Юрий Григорьев – Сгоревшие тетради

Оберегай своих детей от соблазнов мира. Наставляй их на путь истинный и веди на коротком поводке. Ибо трудно молодым понять житейскую мудрость и не ценят они опыт отцов. Оберегай их от влияния улицы, но особенно от сомнительных книг. Если улица научит их пьянству и матерщине, – это полбеды. Но дурная книга уведёт их незрелый ум в пустыни сомнения и ох, как трудно потом воротить тебе душу заблудшую на тропу благоразумия.

Я знаю, ты не любишь читать. Разумеется, кроме газет и детективов. И это мудро, это спасает тебя. Ибо многие книги написаны рукою сомнения в ночи бессонные, и уже этим подозрительны. Оберегай же и детей своих. Пусть читают школьные хрестоматии – это обезвреженная классика. Там обычно разжёвано: что писатель хотел и почему он ошибался.

На некоторых книгах я бы поставил прямо на корешках, как на пачке сигарет, надпись: Минздрав предупреждает – чтение опасно для вашего здоровья.

Любимая работа – прекрасное средство от скуки и лишних мыслей. Негодные лентяи придумали формулу: труд сделал из обезьяны человека, а из человека – лошадь. Не верь этим шутникам.

Есть другая, более благоразумная формула: построить дом, посадить сад и вырастить детей. Это исполнено глубочайшего смысла и не подлежит сомнению. На соседской даче живёт подполковник в отставке, пожилой пенсионер Иван Иваныч, от которого я и слышал эти мудрые слова. За колючим забором раскинулся его райский сад, и чего там только нет! – и персики, и яблоки, и виноград, и малина. Живёт он, правда, один – дети выросли и разъехались, но труд своей жизни он исполнил: и дети, и дом, и сад – всё, как положено.

Гляжу я на него и душа моя радуется, – вот человек, достойный образец благоразумия! Достиг он всего возможного в этом мире и никому не отдаст – порукой тому колючий забор, свирепая овчарка на цепи и охотничье ружьё на стене. А придёт время помирать, – умрёт в полном спокойствии, с сознанием исполненного долга перед людьми и миром. Но будет это ещё не скоро, этот благоразумный человек переживёт ещё многих и многих молодых, да непутёвых.

И последний совет безымянным героям человеческой комедии:

Не относитесь к жизни серьёзно. Берите, что вам дано, и не ищите, что не теряли. Да осенит вашу жизнь тёплое солнце благоразумия.

Аминь.

Вообще-то я достаточно терпимый к людям. Не будучи ангелом, я понимаю и прощаю многие людские слабости и причуды. Но есть род людей, которых я просто не переношу. Я узнаю их по особому блеску в глазах, по нагловатой раскованности, но более всего по их любимой поговорке. Каждый раз, когда я слышу: "хочешь жить – умей вертеться", меня всего передёргивает. Когда я вынужден общаться с такими людьми, я становлюсь больным. Причём люди эти, как правило, общительные, весёлые, они знают массу анекдотов, неплохо бренчат на гитаре, но от этой их неуёмной жизнерадостности мне только становится ещё мучительней и муторней. В их взгляде, направленном на меня, я отчётливо читаю: "а как мне тебя использовать?" Я теряюсь от этих взглядов. Мне проще было бы рядом с откровенным негодяем и разбойником.

Хочешь жить – умей вертеться. Это то, что я ненавижу в этом мире.

Помню в школе у нас были сочинения на свободную тему. Правда, набор тем тут же прилагался. Что-то вроде: "как я провёл лето" или "в жизни всегда есть место подвигу".

Тогда я ещё не знал, что жизнь сама есть сочинение на свободную тему. И, как прилежные школьники, мы сидим за партами: кто-то бойко строчит, нанизывая цитату на цитату, вечные отличники, любимцы учителей; кто-то заглядывает через плечо к соседу и безбожно списывает, с наивной хитростью меняя отдельные слова; кто-то задумчиво грызет ручку, рассеянно глядя в окно и думая о другом; кто-то попросту мается, предчувствуя очередную двойку, и украдкой посматривая на часы – как мучительно медленно движутся стрелки, ждёт желанного звонка.

Когда закончатся уроки, вечером, старый учитель соберёт наши школьные тетради на своём рабочем столе и, устало надвинув на нос очки, до поздней ночи будет читать наши детские сочинения, подчёркивая ошибки и ставя отметки.

