Семья Хомячковых

В столовой на него смотрели так как жители острова Чики – Пуки на куклу Барби. Несколько раз подавившись под этими пристальными взглядами Хомячков понял, что теперь порадовать себя рисовой кашкой с тефтелькой он уже не сможет. Поблагодарив в душе всех за предоставленную ему язву желудка, он вернулся в кабинет. Через полчаса к нему заглянула секретарша: – «Если Вы готовы, то директор ждет».

Собрав бумаги и всю свою храбрость Хомячков двинулся к тому, кого никогда не видел. Всю дорогу с пятого до двенадцатого этажа он пытался убедить себя в том, что начальство не зверь, но сердце отказывалось ему верить, и делало попытки убежать. Людоедская улыбка молоденькой секретарши храбрости не прибавила.

– Здравствуйте Хома Хряпович, – обрадовался директор. – Очень приятно, что Вы в свой первый рабочий день попросились ко мне на прием.

– Сегодня среда. – поправил его Хомячков.

– И что? – не понял директор.

– Среда – третий рабочий день.

Директор внимательно посмотрел на Хому. – И так, что Вы мне намерены предложить?

– Поменять работу.

Вставные зубы директора громко лязгнули, а глаза стали размером с солнцезащитные очки китайского производства.

– Я не ослышался? Вы хотите, чтобы я ушел из НИИ? – просипел он.

– Если надумали, то я возражать не стану, – заверил директора Хомячков. – Но я не об этом. Мне кажется, чтобы наш институт мог и дальше работать нужно чтобы пара – тройка отделов приносила деньги.

На этот раз лязг был по тише, а глаза достигли лишь размеров пенсне.

– И как Вы себе это представляете? – заинтересованно, но несколько скептически, спросил директор.

– Можно чинить компьютеры, печь пирожки, ремонтировать квартиры, – стал загибать пальцы Хома.

– Разводить кого–нибудь. – подхватил его мысль директор.

– Этим пусть ЗАГС занимается, – не согласился Хомячков, но потом подумал и предложил. – А что если кого–нибудь выращивать для продажи?

– Свиней?

– Не обязательно. Можно кроликов на шапки.

– Или хомячков на варежки. – съязвил директор. – Идите к себе. Я подумаю.

«Интересно откуда этот начальник животноводческого отдела свалился на мою голову»? – бросил он мысль в след уходящему Хоме.

Впервые в жизни Хомячков возвращался домой обуреваемый многими думами.

– Дорогая подашь ужин приблизительно через час. Мне еще нужно кое над чем поработать. – бросил он с порога, и поспешил в комнату.

Фраза «Где ты так долго шлялся. Опять автобус перепутал?» – упала прямо у ног Фани едва оторвавшись от её языка. Проводив взглядом озабоченную фигуру мужа, она скрылась в глубине кухни. Через пятнадцать минут, заживо съеденная любопытством, Фаня заглянула в комнату. Хомячков сидел за столом, и что–то писал.

– Милый с тобой все в порядке? – испуганно спросила она.

– Да. Сегодня меня назначили начальником отдела, и я составляю план спасения НИИ от развала. Ужин готов?

За едой он рассказал Фане в чем заключается его план, а она слушала мужа как крестьяне слушали, в свое время, Ленина, или как дети слушают сказку на ночь (что, впрочем, одно и тоже). Спать чета Хомячковых легла глубоко за полночь. Фаня с восхищением поскребла ноготком впалую грудь своего милого, а Хоме, в этот момент, показалось, что теперь весь мир принадлежит ему.

На следующее утро Хома проснулся на много раньше дворника. Одевшись при свете уличного фонаря он, чтобы не разбудить жену, выскользнул из квартиры даже не сняв тапочки. «Это мой звездный ринг»! – Гордо вскинув подбородок вверх подумал он, и показав рожицу сидящей на скамейке паре воркующих котов, трусцой побрел к остановке. От увиденного хвостатый Ромео сфальшивил, наступил на лапу своей избраннице, и с позором был изгнан со двора конкурентом. Но как бы рано не вышел из дому Хомячков на работу он все же опоздал на пол часа. В кабинет Хома ввалился толкая перед собой огромную сумку. Озадаченная Елена Ивановна встретила его в позе почетного караула.

