Русский смысл

Демократия может бороться с коррупцией только тогда, когда последняя проявляет раковые тенденции. Ведь коррупция – лишь один из инструментов реализации власти денег, но она может разрастись так, что начнет вытеснять другие инструменты и сильно портить общую гармонию. Вот тогда «демократы» могут и должны вернуть коррупцию в берега, чтобы она занимала строго отведенное ей место и не более того.

Главным врагом демократии является яркая личность. Таков ещё один из демократических парадоксов. Уж, казалось бы, демократия вознесла человеческую личность на недосягаемую высоту, вручив каждому взрослому гражданину частицу верховной власти. На деле всё наоборот: чем больше в демократических странах говорят о правах личности, тем меньше там личностей. Личность опасна для демократов, потому что, случайно дорвавшись до власти, она может стать неуправляемой и, благодаря своей харизме, повести за собой толпу. Тогда исчезнет самый смысл демократии – олигархия не сможет осуществлять свою власть. Олигархия привыкла покупать за деньги всё, но харизму за деньги не купишь, а потому для «демократов» куда надежнее, чтобы харизмы не было ни у кого. В демократических странах уже не первое столетие осуществляют отрицательную селекцию личностей. Это стало заметно даже по их лицам: какие-то они все стертые, невыразительные, безликие. Безликие лица? Да, это и есть демократия. Олигархам не нужны лидеры, им нужны только менеджеры.

Об этом интересно пишет Гейдар Джемаль: «Всё персонифицированное на мондиалистком уровне допускается лишь в качестве буффонады, фундаментальной самодискредитации. идеальной властной фигурой на Западе является шут, воплощающий «личное начало» для толпы. Сколько ни есть имен, на которых фиксируется массовое сознание, всё это шуты, и за каждым – четкий, внимательный, мертвый механизм обеспечения. Шуты берут взятки, … постоянно разоблачаются, как подкаблучники, импотенты, наркоманы или на худой конец придурки с нелепыми причудами, с них снимают штаны и порют всенародно. Если, не дай Бог, завелось подозрение на харизматичность, немедленно – импичмент и солидное выволакивание в грязи».

Демократическое правление – это всегда царство серости, посредственности, убожества. Это то, что Константин Леонтьев назвал «радикальной всепошлостью». И хотя при демократии власть ни когда не принадлежит народу, демократическая демагогия развращает народ.

Люди, которым постоянно внушают, что им принадлежит верховная власть в стране, меняются не к лучшему. Самые неразвитые и необразованные слои населения начинают понимать о себе очень много. Человеку постоянно внушают, что даже если он не будет ни чего знать, ни чего понимать, ни чего уметь, он в любом случае останется носителем верховной власти в стране. Даже если он будет самым бесполезным членом общества, за ним останется право ниспровергать и приводить к власти правителей. Как сказал на «Эхе Москвы» Михаил Борщевский: «а это наши эховские сумасшедшие, которые ни чего ни в чем не понимают, но по каждому поводу торопятся сказать своё «фи»». Да, человека, который с поразительной надменностью высказывается по вопросам, в которых ни чего не понимает, можно, пожалуй, уже считать и сумасшедшим.

А посмотрите на легендарный «Срач в комментах». Люди, едва умеющие читать, уже берутся писать. Люди, вообще не способные воспринимать содержание текста, высокомерно разносят всех подряд в пух и прах. Поражает даже не глупость интернетовских брехунов, а то с какой легкостью они ставят себя выше любого автора. Но стоит ли удивляться, если этим людям доверено формировать высшую государственную власть? Если человек может определять, кто должен быть президентом, то какой вопрос такому человеку может быть не по силам? Разумеется, эти демократические брехуны не оказывают ни какого влияния на процесс управления, но демократический процесс управления оказывает большое влияние на них. Если в уши неразвитых людей льются непрерывные потоки лести и заискивания, если им постоянно говорят: «Решать только вам», «Вы должны наконец взять власть в свои руки», «Чиновники – лишь наемники, которым вы платите», то ведь и довольно крепкий рассудок может от этого помутиться. Говорят, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Значит, при демократии оказывается развращенным весь народ, потому что именно ему по конституции принадлежит абсолютная власть.

