Всё о приключениях жёлтого чемоданчика, Веснушке и Лоскутике

– Ну, на что жалуешься, Иванов? – устало спросил Детский Доктор.

– Понимаете, – сказал Вова, – я… я ленивый!

Голубые глаза Детского Доктора блеснули.

– Ах так! – сказал он. – Ленивый? Ну, это мы сейчас посмотрим. А ну-ка, раздевайся.

Вова дрожащими пальцами расстегнул ковбойку. Детский Доктор приложил к Вовиной груди холодную трубку. Трубка была такая холодная, как будто её только что вынули из холодильника.

– Так-так! – сказал Детский Доктор. – Дыши. Ещё дыши. Глубже. Ещё глубже. Ну как, дышать лень?

– Лень, – признался Вова.

– Бедный ребёнок… – Детский Доктор поднял голову и с сочувствием посмотрел на Вову. – Ну а в булочную за хлебом сходить?

– Ох, лень!

Доктор на минуту задумался, постучал трубкой по ладони.

– Бабушку любишь? – неожиданно спросил он.

– Ага, – удивился Вова.

– А за что? – Детский Доктор наклонил голову набок, внимательно глядя на Вову.

– Хорошая она, – убеждённо сказал Вова, – вон у Мишки Петрова бабушка целый день ворчит. Моя – никогда! Просто не умеет.

– Так-так! Очень мило, – сказал Детский Доктор. – Ну а как насчёт того, чтобы помочь бабушке? Посуду помыть, что ли? А?

– Ну нет! – Вова затряс головой и даже на шаг отступил от Детского Доктора. – Это уж ни за что.

– Всё ясно, – вздохнул Детский Доктор. – Последний вопрос. В кино ходить не лень?

– Ну это ещё ничего. Это я могу… – немного подумав, ответил Вова.

– Понятно, понятно, – сказал Детский Доктор и положил трубочку на стол. – Случай очень тяжёлый, но не безнадёжный… Вот если бы тебе было лень ходить в кино… Вот тогда… Ну ничего, не огорчайся. Вылечим тебя от лени. А ну-ка, снимай ботинки и ложись на эту кушетку.

– Нет! – отчаянно закричал Вова. – Не хочу на кушетку! Я наоборот! Я хочу ничего не делать!

Детский Доктор от удивления высоко поднял свои седые брови и поморгал седыми ресницами.

– Не хочешь делать, так не делай! – сказал он.

– Да, а все ругаются: «Лентяй, бездельник!» – проворчал Вова.

– А, так ты вот зачем ко мне пожаловал! – Детский Доктор откинулся в кресле. – Значит, так: ты хочешь ничего не делать и чтобы тебя все хвалили?

Лицо Детского Доктора вдруг стало очень старым и грустным. Он притянул к себе Вову и положил руки ему на плечи.

– Не можете помочь, так и скажите… – упрямо и тоскливо бормотал Вова, глядя куда-то в сторону.

Голубые глаза Детского Доктора вспыхнули и погасли.

– Есть один-единственный способ… – холодно сказал он и слегка оттолкнул от себя Вову. Он взял авторучку и что-то написал на длинной бумажке.

– Вот тебе рецепт на зелёную пилюлю, – сказал он. – Если ты примешь эту зелёную пилюлю, то ты сможешь ничего не делать, и никто не будет тебя ругать за это…

– Спасибо, дяденька Доктор! – торопливо сказал Вова, жадно хватая рецепт.

– Постой! – остановил его Детский Доктор. – По этому рецепту ты получишь ещё красную пилюлю. И если тебе снова захочется, чтобы всё было как прежде, – прими её. Смотри не потеряй красную пилюлю! – прокричал Доктор вслед убегавшему Вове.

Глава 3. Для Вовы Иванова начинается новая прекрасная жизнь

Вова, задыхаясь, бежал по улице. Снежинки таяли, не долетая до его пылающего лица. Он вбежал в аптеку, растолкал кашляющих старичков и чихающих старушек и сунул в окошко свой рецепт.

Аптекарша была очень толстая и очень румяная, наверно потому, что могла лечиться сразу всеми лекарствами. Она долго с недоверчивым видом читала рецепт, а затем позвала Заведующего Аптекой. Заведующий был маленького роста, худой, с бледными губами. Может быть, он совсем не верил в медицину, а может быть, наоборот, питался одними лекарствами.

