И ни на одно мгновение дольше

Василий Вениаминович ликовал. Его план выполнялся как по нотам. Главное, что Анастасия сама задумалась о дальнейшей безопасности своей семьи. Без его подсказки.

– Ну, вообще-то, в твоих словах есть определенный смысл, – он отставил в сторону бутылку и сделал вид, что обдумывает ситуацию. – Может и правда тебе на время уехать из деревни? До окончания расследования. И молодежь бы свою увезла.

*****

До дома ехали молча. Анастасия Владимировна думала о словах начальника полиции и о предложении москвичей. Дина приходила в себя после пережитого. А Роме очень хотелось услышать ответы на вопросы, которые крутились у него в голове несколько месяцев.

Мать высадила ребят у своего дома, понимая, что им есть о чем поговорить, а сама поехала в колхозное управление. Дина зашла за калитку, Роман чуть смущенно стоял у забора.

– Ну что застыл, как разносчик пиццы в ожидании чаевых? Заходи. Поедим что-нибудь.

Девушка и сама была растеряна. Она еще только начинала осознавать, в какой опасности находилась. Ведь всего этого – родного дома с белыми резными наличниками вокруг трех окон, выходящих в сад, высоких кустов черемухи, разросшихся вдоль невысокого зеленого забора, этой рыжей кошки, спящей на перилах крыльца – она могла бы больше никогда не увидеть. Дина представала, как ее тело нашли бы через неделю где-нибудь в лесу с проломленной головой и обглоданным животными лицом, и чуть не заревела от жалости к самой себе.

– А хочешь, я тебе свой новый дом покажу? – почувствовав ее настроение, предложил Роман.

– Дом, в котором мы могли бы с тобой жить? – грустно улыбнувшись, спросила Яна. – Конечно хочу, – она посмотрела на сладко потянувшуюся кошку. – Сейчас самое время посыпать солью мои раны, – пошутила она, с трудом сдерживая слезы. – Только я на пару минут тебя оставлю: мне переодеться надо.

Роман жил на краю деревни. Дом его родителей был последним на улице. Их огород заканчивался крутым обрывом. Сразу за ним до реки раскинулся заливной луг. Весной в половодье река разливалась так, что если бы не высокая гора на противоположном берегу, хорошо видная отовсюду, то могло показаться, что дом стоит на берегу моря.

Старый, когда-то покрашенный синей краской родительский домик с маленьким декоративным мезонином, был похож на все другие деревенские дома, и казалось, уже глубоко врос в землю. Роман еще продолжал в нем жить вместе с матерью – школьной учительницей.

А рядом, ближе к обрыву, красовался его новый двухэтажный терем из хорошо обструганных, еще сочащихся янтарной смолой толстых бревен. Над традиционно высоком, как в старинных прионежских домах, подклетом вытянулся ряд из шести окон, обрамленных строгими наличниками. На втором этаже под двускатной крышей разместился длинный балкон с резными балясинами.

– Какие купеческие хоромы ты себе отстроил! – изумленно восхитилась Дина.

Рома долго ждал этой минуты. Конечно, он никому не говорил, и даже себе не хотел признаваться, что строит дом, мечтая, что когда-нибудь вернется Дина и станет в нем хозяйкой. Восторг, который он увидел в ее глазах, был для него лучшей наградой.

Он  осторожно подтолкнул ее к  лестнице, ведущей на открытую террасу. Пузатые фигурные столбы, соединенные перилами, подпирали навес над ней. Внутри дома было светло и просторно, приятно пахло деревом, но мебели еще не было.

– Хочу немного денег поднакопить и заказать все сразу: столы, стулья разные, сантехнику, диваны, тарелки с вилками… Чтобы осенью переехать, – пояснил Рома. Он не стал рассказывать о том, что причиной настоящей задержки была надежда выбрать все это вместе с молодой женой.

Они поднялись на второй этаж, разделенный на две большие комнаты. Одна, с тем самым балконом, выходила на деревенскую улицу, а из второй, с окном почти во всю стену, было  хорошо видно луг, излучину реки и гору, которую река в этом месте плавно огибала. Вид был потрясающий. Дина вспомнила глухую стену напротив ее каморки в Париже и засмеялась.

Убедившись, что его бывшая невеста и правда восхищена домом, Роман сделал вид, что ее мнение не так уж сильно его беспокоит.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил он. – Голова не болит?