По мере развития науки, местожительство Бога отодвигается всё дальше и дальше. Хорошо было в древности, когда Бог ещё жил прямо на облаках! Можно было запросто помахать ему рукой, крикнуть чего-то там: привет, мол, как дела? На что Бог, насупившись, отвечал: дела – у прокурора, а у меня – работа.

Эх, если б я работал Богом! Я бы многое переиначил. Подарил бы людям крылья – пусть радуются. А то обидно до слез: какая-то ничтожная муха – летает, а ты сиди и завидуй белой завистью. Правда, некоторым Господь дарит крылья. Но только после того, как их зачислят в отряд ангелов по штатному расписанию в небесной канцелярии. Форма у них такая белая, а-ля Древняя Греция, и крылышки сзади – хлоп-хлоп… Прямо бабочки. Но нет, не хочу я работать Богом – слишком хлопотное это занятие. Я работаю человеком.

Люди вообще склонны чувствовать себя пупом вселенной. Они убеждены, что у Господа нет важнее занятий, чем думать об их персоне. Переходя в мир иной, завидя какого-нибудь захудалого ангела, встречающего их, они бросаются на колени с криком: Господи!

Ангелов это смущает.

Не за горами 2000-й год. И хоть знаешь, что всё это – только цифры и не более того, а всё же невольно поддаёшься всеобщему настроению и ждёшь чего-то необычного от смены тысячелетий. Человек вообще предрасположен чего-то ждать. Это в его природе. Так и моя жизнь проходит в ожидании: как будто мне что-то обещали, но я забыл – что?

Во все времена по земле гуляла странная болезнь, своего рода массовое помешательство – то нарастая, то затихая. Вот и сейчас на рубеже веков, на стыке тысячелетий люди вновь ожидают конец света. Их не смущает, что подобные мрачные предсказания уже много раз лопались мыльным пузырём.

По-видимому, люди просто хотят конца света. Они так и не поняли – что же им делать с этой жизнью и с этим миром? И мечтают, чтобы Господь поскорее прихлопнул их своей мухобойкой.

По дорогам ходят какие-то тётки в платочках, хватают людей за руки и говорят им чужие слова. Одни слушают, раскрыв рот, другие махают раздражённо рукой, а мне хочется сказать: Послушай, тётка! А может, тебе заняться каким-то делом? Пойти в детский садик, нянчить детей. Глядишь, тогда и глупые мысли проветрятся в голове.

Тот, кто хоть однажды прочувствовал этот мир, тот понял, что это – всерьёз и надолго.

Не торопитесь люди! Перед нами ещё миллионы дорог. Мы ещё поскитаемся в звёздных мирах в поисках братьев по разуму и собственного смысла.

Почему-то мне кажется, что концом света люди называют собственный конец. Вот уж, поистине, восхитительная человеческая глупость – уверенность в том, что весь этот мир был затеян для нас. Какая гордыня! А ведь это – грех.

Через какое-то время люди научатся обновлять свои тела. У них будут проблемы – как перелить свою душу? Но допустим, они справились с этим. Человек получит возможность жить даже не сотни и тысячи лет, а столько – сколько захочет. Вот мне интересно – а сколько он захочет?

Жизнь – это ноша. Она может быть радостной, если душа твоя счастливо устроена, но она давит на плечи и утяжеляет душу.

Не верю, что людям понравится вечность. Это слишком тяжёлый груз. Но смерть будет радостной – ведь она будет избавлением. Не ужасом, не крушением надежд, а единственным желанием усталой души.

Существует легенда о вечном жиде. Покарал его бог вечностью. И ходит эта бесплотная тень по дорогам человечества, бесплотная, ибо даже души стираются до дыр временем, ходит, не испытывая уже ни радости, ни жажды жизни, охваченная единственным желанием – исчезнуть, исчезнуть без следа и сожаления.

Вечность – красивое слово. И самое страшное наказание, которое можно придумать. Человеку нужна личная вечность. Чтобы никто и ничто не гнало его из жизни, и только он сам решал – когда закрыть за собой дверь.

