне не надо, как рыцари, хоть немножко покажи. Вот нападут на нас воры – ты что, один защищаться будешь?

Марис был абсолютно уверен, что с ворами должен разбираться мужчина, а Тайре лучше ускакать побыстрее или спрятаться куда-нибудь, если они окажутся пешими. Но потренироваться и в самом деле не мешало бы.

По дороге Марис выдернул две толстые жерди из поваленной изгороди, и весь вечер вырезал из них увеличенное подобие их мечей. Перед завтраком он, надувшись от важности, выбрал подходящую ровную полянку и прочитал Тайре долгую и занудную лекцию о технике боя, вложив в нее всю премудрость, усвоенную им от бывшего стражника Годи. Тайра не слушала и злилась, что придется махать какими-то деревяшками вместо нормального оружия. В атаку она кинулась так рьяно, что чуть было не проткнула Марису глаз. Ему пришлось жестко блокировать удар и Тайра, скривившись, схватилась за растянутое запястье.

–Так не пойдет. Давай каждый удар по очереди разучивать.

Теперь их утро, когда они ночевали под открытым небом, начиналось с тренировки. Поначалу у Тайры адски ныла правая рука, и Марис неустанно повторял, что меч – не женское дело, уж лучше бы кинжалом защищалась. Потом все пошло на лад, они приспособились друг к другу и бой начал напоминать красивый танец. Иногда Марис просил Тайру драться настоящим оружием, чтобы рука привыкала к тяжести железа. В качестве врага в этих случаях выступала вязанка соломы.

Им сказали, что в Кашту они приедут до заката, но солнце ушло за холмы, оставив на западе малиновое кружево легких облачков, а жилья и в помине не было. Может, ехали медленно – под вечер случился короткий, но щедрый ливень и копыта лошадей скользили по грязи, а может, все-таки с пути сбились. Дорога долго тянулась вдоль окраины леса, а тут вдруг завернула прямо в чащу. На опушке они остановились. Весенний лес заманивал птичьими трелями и казался праздничным и безопасным – но еще немного и совсем стемнеет, а кто его знает – что там дальше в глуши?

– Давай тут и заночуем, под тем деревом здоровенным?

Тайре хотелось под крышу, просушить сырую одежду, горячего поесть, но они сидели в седле с раннего утра, пора было отдохнуть. Она кивнула и повернула коня вслед за Марисом обследовать место для ночлега. Опушка была усеяна крошечными белыми цветочками, а посредине росло древнее чудище – тысячелетний дуб. И еще столько же прожить собиралось, ветви – каждая сама, как могучее дерево – все живые, верхние к небу вздымаются, нижние до земли прогнулись, кора грубая, как драконья шкура, но вся целая, нигде не осыпается. Листья еще не проклюнулись из почек, вместо них дерево украшала бахрома разноцветных ленточек. Понизу, куда с земли можно дотянуться, она была густой, выше их навязывали пореже, но и на самую верхушку какие-то смельчаки добрались.

– Святое место?

– Марис, поехали отсюда, не надо здесь ночевать. Шарик стал совсем ледяным и тяжелым, как из чугуна. Тайра вытащила его из-за ворота, он был беспросветно черным.

– Это что, тебе твой амулет дурацкий приказал? – зло огрызнулся Марис и спрыгнул с Ворона, – совсем как бабка полоумная стала. О, тут и вода есть!

Недалеко от дуба из травы выглядывала невысокая каменная кладка круглого колодца.

– Марис, здесь опасно – неужели ты сам не чувствуешь?

– В лесу среди ночи зато отлично будет, с волками и медведями. Хватит чушь нести, я давно понял, в чем магия твоей висюльки. Как только тебе что-то в голову взбредет – она цвет меняет. А ты сама веришь и другие должны. Слезай – или езжай куда хочешь, надоело уже.

Тайра рывком развернула Маяка к дороге, проехала несколько шагов, обернулась. Марис спиной к ней расседлывал Ворона. Вот так они и расстанутся, наверное – навсегда. А если здесь и вправду опасно, и этот идиот погибнет? Или шарик просто предупреждал о ссоре?

Они не стали разводить костер, поужинали хлебом с мясом, да запили ледяной водой из колодца. Трех слов за едой не сказали, молча легли под шелестящий от ночного ветерка полог из ленточек и отвернулись друг от друга. Шмель для тепла пристроился между ними.