– Фамилия? – строго спросил Заведующий Аптекой, глядя то на рецепт, то на Вову.

– Иванов, – сказал Вова и похолодел.

«Ох, не даст! – подумал он. – Точно не даст…»

– Верно, Иванов. Так и написано: «В. Иванов», – задумчиво повторил Заведующий Аптекой, вертя в руках рецепт. – Кто же это «В. Иванов»?

– Это… это… – на миг замялся Вова и поспешно соврал: – Это мой дедушка, Вася Иванов. То есть Василий Семёнович Иванов.

– Так это ты для дедушки берёшь? – спросил Заведующий и перестал хмуриться.

– Ага, – быстро заговорил Вова, – он у нас, знаете, такой: целый день работает… и учится. Только отвернёшься, а он уже в булочную летит. А мама говорит: это ему уже вредно.

– Сколько лет твоему дедушке?

– Ой, он уже большой! – воскликнул Вова. – Ему уже восемьдесят! Ему уже восемьдесят первый пошёл…

– Нина Петровна, всё в порядке. Выдайте ему зелёную пилюлю № 8, – сказал Заведующий Аптекой, вздохнул и, согнувшись, ушёл в маленькую дверь.

Румяная аптекарша кивнула головой в белой шапочке и протянула Вове пакетик. Вова схватил его и нащупал под бумагой два круглых шарика.

Вова выскочил на улицу. Отошёл подальше от аптеки. На всякий случай ещё свернул за угол в переулок.

Руки от волнения у него немного дрожали. Он вытряхнул из пакета на ладонь две пилюли. Они были одинаковой величины. Обе круглые и блестящие. Только одна была совсем зелёная, а другая красная.

«Может, выкинуть эту красную? На что она мне? А, ладно, пускай…» – И Вова небрежно сунул красную пилюлю себе в карман.

Потом он осторожно взял зелёную пилюлю двумя пальцами, зачем-то подул на неё, воровато оглянулся по сторонам и быстро сунул её в рот.

Пилюля на вкус была какая-то горьковато-солёно-кислая. Она громко зашипела на языке и моментально растаяла.

И это было всё. Больше ничего не случилось. Ничего-ничего. Вова долго стоял с бьющимся сердцем. Но всё оставалось таким же, как прежде.

«Дурак я, что поверил! – со злостью и разочарованием подумал Вова. – Обманул меня этот Детский Доктор. Обыкновенная частная практика. Только в школу теперь опоздал…»

Вова медленно поплёлся по улице, хотя часы на площади показывали, что до начала уроков осталось всего пять минут.

Мимо Вовы, обогнав его, пробежали несколько мальчишек. Они тоже опаздывали.

Но тут Вова вспомнил о контрольной по математике, и ноги его пошли ещё медленней, стали спотыкаться и цепляться одна за другую.

Вова шёл и смотрел на падающий снег. Наконец ему стало казаться, что это падают с неба мелкие белые цифры, которые надо перемножить.

Так или иначе, но Вова приплёлся в школу только к началу второго урока.

– Контрольная! Контрольная! – летало по классу. Все рылись в портфелях, наполняли авторучки чернилами. У всех были озабоченные лица. Никто не дрался, не кидался шариками из жёваной бумаги.

Вова надеялся, что урок так и не начнётся. Может быть, звонок сломается, или загорится чья-то парта, или ещё что-нибудь случится.

Но звонок прозвенел, как всегда, беспечно и весело, и в класс вошла Лидия Николаевна.

Вове показалось, что она как-то особенно медленно подошла к своему столику и торжественно положила на него тяжёлый портфель.

Вова в полном унынии сел на свою парту рядом с Мишкой Петровым.

Тут Вова очень удивился. Парта была как будто его, и Мишка Петров, как всегда, сидел рядом. Но почему-то Вовины ноги болтались в воздухе и не доставали до пола.

«Парту переменили! Наверно, из десятого класса принесли. Интересно, когда это они успели?» – подумал Вова.

Он только хотел спросить у Мишки, видел ли он, как из класса выносили их парту и вносили новую, но тут Вова заметил, что в классе стало как-то удивительно тихо.

Он поднял голову. Что такое? Лидия Николаевна, опершись руками о стол и наклонившись вперёд, смотрела прямо на него, на Вову Иванова, широко открытыми, изумлёнными глазами.

