Последний сад Англии

На прошлой неделе мне доставили приказ из Королевского армейского медицинского корпуса – к середине этого месяца мы должны ждать пополнение раненых. Хирург же требует, чтобы я выделила ему другое помещение под операционную, поскольку сейчас он оперирует в переделанной старой кладовой, а та слишком плохо освещена. Если бы Робина отослали, в нашем распоряжении оказалась бы дополнительно детская спальня.

– Нет! – огрызнулась Диана.

– Мы все должны принести в жертву…

– Не говори мне о жертвах, – Диана была в ярости. – Не смей!

Ее золовка сложила руки одна поверх другой. – Я так понимаю, ты до сих пор оплакиваешь гибель моего брата.

Диана резко вскочила со стула.

– Будь добра передать миссис Джордж, что она и ее кашевары должны убраться прочь с дороги Мисс Аддертон.

Диана была на полпути к двери, когда Синтия окликнула ее, – Думала, тебе следует знать, у нас в палате «C» лежит армейский отец – отец Делвин. Я подумала, что тебе, может быть, захочется встретиться с ним. Синтия замялась. – Возможно, ты могла бы поговорить с ним про Мюррея.

Между ними повисло долгое молчание. Диана стояла, сжав кулаки. В конце концов, она сказала:

– Синтия, мое требование держаться подальше от моих пайков распространяется также и на мою личную жизнь – не лезть в нее.

На этот раз Синтия промолчала, когда Диана захлопнула за собой дверь биллиардной комнаты.

Диана не могла успокоиться и вся еще кипела, пока шла в прихожую из кухни, – которая, к счастью, была слишком маленькая, чтобы ее можно было тоже реквизировать и сделать из нее помещение для выздоравливающих, – в прихожей она накинула на себя старую вощеную куртку Мюррея, одела его сильно поношенные кожаные лоферы. Волосы она высоко подняла и завязала, как в чалму, в старый шарф, который всегда вешала на крючок около двери. Положила в свою лекарственную сумку секаторы.

Рывком распахнув боковую дверь из кухни, ведшую в кухонный садик, она направилась к воротам, гравий хрустел у нее под ногами. В воздухе пахло дождем, но дождя не было. Именно в такое время она больше всего любила находиться в саду – чтобы надвигающаяся непогода подгоняла и поторапливала.

Выдающимся садоводом она не являлась никоим образом. Как, впрочем, не была им и ни одна из женщин в семье Мюррея. Его дед, Артур Мелькорт, привез женщину по имени Винсента Смит, чтобы та спроектировала его сад.

Но даже несколько десятилетий спустя, в любое время года, дух захватывало от того, какого эффекта получилось добиться. Диана решила, что постарается как можно бережнее заботиться о территории сада. Однако теперь, когда война шла уже четыре с половиной года, она стала более реально смотреть на вещи и призналась себе, что с нее было бы достаточно хоть как-то поддерживать там порядок.

Пока был жив Мюррей, шестерыми штатными садовниками руководил старший садовник по имени Джон Хиллкок. После того, как Британия вступила в войну, половину из этих молодых мужчин призвали сразу же, другая половина попали под мобилизацию по очереди – забирали то одного, то другого. Затем не стало и Мистера Хиллкока, когда-то работавшего под руководством своего отца над созданием сада Винсенты Смит, – он умер от сердечного приступа, пытаясь рассадить кровоточащие сердца дицентры.

Сейчас двое мужчин, уже слишком старых для того, чтобы воевать, раз в два дня приходили пешком из деревни в расположенное на холме поместье, и выполняли небольшие работы по саду; в помощь себе они брали двоих деревенских пареньков, чтобы те таскали тяжести, которые старикам были не по плечу. Сад зарос, стал выглядеть более запущенным, а увядшим цветам отчаянно требовалась обрезка. Без обрезки даже тис одичал – живые тисовые изгороди теперь выглядели не как плотные ровные зеленые стены, а как нечто лохматое.