А проснулась Тайра от негромкого собачьего рыка. Уже начало светать, все вокруг синевато-серебряное, замершее. Полоски ткани висят неподвижно. Шмель стоит рядом и глухо рычит куда-то в сторону, шерсть дыбом. Тайра выглянула из-под веток туда, куда смотрел пес. Вроде бы никого. Потом увидела – на краю колодца сидит какая-то зверушка чуть побольше кошки. Или птица – в полутьме не разобрать, вроде бы у нее крылья.

– Марис, что это? – прошептала Тайра.

Он осторожно подобрался к краю кроны, сунул меч в руку Тайре.

– Где? А, это… Мышь летучая, бывают же такие громадные!

– Ее Шмель боится.

– Да он только простых мышей не боится.

На душе у Тайры потеплело, вчерашняя обида растаяла. Она завозилась, поудобнее устраиваясь, чтобы понаблюдать за удивительным животным. Под коленом хрустнул сучок. Мышь вскинула голову на длинной змеиной шее и пронзительно замяукала. Шмель не выдержал, с лаем бросился к зверушке. И тогда в колодце что-то взорвалось. Как будто в воду лошадь упала – или из-под воды выпрыгнула. Над камнями показалась острая морда размером с бычью, когтистые лапы ухватились за край и с натугой вытолкнули громадное черное тело. Зверь встал на дыбы и распахнул кожаные крылья.

– Шмель, назад!

Стоящая на задних ногах жуткая тварь была похожа на великана в развевающемся плаще. Повисший на ее лапе пес казался не больше котенка, напавшего на воина. Тварь зашипела, поводила ощеренной мордой по сторонам, осматривая поляну. Подцепила зубастым клювом детеныша и швырнула в колодец, потом отодрала от лапы Шмеля и отправила следом. Оттуда, из глубины, послышался приглушенный визг и бултыханье. «Живой, если справимся с ней – спасем», – с облегчением подумала Тайра.

Чудовище подпрыгнуло, взлетело над поляной и спикировало туда, где за миг до этого сидели Тайра с Марисом. Они шмыгнули за толстую, в полный обхват, ветвь, дугой спускающуюся к земле, и выставили мечи. Удар отбросил их стволу, ветвь треснула, но остановила бросок.

Тварь отпрянула, ломая сучья, взмыла вверх и полетела вокруг дуба, высматривая прогалину в кроне для следующего нападения.

– Мы даже ее не ранили!

– Она убьет нас, – и тогда Тайра бросила меч, выхватила шарик и, растирая его в пыль между ладонями, заорала – Эрвин!

Тварь падала прямо на них – и на мальчишку, вставшего впереди с поднятыми вверх безоружными руками …

Солнце уже спряталось за холмами, а обещанное встречными путниками селение так и не появилось. Дорога заворачивала в лес.

– Давай тут и заночуем, под тем деревом здоровенным?

Шарик похолодел, стал оттягивать цепочку, предупреждая о чем-то.

Они повернули коней на лужайку, там рос древний дуб, весь увешенный цветными тряпочками. Под деревом стоял рыжий деревенский парнишка.

– Добрые господа, вы в Кашту едете?

– Эрвин! – чуть не завопила Тайра, но осеклась – эльф явно не собирался показывать, что они знакомы. Он был более ли менее прилично одет, в штанах и холщовой курточке, и явно изображал обычного сельского паренька.

– А тебе-то что за дело? – раздраженно спросил Марис. Он промок, устал и хотел одного – слезть с коня.

– Так вам не сюда, по дороге через перелесок проедете – там и Кашта сразу будет.

– И долго ехать?

– Да не, рядом же – засветло доскачете.

– Спасибо тебе, мы уж заночевать тут собирались, – вмешалась Тайра.

– Езжайте, пока еще хорошо видать, – и, уже в хвосты удаляющимся лошадям, крикнул: – Не ночуйте у глубоких вод и пещер – Хогга охотится за вами! И запомни – одна встреча из трех уже была!

– Что он сказал? – Марис остановил коня, но мальчишка куда-то подевался.

– Не поняла, ты же сам видишь – он странный такой.

– Дурачок, думаешь? А можно ему верить насчет Кашты?

– Даже дурачки знают дорогу к дому.