Это было невероятно. Вова всегда считал, что Лидия Николаевна не удивится даже в том случае, если в классе вместо ребят за партами окажутся сорок тигров и львов с невыученными уроками.

– Ой! – тихонько сказала Катя, сидевшая на последней парте.

– Так. Ну что ж, это даже похвально, – наконец сказала Лидия Николаевна своим обычным, спокойным, немного железным голосом. – Я понимаю, что тебе хочется ходить в школу. Но ты лучше пойди поиграй, побегай…

Потрясённый Вова взял портфель и вышел в коридор. А во время занятий это было самое необитаемое и пустынное место в мире. Можно было подумать, что здесь никогда не ступала человеческая нога.

В раздевалке тоже было пусто и тихо.

Ряды вешалок с висящими на них пальто были похожи на дремучий лес, а на опушке этого леса сидела нянечка в тёплом мохнатом платке. Она вязала длинный чулок, похожий на волчью ногу.

Вова быстро надел пальто. Это пальто мама купила ему два года назад, и Вова успел за эти два года из него порядочно вырасти. Особенно из рукавов. А теперь рукава были как раз.

Но Вове было некогда удивляться. Он боялся, что сейчас на верху лестницы появится Лидия Николаевна и своим строгим голосом скажет, чтобы он шёл писать контрольную.

Вова дрожащими пальцами застегнул пуговицы и бросился к двери.

Глава 4. Прекрасная жизнь продолжается

Вова, задыхаясь от радости, выскочил на улицу.

«Пускай они себе там задачки решают, умножают трёхзначное на пятизначное, ошибочки сажают, волнуются… – подумал он и засмеялся. – А мне сама Лидия Николаевна сказала: „Пойди поиграй, побегай“. Вот молодец Детский Доктор – не наврал!»

А снег всё падал и падал. Сугробы показались Вове какими-то особенно высокими. Нет, никогда на их улице не было таких высоких сугробов!

Тут к остановке подъехал озябший троллейбус. Провода над ним просто дрожали от холода, а окна были совсем белые. Вова вспомнил, что этот троллейбус останавливается как раз около булочной, и встал в очередь. Но высокий худой гражданин в коричневой шляпе, на полях которой лежало порядочно снега, пропустил Вову вперёд и сказал:

– Проходи! Проходи!

И все люди, стоявшие в очереди, сказали хором:

– Проходи! Проходи!

Вова удивился и поскорей залез в троллейбус.

– Иди садись к окошку, – предложил Вове старичок в больших очках. – Граждане, да пропустите же человека!

Все пассажиры сейчас же расступились, и Вова мимо колен старичка пролез к окошку.

Вова стал дышать на белое непрозрачное стекло. Он дышал, дышал и вдруг в маленькую круглую дырочку увидел витрину булочной. На витрине высились башни из сушек, уютно свернувшись, лежали плюшки, а на них с надменным видом глядели большие крендели, скрестив на груди круглые руки.

Вова выскочил из троллейбуса.

– Осторожнее! Осторожнее! – закричали хором все пассажиры.

Вова с трудом открыл тяжёлую дверь булочной и вошёл.

В магазине было тепло и необыкновенно хорошо пахло.

Вова выбрал свои любимые батоны, посыпанные маком.

Продавщица, красивая девушка с толстыми косами, с улыбкой протянула свою обнажённую до локтя белую руку и помогла Вове сунуть батоны в авоську.

– Ах ты, какой хороший, мамочке своей помогаешь! – сказала она красивым, звонким голосом.

Вова опять удивился, но ничего не сказал и вместе с круглыми клубами белого пара вышел на улицу.

А в воздухе по-прежнему кружился снег.

Портфель и авоська с хлебом оттягивали ему руки.

– Ну и батоны, тяжёлые какие, – удивился Вова, – а портфель тоже ничего себе. Как будто камнями набит.

Вова положил портфель на снег, а сверху авоську с батонами и остановился отдохнуть.

– Бедненький! – пожалела Вову синеглазая тётя в мягком белом платке, державшая за руку малыша в мохнатой шубке. Поверх шубки малыш был тоже закутан в мягкий белый платок. Видны были только два чересчур больших синих глаза. Имелись ли у малыша рот и нос – было неизвестно.

– Дай-ка я тебе помогу! – сказала синеглазая тётя. Она взяла из рук Вовы портфель и авоську.

Вова тихонько ахнул и пошёл вслед за тётей.

