Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман. Часть 4. Между собой настоящим и прошлым

– Что отремонтировать?

– Куклу, конечно, – снова ответил он, в то время как Хильда молчала, глядя на куклу и тихонько поглаживая ее по затылку.

– Это душа ваша находится сейчас в таком состоянии, и именно ее вы пытаетесь вылечить! Вот, мадам не станет со мной спорить, верно?

– Да…

– Вы по совместительству психотерапевт, я вижу, – заметил Роланд.

– Без этого никак, мсье. Куклы очень тесно связаны с нашей душой и ее проблемами. Да и не только с душой. Бывают у меня такие пациенты, которые не позволяют с собой что-либо сделать, пока они крови не попробуют в самом буквальном смысле – обязательно либо порежешься, либо уколешься иглой, когда возишься с ними, а однажды мне попалась до того злобная голова, что она предпочла расколоться у меня в руках, лишь бы не разрешить мне сделать с ней что-нибудь, я глубоко порезался и в рану попали мелкие крошки грязного фарфора! Пришлось ехать к хирургу и мне самому…

Он протянул руки к кукле. Его длинные пальцы во многих местах были заклеены маленькими кусочками пластыря. Хильда помедлив отдала ее.

– Но, ваша девочка, надеюсь, будет послушной и потерпит, чтобы снова стать красавицей.

– Что можно сделать? – спросил Роланд, которого позабавила история о куклах-вампирах.

– Для начала – разобрать и почистить.

– Разобрать? Нельзя без этого? – вмешалась Хильда.

– Нужно вскрыть голову, вычистить ее изнутри, поправить глаза, разобрать тело и заменить резинки, эти скоро перетрутся, и она может рассыпаться на части у вас в руках.

Хильда задумалась, Роланду показалось, что она уже готова оставить все как есть.

– Да-да, мадам, пока не умрешь, не воскреснешь!

За спиной Роланд услышал шепот. Он немного повернул голову, чтобы краем глаза увидеть, но не спугнуть говоривших.

Две одинаковых лица, обрамленных пшеничными кудряшками, заглядывали в комнату из коридора.

«Плёвое дело!» – прошептала одна.

«Да, только рокер поправить и пальцы подкрасить», – ответила другая.

«Ресницы, скорей всего, тоже посыпались…» – предположила первая.

Близняшки лет восьми, в платьях с белыми кружевными воротничками беззастенчиво рассматривали гостей и новую пациентку.

– Раз ангелята считают, что ничего страшного, значит, так и есть, – подбодрил Роланд жену.

– А, бездельницы! – притворно строго сказал доктор. – Вы нашли нужные ноги?

– Да, пап! – сказала одна из сестер.

– Нет, папа! – отодвинула ее другая, – она нашла немецкие, а нам нужны французские.

– Специалисты! – восхитился Роланд.

– А как же! – тихо, с гордостью ответил доктор. – А теперь, мадам, давайте решим, что еще нужно будет сделать – заменить парик, одежду подобрать взамен этой обветшалой…

– Обсудите пока все, и как можно серьезнее, – улыбнулся Роланд, а я вас покину. Если задержусь, возьми такси и возвращайся в галерею.

_______

Через четверть часа он был у больницы.

– Она была в состоянии аффекта, конечно, – сказал ему врач, – да это и понятно, особенно в ее положении. Попыталась вскрыть вены, но, видимо в последний момент испугалась, сама вызвала скорую. Кровопотеря небольшая, ей и ребенку ничего не угрожает. Но стресс безусловно не полезен… мы наблюдаем за ней на предмет возможных последствий. Я спрошу, захочет ли она видеть вас.

Дениз сидела на кровати, чинно сложив руки с перевязанными запястьями поверх одеяла на округлившемся животе. Руки и очки в толстой черной оправе – первое, что бросилось Роланду в глаза.

Она заметила это и сняла очки, лицо сразу стало растерянным и беззащитным. Бледные волосы – она перестала подкрашивать их рыжим – уныло висели вдоль щек, она заправила их за уши, но они выбились снова.

– Привет, Дениз! Как ты? Я по делу, – сказал Роланд.

– Я там что-то напортачила?

– Не беспокойся, завтра Оливье зайдет к тебе и разберетесь. Когда тебя выпишут?

– Наверное, через день, – она снова заправила пряди за уши и надела очки.

– Доктор сказал, что с тобой и твоим малышом все в порядке.

Она села повыше, подогнув под себя ноги.