Глава 10. Лабораторные опыты

Это омерзительное задание Эрвину придется выполнить. Он не стал ловить овцу с пастбища, честно купил ее у мясника за украденную у герцога серебряную монету. Теперь она крепко спала, вися на его шее наподобие хомута. Готфрид вышел из замка и запер дверь за собой. Эрвин оглянулся, и, конечно, ничего, кроме трещины в скале, не увидел. Это было лучшее колдовство Готфрида – Верхний Замок. С какой стороны не смотреть – просто скалы на вершине горы, изъеденные ветрами. Разломы, круглые отверстия – работа ветра и воды. Однажды Эрвин даже залез в одно из таких отверстий и долго ощупывал его. И хотя он точно знал, что трогает стекло – а может быть, частый оконный переплет – но ощущал только крошащийся под пальцами песчаник. Нижний замок находился на склоне горы, там было много слуг, рядом – нищая деревушка. Бегали дети, пасся скот, ничего волшебного не было и в помине. В Нижнем замке Готфрид бывал только для разговора с управляющим, ну и в случае приема гостей, а это не каждый год случалось. Единственным неудобством Верхнего Замка была необходимость тайно доставлять туда провизию, впрочем, теперь для этого у герцога был раб.

Они спустились на узкое плато, ограниченное отвесным обрывом. На него можно было попасть только через Верхний Замок – или по Запретному Пути. Отсюда открывался вид на вершины ближних гор и равнину за ними, если ее не скрывали низкие облака

. На дальнем конце площадки возвышалась причудливо испещренная трещинами и пещерками скала. Готфрид не торопясь пошел к ней, раздвигая перед собой сеть чудовищных проклятий, раскинутую по всему плато. Камнепад, Удар Молнии, Холодный Огонь, три вида Мгновенной Смерти. Увлекшись устранением магической защиты, он чуть было не проворонил обычную волчью яму, вырытую перед центральным, самым большим гротом.

Войдя внутрь, колдун опустился на колени и стал водить пальцами по гладкой стене. После множества заклинаний плита отъехала в сторону. Отъехала бы и без заклинаний, Эрвин знал порядок прикосновений, их было одиннадцать. За дверью обнаружился широкий круглый колодец. В его стенах была вырублена винтовая лестница без перил, витки уходили в непроглядную темноту. Эльф поежился. Кто придумал такую дикую конструкцию?

– Спускайся первым, – Готфрид сунул факел в свободную руку Эрвина. Древние ступени, припорошенные тяжелой каменной пылью, были совершенно ровными, с острыми гранями. По ним очень редко ходили. Эльф с овцой на горбу резво кружил по спирали, уводящей в бездну. Оставшийся без света герцог почти полз, вжимаясь боком в склизкий камень.

– Да стой же ты, скотина!

– Простите, ваше сиятельство, я забыл про ваш радикулит, – донесся звонкий голос откуда-то снизу. Звук отразился от стен и поскакал, как мячик, вверх по ярусам: улит… улит…улит…

–Убью, – беспомощно прошипел герцог, но они оба уже стояли на дне колодца. Кажется, пару витков Готфрид пропустил благодаря какому-то очередному фокусу эльфа.

Обычная дубовая дверь, укрепленная полосами меди. Дерево уже начало крошиться от времени, но десяток ударов тарана она выдержит. Она появилась намного позже колодца с лестницей, вряд ли дверь была старше Верхнего замка. Готфрид открыл ее обыкновенным ключом. Проход вел в естественную галерею, по дну которой бежал подземный ручей. Здесь было его верховье, до впадения в озеро еще с полчаса ходу, и Эрвин был рад этому – он не любил встречаться с Хоггой.

– Послушай, раб – ты говоришь, что бессмертен. А как ты это ощущаешь? – неожиданно спросил колдун.

– Ну а как вы ощущаете, что живы? Вот и я так же.

– Не увиливай. Человек смертен, эльфы – нет. В чем разница, как понять, когда становишься бессмертным?

– Нет особой разницы. Вы-то, люди, тоже бессмертны, только тело теряете.

– Хватит чушь нести. Я и есть мое тело, мой разум находится у меня в голове, не будет головы – и разума не будет.

– Ну а у меня раньше не было этого дурацкого тела, и потом не будет, но я же помню, как до этого жил.

– И как же ты «жил» без тела?

– Да было оно у меня, только другое – не это, уродское, а нормальное, мне соответствующее. Это вот – временное, чтобы можно было вместе с людьми существовать, – Эрвину ужасно надоел этот разговор, поэтому он ответил напрямую, – вы, ваша светлость, пока еще в смертном теле находитесь, и все ваше колдовство только замедляет старение, точно вам говорю.

– А потом? Когда обретают бессмертие? Тело становится таким же, как у эльфов?