Я не завидую потомкам, которые научатся растягивать свою жизнь, как упругую резину. Они будут гордиться, что научились жить двести, триста лет. Они будут свысока и с сожалением смотреть на нас – несчастных, обречённых уйти, едва вкусив сладкого мёда жизни. Я не завидую им. Пока человек не обретёт личной вечности, он будет только увеличивать своё страдание, продлевая свою жизнь. Чем дольше они проживут, тем крепче они будут привязаны к этому миру, к этой жизни – своими чувствами, своими мыслями, своими людьми. Тем мучительней будет для них смерть – насильственная смерть. Ибо всякая смерть – насилие, если нет у тебя личной вечности.

Газета – книга суеты. Беру их осторожно, как чужую вещь. Читаю недоуменно, как китайскую грамоту. Значит, этим живут люди? Это их интересует?

Чувствую себя не иностранцем, а инопланетянином.

Политика, катастрофы, фельетоны – винегрет, приправленный перчиком эротики и анекдотов. Любимое блюдо домохозяек и домохозяинов. Не принадлежу к их племени.

Телевизор придумали иезуиты. Как самое страшное орудие пытки. Хотел посмотреть "Гамлета" Дзефирелли, но смесь Шекспира с рекламой памперсов вызывает тошноту. Единственное утешает – его можно выключить. В будущем телевизор станут вмуровывать в стену и подключать к сети напрямую – чтобы пытка была неизбежной.

Политики желают нам добра.

Желания у них много, а вот добра на всех не хватает. Поэтому они делят нас на своих и чужих: на красных и белых, на белых и черных, на немцев и евреев.

На самом деле, цель у них одна – власть. О! – это упоение. Когда тысячи людей делают то, что ты приказываешь, – разве не становишься ты в тысячи раз выше и умнее их?

Главное качество политика – умение искренне лгать. Искренность убеждает. А не лгать им нельзя. Кто за ними пойдёт, если они не пообещают райские кущи и манну небесную!

Люблю капитализм, как идею суеты, доведённую до логического абсурда.

Мэйк мани? А то как же! И что ещё делать на этом свете – только "мани".

Коммунизм по крайней мере в своём детстве умел мечтать. Теперь мечты заржавели в крови. Но он хотя бы пытался.

Кто-то строит коммунизм, кто-то любит капитализм. Я хочу их помирить. Я придумал общественный строй, который должен удовлетворить всех – капитунизм. По замыслу он должен объединить в себе всё хорошее, взятое там и сям, откинув все крайности и предрассудки.

Вижу, вижу – господа миллиардеры уже придерживают карман. Совершенно верно, на доброе дело придётся скинуться.

Вот товарищ Билл Гейтс, например, трудовой миллиардер. Заработал своим умом десятки миллиардов и теперь в большом недоумении – куда бы их потратить?

Я всё думаю – неужели он настолько умнее любого программиста? Нет, ему явно крупно повезло. Он оказался в нужное время в нужном месте. С нужной головой на нужных плечах. Если бы он в это же время оказался в другом месте, например, на Берегу Слоновой Кости, – не видать ему миллиардов, как своих ушей. С другой стороны, если бы я оказался в нужное время в нужном месте, боюсь, миллиарды посыпались бы мимо моего кармана. Значит, нужно было стечение массы случайных обстоятельств для рождения трудового миллиардера. Конечно – повезло.

Дорогой товарищ миллиардер – за везение надо платить. Или вы будете кивать на Бога – дескать, это он составил вам протекцию? Чем-то вы ему понравились. Давайте – не будем. У господа Бога достаточно хлопот, чтобы ещё заниматься вашими финансами. Раз уж вам так повезло, сделайте глубокий вздох и скиньте пару миллиардов на общее дело. Пусть это будет налог на везение. Обложим этим налогом сотню самых богатых людей мира. Используем для этого журнал "Форбс", как доносчика.

После того, как будут собраны необходимые средства, на полученные деньги купим какой-нибудь остров Святой Елены. На этом острове будем строить капитунизм.

Уже предвижу, как ехидные газетчики перекрестят его в остров Утопия. Ничего – я не обижусь. Я никого не собираюсь уговаривать и принуждать. На этот остров поедут те, кого не устраивают существующие "измы". Они там будут строить новый.

Вопрос преткновения – частная собственность. Уж так её любят люди – придётся оставить. Даже коммунисты не рискнули отменить её полностью. Оставили частную собственность на содержимое карманов.

Частная собственность – вещь хорошая, если она трудовая. Она становится сомнительной, когда ей пользуется тот, чья единственная заслуга в том, что он родился в семье богача, а не бедняка.