Но Диана любила сад и таким, ведь он весь принадлежал лишь ей одной. Время от времени Мюррей проявлял интерес к косметическому ремонту в особняке, но прилегающие к дому садовые территории он оставлял на попечение жене, говоря, что для леди это хорошее хобби. Теперь, когда всего вокруг стало чересчур и слишком, она могла спрятаться в зеленых комнатах сада и представить, что ее дом – не переполнен чужими людьми, ее муж – не мертв, а ее жизнь – не утекает сквозь пальцы.

Тем вечером она занималась водным садиком. Ей нравилась его спокойная прохлада, даже зимой. До прихода весны ей надо было успеть вычистить пруд, но не сегодня, когда она так ждет гостей, – она займется этим в другой день, когда некому будет составить ей компанию. Война – не повод снижать планку: ведь если она измажется, работая в саду, несомненно, придется принять ванну прежде, чем гости съедутся, но ванну придется принимать холодную, ведь воды нагреть нечем.

Диана принялась обрезать клематис, цветущий поздно, под зиму – коротко, до основания срезала секатором лозы, оставляя лишь по две-три почки, выбирая только здоровые, и полностью вырезая старую поросль. Все обрезки прибирала в свою лекарственную сумку, чтобы потом отнести на самую окраину участка и там, за теплицами, заложить их в одну из больших компостных куч.

Минут черед десять с другой стороны стены, огораживающей сад, раздалось неровное шарканье. Диана разогнулась и в этот момент из-за круглой кирпичной стены вышел опиравшийся на костыли крупный мужчина в шинели.

– Вы миссис Саймондс, полагаю? – спросил он, тяжело дыша.

– А вы явно не кто иной, как отец Девлин, не так ли? – спросила она в ответ, засовывая свои секаторы в карман мужниной куртки.

Мужчина улыбнулся.

– Мисс Саймондс вам про меня сказала, не так ли?

– Нынче в Хайбери Хаус совсем мало секретов осталось, ничего не утаить, впрочем, вам это еще предстоит узнать. – Она жестом указала на скамью из тиковой древесины. – Не хотите ли присесть?

– Да, пожалуй, присяду, – сказал он.

Она наблюдала за тем, как он медленно, с облегчением сел и поставил свои костыли рядом.

– Не возражаете, если спрошу? И каково же передвигаться на э т о м? – кивком она указала на его костыли.

– О, похоже, я об эту штуку себе все бедро чуть не до кости избил. Чертовски неудобное приспособление.

Она слегка улыбнулась.

– Размозженные кости, кажется, фирменное блюдо этого дома. Как это вас так угораздило?

Но его, казалось, стало клонить в сон.

– Боюсь, у меня не найдется для Вас истории в духе дэринг-ду[36], похвастать мне нечем.

– У нас тут кругом предостаточно хвастунов.

– Да, немало. По-честному, я упал с танка, и хоть земля смягчила падение, бедро я все-таки сломал.

– Как неосмотрительно с вашей стороны, – сказала она.

– Я тоже так подумал. Так что же вам про меня сказала наша дорогая комендантша мисс Саймондс?

– Она предположила, что мне может понравиться беседа с вами, – честно ответила Диана.

– Ну, вот мы сейчас и беседуем, из чего следует, что вы не против этой идеи.

Она удивленно приподняла бровь.

– Ах да, я понял. Это был один из тех советов типа «поговори с Божьим человеком». вы думаете, вам действительно необходима беседа со старым армейским отецом?

– Нет, не думаю.

– Знаете ли, я выяснил, что некоторым людям, которым не нужны беседы, просто нужен друг.