«Вот это жизнь! – подумал он и чуть не застонал от восторга. – Ничего не надо делать. А сколько лет мучился! Надо было мне давно такую пилюлю принять!..»

Тётя проводила Вову до самого подъезда и даже поднялась с ним на второй этаж.

– Молодец, умница, – сказала она и ласково улыбнулась.

– Чего это все меня хвалят? – удивился Вова, глядя на два больших белых платка, спускавшихся вниз по лестнице.

Дома никого не было. Наверно, мама всё ещё была у своей мамы, Вовиной бабушки.

«Все ребята в школе, мучаются, задачки решают, а я уже дома, – подумал счастливый Вова и лёг на диван прямо в пальто и галошах. – Вот захочу и весь день на диване пролежу. Чего лучше?»

Вова сунул под голову подушку, на которой бабушка вышила Красную Шапочку с корзиночкой и Серого Волка. Чтобы ему стало ещё уютней, он подтянул колени к подбородку, а ладонь сунул под щёку.

Так он лежал и смотрел на ножки стола и на край свисающей скатерти. Раз, два, три, четыре. Четыре ножки стола. А под столом вилка. Упала, когда Вова завтракал, а поднять было лень.

Нет, почему-то так лежать было скучно.

«Наверно, подушка скучная попалась», – решил Вова.

Он сбросил на пол подушку с Красной Шапочкой и подтянул к себе подушку, на которой были вышиты два громадных мухомора.

Но лежать на мухоморах было ничуть не интересней.

«Может, просто на этом боку лежать скучно, на другом лучше?» – подумал Вова, повернулся на другой бок и уткнулся носом в спинку дивана. Нет, и на этом боку лежать скучно, нисколько не веселей.

«Ох, – вспомнил Вова, – так ведь я договорился с Катькой в кино пойти. В четыре часа».

Вова даже засмеялся от удовольствия. Может, забежать за ней? Нет, ясное дело, Катя сейчас уроки учит. Вова представил себе, как она ровненько сидит за столом и, высунув кончик языка, старательно пишет в тетрадке.

Тут Вова уже не смог сдержать снисходительной улыбки. Эх, Катька, Катька! Где уж ей! Разве она когда-нибудь догадается принять зелёную пилюлю?

«Ладно, пойду билеты куплю. Заранее», – решил Вова.

Глава 5. В которой Вова узнаёт одну невероятную вещь

Снег всё падал и падал.

Вова подошёл к кинотеатру. В кассу стояла длинная очередь. Девчонки и мальчишки с круглыми счастливыми глазами отходили от кассы, держа в руках синие билеты.

Возле кассы Вова увидел Гришку Ананасова. Гришка Ананасов прежде учился вместе с Вовой, но потом остался на второй год во втором классе. И все ребята из Вовиного класса просто прыгали от восторга, а зато ребята из того класса, куда он попал, нисколько не были рады.

Потому что больше всего на свете Гришка любил кидаться камнями, нападать из-за угла, бить малышей, подставлять подножки и обливать чужие тетрадки чернилами.

Гришка с важностью прохаживался вдоль очереди, таща за собой на ремешке рыженького лопоухого щенка.

Такой уж он был, этот Гришка Ананасов, стоило только ребятам где-нибудь собраться, как тотчас же там появлялся Гришка со своим щенком.

Он это делал, чтобы все ему завидовали.

И все завидовали.

Потому что не было ни одной девчонки или мальчишки, кто бы не мечтал о щенке. Но почти ни у кого щенка не было, а у Гришки был. Да ещё какой славный: простодушный, лопоухий, с носом, похожим на подтаявшую шоколадку.

Гришка часто хвастался:

– Я из него однолюба выращу. Одного меня будет любить, просто обожать! – При этих словах Гришка закатывал глаза и даже вздыхал: что, мол, поделаешь, любит меня, и всё. – А на всех других будет кидаться, грызть, рвать в куски! – Тут Гришка с довольным видом потирал руки и начинал хохотать.

Вова посмотрел на щенка. Вид у щенка был совсем неважный. Какой-то полузадушенный, несчастный. Видно было, что он вовсе не хочет идти за Гришкой. Он упирался всеми четырьмя лапами и скорее ехал по снегу, чем шёл за Гришкой. Голова у щенка свесилась набок, а высунутый розовый язык дрожал.