Дина пристально посмотрела на него, будто увидела в его лице что-то новое.

– Не очень, – она подошла к окну и стала указательным пальцем рисовать на нем какие-то узоры. – Шишка на голове болит и, кажется, у меня появились провалы в памяти.

– Ты хотя бы помнишь, кто я такой? – спросил Роман и, подойдя к ней сзади, нежно обнял ее за талию.

– Ну да, – улыбнулась девушка, продолжая что-то писать на стекле, – в общих чертах.

– А как ты меня первый раз соблазнила, помнишь? Кстати, вон на том стогу сена, – Рома показал на длинный зарод на лугу ближе к реке.

– Я? – удивилась Дина. – Не может быть…

– Такую ночь и не помнишь? Эх ты!

– Ну-ка, расскажи свою версию этого момента, – она повернулась к нему лицом, не освобождаясь от объятий.

Роман помнил каждую минуту того дня, того вечера, той ночи. Лето не спешило уходить, и август выдался необычайно жарким. Уже прошел день Ильи пророка, но, несмотря на традицию, запрещающую купаться после этого праздника, на берегу реки каждый вечер собиралась местная молодежь. Ловили рыбу, тут же жарили ее на большой, неизвестно откуда взявшейся черной чугунной сковородке. Пекли картошку в углях. А если кто-нибудь приносил спиртное, то тогда вечеринка могла закончиться на рассвете.

Рома с Диной  тогда еще только познакомились. Оба заметили, что в душе у них появилось какое-то новое чувство. Ощущение, похожее на волнующее и приятное ожидание долгожданного праздника. Их постоянно притягивала друг к другу какая-то неясная сила. Она же мешала думать обо всем другом, ставшим вдруг незначительным и совершенно неважным. Для всех знакомых все уже было ясно, только они сами себе боялись признаться, что их накрыла та самая любовь.

В тот день из Москвы вернулись в деревню сразу три местных парня, которые ездили вроде и по разным делам, но всем им хотелось узнать, можно ли в столице хорошо заработать. Поэтому вечером, когда у реки опять собралась большая компания, разговор пошел о том, где жить лучше.

Первым, захлебываясь от восторга, рассказал свою историю очень худой высокий парень. Все его звали Винт, то ли за внешность, то ли за упорство, с которым он всегда пытался ввязаться в какую-нибудь дурацкую историю. Было похоже, что это произошло и сейчас. Полгода назад он загорелся стать предпринимателем. Делать он особо ничего не умел, но заняв немного денег, решил пройти в Москве курсы парикмахеров и открыть здесь, в деревне, модный современный барбершоп. Там же, на этих курсах, он купил кучу инструмента. Как ему сказали, необходимого для открытия бизнеса. Восторженный рассказ о парикмахерской, которая будет одновременно и мужским клубом, грубо оборвала его подруга.

– Если в какой-то чужой мутной схеме ты не видишь, кого будут дурачить и кто в ней лох, значит лох – это ты. Идиотом ты был, идиотом и помрешь, – махнув рукой в сторону Винта, сказала она. – Развели тебя там как дурня деревенского… Им главное – впарить тебе их китайский инструмент в десять раз дороже, чем он на самом деле стоит. И за эти курсы денег столько содрать, как будто они из тебя профессора делают. Да ведь за неделю даже овец стричь не научишься.

– Да ты ничего не понимаешь, – огрызнулся Винт. – У меня есть бизнес-план, а в нем учтены все детали.

Его подруга с сожалением посмотрела на приятеля, покачала головой и, закатив глаза, подытожила:

– Лох не мамонт – никогда не вымрет. Шел бы лучше к Ромке, гаечные ключи ему подавать. Всяко больше заработаешь, – она, раскинув руки, сладко потянулась, продемонстрировав огромную грудь. – Эх, я сама бы к нему пошла, но не берет…

– А мне Москва совсем не понравилась. И народ там говно, – категорично заявил невысокий коренастый парень с выпученными глазами и выбритой почти наголо головой. Только специально оставленный редкий чубчик чуть прикрывал его узкий, всегда наморщенный лоб.

– Поехал туда на стройке поработать. Обещали горы золотые. Поселили в общежитии. Порядки, как в армии. В 22.00 отбой. Общага закрывается – ночуй где хочешь, хоть на скамейке под окном. Только за это еще из зарплаты вычтут. Алкоголь не приносить. Девок не приводить. Я неделю только выдержал. Уехал, – он злобно сплюнул. – Но больше всего злят местные. Они себя считают другой нацией. Мы для них холопы и быдло. Постоянно хотелось кому-нибудь рожу набить.