Друг. Сколько же времени прошло с тех пор, когда у нее был друг. Она никогда не была популярной девушкой. Для этого она слишком была занята игрой на арфе да и к тому же слишком застенчива, чтобы подружиться даже с теми певцами и музыкантами, которым аккомпанировала. Но все изменила ее помолвка с Мюрреем. Он вихрем врывался в комнату и всех людей, находившихся там, срывал с места, вовлекая в свою орбиту. Первые светлые годы ее замужества прошли в сплошных вечеринках, она подружилась с женами всех его друзей.

Но сколько времени прошло с тех пор, как она последний раз общалась с Глэдис или Джессикой или Шарлоттой?

Не дождавшись ее ответа, отец откинулся на спинку скамьи, сложив руки на груди.

– Признаюсь, мне самому не помешала бы компания. Самое возмутительное не в том, что ты валяешься в госпитале для выздоравливающих, а в том, что выясняется, что тебя тут, оказывается, окружают одни лишь больные, причем больные всевозможнейшими заболеваниями!

– Я бы скорей подумала, что служба армейским отецом подготовила вас к этому зрелищу, – сказала она.

– О, что да, то да. Но время от времени неплохо бы возвращаться с того света и проводить хоть немного времени также, как говорится, и на земле живых.

Она мрачно посмотрела на него, затем пожала плечами. Если этот человек хочет сидеть на улице в полузаросшем саду и наблюдать, как она обрезает растения, что ж, это его полное право.

Она указала на клематис.

– Я собираюсь продолжить свою работу.

– Пожалуйста, продолжайте. Я и не думал вам мешать, – сказал он, запрокидывая голову назад и подставляя лицо под слабое тепло едва пригревавшего солнца.

Диана кивнула ему в ответ и снова принялась подрезать клематис, но, вновь привычно орудуя секаторами, вдруг обнаружила, что та ярость, что погнала ее прочь из дома в сад, – нет, не вся, но какая-то небольшая ее часть, – улеглась и успокоилась.

Эмма

Март 2021

– И это дерево тоже! – крикнула Эмма, взглянув вниз на Чарли. Она взобралась на лестницу, чтобы разглядеть поближе структуру дерева. Когда она сказала Сидни, что планирует осмотреть садовые деревья, та одобрила их «ползанье и лазанье». Много времени прошло с тех пор, как хоть кто-нибудь ухаживал за этими деревьями с любовью. Поэтому следовало вырубить часть деревьев: либо из-за того, что они сгнили, либо для того, чтобы сделать в разросшихся кронах световые карманы, и, таким образом, дать больше освещения и воздуха растениям нижнего яруса лесной подстилки.

– Понял! – закричал Чарли в ответ.

– Это которое уже? – спросила она, спускаясь.

Чарли на своем планшете открыл и перелистал заметки, которые они сделали этим утром.

– Седьмое, если считать ту ель возле коттеджа.

– Надеюсь, Уилкоксам нужны дрова на растопку, – пошутила она.

Громкий шорох в ветвях за их спинами заставил обоих обернуться, в тот же момент из проема в живой тисовой изгороди выскочили Бонни и Клайд.

Чарли тотчас опустился на колени, стал трепать Бонни за уши.

– Привет, ты такая красотка! – приговаривал он, и его «р-р-р» звучало с обволакивающим шотландским акцентом.

– Когда ты уже купишь себе собаку? – спросила Эмма.

– Могу спросить тебя о том же, – ответил он.

– Я слишком часто бываю в разъездах, чтобы позволить себе собаку. У тебя хотя бы есть твой канальный катер.

Чарли зашикал на нее, призывая замолчать, потому что через расчищенный проем в тисовой изгороди следом за своими собаками пролезла и сама Сидни.

– О, хорошо, вы оба здесь. Я разбирала старые вещи, ну и думаю, что нашла кое-что восхитительное! – торопливо проговорила она.

– Что это? – спросила Эмма.

Сидни лишь широко улыбнулась и скрылась же путем, что и появилась.