Гришка увидел, что все смотрят на него, ухмыльнулся от удовольствия и, безжалостно дёрнув поводок, подтянул щенка к себе.

– Однолюб, – с важностью сказал он и вздохнул, – одного меня любит…

– Чего зеваешь, твоя очередь, – сказал Вове какой-то мальчишка и подтолкнул его в спину.

Вова очутился прямо перед кассой. В полукруглое окошечко он увидел две деловитые руки в кружевных манжетах. Руки были белые, с красивыми розовыми ногтями, похожими на конфеты.

Но когда Вова, встав на цыпочки, сунул в белые руки свои двадцать копеек, то вдруг в окошечке показалась голова кассирши. В ушах её блеснули и закачались длинные серёжки.

– А ты приходи утром, с мамой! – сказала она ласково. – Утром будет для тебя подходящая картина. Про Иванушку-дурачка.

– Не хочу про дурачка! – с обидой закричал Вова. – Хочу про войну!

– Следующий! – Голова кассирши исчезла. Остались только две руки в кружевных манжетах. Одна из рук строго погрозила Вове пальцем.

Вне себя от возмущения, Вова выскочил на улицу.

И тут он увидел Катю.

Да, это была Катя, и снежинки падали на неё так же, как и на всех других. А вместе с тем это как будто была совсем и не Катя. Она была какая-то высокая и незнакомая.

Вова с изумлением уставился на её длинные ноги, на аккуратные косы, завязанные коричневыми бантами, на серьёзные, немного грустные глаза, на румяные щёки. Он уже давно заметил, что у других девчонок от мороза краснеют носы. Но у Кати нос всегда был белый, как будто сделан из сахара, и только щёки ярко горели.

Вова смотрел, смотрел на Катю, и вдруг ему мучительно захотелось не то убежать, не то провалиться сквозь землю.

– Да это же Катька. Просто Катька. Ну самая обыкновенная Катька. Что я, честное слово… – пробормотал Вова и заставил себя подойти к ней. – Катька! – тихо сказал он. – Вот тебе двадцать копеек. Пойди купи билеты. Там кассирша какая-то ненормальная…

Но Катя почему-то не взяла двадцать копеек. Она посмотрела на него своими серьёзными, немного грустными глазами и попятилась.

– Я тебя не знаю! – сказала она.

– Так это же я, Вова! – закричал Вова.

– Ты не Вова, – тихо сказала Катя.

– Как не Вова? – удивился Вова.

– Так, не Вова, – ещё тише сказала Катя.

Вова так и замер с открытым ртом. Ну, знаете ли! Это ему, Вове, говорят, что он не Вова. Уж кто-кто, а он-то знает получше других, Вова он или не Вова.

А вот с Катькой определённо творится что-то не то.

Вова только хотел сказать Кате что-нибудь остроумное. Например, нет ли у неё сегодня высокой температуры. И не надо ли ей поскорей бежать домой, пока от её температуры все сугробы на улице не растаяли. Но он не успел вымолвить и словечка. Потому что в это время к Кате, как всегда крадучись, подошёл Гришка Ананасов. Он подошёл к Кате и сильно дёрнул её за косу.

– Ой! – покорно и беспомощно вскрикнула Катя.

Этого Вова уже не мог выдержать. Он сжал кулаки и бросился на Гришку. Но Гришка захохотал, показав все свои ярко-жёлтые нечищеные зубы, и толкнул Вову головой прямо в сугроб. Вова отчаянно забарахтался в снегу, но сугроб был глубокий и тёмный, как колодец.

– Хулиган! – где-то далеко прозвенел Катин голос.

И вдруг Вова почувствовал, как чьи-то большие и очень добрые руки вытаскивают его из сугроба.

Вова увидел перед собой настоящего лётчика.

– Как тебе не стыдно! – с отвращением в голосе сказал лётчик Гришке.

Гришка гордо высморкался и ушёл за сугроб.

Лётчик отряхнул Вову сзади, потом ладонью стал чистить ему колени.

Вова стоял, расставив руки, и вблизи смотрел на смелое лицо лётчика, которое немного покраснело, оттого что лётчику пришлось сильно нагнуться.

– Ну чего загрустил? – спросил лётчик, вытряхивая снег, попавший Вове за воротник. – Приходи ко мне в гости. Видишь этот дом? Квартира сорок. Поиграешь с моей дочкой Томой. Она у меня знаешь какая весёлая!