– Я такая дура, мсье Роланд! Даже этого не могла сделать по-человечески, раз уж решилась…

– Наоборот, ты умница, Дениз! Ты молодец, не растерялась в жизнеугрожающей ситуации. Ты все правильно сделала. Скоро будешь дома.

– Спасибо, что вы пришли…

«Ну давай! – мысленно подогнал ее Роланд, – ты веришь в доброго дядю!»

– Не знаю, что мне теперь делать, мсье Роланд…

– Я тоже не знаю, Дениз… – начал он раскручивать свиток своего намерения, – что мне делать. Я никак не могу подобрать тебе замену. Хотел попросить тебя вернуться.

– Вы шутите? Я вряд ли смогу также хорошо работать сейчас… И я такая страшная стала!

– Глупости! Очки тебе очень идут, только оправу надо бы другую… и стрижку, а еще…Ты как себя сейчас чувствуешь?

– Хорошо.

– Тогда предлагаю совершить побег, – прошептал Роланд.

– Зачем? – также шепотом спросила Дениз.

– Увидишь!

_______

Расспросив врача, что можно принести пациентке, Роланд ушел. В магазинчике неподалеку он купил джинсы, просторную мужскую ветровку с капюшоном и кеды. Вскоре он вернулся, торжественно неся цветы и фрукты, а затем снова покинул больницу. Следом за ним вышел подросток в ветровке.

Сомнений не было – снова требовалась помощь Аннет. Специальную одежду для беременных, которую он видел в витрине торгового центра, он отверг. Слегка замаскировать интересное положение можно было и по-другому – он вспомнил Франческу с ее платьями-мешками, и приведя свою подопечную в салон Аннет, обрисовал хозяйке новый образ умницы Дениз, каким он его видел.

Смущенная его вниманием, Дениз однако с удовольствием облачалась в разные наряды.

– Уверен, – тихо сказал он девушке, – твой малыш еще не успеет родиться, а уже найдется человек, который с радостью будет ему папой. Твое обаяние засверкало новыми гранями, так что соберись и… сосредоточься пока на работе, не сомневаюсь в твоих будущих успехах!

Глядя на нее, Роланд думал о том, что она может возомнить себе после этого и куда это все может свернуть, думал о сплетнях, которые зарождаются сейчас в голове у Аннет, и усмехался внутренне.

«Но кто бы мы были без слухов и сплетен?» –

вспомнился ему одинокий осколок из когда-то читанного Полем стихотворения.

Но за его усмешкой стеной темной воды стояла глубокая печаль. Отчего-то сейчас все – его теперешняя семейная жизнь, и галерея, о которой он столько мечтал в прошедшие годы, и даже его поиски и полуоткрывшиеся тайны – казалось ему ненужным, бесцветным, пресным. И пытаясь докопаться до источника радости, он уткнулся в облако рыжих волос, но, разозлившись, разметал это облако и теперь попал в свою детскую комнату, еще в том, первом в его жизни доме, где можно было отгородится тщедушной картонкой от мира и сладко почитать, заснуть в обнимку с книгой и едва проснувшись продолжить.

Он смотрел на женщин, вспоминая свой разговор с Артуром о рычагах и нитях, и вытягивал потихоньку, как внутренность кармана, в котором лежали мелкие разноцветные бусинки, свое тайное родство с кукольным доктором. «Пока не умрешь – не воскреснешь, да-да, мадам!» Хитрый черт!

Оплаченные покупки он попросил доставить домой к Дениз, и поспешил вернуть девушку в клинику.

Заметки неразборчивым почерком

Сопротивление творения своему создателю – ключевой момент для человеческой культуры, касается ли это священной истории или любого ремесла. Мне нравится ощущать это сопротивление, эту другую волю. Я с большим любопытством наблюдаю, как герой, задуманный второстепенным изо всех сил лезет вперед и выбивается в главные, мало того, он тянет за собой другого героя, совсем эпизодического, по первоначальному плану, и возвышает его до себя. Я люблю отпускать вожжи, если чувствую живую силу создаваемого мной, его стремление стать чем-то иным, нежели то, что я задумала. Именно здесь, на стыке моей и иной воли, именно в этой борьбе рождается живая система – мир героев, внутри которого протекает их жизнь.

Главный сценарий

– Ты возьмешь с собой длинное платье?

– Зачем?

– Там ветер, будет красиво…

– Хлопающее как флаг платье? – улыбнулась Эмма, ей хотелось понять, из какого тайного ящика он вытащил эту фантазию.