– Не знаю, Миша. Тебе везде враги мерещатся, – возразил его светловолосый брат-близнец, осторожно переворачивая большой вилкой, сделанной из ветки, жарящуюся на сковородке рыбу. – Я целыми днями по Москве гулял, а москвичей вообще не видел. Сплошная Азия. А работы и здесь полно. У нас, реставраторов, на десять лет вперед заказы расписаны. Храмы деревянные из руин поднимаем. Иконы и небеса пишем, алтари по старым чертежам восстанавливаем.

Хотя они и были близнецами, но сразу бросалось в глаза насколько они разные. Один – резкий и злой, а другой – спокойный, улыбающийся так загадочно, будто знает что-то важное, но рассказывать об этом никому не хочет.

– У вас заказов полно, потому что ваша контора принадлежит сыну губернатора. И он через нее госзаказы осваивает, – раздраженно ответил Михаил и нетерпеливо отломил хвостик от еще не прожаренной, но очень вкусно пахнущей рыбы.

– Да хоть бы и так. Зато мы только за это лето две деревянные церкви восстановили. Такая красота получилась… Поэтому мне совершенно неважно, кто там что украл. Это не мое дело. Каждый пусть сам за свои грехи отвечает – не мне их судить. А Москва, да… как другая страна.

– В этом ты прав, – поддержала его Дина. – Будто за границу приезжаешь.

– Только нам в этой стране места нет, – рассмеялась подруга незадачливого парикмахера. – Да и не очень-то и хотелось. Мне, что Москва, что наша деревня. Лишь бы мужик хороший достался. Только где его найти? Хорошего. Одни маломерки кругом. Скорострелки, хлюпики и слизняки. Не знаешь, что с ними делать. То ли нянчиться и подгузники менять, то ли трахаться.

– А я с детства мечтаю пожить в Москве, – вздохнув, созналась Дина, – по утрам смотреть на кремлевские башни. Откуда-нибудь с высоты. Например, из окна пентхауса, где-нибудь в Москва-Сити.

– И на что бы ты пошла ради осуществления своей мечты? – как бы невзначай спросил Роман, подбросив в костер пару сухих веток.

– Да, наверное, на все. Даже душу дьяволу могу за это продать, – ответила Дина, но потом, посмотрев на ставшие серьезными лица ребят вокруг костра, рассмеялась. – Да шучу я. Но попробовать надо, а вдруг понравится.

– А вы в курсе, что сегодня праздник? Яблочный спас, – напомнила девушка с большой грудью. – Преображение. Говорят, что закат надо провожать в поле у реки.

– А что еще на яблочный спас делают? – спросила Дина. – Венки плетут?

– Нет, венки это на Ивана Купала, – ответила девушка.

– Яблоки едят, – усмехнувшись, сказал Винт.

– Яблоки – это так… язычество. А празднуется Преображение Господне, – произнес реставратор. – Иисус с горы спустился.

– Ну и в чем прикол? – недоуменно спросил его брат.

– В том, что он мог остаться на горе с хорошими друзьями. А вместо этого пошел к нам, дуракам, зная о неминуемых крестных муках, о том, что люди распнут его на кресте.

– Зачем же тогда пошел? – недоуменно пожал плечами Винт.

– Потому что Бог.

– Если ты Бог, то мог бы без креста обойтись, – уже доедая рыбу прямо со сковородки, произнес Михаил. – Я бы точно нашел, чем заняться, если бы был богом.

– Ну и чем? – спросила Дина.

– Чем-чем… Денег бы себе намыл побольше и в Москву уехал – девок искать… Здесь в деревне никакого выбора.

– Тебе же не нравится в Москве…

– Это без денег не нравится, а с деньгами там самое оно.

– Я вас, братьев, еще с первого класса помню, – сказала Дина. – Вы и тогда разные были. Ты, Миша, вечно чумазый бегал и вечно с соплями. Но очень был обидчивый и злопамятный. Наговаривал на всех. За что и получал. Так вот, уже тогда было ясно, что из тебя получится.

Все замолчали, почувствовав неловкость.

– Что загадано – то надумано. Что надумано – то сбудется. Что сбудется – не минуется, – пропела звонким голосом подруга Винта. – Все давно предрешено. Только мы про это не знаем.