– У вас-то вряд ли станет. Для этого умереть надо – а вы же не хотите.

– Ну да, умереть, прилететь в Светлые Небеса, и там меня непременно превратят в эльфа… – Готфрид злобно расхохотался, – не дождешься моей смерти, уродец.

Эрвин промолчал. Теперь он, кажется, понял, чего так боялся колдун – не смерти, а расплаты.

Впереди живой плеск ручья гас в черном безмолвии озера. Полоска прибрежного песка стала немного уже за последние недели. Хогга росла, незаметно и неотвратимо. Сейчас она была тиха – спала или выжидала? С поверхности поднималась почти невидимая прозрачная дымка, на разной глубине висели голубоватые сгустки то ли фосфоресцирующей воды, то ли гниющей плоти. Над некоторыми светящимися пятнами парили души поглощенных Хоггой. Почему они здесь? Что держит их в этом безжизненном мраке? Эрвин окликнул их, и услышал шепот:

– Как хорошо… Мне больше не надо убивать ради пищи…

Наверное, это душа вон того полуразложившегося волка. Но нет, шепот принадлежал разбойнику, сотню лет назад не сумевшему найти выход из пещеры. Волк говорил другое:

– Мне не больно… Мне никогда не будет больно… – он приполз сюда умирать от старости, и теперь был счастлив.

– На что ты там пялишься? Положи овцу на берег.

Готфрид воздел руки и запел древнее заклинание на давно забытом гортанном языке. Но здесь не действовали заклятия, это было царство Хогги. Надтреснутый голос колдуна становился все слабее, и пение оборвалось на полуслове.

– Раб, опусти овцу в воду.

Эрвин повиновался и с тоской смотрел, как кудрявая шкурка отплывает от берега и окутывается голубым сиянием. Испуганный комочек сознания отделился от тела и заметался над поверхностью озера.

– Не бойся, здесь нет боли и страха, – сказала Хогга овечьей душе.

– Ну нет, она тебе не достанется, – Эрвин тихонько свистнул, комочек приник к его плечу. Он подтолкнул его в сторону ручья:

– Беги, здесь опасно. Беги к свету.

Надо будет потом найти ее, а то глупышка заблудится. У управляющего скоро ожеребится белая кобыла. Была овцой, станет лошадкой.

– Хогга, я принес тебе жертву, и ты стала сильнее. Позволь мне взять частицу твоей плоти…

С этими словами колдун опустил в озеро черпак с длинной ручкой и бережно перелил в колбу немного воды. Он успел отбросить черпак и закрутить пробку, когда от озера отделилась прядь тумана и обвилась вокруг его груди.

– Вечная жизнь… Я буду жить вечно… – прошептали его губы.

Эрвин взял его за шкирку и оттащил от берега.

– Эльф, зачем… там же… – Готфрид тянул дрожащую руку к воде.

– Там смерть, ваша светлость. Смерть, понимаете?

Колдун, шатаясь, побрел прочь от озера.

Готфрид не мог оторвать восхищенного взора от колбы с мутноватой, отливавшей свинцом жидкостью. Поставил ее на середину рабочего стола, ходил вокруг, что-то бормотал, поглаживал. Радость распирала грудь, хотелось разделить ее хоть с кем-то.

– Мертвая вода… ты понимаешь, заморыш – ею можно исцелить целое войско, снова и снова, они смогут воевать бесконечно… Да куда тебе понимать, разве ты человек? А кстати – ты помог мне, когда Хогга попробовала меня затянуть. Хотелось бы знать, зачем? Отошел бы в сторонку – и был бы свободен. Ведь я же, с твоей точки зрения, зло?

– Ну, пока не такое уж большое. К тому же, я к вам как-то привык.

– Все привыкают к рабству, даже эльфы. На, лови!

Эрвин ловко поймал монетку. Попозже он подложит ее в кошель герцога, откуда он утром свистнул денежку, и не будет ему ничего должен. Кстати, колдун правильно оценил свою жизнь: не дороже овцы.

А Готфрид все не мог успокоиться, ему был нужен просвещенный собеседник для беседы, но рядом торчал только этот недоумок.

– Раньше я считал, что эльфы враждебны людям. Вижу, что ошибался – ты уж сколько раз лез из кожи вон, чтобы спасти какого-нибудь проходимца.

– Просто мы стараемся держаться от вас подальше. А мне пришлось жить среди людей, теперь я знаю, что не все они такие, как мы про вас думаем.

– И что же думают эльфы о людях?