Это может быть что угодно. Так твердила себе Эмма все то время, пока вместе с Чарли шла следом за Сидни через весь сад обратно дом и поднималась по ступеням парадной лестницы, застеленной тряпками от строительной грязи, направляясь в уже отремонтированное крыло дома. Она всегда просила владельцев порыться в бумагах, в любых старых бумагах, имеющихся в доме, но чрезвычайно редко бывало так, чтобы кому-то посчастливилось отыскать что-либо новое и значимое.

– После того разговора с Вами, я была очень взволнована и воодушевлена, поэтому бедняжке Эндрю пришлось со мной вместе проводить каждый вечер на чердаке, разбирая коробки. Дедушка хоть и был старым брюзгой, но умение все раскладывать по полочкам было у него не отнять. Коробки были подписаны «Дом &Сад», – Сидни болтала без умолку, отпирая дверь в кабинет, в центре которого стоял огромный стол красного дерева, по обеим стенам высились книжные шкафы, а посреди кабинета – несколько контейнеров с открытыми крышками.

– Поначалу я расстраивалась. Казалось, что там только бумаги за 70-е годы – сплошь рецепты, как залатать крышу, да какие-то документы касаемо Ага-Хана[37]. Но затем я наткнулась на э т о, – Сидни указала на картонный тубус и старую, тоже картонную, папку-скоросшиватель. – Откройте же их, пожалуйста, окажите честь!

Эмма взяла тубус, открыла крышку, перевернула вверх донцем – оттуда выскользнул рулон бумаг. Сидни и Чарли освободили столешницу. Рулоны раскрутили и разложили на поверхности стола.

– Похоже на планы дома, – проговорила Эмма.

– Это не оригиналы. Думаю, это копии, выполненные в конце тридцатых годов, как раз перед самой войной. Посмотрите, вот тут, на этом этаже, архитектор перенес дверной проем, чтобы увеличить площадь ванной комнаты, – Синтия, указала на пометку голубыми чернилами.

Эмма пролистала страницы. На них был выполнены чертежи – сначала всего дома, потом каждого этажа, включая подвал, в котором располагались кухня, кладовая и, по старинной моде, рядом с ними буфетная.

Но когда она перевернула следующую страницу, у нее перехватило дыхание. На большом пожелтевшем от времени листе бумаги был карандашный набросок сада, а вверху листа была выполнена размашистая надпись «Хайбери Хаус»!

Ее глаза округлились от изумления:

– Это почерк Винсенты Смит.

– Вы уверены? – спросила Сидни с надеждой в голосе.

– Она уверена, – ответил Чарли, – сколько я ее знаю, она всегда была просто одержима этой женщиной.

– И еще раньше, до знакомства с тобой, – пробормотала Эмма, – Мне следовало бы надеть хлопковые перчатки. Но сейчас ничто не могло помешать ей изучать эти чертежи.

– Когда я в первый раз увидела их, я засомневалась, поскольку сад на этих планах расположен абсолютно не так, как сейчас, – сказала Сидни.

– Винсента в дальнейшем изменила этот план. Здесь начерчен формальный сад, – она указала на симметричные клумбы, расположенные в виде узлов. – Вот тут, возможно, была низкая рабатка со стелющимися растениями или, быть может, вдоль клумб шла изгородь.

– Ах, в этом может быть своя логика. Но взгляните на следующий лист, – сказала Сидни.

– Перебирая и разделяя друг от друга слежавшиеся от долгого пребывания в тубусе планы сада, Эмма обнаружила тонкий листочек почти прозрачной кальки. Она бережно подняла ее и наложила поверх планов-исходников. Рядом расположила два наброска дома, кухонный садик и фруктовый сад, а затем отступила в сторону от стола. – Вот так.

– Вот он, – проговорил Чарли, – Вот он сад.

– И все помечено, – сказала Сидни.

– Сад для чайных церемоний, сад для влюбленных, сад для детей, сад для свадеб… – читала Эмма.