– Зато мы знаем, где купить водки, – громко сказал Миша. Он отошел от костра к реке помыть руки, делая вид, что ему наплевать на слова Дины, прекрасно понимая, что грубить ей при Романе опасно. – Кто хочет, пусть здесь закатом любуется, а я ближе к магазину.

– За праздник, конечно, нужно выпить, – поддержал его брат-реставратор и через пару минут влюбленные остались у костра одни.

Оставшись наедине, они не знали о чем говорить. За рекой, напротив них, солнце опустилось за деревья, и лес на противоположном берегу сразу потемнел. Только на верхушках высоких сосен, поднимающихся выше остальных деревьев, еще играли золотые лучи. Сразу стало холодно. Костер грел только лицо, а спина ощущала влажный холодный ветерок, напоминающий, что скоро осень.

– Ты не замерзла? – спросил Рома. – Тебе, наверное, домой пора? Анастасия Владимировна ищет уже…

– А ты еще долго собираешься со мной как с ребенком общаться? – поморщившись, произнесла Яна. – Или мы уже перейдем к следующей стадии отношений?

– Это какой?

– Той, где целуются.

Рома посмотрел на девушку. В ее глазах сверкали отблески костра, пухлые вздернутые вверх чуть открытые губы обещали пленительные поцелуи. Он осторожно приобнял её за плечи.

– Двигайся ко мне – будет теплее, – сказал он и не узнал свой сразу осевший голос.

– Это что? Прелюдия? Не самая оригинальная, конечно, но уже что-то. Наверное, и поцелуи уже не за горами?

– А тебе это можно уже?

– Нужно, – Дина с усмешкой посмотрела ему в глаза. – А то у меня скоро прыщи пойдут от длительного воздержания. Я привыкла, что мальчики первые начинают. Но если тебя ждать, то так в девках и останешься. Даже живот заболел – так целоваться хочется.

– Что ты такое говоришь?

Дина не ответила. Она притянула его за шею к себе и страстно, но неумело поцеловала в губы.

– Сейчас ребята вернутся… – пробормотал Рома.

– Тогда пойдем отсюда, – девушка решительно встала. – Вон стог на лугу. Всегда мечтала провести на таком ночь, – она посмотрела на окончательно смутившегося кавалера. – Ты так и будешь сидеть, ресницами хлопать? Пошли, пока я не подумала, что тебя девушки не интересуют.

Рома встал и, прижав Дину к себе, несколько раз осторожно поцеловал ее глаза, шею, еще стесняясь целовать по-настоящему. Но она опять, почти повиснув на нем, сама неуклюже прижала свои губы к его, толком не понимая, что надо делать дальше.

Он чуть согнулся и поднял ее на руки. До стога было метров сто. Всю дорогу она молчала, испугавшись своей смелости. Они подошли к длинному зароду, который заманивал к себе запахом свежего сена. Роман опустил ее на землю и подставил ладони, чтобы она могла наступить на них и запрыгнуть на самый верх. Через секунду она уже была там.

– А ты как же? – прошептала Дина, глядя на него сверху.

Рома поднял две длинные крепкие жерди, лежащие рядом, воткнул их в землю и, прижав к плотно уложенному сену, по ним забрался к Дине.

Теперь его уже было не остановить. Какое-то мгновение, когда он стягивал с неё кофту и джинсы, девушка даже пыталась сопротивляться, но удержать Рому было уже невозможно. Она словно исчезла в его руках. Их тела растворились друг в друге. Рассудок, помутившийся от страсти хмельного запаха сена и отброшенных запретов, уже не контролировал происходящие, а лишь требовал новых, еще более сильных наслаждений. В какой-то момент Дина подумала, почему сухое сено такое мягкое и не колется, но влечение захлестнуло и заставило забыть все на свете. Ей казалось, что она летит с этого стога, но не вниз на твердую землю, а к звездам, которые уже загорелись в темном небе.

– Тогда у меня безумно кружилась голова и я думала, что я мчусь куда-то в сторону Млечного пути, – тихо сказала Дина и отошла от окна. – Наверное, когда мы купались в реке в нас кто-нибудь вселился. Говорят же, что после Ильина дня в воду заходить нельзя. Там русалки и водяные.

Даже сейчас вспоминая, она ощутила нахлынувшее на нее тогда чувство необыкновенной легкости.