– В детстве мне очень нравилась одна женщина… – начал Артур, но видя, что Эмма собирается пошутить над этим, он какое-то время смотрел ей в глаза, раздумывая, продолжать ему или остановиться, потом достал сигарету.

Эмма наблюдала, как он зажег ее и глубоко затянулся.

– Когда ты начал курить, – вдруг спросила она.

– Лет в десять, наверное, ну так – иногда, а постоянно – когда мы в этот город переехали.

– Подумала, что в детстве тебе, наверное, трудно было без сигарет.

Артур усмехнулся.

– Тогда был другой способ – не дышать: выдохнуть и не вдыхать, пока голова не начнет кружится и не почувствуешь, что сейчас умрешь, а потом вдохнуть… и уже по-другому как-то все видишь.

– Так что за женщина?

– Неважно, это все глупости.

– Нет, расскажи!

– Как-нибудь потом.

Молчание было его постоянным спутником. Эмме оно представлялось огромным темным китом с разинутой пастью, и в то же время тучей. Оно медленно подплывало с той секунды, когда она решила сострить, оно было задумчивым как сам Артур, оно подбиралось, когда он закурил, и дым сливался с его серыми боками, и вот – не так заданный вопрос, не та интонация, и кит встревожился и захлопнул свой огромный рот. Он проглотил историю с женщиной из детства, и теперь ее уже не вернуть. Как много разговоров обрывалось вот так – молчание подбиралось и глотало их. И с каждым разом словно убывало того солнечного облака, которое окутывало их в самые прекрасные моменты. Молчание откусывало от этого облака куски, и они таяли в нем как сладкая вата. И чтобы избавится от тяжелого чувства, что она собственными руками скармливает этому сумрачному гиганту радость, она прильнула к Артуру и стала ерошить ему волосы на затылке.

В их игре, как это часто бывает в отношениях, был один главный сценарий: Артур не может прожить без нее ни минуты, и как только она позволяет ему проявить свои чувства, он безумно рад. Эмма, перед которой он в неоплатном долгу, так как она составляет смысл его жизни, может делать все, что ей хочется, и он не предъявит ей никаких претензий. Каждый из них понимал, что для этой игры есть определенные пределы, но все-таки правила обычно соблюдались. Эмма знала, что он никогда не обидит ее отказом, она уже успела проверить это – в некоторые дни Артур приходил с работы очень измотанным, но запаса его прочности хватало, чтобы не подавать виду, и все ее желания неукоснительно им выполнялись. Этим было очень удобно пользоваться, и обычно вместо сочувствия или извинений Артур получал благосклонное разрешение любить свою госпожу. Эмме было удобно в этой игре, и она пока не задумывалась над отличием игры от жизни.

_______

Артур подъехал к дому Эммануэль. С ним уже были Доминик и Маргарита. Когда Эмма появилась в дверях, Доминик вылез из машины и кривляясь раскланялся. Эмма усмехнулась, Артур нахмурился и незаметно для девушки показал ему кулак.

– У нас веселая компания будет. – Артур познакомил Эмму с Домиником. Они некоторое время смотрели друг на друга – каждый с нескрываемым презрением.

– Ну что – садитесь и поедем!

– Место рядом с водителем – самое опасное, тем более, Артур рассеянный. Поэтому там сяду я! – заявил Доминик, открывая перед Эммануэль заднюю дверь.

– Ничего подобного! Место рядом с Артуром – мое, – девушке не хотелось три часа просидеть с девчонкой, которая уже ныла, что устала ехать.

– Садись, – Артур усадил Эмму вперед. – А ты не выступай, веди себя тихо, и приглядывай за Бусинкой, она так далеко еще не ездила. Будешь ерепениться – высажу.

Доминик показал Эмме язык и уселся назад, там его поджидала с высунутым языком Марго, и они начали развлекаться, строя друг другу рожи.

Дорога шла через поля. Артур ехал медленно.

– Я очень люблю эту дорогу за то, что она ведет к морю, – сказал он.

В салоне была тишина: Доминик с Марго досыпали – выехали из дому они очень рано. Эмма задумчиво смотрела вперед.

– Море очень полезная вещь, – продолжил Артур.

– Догадываюсь, – ответила она из вежливости.

– Нет, я не о здоровье говорю… Море очень хорошо все проясняет.

Она промолчала.

Пути оставалось всего полчаса. Пассажиры на заднем сиденье проснулись и нетерпеливо подгоняли Артура. Чтобы отвлечь их, он стал рассказывать, как они проведут эти дни.