В капитунистическом государстве будет существовать частная собственность на время личной жизни. Всякие завещания богатого папаши своему любимому сынку – отменяются. Пусть заработает сам. Собственность богача, покинувшего бренный мир, передаётся в бюджет государства. Таким образом удастся избежать накопления гигантских состояний в руках людей, ничего не сделавших равноценного.

Теперь – о власти. Государством должен править один человек. Парламентские республики – неэффективны. От них много шума и мало толку. Решать должен один. И всё равно, как он называется: король, президент, генеральный секретарь. Главное, одеть на него хороший ошейник и посадить на крепкую цепь – ничего не получится, если вырастет очередной диктатор.

Хорошая цепь для президента – это всеобщие равноправные выборы каждый год. Например, первого апреля.

Президент, не набравший половины голосов, уходит со своего поста. Не набравший трети – лишается прав политической жизни. Тот, кто не набрал и 10% голосов, немедленно лишается гражданства и высылается из страны. Это заставит президента работать на благо народа головой, а не языком и парадным костюмом.

Теперь – идеология. А как же без неё?! Всякое государство – это Ватикан, основанный на непогрешимости папы. Просто папы у всех разные.

Вот удивительно – все государства, оказывается, созданы народом и для народа. Даже какой-нибудь допотопный диктатор в банановой республике вещает от имени народа. Конечно это не мешает ему путать государственный бюджет со своим швейцарским счётом.

Американцы просто никогда не читали сталинскую конституцию. У них бы глаза полезли на лоб от зависти.

Слова – это только колебания воздуха и испачканная бумага. Если христианина заставить жить по Библии, обязательно надо указать – по какой странице.

Идеология капитунизма: живи и жить давай другим.

Столь же немногословна должна быть и конституция. Дело ведь не в словах. Они всегда хорошие. Вместо голословных утверждений о праве на труд, отдых и т.д., лучше перечислить обязанности тех, кто это должен обеспечить.

Допустим, конституция состоит из ста глав. Первая глава выражает идеологию: человек имеет право на жизнь и обязанность не нарушать это право другим. Остальные 99 глав перечисляют обязанности президента.

Государства имеют привычку обрастать чиновниками. Очень трудно воздействовать на их огромную армию. Пусть этим займётся президент. А уж мы займёмся им. Одну собаку на поводке мы удержим.

Если зарплата президента будет равна прожиточному минимуму, а его детки будут учиться в очень средней школе в рабочем районе – процветание государства неизбежно.

Вот такие вкратце предложения. Если кого-то заинтересуют, – пользуйтесь бесплатно. Свою кандидатуру на пост президента не предлагаю – не умею завязывать галстук.

Что касается меня, я согласен жить в любом государстве, где не лезут в твою душу и дают отчётливый выбор: между сытым существованием и голодной жизнью.

И несколько слов о смертной казни. Само существование этого вопроса говорит о детском возрасте человечества. В известном смысле все мы приговорены к смертной казни. И повторять приговор – совершать тавтологию. Но это в шутку, а всерьёз: у добра и зла – разные цели; должны быть и разные средства.

Где говорят страсти, смолкает разум. И дело даже не в том, что смертная казнь может постигнуть человека невиновного в силу судебной ошибки. Дело глубже. Убийство – всегда преступление, независимо от того, кем оно совершено: жестоким маньяком или государственным палачом. Тот, кто требует смертной казни убийце, ставит себя рядом с ним. Они оба оправдывают убийство. Они оба способны на убийство. И это их роднит.

Здесь проходит грань между добром и злом. Ты не можешь требовать от других того, чего не требуешь от себя. Все разговоры о справедливости, возмездии изобличают всю ложность этих понятий. Если справедливость – это "око за око", недорого я дам за такую справедливость.

Люди ходят по земле, дышат воздухом и пьют воду. Они размахивают руками, говорят слова; днём работают, ночью спят. И всё это они называют жизнью. Иногда им становится страшно. Тогда они выдумывают себе крылья и прыгают с крыши. Приходят другие, качают головой и цокают языком, глядя на сломанные крылья и ребра. Уходят довольные. Рождённый ползать – летать не смей.