Вова так растерялся, что даже не сообразил, что ответить.

Лётчик оглянулся по сторонам, наклонился к самому Вовиному уху и вдруг негромко шепнул:

– Лётчиком стать хочешь?

– Хочу! – задохнулся Вова.

– И будешь, – убеждённо сказал лётчик. – Вон ты какой. За девочек заступаешься. Обязательно будешь. Я людей насквозь вижу.

Лётчик так пристально посмотрел на Вову, что тому стало даже как-то не по себе. Вдруг и вправду этот смелый лётчик видит людей насквозь. Тогда он обязательно увидит, что Вова…

– А время, оно, брат, быстро летит, – почему-то вздохнул лётчик, – в школу пойдёшь, а там в институт… Станешь лётчиком. Вместе летать будем.

Сказав это, лётчик серьёзно кивнул Вове, как будто они были старыми друзьями, и ушёл.

Вова молча посмотрел ему вслед. Что-то в словах лётчика огорчило его. Школа, институт…

Но в этот момент Вова увидел Гришку. Гришка уходил. Гришка уже сворачивал за угол. Собственно говоря, Вова увидел только край Гришкиной белой курточки и рыжего щенка, который, съёжившись в жалкий комок, волочился за Гришкой.

– Ну я тебе сейчас покажу, как меня при Катьке в сугроб пихать! – пробормотал Вова и даже зубами заскрипел от обиды.

Он прикинул, что, если перелезть через забор, он без труда догонит Гришку.

А Вова совсем неплохо лазил через заборы. Если ему было не лень, он мог перескочить через забор не хуже другого мальчишки. Но на этот раз случилось нечто странное.

Вова подбежал к забору, ухватился за перекладину и попробовал подтянуться на руках, но вместо этого упал в снег. Ещё раз подтянулся на руках и опять упал в снег.

– Что это сегодня со мной такое, не пойму… – растерянно пробормотал Вова, медленно поднимаясь. – И все какие-то чудны́е. Даже Катька. Меня не узнала, смешно…

В это время кто-то толкнул его в плечо.

Мимо него, согнувшись крючком, прошёл грустный Худой Дядя, как лошадь уныло покачивая головой. Он тащил за собой низенькую тележку, на которой гордо стоял большой зеркальный шкаф.

В зеркале отражались улица и беспокойный танец снежинок.

Позади шкафа шла Толстая Тётя и немного придерживала этот шкаф руками.

Она с решительным видом поглядывала по сторонам: как будто из любого переулка могли выскочить разбойники и отнять у неё этот чудесный зеркальный шкаф, чтобы потом самим смотреться в длинное зеркало.

Грустный Дядя на минуту остановился, чтобы хоть немного отдышаться, и в этот момент Вова увидел в зеркале какого-то смешного малыша.

Наверно, это был самый глупый малыш на свете. Пальто ему было почти до пят. Из-под пальто торчали огромные ботинки с галошами. Уныло болтались длинные коричневые рукава.

Если б не оттопыренные уши, большая шапка съехала бы ему на самый нос.

Вова не выдержал и, схватившись за живот, громко расхохотался.

Малыш в зеркале скрестил на животе свои длинные коричневые рукава и тоже захохотал.

Вова удивился и подошёл поближе.

Ой! Да ведь это был он сам – Вова Иванов.

Голова у Вовы закружилась. В глазах потемнело.

Зеркальный шкаф давно перебрался на другую сторону улицы и поехал к себе домой, а Вова, бледный от ужаса, всё ещё стоял на том же месте.

– Вот оно что! Теперь понятно… – прошептал Вова, хотя ему ничего не было понятно.

«Надо маме сказать. Вдруг она ещё заругается, что я маленьким стал?» – подумал Вова и, подобрав полы пальто, быстро побежал к телефону-автомату.

Глава 6. Вова Иванов решает принять красную пилюлю

Вова долго не мог достать из кармана монету. Карман был теперь у самых колен, а когда Вова нагибался, карман опускался ещё ниже.

Наконец Вова, придерживая рукой непослушный карман, достал две копейки и вошёл в телефонную будку.

Он хотел набрать номер своего телефона, но вдруг, к ужасу своему, убедился, что он его забыл.

«Двести пятьдесят три… – мучительно думал Вова. – А может быть, и не двести пятьдесят три…»

Вова долго стоял и вспоминал его в полутёмной холодной будке, но так и не вспомнил.