– Меня директор не спрашивал? – утирая со лба росу осведомился он.

– Нее–е–т. а что у Вас в сумке? – женское любопытство всегда было сильнее профессионализма.

– Здесь будущее процветание нашего НИИ. – гордо произнес Хомячков, и отдышавшись стал толкать сумку дальше. – Если директор спросит – я у себя.

Выждав минут сорок, секретарь решила напомнить своему боссу, что вот, вот начнется совещание. Собрав бумаги, требовавшие Хоминого автографа она, поправив на ходу сбившийся парик, вошла в кабинет.

Сирену такой мощности сотрудники НИИ слышали лишь один раз, когда слегка трезвый электрик случайно обнаружил кнопку воздушной тревоги. Лучшее время по эвакуации показал девятый этаж. Через три минуты все служащие уже мчались по домам вместе с казенной оргтехникой. Дольше всех задержался первый. Им так и не удалось вытащить через окно бильярдный стол. Когда страх рассеялся не успевшие удрать, и спавшие в эти утренние часы сотрудники, во главе с директором, двинулись к источнику паники. За дверью кабинета Х. Х. Хомячкова им представилась живописная картина. На столе совещаний, изображая спящую царевну, лежала Елена Ивановна. Хома суетился тут же, пытаясь оживить её чередуя дергание за руку с орошением из термоса, а весь кабинет был наводнен грызунами разных форм и размеров.

– Это что такое? – строго спросил директор, изловив за хвост не очень расторопную белую мышку.

Услышав голос начальника, секретарь открыла глаза, увидела над собой довольную мордочку мышки, тихо пискнула, и снова погрузилась в свое состояние.

– Я спрашиваю, что все это значит?!! – выходя из себя заорал директор. Хома, все еще улыбаясь, отобрал завтрак у двух хомячков, и протянул его своему непосредственному начальнику.

– Вот мой план по спасению НИИ согласно Вашим рекомендациям.

Директор положил мышь на грудь Елены Ивановны, чем вызвал у неё неописуемый восторг, и взял огрызок доклада. Пробежав по нему глазами он с удивлением уставился на Хомячкова.

– Вы идиот? – только и смог спросить он.

– Я здесь уже давно работаю. А что, что–то не так? – Хомины глаза излучали победный марш.

– Вы здесь написали, что я дал указание организовать в вашем отделе цех по пошиву варежек из хомячков. Так?

– Совершенно верно, но я внес некоторые коррективы. Мне стало жаль бедных грызунов, и я подумал, а почему бы не заняться их дрессировкой. Разучить какую–нибудь песенку, или танец, организовать выступления, гастроли. Я где–то читал, что эстрадные певцы очень хорошо зарабатывают, а чем наши хомячки хуже? Вот и будет дополнительный доход для института. Как Вам идейка?

Директор с минуту глядел на Хомячкова, и сопел как дореволюционный паровоз, затем круто развернулся, и прокладывая себе дорогу сквозь служащих и грызунов, ринулся из кабинета.

Ближе к обеду, когда порядок в НИИ был в большей степени восстановлен, а новоиспеченные звезды шоу бизнеса водворены на место т. е. в сумку, Хомячков с папкой бумаг под мышкой, и строгим выговором в деле вернулся в свой родной отдел.

– Ну как кресло начальника? – скрывая не совсем сочувственные улыбки поинтересовались сослуживцы.

– Ничего, довольно удобно. – честно признался Хома усаживаясь на свой скрипучий стул.

– А что же тогда Вам в нем не сиделось?