Для чего люди пишут книги – для славы, для денег? По-разному. Некоторые пишут в надежде увековечить себя на бумаге; некоторые пишут, чтобы убить свои навязчивые мысли. Набросав их на бумагу, ты будто отделяешь их от себя, и на какое-то время тебе становится легче.

Потом это проходит. Они возвращаются, как те злые духи, – прогоняли одного, вернулись семь. И становится ясно, что их убить нельзя. Но можно убить себя.

Самоубийство – всегда слабость. Самоубийца бежит не от жизни, не от мира – он бежит от себя.

Мелкие люди помещаются в домах. Крыша защищает их от дождя и звёздного неба. Стены защищают их от ветра и удивлённых взглядов. Двери закрываются на ключ, ключ кладётся в карман, карман пришивается к пиджаку.

В детстве я склеивал спичечные коробки и в получившийся домик поселял жуков, кузнецов и прочих мелкоживущих. Но людей никто не засовывал в их квартирки – они туда заползли сами.

Завидую морякам на кораблях Магеллана и Колумба! Этим суровым невежественным грубиянам, любившим ром и сальные шутки. Я пошёл бы с ними последним юнгой – драить палубу и лазить по верёвочным лестницам на мачту. Если душа моя когда-то уже была в этом мире (а временами я чувствую так), то это была душа моряка.

Теперь моряки – это служащие пароходства. Они получают жалование и в кубрике смотрят телевизор. Их тяжёлым кораблям не нужен ветер и не страшны штормы. Под стальною кожей ревёт могучий дизель. Они плавно идут по намеченному маршруту и точно знают, что их ждёт и когда. Всё расписано и изучено – от глубин до подводных течений.

Больше нет Нового Света и никто не откроет Америку в поисках Индии. Вместо парусных судов, везущих толпу отъявленных головорезов завоёвывать неведомые колонии, по бескрайним равнинам океанов плывут роскошные лайнеры, везущие туристов, коммерсантов и празднолюбопытствующих.

Где вы – удивительные бригантины и каравеллы? Неужели все пошли на дрова? Или, предвидя новые времена, гордо и достойно ушли на дно? Там, где не светит слепящее солнце, куда не добрались ещё туристы со своими поляроидами, погребённые песком и временем, ржавеют ваши пушки и якоря, и в сумеречном свете на полусгнивших бортах мерцают высокие буквы – SANTA MARIA…

Я не умею разные дела.

Я не умею класть кирпичи, строя шершавые дома; я не умею ходить по канату, пугая внизу разношёрстный народ; я не умею жить, как все. Я много чего не умею.

Я умею смотреть и думать – но это не считается за работу.

Я не знаю многие банальные истины. Вернее, и я их когда-то знал, но, по счастью, сумел забыть. Я не знаю, сколько будет дважды два; я не знаю, что Волга впадает в Каспийское море; я не знаю, что лошади едят овёс – может это и так, но я сомневаюсь.

Я знаю, что люди живут по теченью, но куда оно их несёт? – не скажет им ни один пророк.

Я знаю, что люди идут по дорогам, из пункта А до пункта Б. Но что они там потеряли? – вряд ли они понимают сами.

Я знаю, что белое – это не чёрное, и знаю, что нет ни того, ни другого. Остались только оттенки серого.

Я не умею видеть придуманное, но придумываю всё, что вижу.

Из сотен прочитанных книг я собрал всего несколько слов. Но слова эти въелись в мою душу и проросли, как посеянные семена. Я чувствую – что-то растёт в душе, но кто же мне скажет – что?

Читал "Моби Дик". Квикег: он и я. Странное сопоставление. Но читая о нём, я почувствовал себя.

В своей жизни я честно и тщетно пытался быть таким, как все. Пока не понял, что я – другой.

Я, как тот дикарь, заброшенный за тысячи миль от родного дома, в чужой стране, среди чужих людей, молюсь своему деревянному идолу, доставая его ночью тайком из кармана.

Думаешь: да что же такое – жизнь? Если миллиарды существ были и ушли навсегда, в никуда. Можно ли говорить о каком-то смысле, если нет бессмертия души?

Я пытался найти этот смысл в человечестве, в разуме, но понял, что они также конечны и смертны. Нет, должен быть смысл каждой жизни, каждого человека, каждого существа. Иначе жизнь – "такая смешная и глупая шутка".

Должен быть остаток от деления жизни на смерть.

По законам математики при делении на бесконечность получаем ноль. Маленький человек – в числителе, бесконечный мир – в знаменателе, и в результате – ноль.