Рузвельт однажды сказал: «Как жаль, что люди , которые прекрасно знают, как надо управлять государством, уже работают таксистами и парикмахерами». Вполне разделяю пафос этого высказывания, но не могу понять, а чему собственно удивлялся президент демократической страны? Если по конституции страной должны управлять именно таксисты и парикмахеры, причем без отрыва от производства, если именно эти почтенные граждане доверили на время президенту страну, так уместна ли его ирония? В России-то судьбами Отечества занимаются всё больше кухарки, такая, понимаешь, национальная специфика.

Знаете, в чем суть хамства? В полном презрении к любым стремлениям и интересам, которые хоть немного возвышаются над самыми низменными потребностями. Все, конечно, слышали этот хамский смех – глупый и наглый. Хаму смешно над всем, что не укладывается в его хамской голове, а укладываются там только производные от животных инстинктов. От скотины хама отличает только безумная гордыня, и отличает, сами понимаете, не в лучшую сторону. Так вот демократия – это всегда хамократия. Именно хамы создают демократическую атмосферу.

Хам это не обязательно представитель низов общества, огромное количество хамов проникает во власть. Хаму смешно над тем, что кто-то может воровать и не ворует. Хаму смешно от мысли, что кто-то может жениться без выгоды. Хам ни когда не сможет понять, что означает слово «идеология», потому что это явно не про жратву. Слово «духовность» хам воспринимает только как фрагмент демократической демагогии, и даже любит его употреблять, но только на публике и всегда не к месту. Хамы могут быть интеллетуальны и многознающи, что делает их хамство ещё более выпуклым, потому что интеллект и знания они используют исключительно для обслуживания своих хамских, низменных потребностей. Хамы любят демократию, это их родная власть.

Большинство людей живет очень примитивными, бесхитростными потребностями. Это не хорошо и не плохо, это данность. А для демократии большинство – это главный инструмент власти, поэтому любая демократия целенаправлено развращает большинство, чтобы сделать его удобным и управляемым, чтобы внушить большинству, что «от него всё зависит» и использовать его, как вздумается. Матрос с крейсера «Варяг» и петроградский революционный матрос принадлежат к одному психологическому типу, но первый – герой, а второй – хам. Первый получил нормальное воспитание, а второй развращен демократической демагогией.

В простых людях можно воспитывать скромность, любовь к иерархии, понимание своего места в жизни, прививать им нравственные нормы, и это будут прекрасные люди. А можно внушать тем же людям, что они – короли вселенной, и вправе жить, как захотят, и ни кто им не указ, и те же люди превратятся в быдло, в хамьё. Примитивность потребностей сама по себе не беда, беда, когда эти потребности возводят в абсолют.

Откровенная быдлятина вдруг заявляет: «Да, я дурак, я подлец, я тунеядец, я полное ничтожество, но именно я с корешами буду решать, как должна жить страна». В демократической теории ни что не препятствует такому образу мыслей, а демократическая практика всячески поощряет и развивает подобное мироощущение. Так демократия превращается в последнее прибежище ничтожества. Оказывается, не надо ни чего знать, не надо ни чего уметь, не надо пытаться стать достойным человеком, в любом случае ты получишь частицу верховной власти в момент совершеннолетия.

Достойный человек, пусть и скромный по положению, приложивший большие усилия, чтобы стать хорошим профессионалом, чтобы создать семью, воспитать детей, добиться уважения окружающих, не нуждается в демократической иллюзии, для того, чтобы почувствовать себя личностью. Его и так уважают. Но ничтожеству только демократия дает возможность ощущать свою значимость. Вне демократических процедур он и сам чувствует себя пустым местом. Он конечно и останется пустым местом, но у него возникает иллюзия, что он что-то значит.