– Значит, ты помнишь, – обрадовался Роман. – А я, действительно, испугался, что забыла

– Ты по-прежнему всему веришь, – Дина увидела стеллаж у стены заставленный глиняными поделками. – Это что у тебя? – удивленно спросила она.

– Это я себе хобби придумал, – смущенно ответил Роман. – Делаю глиняные игрушки.

Дина взяла в руки медведя в голубой косоворотке и в широкополой шляпе. На полке стояли лисы в длинных белых платьях и красных косынках на голове, веселые мужички с широкими бородами и гармошками в руках, женщины с коромыслами, ежи, коровы и другие зверушки.

– Не могу представить кисточку в твоих пальцах. Тебе ими подковы гнуть… – она поставила медведя обратно. – Когда ты все успеваешь?

– Я не пользуюсь интернетом, не смотрю телевизор, – Роман поправил стоящую на видном месте статуэтку – двух целующихся влюбленных, спрятавшихся под широким зонтом и нежно прижавшихся друг к другу. – У меня много свободного времени. И все это время я думаю, почему ты убежала.

Дина вернулась к окну.

– Мне сейчас кажется, что после ночи на том стоге сена мы практически не расставались.

– Так все и было. Я не мог ни минуты без тебя.

– Я знаю, – она повернулась к Роману. – Тогда я еще сама не понимала, почему это меня пугает.

– А сейчас?

– Сейчас я хочу вернуться на тот стог…

– Ты как была взбалмошной маньячкой, так и осталась. Идем. Тут недалеко.

– Боюсь, я до него не дотерплю, – она прижалась к нему и, уткнувшись лицом ему в грудь, прошептала: – На куклы у тебя время нашлось, а кровать смастерить не смог.

– Сгонять за сеном?

– Думаю, как-нибудь обойдемся…

*****

«…во главу угла мы должны ставить улучшения положения масс. Обеспечить значительный подъем материального и культурного уровня жизни нашего народа…»

– Ничего не меняется, – отвел взгляд от телевизора Герман Борисович. – Помню, мы еще в институте что-то подобное конспектировали. Больше тридцати лет прошло, а все никак не обеспечат.

– Чтобы кому-то дать, надо у кого-нибудь забрать, – заметил его собеседник – начальник полиции Василий Вениаминович. – А забрать можно только у тех, у кого что-то есть, – он рассмеялся. – У меня, например. А буду естественно против.

«…был указан и путь к такому подъему – решительное повышение эффективности производства и значит рост производительности труда…»

– Ага, сказочники. От того, что на каком-то заводе станут больше выпускать какой-нибудь херни, токарь Иванушка больше денег не получит, – усмехнулся московский гость. – А вот хозяин себе лишний домик в Италии купить сможет.

– Да плевать я хотел на этого Ваню-дурачка, – сморщил презрительную гримасу начальник полиции. – Каждый сам о себе думать должен. Кто на что учился. А то привыкли, что или щука за них все делает или царевна-лягушка, а сами на печке водку целыми днями глушат, – он поднял со стола пустую бутылку коньяка, потряс ее и убедившись, что в ней уже ничего не осталось, достал из стола еще одну. – Надо бы опять крепостное право ввести и порку за амбаром по пятницам, – Василий Вениаминович легко скрутил крышку и наполнил два бокала. – Сережа, ты так и не надумал? – спросил он у молодого напарника своего бывшего коллеги, сидящего в кресле и листающего свои бумаги.

– Сказал же, что не пью, – раздраженно ответил парень.

– Ну как хочешь, – оценивающе взглянул на него Василий.

«В обезьянник бы тебя на пару дней, – подумал он, – жизни поучить, чтобы старшим не хамил».

– Это хорошо – нам больше достанется, – Василий Вениаминович чокнулся с Германом, они выпили и, одновременно взяв с блюдца по кусочку нарезанного лимона, поморщившись, закусили.

– А крепостное право для нашей страны самое то, – продолжил хозяин кабинета. – Ну или хотя бы социализм. Но не для всех. Для правильных людей оставить все как есть. А для большинства – да… И паспорта у них забрать. Ведь они о своей жизни даже на пару лет вперед подумать не в состоянии. Наберут в кредит всякой ерунды, – он отрезал от большого куска буженины, лежащей перед ним на белом фарфоровом блюде, несколько толстых ломтиков, взял один и с наслаждением съел. – Государство о них позаботится: накормит и жилье предоставит согласно социальной норме. А то избаловались: машины импортные, отдых заграницей. В своих деревнях работать не хотят. Столицу им подавай с бульварами и ночными клубами.