Я не хочу жить по законам математики. Я не верю этим законам.

Нет рая на небесах, нет его на земле. Есть мир огромный и таинственный, есть жизнь короткая, но не менее таинственная. И кто бы не говорил вам: веруй в то, веруй в это, никто не знает и не узнает, что нас ждет за стеной смерти, – жизнь иная или полное исчезновение…

Всю жизнь мечтать о бессмертии души, а потом вдруг, раз – и исчезнуть, не успев даже понять этого. Это ли не счастливая доля!

Или в последний миг ослепительный свет, который открыл для тебя пороги рая, вдруг начал меркнуть, меркнуть, и в самый последний, последний миг в крохотной клеточке твоего мозга вспыхнула страшная мысль: – неужели?!

Как у булгаковского Берлиоза, с точностью до наоборот.

Что это?.. Зачем это?.. Эти мятые тетради, дети бессонных ночей, – разве это кому-то нужно? Лишь такому, как я, потерянному в ночи, но таких, слава богу, немного. А многим, живущим рядом, идущим мимо, – им то зачем? Неужто забавы ради?

Никого не зову за собой. Всем здоровым душой и телом желаю спокойной ночи. Да и что им могу я дать? Я не обещаю им журавля в небе, но отнимаю синицу в руках.

"Не беспокойся о том, чего не в силах изменить", – прекрасный совет, если бы речь шла только о том, как стать счастливым.

Счастье – это всё, что человек может иметь. Я хочу невозможного. Это глупо, но это – так.

Это книга сомнений. Она обречена. Слишком многие любят спокойный сон.

И всё же, всё же, всё же… Я не задумывал её, она родилась сама собой. Менее всего я мечтал стать исцелителем людских пороков и заблуждений. Пусть каждый живёт, как умеет. Не помню где, я прочитал хороший афоризм: если не умеешь жить, – займись чем-то другим. Так родилась эта книга.

Эта книга – вопрос. Удивлённое слово.

Как бы не закончился спектакль, зрителем и участником которого я стал, хочется поблагодарить режиссёра – впечатляет, впечатляет…

Конечно, не без некоторого авангардизма, может быть, излишнего натурализма, но и актёрам и зрителям выбирать не приходится – ведь это единственный спектакль, идущий с аншлагом уже тысячи лет.

Весьма забавно, что ни один из участников сего действа никогда не держал в руках сценария. Иногда мне даже кажется, что его нет и у режиссёра. Ну что ж, – это смелое творческое решение.

"Весь мир – театр" – как справедливо сказал один из наших коллег. Помнится, он даже пытался составить вам конкуренцию, господин режиссёр. Вы уж не серчайте на него. Актёры – люди подневольные, зависимые. И, может быть, поэтому им так хочется иногда написать собственную пьесу. Но до вас им безусловно далеко. Одни декорации чего стоят! Немалые средства, должно быть, затрачены на всё это великолепие. А какова интрига! Жаль только, что актёры слишком часто меняются. Немного пестрит в глазах – нет? Надеюсь, вы оставляете их хотя бы на роли зрителей.

Должен извиниться, что так бесцеремонно беру на себя роль критика. Конечно, это не моё собачье дело. Но признаться, я подрастерялся, оказавшись на сцене без заранее выученной роли, не зная ваших замыслов.

Есть актёры, которым всё равно – что играть, лишь бы – играть. Наверно, это хорошие актёры. К сожалению, я не принадлежу к их числу. Некоторые из моих коллег, оказавшись в подобном же замешательстве, нашли хороший выход из положения. Его можно выразить примерно так: если не знаешь – что играть? – играй то же, что и остальные. Признаться, и я долгое время озирался по сторонам и пытался подражать поступкам и словам окружавших меня актёров, а также усердно изучал наследие былых великих трагиков и комиков. Но хорошего из этого не получилось. Копия всегда бледнее оригинала, подражание всегда бездарнее. Отчаявшись, я пустил дело на самотёк, и, немного отойдя в сторонку, погрузился в рассеянное созерцание вокруг происходящего. Понемногу я стал подмечать какие-то общие связи и нити запутанного сюжета, и пару раз мне казалось, что я угадываю великий замысел. Но, увы, уже в следующем акте всё рассыпалось и становилось ещё запутанней и непонятней.