– Сегодня отдохнем, накупаемся вволю, выспимся, а завтра с утра пойдем на верфь.

Вы ведь хотите посмотреть, как строятся яхты?

– Да! – в один голос завопили Доминик и Бусинка.

– Нет. – Сказала одновременно с ними Эммануэль.

– Ты что дура? – не сдержался мальчишка.

– Доминик! – рявкнул Артур. – Немедленно извинись. И не смей больше обижать Эмму!

– Ладно. Извини. Я передумал, кто тут дурак. А ты просто…

– Закрой рот! Будешь выступать – на верфь тебя не возьму.

Доминик натянул футболку на голову, так, что она закрыла ему рот и начал бубнить что-то, смеша Маргариту.

Когда они подъехали к неширокой набережной, за которой шла прибрежная полоса песка с крупными валунами, они вынуждены были остановиться – дорогу им преградила небольшая толпа. Люди улыбались и махали им.

– Вот это встре-е-еча! – протянул Доминик. – Ручка у кого-нибудь есть? Я че-то не подготовился к раздаче автографов…

Артур вышел из машины. Поприветствовал всех. Ему ответили вразнобой и потребовали показать девочек.

Он взял на руки Маргариту, потом открыл дверь перед Эммануэль. Доминик тоже вышел. Артур представил всех.

– А что у нас сегодня какое-то собрание? – спросил Артур управляющего. Видно было, что и он рад увидеть всех этих людей, многих из которых он знал очень давно.

– Ты сказал, что приедешь с девушкой и с племянницей… Само как-то так получилось… – улыбнулся тот.

Люди обступили Цоллерна-младшего с Бусинкой. Эмма отошла к машине за очками от солнца. Оставшись за бортом всеобщей радости, колыхавшейся вокруг Артура, она наблюдала за происходящим, и понемногу ревность ее сменилась удивлением. Многие люди с верфи хорошо знали Артура и не стеснялись в выражении своей любви к нему. Артур принимал их объятья, рукопожатия и дружеские похлопывания по плечу в его обычной манере – немного смущенно, и это, казалось, еще усиливало их чувства к нему. К нему подходили с разными делами, даже личными спорами, спрашивая его мнения, бурно радуясь, когда оно совпадало с их собственным.

_______

Женщина шла по берегу, ее длинный шарф и длинное платье простого покроя колыхались на ветру. По тому, как Артур смотрел на нее, Эммануэль поняла, что это та самая, из его детства.

– Это Мари, я подойду к ней. – Артур, улыбаясь, пошел ей навстречу.

Они стояли друг напротив друга, ее шарф – бесплотная многопалая рука – иногда касался плеча Артура, они тихо безмятежно беседовали. Эмме было видно только лицо Мари, и ее счастливая улыбка выводила девушку из себя.

– Интересно, о чем они разговаривают?

Доминик расхохотался.

– О том, что когда ты ляжешь спать, они встретятся и займутся любовью.

– Она ему в матери годится!

– Кого это когда смущало? Она красивая. Но ты не переживай, у тебя есть я, – начал он обволакивающим тоном, – разница в возрасте у нас с тобой гораздо меньше, хотя, это скорее можно отнести к твоим минусам.

– А, тебе бабушки нравятся!

– Мне нравятся смелые, а ты трусиха и неженка! Тебе крупно повезло, что ты – с ним.

Эмма не успела ничего ответить – подошли Мари и Артур. Он познакомил всех.

– Ну что, раз все собрались, давайте устроим большой пир на берегу? – громогласно предложил Артур и его последние слова потонули в реве одобрения. Он поднял руку. Возгласы стихли.

– Можно так сделать – я все оплачиваю, а вы все устраиваете? Я бы с удовольствием поучаствовал в приготовлениях, но ужасно хочу поплавать! – Дружный хохот и общий ответ «Да. Подходит!»

– Спасибо! – Артур отошел к управляющему, чтобы договорится обо всем.

– Артур мне про вас рассказывал, – сказала Эмма, изучая Мари.

– Вот как? Что же?

– Что ребенком был влюблен в вас, наверное, потому что жил вдалеке от матери…

– Расскажи, как вы познакомились, – Доминик редко кому говорил «вы», Мари улыбнулась его детской дерзости.