– Вы похожи на нее – эльф мотнул головой, показывая куда-то на пол, – ну, может, не каждый – но многие. Вас мучит жажда. Хотите иметь больше, чем у вас есть, потом – еще больше, потом – вообще всё. А всё – оно одно, на всех не хватит, вот и грызетесь, как свора собак за кость, при этом топча тех, кто просто хочет жить.

Готфрид чуть-чуть улыбнулся, глядя на эльфа с удивлением:

– Я ждал чего-нибудь поинтересней, чем святошеские глупости, которыми меня потчевали еще в детстве. Мораль неудачников. Человек тем и отличается от животного, что не останавливается на достигнутом – в этом его величие.

– Да. Вот только если бы вы, не останавливаясь, становились умнее или счастливее…

– Счастье – в достижении желаемого.

– Станет ли Хогга счастливой, когда сожрет всю жизнь на земле?

– Хогга, боюсь, станет очень голодной. Человек – не Хогга, он разрушает ради созидания. Ладно, философ, я тебя понял. А теперь принеси мне мышь.

Эрвин давно ждал этого, но беспрекословное подчинения было не в его правилах.

– Мышь? Эльфы не ловят мышей. Может, лучше обратиться с этой просьбой к коту?

– Это приказ.

Фигурка эльфа дрогнула, почти исчезла – и вот он снова стоит перед Готфридом, на ладошке – серый попискивающий зверек. Эрвин ласково погладил его пальцем, мышь свернулась в клубок и заснула. Готфрид бережно открыл колбу, с величайшей осторожностью всосал несколько капель жидкости в стеклянную трубочку. Переложил мышь на фарфоровое блюдце и откусил длинным желтым ногтем половину хвоста. Приставил окровавленный жгутик к оставшемуся обрубку, подправил, и, шепча заклятие, капнул две капли из трубочки на разрез. Легкий голубой дымок, вытекшая из хвоста капелька крови стала прозрачной. Хвостик заблестел, стал плавиться, туман окутал мышь, вся она медленно оседала, как снежок в натопленной комнате.

– Хм… Кажется, концентрация слишком высокая… Интересно, можно сейчас ее оживить?

– Уже нет. Бросьте ее в огонь.

– Зачем?

– Она превращается в маленькую Хоггу. Представьте, что с вами будет, если вы случайно притронетесь к ней?

Мышь полетела в камин, где полыхал десяток сосновых поленьев. "Любопытно, когда он успел развести огонь, – мельком подумал герцог, – впрочем, что значит – когда? Эльф же".

Зашипело, из камина с треском разлетелись искры. Мышь не исчезала, лежала голубым светящимся комочком на краю полена и медленно растекалась, разъедая плоть дерева. Потом жар взял свое, с шипением и едким дымом мокрое пятно стало съеживаться, вскоре его охватило зеленоватое пламя.

– Плоть превращается в мертвую воду… Если побрызгать корову, можно получить пару бочек, не надо будет спускаться за ней под землю.

– А потом ее станет еще больше, потому что она вас притянет и слопает. Вы уже забыли, герцог, что случилось в пещере?

– Еще одну мышь.

Эта мышь уже спала глубоким сном, она была плешива и так помята, как будто Эрвин вытащил ее из мышеловки. Готфрид недовольно прищурился, но тут же решил, что такой опыт будет более показательным.

– Попробуйте развести обычной водой в четыре раза.

– Откуда ты знаешь о свойствах мертвой воды? Лазил в пещеру, разнюхивал тайком от меня?

– Помилуйте, ваша светлость! Добровольно играть со смертью? Я навел справки, пока путешествовал в поисках мыши. Был один маг лет двести назад, он тоже проводил эксперименты с Хоггой, она тогда спала и была менее опасна. Остались записи.

– К чему привели его исследования?

– Хогга его все-таки сожрала.

Снова голубоватый дымок, но блеска на теле не было. Поначалу совсем ничего не происходило, потом мышь перестала дышать. Через полчаса уже трудно было определить место соединения обоих частей хвоста, вмятины на тельце стали менее заметными.

– Достаточно. Теперь я приказываю – не смей за мной следить.

Готфрид удалился в опочивальню и вернулся с крошечной, с фасолину, мензуркой, на дне которой играла отражениями сияющая жидкость.

Эрвин усмехнулся: «Когда ты был в сокровищнице, тебя выбрал флакон с живой водой. Ты лекарь, а не маг».