– Директор оказался ретроградом. Ничего не понимает в пении хомячков. – тяжело вздохнул Хома и щёлкнув мышкой погрузился в не совсем понятный ему мир цифр.

Хомячков в лесу

– Все! Хватит! – воскликнула Фаня, ударяя мужа ложкой по затылку. – Надоело каждое лето проводить в душном пыльном городе. Хочу на курорт! В крайнем случае за город, на природу.

– Потерпи, дорогая, вот пойду в отпуск, тогда и поедем, – ответил Хомячков, потирая ушибленное место левой рукой, а с правой незаметно стирая варенье о скатерть.

– Ха! Тебе же отпуск дают, когда медведи уже десятый сон видят!

– Ну, тога мы купим тебе путевку и ты поедешь отдыхать одна.

– Милый! Твоих денег хватит только на рекламный буклет. Поэтому пальмы и море я могу увидеть только в двух случаях: во сне и по телевизору.

– Ну почему же? У нас еще есть отличные открытки с их изображением, ответил Хома.

Но по выражению ее лица понял, что предложение посмотреть эти фотографии ей не понравится.

– Решено! – сказала супруга, удерживая за воротник пытавшегося улизнуть из–за стола мужа. – В субботу мы едем за город.

– Хорошо, – согласился супруг. – Посидим в кафе, съедим по мороженому. Одену тот светлый костюм, что ты мне купила пятнадцать лет назад. Я, ведь, его так ни разу и не одел никуда.

– Да ты дальше булочной нигде и не был!

– Да? А на работу?! Мне ведь целых пять остановок ехать!

– Ага. Туда ты едешь еще спишь, а назад кроме затылка впередистоящего ничего не видишь. Все, я сказала, в субботу за город!

И вот настала суббота. Всю неделю он основательно готовился к ней: прочел все книг о диких животных в основном о львах, тиграх лонах и носорогах, в ванной учился преодолевать бурные потоки горных рек. А когда в одной передаче он увидел, как аборигены добывают огонь путем трения деревяшки, он выломал ножку у табурета и вертел ее до тех пор, пока она, с помощью жены, не огрела его по спине.

С вечера он упаковал рюкзак, в который положил: зонт на случай дождя, шубу, если вдруг станет холодно, упаковку спичек и сломанную табуретку, чтобы развести костер, огнетушитель, а вдруг пожар, ночной горшок и рулон туалетной бумаги, ледоруб вдруг придется рубить лед, спиннинг, жена сказала, что хочет поймать бабочку, светильник, если останутся ночевать и русско–английский словарь на случай, если заблудятся. В общем, выходной он встретил основательно подготовленным.

Утром будильник поднял их в шесть ноль–ноль. Фаня вскочила, натянула на мужа спортивный костюм и галстук, втолкнула в его зевающий рот бутерброд и, не дожидаясь, пока он откроет глаза, потащила на вокзал.

– О, какой длинный трамвай! – пробормотал просыпающийся Хома, втискиваясь в электричку.

– Садись, троллейбус, ты мой, – ласково сказала жена, хлопая рукой рядом с собой.

В это время электрика тронулась, а вместе с ней и Хомячков, который, зацепившись за свой рюкзак, оказался на полу в проходе, довольно далеко от нее.

– Ты чего там разлегся? – спросила она.

– Следы изучаю, – буркнул Хома, потирая ушибленную коленку.

– Иди сюда, следопыт, – позвала Фаня.

В этот день ничто не могло омрачить ее хорошего настроения. Через два часа Хомячковы уже стояли на опушке леса.

– Воздух то какой! – воскликнула Фаня, вдыхая всей грудью аромат леса.

– Да. Кто–то не поскупился на освежитель, – поддакнул супруга.

– Какой освежитель? – не поняла жена.

– Освежитель воздуха «Хвоя» – уточнил Хома.

– Пошли, жертва асфальта! – вздохнула жена и, взяв его за руку, углубилась в лес.