Василий Вениаминович был пьян. Он понимал, что пошел ва-банк и вполне может проиграть. Если откроется, кто убил двух торговцев с юга, то будут большие проблемы. Тем более один из них в местной диаспоре был очень уважаемым человеком. Да еще и возможная месть жены и тестя… При этом москвичи так и не дали никаких гарантий, а лишь обещали все устроить после окончательного решения вопроса.

«Крепче стала братская дружба народов нашей страны. Дальнейшее развитие получили демократические процессы. Заиграла новыми красками общественная жизнь. Что может быть радостнее, чем видеть, как раскрывается энергия народа, как растут его творческие силы…» – продолжал голос из телевизора.

– Ты уверен, что эта ваша бизнес-леди колхозного разлива действительно перепугалась? – спросил Герман, сняв очки, чтобы протереть стекла. – Мне она не показалась трусливой бабой.

– Я так все обставил, что она сама задумалась о том, чтобы уехать, – ответил начальник полиции и пожал плечами. – Если сомневаетесь, можем еще немного припугнуть. Есть у меня проверенные методы.

– Сами вы древние и методы у вас из каменного века, – Сережа хотел сказать еще что-нибудь обидное, но посмотрев на красное лицо начальника полиции с маленькими хищными глазками серийного убийцы, передумал. – У нашего человека самое слабое место – голова, – Сергей встал с кресла и убрал бумаги в коричневый портфель. – Если в нее вложить нужные мысли, то с ним можно делать что угодно. А вы как гопники – убить, напугать… Кстати, Василий Вениаминович, вы так ничего не сказали по тем нашим коллегам, которые приезжали до нас. Не верится, что вы про них ничего не знаете, – Сергей достал из кармана большой смартфон, быстро написал и отправил какое-то сообщение. – У меня тоже есть план и посмотрим, чей вариант сработает лучше, – он презрительно посмотрел на двоих выпивших старичков и вышел из кабинета.

Сережа еще со школы ненавидел всех людей, с которыми приходилось общаться. Он и родителей терпел только из-за того, что без них бы жизнь сильно осложнилась. Но сейчас, окончив институт, его уже ничего не держало. Каждый лишний день в этой стране он считал наказанием, и поэтому, зная, что на этом деле можно было хорошо заработать, мечтал быстрее все закончить, взять билет на самолет и «прощай, Родина».

– А я вот тоже не верю, что здесь, в этом районе, что-то без твоего ведома происходит, – заметил Герман после ухода молодого напарника. – Странно, что ты не знаешь, куда делись наши ребята.

– Есть у меня одна версия, но ты же не поверишь, – ответил Василий Вениаминович, разливая коньяк.

– Скажи еще, что их волки сожрали.

– Волков последнее время здесь много развелось. Отстреливать некому.

*****

Анастасия Владимировна не поехала к себе в контору. За деревней она свернула на грунтовку, которая шла через поле к березовой роще. Там в тени под деревьями было старое деревенское кладбище.

У покосившегося  кладбищенского забора она остановила машину и пошла по узким тропинкам между оградами могил. Когда-то деревня была старообрядческой и больше половины крестов были сверху накрыты домиками-голубцами. У некоторых памятников она останавливалась, вспоминая умерших, которых хорошо знала.

«Жизнь, как маятник, может долго качаться из стороны в сторону, но в конце концов застынет в том положении, которое ты заслужила.» – подумала она.

Она понимала, что больше откладывать решение нельзя. Поэтому и приехала, надеясь, что найдет здесь ответ.

«Вот ты злилась на дочку. А почему? Может потому, что она не испугалась, как ты? Решила посмотреть, что ее ждет в другом мире…»

Анастасия вспомнила свою молодость. Свадьбу… «Когда муж получил направление в Москву, ты же сама не поехала. Он не понял – хлопнул дверью. Ты ведь даже вздохнула свободней. Побоялась раствориться в большом городе? А убедила себя, что не хочешь оставлять стариков одних без помощи. Но ведь так и было. Правда, потом тебе всю жизнь казалось, что мать, которая кроме тебя родила еще пятерых и которые быстро разлетелись по всему свету, любила их больше тебя. Хотя они и приезжали редко, и всего на пару дней. Только когда мамы не стало, опять собрались всей семьей».