– Ой, так вот почему в нем все белое? – удивленно Сидни.

– Глядите, следом за водным садом, оказывается, идет сад поэта, – сказал Чарли.

– В библиотеке есть сборник стихов моего пра-пра-прадеда Артура Мелькорта. Он был тем самым, кто заказал этот сад, – сказала Сидни.

– Может быть, Винсента таким образом пыталась подольститься к нему, чтобы он дал согласие на ее остальные дизайн-проекты? – с улыбкой на лице спросила Эмма.

– Зачем ей нужно было делать это? – спросила Сидни.

– Она опередила свое время. Здесь, в Англии, было очень мало дизайнеров, кто мог создать английский пейзажный сад в том его виде, который привычен нам сейчас. Поэтому Винсенту считали на половину художницей, а наполовину революционеркой, – объяснила она.

– А что представляет из себя поэзия Артура Мелькорта? – поинтересовался Чарли.

– Те стихи, которые я помню, довольно ужасные, —

Эмма осторожно подняла лист, чтобы открыть другой рисунок. – Похоже, он был сделан несколько позже других, уже по ходу проекта. вы можете видеть, что она добавила несколько тропинок в садике для детей.

– Они напоминают флаг Великобритании, – сказал Чарли.

– Своеобразный вежливый поклон в игровой форме детям Мелькортов, вероятно. О, а вот, похоже, здесь, в зимнем саду, что-то интересное, – она указала на нарисованный кружок. – Может, прудик, или, может, маленькая мощеная площадка.

– Должно быть, это был рабочий набросок. Видно, где она стерла часть карандашных линий, – сказал Чарли.

– Подожди-ка, – Эмма подняла листок, поднеся к свету. – Тут над словами «зимний сад» еще что-то написано. Буквы такие бледные, едва видны…

Чарли и Сидни из-за ее плеча склонились над столом, вглядываясь в указанное ею место на чертеже. В тот же момент Эмма сказала:

– Я думаю, тут написано «сад Цецилии».

– Нет, тут гораздо больше букв, – сказал Чарли, сдвигая на затылок бейсболку и потирая лоб.

– Целеста, – сказала Эмма, – «Сад Целесты».

– Кто такая была эта Целеста? И почему эта надпись выполнена другим почерком? – спросила Сидни.

Эмма перевела взгляд обратно на бледную неясную надпись.

– Я не знаю ни о какой Целесте. А вы правы. Ее имя вписал кто-то другой.

– Ее имя встречается еще где-нибудь? – спросила Сидни.

Тщательно и методично Эмма изучала чертежи, открывая все новые детали всех основных частей сада. На полях некоторых из этих детальных чертежей имелись даже диаграммы и планы посадок. Садик для детей – сейчас заросший полевыми цветами, проникшими туда самосевом, – когда-то вмещал в себя бальзамин, наперстянку, мак опийный и трансваальскую ромашку.

Внизу сбоку на детальном чертеже сада поэта был список из названий цветов и имен поэтов – кто из поэтов какой цветок воспел. Детальный чертеж зимнего сада был выполнен на таком маленьком листочке, словно его выдернули из записной книжки.

– На этом листе тоже нет никакой Целесты, – сказала Сидни. – У Винсенты была сестра?

– Только брат Адам, – сказала Эмма.

– Что насчет ее матери? – спросил Чарли?

Эмма закусила нижнюю губу в сильной задумчивости.

– Полагаю, ее мать звали Джули или Джульетта, как-то так.

Чарли достал свой телефон, открыл он-лайн быстрый поисковик, ввел запрос.

– Ее мать звали Джульетта. Ее среднее имя Каролина.

Эмма пристально смотрела на лист с еле видными карандашными пометками. – Кто такая Целеста?

– А рисунки-то в хорошем состоянии все еще, да ведь? – прервала ее размышления Сидни.

Эмма подняла глаза на нее.