– Смотри, елок сколько! – изумился Хомячков. – Даже больше, чем на новогоднем елочном базаре. Но все какие–то высокие и нестандартные, наверное, уцененные будут, – сделал он вывод, разглядывая деревья.

– О, а эту уже кто–то купил, – сказал он, споткнувшись о пень.

Фаня тащила мужа все дальше и дальше в лес, словно трактор телегу, которая все норовила зацепиться то за корч, то за пень, то за поваленное дерево. Наконец они выбрались на поляну.

– Ты посмотри, красота то какая! – выдохнула Хомячкова, разглядывая сотканный природой ковер из зеленой травы и цветов. – Вот здесь мы и остановимся на пикник.

– Да, неплохо поработал мастер по ландшафтному дизайну, – заметил Хома. – Правда, я бы еще в центре альпийскую горку поставил.

– Иди за хворостом, бугорок белорусский! – подтолкнула его жена.

«Если бы еще знать, что это такое» – подумал Хомячков, но спросить не решился.

Отойдя немного от поляны, он увидел что–то такое, от чего опрометью бросился обратно.

– Дорогая, – зашептал он, – пойдем, я тебе чудо покажу. Там красная ворона головой о дерево бьется, наверное, выхлопных газов надышалась. Слышишь?

По лесу эхо разносило удары клюва о дерево.

– Это же дятел, горе ты мое! – усмехнулся Фаня. – Ты мне дров для костра принес или эта птица тебя с деревом спутала и всю макушку тебе отбила?

– Нет, – вздохнул он и жалобно взглянул на нее. – Солнышко, пошли вместе, а то мне одному там как–то неуютно.

– Ладно, пошли, а то и впрямь какой–нибудь муравей тебя заикой сделает.

После десяти минут блуждания по лесу Хомячков стал похож на навьюченного хворостом ослика, которого тянула под уздцы, то есть за галстук, жена.

– Все, возвращаемся, – скомандовала Фаня и на миг отпустила мужа, чтобы поправить волосы.

Этого мига хватило, чтобы Хомячков зацепился за торчащий корень и упал мягким местом на неуспевшего увернуться ежа.

– Ой, дорогая, подо мной либо кактус, либо подушечка для булавок! – в панике зашептал он, не смея повысить голос при даме.

– Если здесь и был кактус, то ты уже из него гербарий сделал, – вздохнула она, приподнимая его с земли вместе с хворостом. – Вон, дорогой, от тебя даже подушечки для булавок убегают! – показала она на улепетывающего от них со всех ног ежика. – Иди за мной, укротитель кактусов!

Когда на поляне весело затрещал костер, у Хомячкова вдруг проснулся первобытный инстинкт. Он схватил палка и, хищно вращая глазами, произнес:

– В этом лесу должны водиться дикие звери! Я сейчас пойду и добуду нам на обед… мамонта!!!

– Ну, во–первых, звери ничего тебе не должны, во–вторых, не охотится долго, а то я твои бутерброды сама съем.

– Не волнуйся, я скоро! – прокричал Хомячков и скрылся в чаще.

Чем дальше он уходил от поляны, тем меньше в нем оставалось от охотничьего азарта. Вскоре он присел на пень и задумался: «Итак, что мы знаем о мамонтах? О них мы знаем, что они большие, с двумя хвостами, живут семьями в муравейниках. Питаются нектаром цветов и, перелетая с одного на другой, собирают мед. На зиму ложатся в берлогу спать, а весной делают запруды на реках из деревьев, перегрызая их у корня. Один хвост у них рыжий и пушистый, чтобы заметать следы, а второй – тонкий с кисточкой на кончике, чтобы отбиваться от мух. Они очень пугливы и у них длинные уши».

– Я все вспомнил! Теперь главное, его найти, – сказал Хомячков.

И тут он заметил, что кто–то по нему ползет.

– А это еще что за зверь? – удивился Хома, взяв муравья двумя пальцами и положив его на ладонь, чтобы получше рассмотреть.