Демократия даже эстетически отвратительна. Демократический пафос дышит безобразием, это отражается и в искусстве, и в одежде, и в поведении. Для того, чтобы почувствовать отвращение к демократии, достаточно иметь хороший вкус. Но демократия не развивает хорошего вкуса, утверждая равноправие вкуса и безвкусицы.

Умные русские люди с XIX века до наших дней понимали, что западная модель парламентской демократии несет в себе мало хорошего, но вот что удивительно: почти все критики демократии, отвергая то, что видят на практике, тут же начинают отстаивать сам демократический принцип. Это подтверждает, что демократия – идол, и власть демократического идола над сознанием даже мыслящих людей часто сохраняется, пусть и в ослабленном варианте. К какой только интеллектуальной эквилибристике не прибегают наши мыслители для того, чтобы сохранить в своём лексиконе хотя бы только слово «демократия» обязательно с положительным значением.

Михаил Делягин пишет: «Условность и заведомая практическая недостижимость общепринятых и повсеместно распространяемых представлений о демократии лишь подчеркивает её колоссальную значимость, как идеала, структурирующего стремлением к себе всю сумятицу и разнообразие современного мира».

В чем же демократический идеал? В том, чтобы власть наконец действительно попала в руки заведомо некомпетентного большинства, которое со всей неизбежностью блокирует не только духовное, но даже и экономическое развитие, что сам Делягин прекрасно понимает? Не знаю, что может структурировать стремление к хаосу, как к идеалу.

Делягин поясняет: «Демократия отнюдь не является формальным набором норм и институтов, исторически сложившимся в развитых странах и теперь навязываемом ими остальному миру. Демократия имеет не формальный, но содержательный смысл: это положение, при котором мнение и интересы членов общества учитываются государством в наибольшей возможной в соответствующих условиях степени».

Осмелюсь напомнить, что демократия – это власть народа. Надеюсь, это утверждение не слишком шокирует? Демократия – это именно власть народа, а не учет властью мнений и интересов народа. Учитывать «мнения и интересы» народа может и самодержавная монархия, и восточная деспотия, и любая форма диктатуры. Этот «учет» не является смыслообразующим признаком демократии. Править поперек народа вообще не может ни какая власть. Пушкинское – «сильны мы мнением народным» – это не демократический, а монархический тезис. Когда Ленин сказал о декабристах, что они действовали «для народа, но без народа», он озвучил формулу не демократии, а аристократии, впрочем, взбесившейся.

Но Делягин продолжает настаивать: «Сегодня под термином «демократия» обычно понимается демократия не содержательная, а формальная, не результат, а инструмент… Мы видим, что попытки превратить формальную демократию, то есть инструменты, которые работают в строго определенных культурных и исторических обстоятельствах в некую религиозную догму, универсальное правило, не работают. Мы видим, что попытки перепутать, смешать содержательную демократию с формальной неумолимо заканчиваются катастрофой… Содержательная же демократия универсальна».

Я так понял Михаила Геннадьевича, что хороша только мертвая демократия? Ведь он по сути предлагает убить то, что во всем мире считают демократией и утвердить вместо неё то, что демократией ни как не является, но назвав это демократией. Как же нам слово-то это дорого, что мы с ним боимся расстаться.

И Михаил Веллер тоже пишет: «Всё, что защищает интересы народа и одобряется им, это и есть демократия». А между тем любая вменяемая и адекватная власть, даже не имеющая вообще ни чего общего с демократией, будет защищать интересы народа и в силу этого получит народное одобрение. То есть под демократией наши мыслители понимают любую хорошую власть в противовес власти плохой. Ведь что они по сути говорят? Наровластие хорошо тогда, когда про власть народа ни кто и не вспоминает, а просто власть заботиться о народе и прислушивается к нему.

Александр Дугин высказывается ещё интереснее: «Демократические формы правления представляются для грядущей России оптимальными. Важно разделять западную либерал-демократическую систему, основанную на либерализме и чисто количественном подходе, и иные формы демократии. Евразийский проект противопоставляет концепцию качественной демократии, при которой во главе угла стоит принцип суверенности народа, как единого целого».