– Знаете ли вы, какая это редкость – обнаружить подобную важнейшую коллекцию чертежей?

– Без понятия, – беспечно сказала Сидни. – Я технарь.

– Эти чертежи следует отдать в какой-либо архив или хотя бы хранить надлежащим образом. – посоветовала Эмма.

– Конечно, только если вы хотите, чтобы они были помещены в архив, можно оформить все так, что вы передаете их в дар или на временное хранение, – сказал Чарли.

– Но мы ведь хотим, чтобы сначала они побыли тут, верно? – Сидни взглянула сначала на Эмму, потом на ее коллегу. – Вы можете ими воспользоваться, чтобы убедиться, что реставрируете сады Хайбери Хаус в точности такими, каким они были когда-то.

Эмма кивнула, даром что надлежащим coхранением уникальных документов ей следовало бы заняться в первую очередь. Быть одной из нескольких человек на всем свете, кто знает о существовании новых чертежей Винсенты Смит, – это просто удивительно!

– Ну, может быть, мы можем оставить их у себя до тех пор, пока не наступит подходящий момент, а после вы поможете мне найти правильных людей, которые позаботятся о них, – сказала Сидни с лукавой улыбкой.

– Такой человек есть и я с ним знакома, его зовут профессор Уэйлэнд, он, наверняка, будет петь вам дифирамбы, если узнает, что у вас хранятся оригинальные чертежи Винсентсы Смит, а особенно – чертежи сада, о котором мы знаем так мало, – сказала Эмма.

– Тогда просто подождем, пока ваши друзья их не посмотрят, – сказала Сидни, склоняясь теперь над папкой-скоросшивателем.

Сердце Эммы заколотилось, когда она открыла папку. Но вместо ожидаемых документов, писаных почерком Винсенты, перед ней лежало какое-то письмо, косой, как бы рубящий, почерк на котором принадлежал совсем иной, более смелой, руке. Она перевернула письмо. На обороте стояла подпись «Адам Смит».

– Это от брата Винсенты. Когда она работала в Соединенном Королевстве, он был ее поверенным.

Чарли из-за плеча Эммы склонился над столом и начал читать вслух: «Глубокоуважаемая миссис Мелькорт, к данному письму в ваше распоряжение прилагаю купчую на тридцать шесть лип, каждая возрастом четыре года, предназначенные для высаживания вдоль липовой аллеи».

– Следующее письмо начинается так: «Глубокоуважаемая Миссис Мелькорт, к данному письму в ваше распоряжение прилагаю купчую на сбыт двенадцати пионов древовидных трех сортов».

Эмма подняла глаза на Чарли:

– В чайном садике есть пионы.

– Получается, и эти письма, на первый взгляд бесполезные, чем-то полезны? – спросила Сидни.

– Они потрясающи, – воскликнула Эмма. – Благодаря им мы можем максимально близко подобраться к тому, чтобы узнать, что именно Винсента высаживала, при чем в очень емкой форме – письма ведь не трактат.

В дверь кабинета постучали. Толкнув дверь, вошел Эндрю, он нес поднос с чаем.

– Привет. Почему у меня такое ощущение, что тут какая-то вечеринка, на которую меня не позвали?

– О, Эндрю, ты звезда этой вечеринки! Поставь, будь добр, поднос вон туда. – Сидни указала на сервант. Эмма была уже готова высказать все, что думала по поводу любых жидкостей поблизости чертежей и рецептов, когда Сидни предупреждающе сказала: – Пусть наш чай стоит подальше от этих документов.

Пока Эндрю уточнял, кто какой чай предпочитает, кому сколько молока добавлять, кому сколько сахара класть – и заваривал кипяток в чайнике, Сидни кратко рассказала ему, что уже удалось выяснить из старых документов. Когда они все удобно расселись, держа свои кружки с готовым чаем в руках, Эндрю сказал:

– Вам бы еще у Генри спросить, делала ли его бабушка какие-нибудь наброски сада.