– Ой–ой–ой! – завизжал он, когда десятки собратьев этого «зверя» впились ему в ноги, забрались на спину и под рубаху.

– Ай–ай–ай! – еще раз прокричал Хомячков и рванул, куда глаза глядя, точнее не глядят, так как они у него были закрыты.

Открыл он их только тогда, когда впереди раздались странные звуки.

– Му–у–у, – сказало странное животное, стоящее на опушке леса.

– Кто это? – прошептал Хомячков и спрятался в кусты.

– Му–у–у, – повторило это чудо–юдо и принялось жевать траву.

«Вот так насекомое!» – удивился Хома. – «Это, видно, и есть тот самый мамонт, которого я ищу. Надо торопиться, а то он сейчас соберет весь мед и улетит к себе в муравейник».

И Хомячков стал подкрадываться к нему, держа палку наготове.

– Ты что тут, за бабочками охотишься? – раздался над ним грубый голос.

– Тс–с–с, не спугни мамонта… – прошептал Хома.

– Где? – удивился мужчик.

– Да вон, нектар с цветком собирает, – показал Хомячков на рогатое чудище.

– Совсем городские одичали, корову с пчелой путают! – А ну, марш отсюда, ботаник, а тоя из тебя самого земноводное сделаю! Ноги вырву и ласты вставлю! Будешь у себя в ванной квакать!

Хома хотел было ему ответить, но тут из лесу вышла супруга.

– Я так и знала, что мой дорогой по говядине соскучился, – проговорила она, взяв мужа за поводок, то есть за галстук. – Пошли охотник за бифштексами. – На электричку опоздаем. В следующий раз внимательнее разглядывай молочные пакеты, чтобы не перепутать корову с крокодилом.

Уже сидя в электричке, Хома вспомнил про свой подарок.

– Дорогая, я тут в лесу, на пеньке, чудный ремешок для тебя нашел. Держи.

И он вынул из кармана змею. Все пассажиры в вагоне дружно решили выйти, не дожидаясь станции, а глаза у Фани стали такими, словно она узнала, что ее мужу дали Нобелевскую премию. Окно было открыто и ужик, с помощью Хомячковой опроверг поговорку, что рожденный ползать, летать не умеет.

После чудесно проведенного пикника Хома еще долго смотрел на мир удивленным правым глазом.

Хомячков в гостях у тещи

В пятницу, придя с работы, Хомячков уже у двери почувствовал наступление беды. В коридор выплыла его прелестная женушка и, блестя глазами, как патрульная машина ГИБДД, радостно воскликнула:

– Дорогой! Завтра мы едем в деревню к маме! Она нас пригласила в гости!

Только сейчас Хома понял, что чувствовали персонажи Гоголевского «Ревизора» в знаменитой немой сцене. Когда его глаза вернулись на место, а челюсть, укусив любопытный язык, захлопнулась, Хомячков с надеждой в голосе спросил:

– А явка обязательна?

– Ну конечно, мой милый, – уже пританцовывая у кухонного стола, отреза Фаня все пути к отходу. – Ведь ты еще там ни разу не был, это во–первых. Во–вторых, мама живет одна, а хозяйство большое и ему так не хватает мужских рук, хотя бы по выходным. И в–третьих! Ты даже не представляешь, как там хорошо! Утром тебя будет вместо будильника живой петух. Встаешь, на дворе утренняя роса омывает ноги. С луга пахнет скошенной травой, а от натопленной печи в доме тепло и уютно. Эх! О прелестной деревенской жизни можно говорить бесконечно. Ты уже поел? Тогда вымой посуду, вынеси мусор и прибери в квартире, а я пойду укладывать вещи. Завтра рано вставать.

Всю ночь Хомячкову снилась глухая тайга, где время от времени из берлоги выползала медведица с лицом любимой тещи, и хвасталась: «Хорошо иметь домик в деревне!»