– Однажды я возвращалась с рынка и решила пройти по берегу. У моря я увидела мальчишку лет девяти-десяти. Он рассеянно бродил по песку, словно искал что-то, потом остановился в раздумье, затем быстро нагнулся и поднял камень, большой, размером почти с его голову. Он почему-то выбрал его из множества других таких же камней. Он ходил, держа его в руках, мне было интересно, что он сделает с камнем. Он уселся возле большого валуна, прижав свой камень коленками к животу, казалось, что он что-то говорит булыжнику, он тихонько гладил его и смотрел на море. Я подошла и села рядом с ним. Он казался одиноким и растерянным. Но когда посмотрел на меня, словно приоткрыл мне вход в иной мир, где пребывал он сам и где камни такие же живые как люди, словно подарил ключ – это был его странный серебряный взгляд. Мы сидели молча, потом я отломила нам по куску хлеба и мы съели его, слушая море. Он стряхнул крошки со своего камня. Мне не хотелось уходить, и мы вдвоем смотрели на волны, и не сказали в тот день друг другу ни единого слова. Слова тогда были почему-то совсем не нужны. Через некоторое время он привалился к моему плечу, я повернулась к нему и поняла, что он заснул. Камень он по-прежнему нежно обнимал. Прошло около часа, его начали звать, я разбудила его, он снова посмотрел на меня из своей далекой страны и понес камень к дому. Потом я узнала, что это был день, когда он впервые оказался на море. Через пару дней я опять пошла на рынок, оказалось, я была уже под присмотром – когда я повернула в сторону дома, мальчик из страны живых камней подошел ко мне и сказал: «Можно, я понесу вашу сумку?» Вот так мы подружились, а когда Артур уезжал осенью в школу, он попросил меня подержать у себя его булыжник, пока он не вернется за ним. Извини, Доминик, – она отошла немного, увлекая Эмму за собой.

– По секрету скажу кое-что, над чем советую подумать, – Мари вдруг стала серьезной, – я до сих пор влюблена в него, в отличие от тебя.

– Ну что, язва, получила по носу? – сказал Доминик, когда Мари ушла.

– Подслушивал?! И ты получишь сейчас!

– Тебе слабо мне врезать, спорим?

Подошел Артур с Марго на шее. Марго была вся в подарках – конфеты, сумочки, игрушки – все это просто вываливалось у нее и у Артура из рук.

– Мешок бы какой! Или свалим все в багажник. Пойдемте купаться? Вы что такие? Опять поссорились? Ты опять? – посмотрел он на Доминика. – Я тебя утоплю сейчас!

– Держи карман шире!

Доминик помчался по берегу, на бегу раздеваясь и с размаху плюхнулся в волны, поднялся и начал кружится и брызгаться.

Артур с Бусинкой тоже пошел к воде.

– Ты что плавать не умеешь?

– Не-а, научи?

– Есть два способа, – усмехнулся Артур, – быстрый…

– Давай быстрый!

– Тогда сейчас возьмем катер, я отвожу тебя вон туда и выбрасываю за борт, а ты плывешь к берегу. Это будет очень запоминающееся купание! Ну, или обычный – ты по своей воле барахтаешься около берега до посинения и постепенно у тебя начинает получаться.

– Начнем!

Артур искупал девочку, а потом отправил ее играть на берегу, а сам стал показывать Доминику, как нужно плыть. Эмма смотрела из-под шляпы, как мальчишка с воплями барахтается и отплевывается, смотрела на девчонку, которая бродила у воды, облепленная песком, смотрела на своего мужчину, смешного в той серьезности, с которой он исполнял роль взрослого, опекающего детей, и вся людская серьезность казалась ей нелепостью, иллюзией по сравнению с тем, что на самом деле серьезно – неумолимый ход планет и солнц, вечное космическое движение, безразличное к мелким колебаниям воздуха, называемым человеческим дыханием. «Что мы такое? Пыль! Только тонкая прослойка между землей и небом…»

Артур крикнул ей.

– Маню, поплывешь со мной?

– Нет, не хочу…

– Давай, мы ведь все лето в городе!

– Я потом.

Он кивнул и сделав несколько шагов от берега поплыл. Он, казалось, почти не двигал руками и ногами, только изредка делал медленные взмахи, которые продвигали его вперед, а потом словно летел в воде. Его почти уже не было видно, и Эмма встала, чтобы посмотреть, где он.

– Маргарита, ты видишь Артура?

Девочка подняла на нее глаза, не понимая вопроса – она растворилась в безмятежном спокойствии побережья, небольших волн, в которых она мыла камешки, теплого ветра. Эммануэль спросила снова.