– О, это отличная идея. Генри Джонс – это хозяин Фермы Хайбери Хаус. Бэт, его бабушка, в годы войны была лэнд герл на другой ферме, тут, по-соседству. А в шестидесятых она стала художницей, причем добившейся даже определенного признания – она писала маслом недурные пейзажи графства Уорвикшир.

– Я предполагаю увидеться с Генри на следующей неделе в пабе – мы будем участвовать в викторине. Мы были бы очень рады, если бы вы присоединились к нам. Тогда бы мы пошли туда все вместе, – предложила Сидни.

– О, нет, спасибо, – быстро сказала Эмма. – Если вы все еще хотите при реконструировании сада добиться исторической достоверности, я думаю, что мне может понадобиться выбросить большинство закупленных уже и высаженных мною растений. Они не подходят.

– Да, – твердо сказала Сидни. – Давайте вернем сад в его первоначальное состояние.

– Но это затормозит весь проект, – предупредила Эмма.

– Весь особняк и без того – одна сплошная гигантская проволочка, – сказала Сидни.

– Она верно говорит, – добавил Эндрю.

– Ну, тогда хорошо. Мне лучше приступить к работе. Хочу разобрать эти бумаги – сказала Эмма.

– Вам нужна помощь? – спросил Эндрю. – Не обещаю, что я буду понимать, что именно искать, но систематизировать я люблю и умею.

– Конечно, – сказала Эмма.

– Сидни, может быть, вы бы могли помочь мне прояснить пару вопросов касаемо доступа к собственности. Нам точно понадобится внести много компоста, чтобы улучшить почву, – сказал Чарли.

– Если ехать вверх по дороге от фермы к особняку, там есть ворота, ведущие на задний двор, сгрузить компост можно возле теплиц. Я покажу, – сказала Сидни.

– Великолепно, – сказал Чарли.

Когда Сидни и Чарли ушли, Эмма и Эндрю устроились, каждый занятый своим делом, сидели в тишине, проявив сострадание и дав друг другу передышку от разговоров. Вчитавшись в письма Адама Смита, Эмма перестала замечать все вокруг и, казалось, вообще забыла, что рядом с ней сидит Эндрю. Было так легко затеряться среди строк этих писем, так легко было погрузиться с головой в чертежи.

Она увлеченно читала уже третий лист списка растений, когда мужчина вежливо откашлялся. Она оторвала взгляд от документа.

– Вы нашли что-нибудь?

– Ничего, хотя, может, вас интересует, какая в кухонном садике в1976 году была установлена ирригационная система? – улыбнувшись, спросил он.

– Нисколько не интересно.

– Я так и подумал. Но позвольте мне задать вам вопрос: я надеюсь, что вы не чувствуете себя брошенной из-за того, что Синди не пригласила вас на викторину в паб?

– Брошенной? – переспросила Эмма.

– Не пригласив вас, она поступила невежливо. Но она действительно была бы рада, если бы вы пошли. Конечно, если вы хотите.

– Мне не хотелось бы показаться грубиянкой, – поспешила ответить Эмма.

Он рассмеялся.

– Уж поверьте мне, вы не были грубы. Просто знайте, что вам всегда будут очень рады.

На мгновение она представила, как это могло бы быть: прийти пешком в деревенский паб, увидеть улыбающиеся лица, знать, что тебя тут ждут. Это было так заманчиво: вот кто-то уже заказал коктейль для тебя, и ты больше не одинока, а вместе с кем-то… Но именно в этом таилась опасность. Эмма не общалась с клиентами вне рабочей обстановки, даже с теми, кто был ей симпатичен. Ведь, при ее-то кочевой жизни, это только затруднило бы расставание – работа над проектом все равно когда-нибудь закончится, а ты уже душой прикипела к этим людям, привыкла к этим местам.