Утро застало чету Хомячковых трясущимися в пригородном автобусе в направлении деревенского рая. После двух часов, в течение которых автобус пытался вытрясти их пассажиров завтрак, Хома наконец таки снова ступил на землю. Правда, вначале он вступил в коровью лепешку, а уже потом на землю.

– Хомячков! Моя родина приветствует тебя! – счастливо воскликнула Фаня, разведя руки.

– Мне казалось, что во время приветствия хлеб, соль преподносят, а не это, – кивнул он на лепешку и стал отирать туфли сорванным лопухом.

– Посмотри, красота–то какая! – не обращала внимание на ворчание мужа Фаня.

– Пыль, грязь, да эти… – он снова покосился на коровий помет. – Никакой цивилизации.

– Пошли уж, сын асфальтоукладчика и бетономешалки. – Увидишь, как живут те, на чьих плечах все города держаться. – И, взяв Хому за руку, повела по деревне.

Сельскую жизнь Хомячков видел по телевизору, в фильмах, читал о ней в книгах, но, бредя сейчас по деревне, он поражался тому, как резко она отличается от привычной и родной ему городской жизни.

Фаня же, с легкостью перемахивая через лужи и грязь, приветливо здоровалась со старушками, которые высовывали свои любопытные носы и носики из каждого дома, подворотни, калитки и других мыслимых и немыслимых мест. Хома над одним из домов заметил скворечник и стал с нетерпением ждать, появится ли оттуда морщинистое личико? К его огромному разочарованию оттуда вылетела только птичка. «Наверное, это местный фотоаппарат» – подумал он.

– Ну, что стоишь как пень? Заходи, давай, – прикрикнула на него Фаня и подтолкнула в распахнутую калитку.

Первой их встретила кошка, которая увидев гостей, испуганно скрылась в одном из строений в глубине двора.

– Убежала самогонку прятать, – усмехнулся Хомячков, вспомнив недавнюю статью в газете о рейде милиции по деревням. – Однако, как живут! Даже у котов свой дом имеется.

Теща их встретила в сенях. Она там на газовой плите жарила картошку.

– Наконец–таки добрались! – радостно замахала Глафира Поликарповна деревянной лопаточкой перед носом у Хомы.

– Здравствуй, доченька! – чмокнула в щеку Фаину. – Здравствуй, зятек! – чмокнула она Фаину в другую щеку. – Как доехали?

– На автобусе, – ответил Хома, и стал внимательно изучать содержимое полок, чтобы избежать рентгеновского взгляда тещи.

– Тогда мойте руки и за стол, будем завтракать.

– Рукомойник от крыльца направо за угол, – шепнула ему жена.

Завернув за угол, Хома в ужасе остановился. У рукомойника стояло странное животное, некий гибрид собаки водолаза с антилопой Гну. Оно смотрело на него своими выпученными карими глазами, махало куцым хвостиком и шевелило губами.

– Пе–е–е–нь! – произнесло оно.

– Ма–а–ма! – эхом подхватил Хомячков и бросился в дом.

– Что, что случилось? – встревожилась Фаня.

– Ма–ма, – с трудом выговорил Хома, тыча пальцем на дверь.

– Хоть я и не знакома с твоей матерью, но думаю, что это не она, – успокоила его жена. – Пойдем, посмотрим, кто тебя так напугал.

Выйдя во двор, она, увидев это чудище, рассмеялась.

– Так это же мамина коза Машкам! Ты что, козы испугался?

– Нет, с твоей мамой перепутал, – буркнул Хома и отвернулся.

Пролетая над порогом, он нечаянно задел пустое ведро и, поменяв от этого траекторию, смачно плюхнулся к ногам изумленной тещи.

– Зятек! Что с тобой?

– Это он мам, так спешил высказать тебе свою любовь, что споткнулся и теперь весь у твоих ног, – ответил за него Фаня.