Вот я насчет «качественной демократии» очень заинтересовался. Как такое может быть, если смыслообразующим принципом демократии является подсчет именно количества голосов? Нафантазировать, конечно, можно что угодно, но тогда надо поделиться результатами своего творчества, а то совсем не ясно, что автор имел ввиду. Какие-такие «иные формы демократии»? Может быть, модели Сталина, Мао Цзе Дуна, Ким Ир Сена? Тут без примеров никак не обойтись. Но примеров Александр Гельевич не приводит. А потому совсем не понятно, что это за «принцип суверенности народа, как единого целого»? Как должны выглядеть те политические структуры, которые призваны осуществить этот принцип на практике? Либо это уже где-то было и тогда скажите где? Либо этого ни где не было, и тогда не соблаговолите ли описать своё изобретение хотя бы в общих чертах?

Боюсь, что мне понятна психологическая подоплека туманных рассуждений о такой-то другой, таинственной форме демократии. Мы видим, что демократия – это отвратительно. Но в нашем мире демократию принято любить и уважать. Что же нам делать? А давайте скажем, что демократия – это не демократия, а не демократия – это демократия. И это сразу понравиться всем, кто хочет «и душу спасти, и капитал приобрести».

К сожалению, этого соблазна не избежал и блестящий русский мыслитель Иван Ильин. Он писал: «Именно автономное правосознание составляет ту духовную сущность демократии, которая только и придает ей некий духовный смысл… В демократическом устройстве важна не система внешних действий, но внутренний уклад души, внутренний способ руководить своим поведением, мотивировать свои поступки, слагать своё воленаправление и поведение. И если этот способ внутренней жизни вырождается и исчезает, то демократия может оказаться худшим из политических режимов».

Это очень возвышенные мысли, но они не имеют ни какого отношения к реальности. «Этот способ внутренней жизни» не может «выродиться и исчезнуть», потому что он ни когда не был достоянием большинства. Ни когда большинство православных людей не станут святыми. Ни когда большинство спортсменов не побьют мировых рекордов. Ни когда большинство избирателей не достигнут того уровня правосознания, какой можно спрашивать лишь с правителя. Именно поэтому демократия была, есть и будет «худшим из политических режимов».

Иван Ильин считал, что необходимо «… Полное обновление демократического принципа в сторону отбора лучших и политического воспитания… Право голоса должно принадлежать верным гражданам, а не предателям, не черни, и не слепцам. Участие народа в государственном строительстве должно выражаться в отборе лучших».

Почему же на практике демократический отбор отправляет на верх не лучших, а худших? Потому что толстосумам лучшие не нужны. Толстосумам нужны хорошо управляемые холуи, без чести и совести, готовые провести в жизнь всё, что предначертано олигархией. Ошибка Ильина в том, что он воспринимает демократию именно как демократию, а это всегда плутократия. Иван Александрович был человеком с изумительно чистой душой, а такие люди часто принимают политические декларации за чистую монету, и выводы их порою отдают некоторой мечтательностью. Как он, к примеру, представлял себе лишение права голоса «предателей, черни и слепцов»? На практике ведь это совершенно невозможно, просто метода не отыщется. А рассуждения о «политическом воспитании» едва ли не равны ленинскому тезису о том, что каждая кухарка должна учиться управлять государством. Кухарка должна мыть кастрюли, ни какое «политическое воспитание» ей не нужно и не может быть ею воспринято в силу уровня развития. Если же кухарка вдруг неожиданно окажется надлежащим образом «политически воспитана», то она перестанет быть кухаркой, и тогда непонятно, кто будет мыть кастрюли? «Воспитать» всех граждан так, чтобы они относились к «отбору лучших» ответственно и компетентно, значит создать такую ситуацию, при которой в государстве вообще не будет необходимости. Это рай на земле. А он невозможен.

Ещё Ильин писал: «Демократия ценна и допустима лишь постольку, поскольку она создает аристократическое осуществление государственной цели».