– Атул там, он плывет к нам! – Она помахала ему рукой и звонко крикнула.

Эмма вернулась, вскоре пришел Артур и лег рядом.

Девушке не давали покоя слова Мари. Она вспоминала, как нравилось ей то, что все вокруг понимают: Артур любит ее. Словно его взгляд, устремленный на нее, притягивал к ней взгляды и мысли других людей. Как хорошо было в этом облаке, будто и все вокруг тоже любили ее. И вот теперь все было наоборот: сколько людей ясно видят, что она не любит его? Доминик, Мари, все эти рабочие с верфи, их жены, их старики и дети. Как должно быть они презирают ее за это, как жалеют, что он выбрал такую…

Они лежали рядом, но ей казалось, трещина в земле разделила их, и она только расширяет ее, отталкивая берег Артура от своего берега.

Он будто бы задремал, но как только послышались шаги Маргариты, открыл глаза.

– Иди сюда, – он взял ее за руку. – Лягушка! Ну-ка ложись! Я буду большой теплый камень и буду греть тебе животик, а солнце будет греть спинку.

Бусинка улеглась ему на живот, лягнув Эмму холодной ногой, высыпала на него камни из обеих рук.

– А это твои дети!

– О, как много!

– Я тебе еще найду. – Она положила голову ему на грудь, смешно сплющив щеку. – Ты будешь папа, а я их мама, я на тебе поженюсь!

– Когда вырастешь, я буду уже старый, Марго! Зачем тебе старый муж? Найдешь себе получше.

– Нет, Атул, – она потерлась об него ухом, – я тебя люблю!

Артур тихо засмеялся, отлепил от ее щеки осколочек ракушки, потрогал ее нос – согрелась. Бусинка сползла с него и уселась рядом, загребая горсти песка и просыпая их сквозь сморщенные пальцы.

Спасаясь от песочного ветра, Артур повернулся к ней спиной и взглянув на Эммануэль, прикрывшую лицо шляпой, спросил:

– Почему ты плачешь, Маню?

– Я… – она закрыла лицо руками, стирая слезы, пытаясь сказать, тяжелым шепотом, словно сквозь сырой песок в горле, – я не люблю тебя, Артур.

Артур сдвинул с нее шляпу и дождался, пока девушка посмотрит на него.

– Я знаю, – тихо сказал он.

Отвести глаза было невозможно, когда он так смотрел на нее, ей казалось, что не молодой мужчина сейчас рядом с ней, а другое существо, которого она боится и к которому тянется всей душой, смущаясь тем, что все ее мысли для него прозрачны.

– Знаешь? – прошептала она еще тише.

– Да. Это, наверное, из-за меня, я не умею намеренно вызывать в человеке влюбленность, видимо, этого тебе не хватает. А потом, еще так мало времени прошло… Тебе совсем плохо со мной?

– Нет, Артур, нет, просто ведь это нечестно, я пользуюсь тем, как ты ко мне относишься, а я сама…

– Честно, раз я все знаю. Тебе очень трудно, но… так может быть, Маню. Любовь может, – он сделал на этом слове ударение, – быть сложной внутренней работой, она не всегда приходит как взрыв счастья, как эйфория. Она может быть очень медленной, очень скрытой.

– А как было у тебя?

– У меня… сложно выразить… у меня как обухом по голове, – он тихо усмехнулся, – когда ты впервые заговорила со мной, я больше не мог отпустить тебя ни на минуту, ты постоянно была во мне.

– Ты же меня совсем не знал.

– Это не важно. Знал, что именно ты… какой бы ты не была… Но это тебя никак не связывает, пойми, ты сама должна решить для себя, не думая ни о ком, потому что нельзя приносить себя в жертву чьей-то любви, нельзя собой отдавать какой бы то ни было долг, понимаешь?

– Люди ведь часто так делают…

– А ты не делай! Если передумала, расстанемся.

– Нет! – она перевернулась ничком и заревела.

– Не путай любовь со страхом одиночества, постарайся этого не делать, прошу тебя!

Артур положил руку ей на затылок, дожидаясь пока утренняя туча выльется вся до капли. Наконец она затихла, приподнялась на локтях, заглянула ему в лицо.

– Хорошо, что мы поговорили!

– Да, – вздохнув, кивнул он.

С моря раздался крик:

– Смотри! Я плыву! Давай со мной!

– Пойду вытащу его, – покачав головой сказал Артур.

Он подошел к воде.