– Спасибо, я польщена, – вскинула вверх голову Глафира Поликарповна и, вытерев о Хомин пиджак калоши, прошла в дом.

– Идемте кушать. Все уже на столе, – раздался через секунду ее милый голосок.

После завтрака Хомячков собрался было пойти досмотреть, чем же кончился сон про тайгу, как все его планы спутала дорогая мама.

– Зятек! У меня к тебе будет одно дело, – как–то подозрительно издалека начала она. – Я недавно приобрела двух свинок. Не мог бы ты пойти выгрести у них старую солому, а подстелить новую? – тоном, нетерпящим возражения, попросила Глафира Поликарповна и подробно объяснила где, что и как.

Вооружившись вилами Хомячков бодро вошел в сарай. Такой вони не издавал ни один общественный туалет в городе. От большего количества аммиака в воздухе у Хомы из глаз брызнули слезы и от этого он упустил момент, когда две грязно–розовых свиньи весело хрюкая бросились к нему обниматься. Уже лежа на полу Хомячков пытался объяснить, что он приехал в гости не к ним, а к их хозяйке, и что он здесь не по доброй воле, а по принуждению, но жители хлева так и не поняли обитателя квартиры и по прежнему лезли к нему с поцелуями.

– Ах так! – вскочил на ноги в конец выведенный из себя Хомячков. – Тогда вот вам!

И он выставил вперед свой железный четырехзубовый довод. Этот аргумент оказался более убедительным и свиньи отстали.

Закончив работу, Хома вышел из хлева. Во дворе его поджидали супруга с матерью.

– Как же ты, дорогой зятек, побежал к свиньям не переодевшись? – всплеснула руками теща.

– Он, наверное, решил, что без галстука туда не пускают, – предположила вслух Фаня и бросив к его ногам ворох старой одежды скомандовала. – Снимай свою городскую униформу и одевай вот это, горе мое. Ну и работы ты мне подкинул. Если до завтрашнего вечера не высохнет, будешь своим смешным местом сушить. Понял?

Хомячков быстро сбросил с себя испачканный поросячьим навозом костюм и одел то, что ему дала жена. Переодевшись, он так стал похож на пугало, что ворона, сидевшая на заборе, отрывисто каркнула и, упав в траву, забилась в истерике от хохота. Куры в страхе разбежались по двору, а одна на всякий случай упала в обморок.

– Ну вот, теперь ты типичный представитель деревни, – критически оглядев его наряд, заявила теща. – Там за сараем лежат дрова, их нужно поколоть и сложить в поленницу. Сделаешь? Вот и молодец.

Хоме ничего не оставалось делать, как идти за сарай.

– Чем же мне их колоть, это же не орехи, – почесал затылок Хомячков, оглядывая кучу поленьев. И тут он вспомнил, как в одном фильме мужик топором разрубал похожие чурочки надвое, и называл это колкой дров.

– Ага! – воспрял духом Хома. Увидев лежащий рядом топор. – Судя по фильму, это не так уж и сложно. Ну–с, попробуем!

Хмячков, подражая герою, поставил полено на специальную колодку и замахнулся. Топор взлетел вверх и остановился только когда на его пути встретился лоб.

– Завтра возможен дождь, – подумал Хома, наблюдая за бегущими по небу облаками, усыпанными разноцветными искрами.

– Где–то я ошибся. Попробуем еще раз.

Вторая попытка была более удачной. Описав дугу, топор с легкостью вошел в дерево, но не расколол его, а намертво там застрял. И так, и эдак пытался Хомячков освободить орудие труда из деревянного плена, но все безрезультатно.

Когда в деревне зажегся единственный фонарь, Фаня пошла звать мужа к ужину.

За сараем ее ждало странное зрелище. Ее суженный, упершись ногами в полено, тянул что есть силы ручку топора на себя. Причем лицо его от натуги приняло фиолетовый оттенок, а на лбу, как фонарь, красовалась большая оранжевая шишка.