Мы могли бы на множестве примеров показать разницу между депутатом и князем. Демократия не может быть способом отбора аристократии, потому что аристократы являются носителями тех уникальных качеств, о которых «демократическая общественность» имеет самые смутные и, как правило, искаженные представления. Аристократия может быть только наследственной и возникает только как результат многовековой селекции.

У нас часто принимают за демократию любую коллегиальность. Но если крестьяне на сельском сходе выбирают волостного старосту – это не демократия, потому что крестьяне не выступают носителями верховной власти, а лишь по воле царя решают самостоятельно некоторые местные вопросы. И если генерал на военном совете спрашивает мнение всех офицеров, начиная с младших, это не демократия, а лишь разумная и адекватная реализация принципа единоначалия. И если церковный люд на Поместном Соборе избирает патриарха, это не демократия, потому что на Соборе только один Избиратель – Бог.

***

Мне скажут, что я «сгущаю краски»? Но я всего лишь стараюсь быть последовательным. Однажды приняв Истину, я теперь могу в любой сфере жизни принять только то, что является логическим выводом из Истины. Последовательность всегда производит впечатление некоторой радикальности, но это совсем не так. Последовательность – это когда все части мировоззрения человека находятся в органическом единстве, и человек ни в чем не перпендикулярен самому себе. Если, к примеру, православный человек является демократом, он непоследователен. А пример последовательности в этом случае дает нам митрополит Иоанн (Снычев): «Все идеи демократии замешаны на лжи… Ни в одной из стран, считающих себя демократическими, народ на деле не правит… Более того, человеческая история на всем своём протяжении не знала ни одного государства, где был бы на деле реализован принцип народоправства… Всеобщее прямое избирательное право – явление аморальное и разрушительное, ибо развивает политический цинизм до невероятных размеров, делает народ объектом бесчестных манипуляций…»

***

Итак, подведем итоги. Демократия это всегда плутократия, то есть не власть народа, а власть богатых. Демократия по своей сути атеистична, потому что предлагает следовать не воле Бога, а воле народа. Демократия есть попытка узурпации власти, принадлежащей Богу. Демократия по определению вненравственна, и как следствие – безнравственна, поскольку власть народа провозглашается не связанной ни какими моральными нормами. На практике демократия препятствует развитию личности, поскольку любая яркая личность препятствует реализации власти олигархата. Демократия – всегда хамократия, потому что развращает народ, стимулируя развитие гордыни и неадекватной самооценки. Демократия – последнее прибежище ничтожества.

Равенство

Идол равенства подчинен идолу демократии по субординации, но ни чуть не менее силен. Хоть кто-нибудь в наше время рискнет усомниться в том, что все люди равны от рождения и должны быть равны перед законом? Это принято считать такой же аксиомой, как и то, что у всех людей по две руки и две ноги. Вокруг идола равенства нет ограды, его не нужно защищать, на него ни кто не нападает.

Чем же это оборачивается на практике? Тем, о чем писал ещё барон Эвола: «Я ни чем не хуже тебя», – говорит тебе человек, который хуже тебя буквально всем». Порок и добродетель, низменность и возвышенность души, честность и подлость оказываются уравнены не только в правах, но и в общественном мнении. У всех вдруг неожиданно обнаруживаются законодательно за ним закрепленные «честь и достоинство», хотя на деле-то куда уж. Самый дрянной и никчемный человечишка преисполнен теперь невероятного самомнения, на защиту которого в случае чего тут же бросятся и общество, и государство. Бурлящая гниль всесмешения стала теперь средой нашего обитания.

На самом деле равенство – это удел массы рабов. Только рабы во всем равны между собой, а обществу свободных людей присуще естественное органическое неравенство. Апостол Павел говорил: «Звезда от звезды разнится в славе» (1 Кор 15, 39 – 44). Русская поговорка гласит: «Бог и леса не выровнял».