Смоченной в воде стеклянной палочкой Готфрид начертил на спинке мыши круг. Тельце вздрогнуло, мучительный первый вдох сопровождался еле слышным писком. Не дожидаясь, когда зверек окончательно вернется к жизни, Готфрид прижал его к блюдцу и точным движением скальпеля отсек голову. Эрвин горестно вздохнул.

На этот раз колдун долго и очень тщательно прилаживал голову к телу, стараясь, чтобы не только шейные позвонки, но и трахея, и пищевод идеально соединились. Иногда он поглядывал на эльфа в надежде на толковый совет, но тот молчал и смотрел в стенку. Пришлось полагаться на собственные знания и чудодейственную силу мертвой воды. Окончив манипуляции с мышью, колдун расположился в кресле, приготовившись к долгому ожиданию, и с неожиданным любопытством уставился на Эрвина.

– Эльф, а почему ты так не любишь убивать? Ваш закон это запрещает, или, может быть, религия?

– Нет у нас таких запретов, иногда ведь и нам приходится…

– Не лгать! Ты обязан говорить мне правду. Я прекрасно вижу, что тебе неприятна даже мышиная смерть, опять же всяких мерзавцев от меня спасаешь. Отвечай – в чем причина?

– Ну, мы все-таки иначе устроены. Даже у вас, с вашими примитивными ощущениями, есть слово «сочувствие».

–То есть – вы чувствуете чужую боль, как будто собственную? И вам от этого плохо?

Колдун так внимательно посмотрел на Эрвина, что тот сразу понял – лишнее сболтнул.

– Предназначение эльфов – творить гармонию в мире живых существ. Преждевременная смерть нарушает гармонию.

– Гармония… – Готфрид откинулся в кресле и задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику, – здоровье и красота, безусловно, гармоничны, уродство – нет. Если эксперимент с мышью пройдет успешно, следующим будешь ты. Мертвая вода в правильной концентрации делает именно это – восстанавливает утраченную целостность и гармонию организма. Я избавлю тебя от горба.

– Спасибо за честь, ваша светлость, но я категорически отказываюсь от вашего предложения. Горб полностью соответствует моей теперешней сути и, поэтому, абсолютно гармоничен. Никакая вода тут не поможет.

– Ты хочешь сказать – ты и внутри такой же урод, как и снаружи?

– Конечно, ваша светлость. Иначе как бы я мог состоять у вас в услужении и выполнять ваши указания?

Готфрид хмыкнул, но пропустил оскорбление мимо ушей. Пока что без помощи раба ему не обойтись.

– Ладно, приведешь мне какого-нибудь бродягу. Оно и лучше – может, мертвая вода по-разному действует на эльфов и людей. Если с человеком все пройдет удачно, вторым исцеленным буду я.

– Хотите вылечить радикулит? Не поможет, живую воду вы ведь пробовали.

– И без тебя знаю. Ты на мышь посмотри – у нее ведь не только раны срастаются, она моложе стала. Шерсть гуще, тело более сильное и крепкое.

– Ааа… Простите, ваша светлость, я, конечно, мертвой водой вас побрызгаю, если вы мне это изволите приказать. Но ведь вы умрете – и кто вас тогда оживлять будет? Я-то вам клялся в покорности до самой смерти, так что все мои обязанности в этот трагический миг и закончатся.

– Если ты не оживишь меня, это будет равносильно убийству, а эльфы не убивают.

– Ну, так умертвлю-то я вас по вашему же указанию… А вот оживлять вас омоложенного – это, по нашим понятиям, большое зло. В молодости вы даже не сравнить, насколько хуже были, чем сейчас.

– Ты зарываешься, щенок. Превращу в мышь и отрежу лапки. Лечить не буду.

– Не успеете, сами ведь знаете, ваша светлость.

Хрупкое терпение Готфрида разбилось вдребезги.

– Значит так, – прошипел он, – ты будешь доставлять мне по ребенку из моей деревни ежедневно. Сам будешь их калечить и убивать, а я буду проводить эксперименты по исцелению, пока не отточу технику в совершенстве. Это приказ, и ты не можешь ослушаться. Выполняй!

– Да, ваша светлость. Выполню. Я немедленно отправлюсь в деревню за ребенком, но пока меня не будет, вас навестят другие эльфы – мы ведь не бросаем друг друга в беде. И тогда я, к великому сожалению, не успею прийти к вам на помощь.

Эрвин улыбнулся и добавил:

– Запомните, герцог – я больше никого не буду для вас убивать. Даже мышей.