И ведь при демократии равенства точно так же нет, как и самой демократии. Джордж Буш-младший не был равен своим согражданам по возможности стать президентом. Отпрыски Генри Форда не были равны прочим американцам по возможности быть богатыми. Человек с фамилией «Рокфеллер» совсем не то же самое, что представитель безликой массы Джонсонов и Джексонов. Не надо нам рассказывать про «общество равных возможностей». Зачем же отцам демократии потребовалось воздвигать идол равенства? Да затем, чтобы ни один человек не имел перед другими таких преимуществ, которые нельзя купить за деньги. В фильме про «королевского стрелка Шарпа» одна возвышенная барышня говорит американцу: «Как хорошо, что в вашей стране имеют значение только личные заслуги, а не происхождение», на что американец спокойно отвечает: «В нашей стране имеют значение только деньги».

Финансовая олигархия воздвигла идол равенства для того, чтобы власть приобрела полностью торгуемый характер, а не для того чтобы потешить самолюбие Пьеров и Жаков, хотя последние в смысле самолюбия тоже в накладе не остались. Теперь любой парижский сапожник мог подойти к принцу крови и сказать: «Я ни чем не хуже тебя». И этот кайф тоже кое-что стоит.

Иван Ильин писал: «Тяготение к равенству есть одна из основных человеческих слабостей, которая обнаруживалась ещё в древности и иногда при этом в самых острых и разрушительных формах». Так что идол равенства, можно сказать, воздвигали всем миром – олигархия совместно с чернью. Олигархия от этого получила власть, а чернь потешила своё самолюбие.

Иван Ильин так же писал: «Люди от природы и в душе не равны друг другу и уравнять их ни когда не удастся. Этому противоречит известный республиканский предрассудок, согласно которому люди родятся равными и от природы равноценными и равноправными существами. Напротив, монархическое правосознание склоняется к признанию того, что люди и перед лицом Божиим, и от природы разнокачественны, разноценны и потому естественно не равны в своих правах».

Константин Леонтьев недоумевал: «Как я, русский человек, могу понять, скажите, что сапожнику повиноваться легче, чем жрецу или воину, жрецом благословленному?.. Всеобщее равенство и всеобщая равноправность убийственны для разнообразного развития духа и свойств людских».

Итак, равноправие есть злейший враг развития личности. У нас для обоснования этого тезиса куда больше фактического материала, чем было у Леонтьева, который жил в сословном государстве и практического равноправия увидеть не успел. А уж мы-то знаем, что такое эгалитарное общество, когда все должны быть «одинакие» и ни кто не должен «высовываться», а тех, кто высовывается, безликая масса карает жестоко и беспощадно. Любое проявление таланта или интеллекта чернь воспринимает, как оскорбление. Общество уподобляется речному песку, где ни одна песчинка не отличается от другой. Любое творчество ставит человека вне толпы, а, следовательно, любое творчество наказуемо.

Леонтьев писал: «Сами сословия или, точнее, сама неравноправность людей и классов важнее для государства, чем монархия… Политическая неравноправность была в Англии противоядием, противовесом политической свободе, лишь благодаря долгой неравноправности Великобритания так долго, так успешно и поучительно переносила свободу».

Константин Николаевич помог мне разгадать одну загадку, казавшуюся неразрешимой. Великобритания, как государство, играла в новое время роль самого настоящего архидемона эпохи. Именно Британия стала тогда проводником всего того, что в конечном итоге приведет к власти антихриста. Морское могущество английских торгашей давило любой континентальный намек на то, на чем лежал хотя бы слабый отблеск духовности. Англия в очередной раз доказала, что торгаши и безбожники всегда образуют тесный союз (Об этом мы будем говорить подробнее, рассматривая концепцию «Континент и Океан»). И я ни как не мог понять, почему именно эта страна породила великую, в том числе и христианскую литературу – Честертон, Толкин, Льюис – христианские писатели, которых я называю великими британцами, выросли на почве, насквозь пронизанной духом торгашеского безбожия. Как такое могло произойти? За счет чего?