Муть. Из брючного блокнота

Коваль вышел из подъезда в великолепном расположении духа. Сев в машину, он опустил стекло, отделявшее его от водителя, неожиданно для себя извинился перед ним «за столь долгое ожидание на этой неимоверной жаре» и добрым голосом распорядился:

– По объездной.

Водитель решил на этот раз не уточнять куда конкретно, чтобы не нарваться на обвинение в тупости, а просто поехал в надежде угадать конечную точку маршрута. Дело шло ко времени ужина и, следовательно, по мнению шофера, следовало держаться в минимуме хода до центра города, где располагались излюбленные рестораны шефа.

Леонтий Щадович прикрыл глаза и решил просто передохнуть минут десять, ни о чём не думая. «Раствориться в самоём себе» – так он определял для себя эти моменты релаксации…

Ровно через десять минут Коваль открыл глаза, достал телефон и набрал номер Максима Устиновича. С минуту телефон пытался наладить контакт, но его коллега с другой стороны никак на это не реагировал, но и не извещал о том, что он вне доступа. Коваль зашёлся злостью, но «айфончик» погладил и убрал в карман. «Целый день убил на решение семейных вопросов этого мудака, а он даже трубку не желает снять. Ну, да пусть так, – мне же проще, – меньше возможных дальнейших неприятностей. Я вопрос подготовил и отзвонился – свои обязанности я выполнил. Хотя в принципе, жаль, конечно же, – такую комбинацию я соорудил. Молодец ты, Леонтий! Не обделил тебя Господь Бог умом! Папочке моему отдельное спасибо!». Коваль закончил рассуждения и хотел уже отдать распоряжение водителю ехать ужинать, как вдруг он ощутил в кармане лёгкую вибрацию. Телефон извещал, что “банкомат” вышел на связь.

– Слушаю, Максим Устинович! – бодро отчеканил Леонтий Щадович. – «Чорт бы тебя побрал! Только настроился на ужин, и на тебе».

– Говори, только коротко, – вылез из трубки ленивый голос.

– Я по поводу поручения. Работа проделана. Результаты есть. Могу доложить.

– Результаты положительные?

– Это может быть только ваша оценка.

– Вот так всегда. Всё должен оценить лично. Без меня они вообще ни на что не способны. – («Э, “банкомат”, а ты это говоришь-то не только для меня. У тебя там и ещё какой-то слушатель имеется. И судя по всему, это женщина».) – Значит, давай так, подъезжай… к Лебяжьему. Полчаса тебе хватит, чтобы добраться.

– Выезжаю. Конец связи.

Коваль опустил стекло и назвал водителю место, куда следует ехать.

– Это езды минут сорок-пятьдесят, – проинформировал водитель.

– С какой стати так долго? Где ты сейчас находишься?

– На пересечении с Московским трактом, – отрапортовал шофёр.

– А почему здесь-то? – уже со злостью потребовал ответа Коваль, выглянув в окно автомобиля.

– Дак я думал, что скоро ужин, поэтому и держусь в десяти минутах от центра.

– Головой надо думать, а не жопой! Вот сколько тебя не учи, а ты ну никак не приспособишься к пониманию простых вещей, – с досадой выпалил Леонтий Щадович и поднял разделительное стекло.

«Да что ж такое-то! Кругом одни болваны! Нет, с таким народом ничего путного не выйдет… И ни о каком повышении зарплаты ты у меня даже и не мечтай!» – Коваль весьма удовлетворился этими раздумьями и закрыл глаза, конструируя будущую беседу с “банкоматом”…

Машина подкатила к заимке на Лебяжьем озере почти через пятьдесят минут – сказались неизбывные пробки, которые начинали душить город после пяти часов вечера. Максим Устинович сидел на веранде и попивал коньяк, удобряя его кофе. Вид у него был не просто недовольный, а скорее даже нетерпеливо-мрачный. Его служебной машины на стоянке не было. «Люсика своего в город отправил» – определил Коваль, выйдя из машины и поднимаясь по ступенькам.

– Если ты думаешь, что у меня есть столько времени чтобы… Давай быстро по делу и отвезёшь меня “в синий дом”… У меня дел ещё невпроворот! – хамовато произнёс Максим Устинович, недовольно посмотрел на подошедшего Коваля и поднялся из-за стола.

– Можем по пути поговорить… в машине, – с готовностью услужить, предложил Леонтий Щадович.

– Нет! Пройдёмся до пирса, – твёрдо сказал Максим Устинович и направился к выходу с веранды. – «С тобой и в преферанс-то лучше не садиться, а не что в такие игры… Ты же явно, мерзавец, запишешь весь наш разговор» – подумал он, спускаясь с лестницы.

– Хорошо, как скажете, – согласился Коваль и пошёл вслед за “банкоматом”. «А побаиваешься ты меня всё-таки! Значит уважаешь. Но это ты зря думаешь, что я все наши разговоры стараюсь записывать. Я это не делаю… почти никогда не делаю» – злорадно размышлял Леонтий Щадович, молча идя по дорожке рядом с Максимом Устиновичем.

– Ну, излагай, – произнёс “банкомат”, остановившись у берега и смотря на воду.

– Есть такое решение… по нашей теме, – осторожно начал Коваль, наблюдая за реакцией Максима Устиновича, она выявилась как нейтрально-благожелательная, и Леонтий Щадович продолжил в той же конструкции изложения. – “Он” намечен, как психотерапевт и массажист… – Коваль вынужден был прерваться, поймав недоумённый взгляд “банкомата”. – Я имею в виду, что этот человек будет обладать необходимыми навыками и риторикой по этим профессиям, но это мои заботы и моя ответственность. – Максим Устинович довольно кивнул и Коваль продолжил. – Я, случайно узнав о вашей озабоченности общим состоянием здоровья вашей супруги, возьму на себя смелость и порекомендую Ларисе Яновне пройти хотя бы одну, ни к чему не обязывающую процедуру у этого специалиста, – в этом месте изложения “банкомат” удовлетворённо поднял большой палец вверх и восторженно посмотрел на Леонтия Щадовича, а тот приободрился и продолжил уже воодушевлённо. – С большой степенью уверенности можно будет ожидать, что… излечение наступит. Коротенько о… финансовой составляющей… – тут на лице Максима Устиновича нарисовалось что-то подобное нестерпимой мигрени, но он всё же мотнул головой, разрешая Ковалю говорить. – Первоначальные единовременные расходы по обустройству кабинета в … – нервный взмах рукой “банкомата” сигнализировал о том, чтобы он был избавлен от этих подробностей, и Леонтий Щадович утвердительно кивнул. – Единовременные расходы составят шесть миллионов рублей, ежемесячные – три с половиной тысячи фунтов… стерлингов, английских – добавил Коваль, помятуя о недавней своей промашке.

Максим Устинович выворотил наружу белки глаз, и ошалело смотрел на Коваля. Тот, молча, пожал плечами и развёл в стороны ладони вытянутых вдоль тела рук, символизируя своё полное недоумение от столь странной реакции Максима Устиновича на такое заманчивое предложение по решению важного вопроса.

«Вот подлец! Это сколько же ты хочешь дополнительно наварить на моих проблемах? Ты же итак… да если б не я… тюрьма – вот твоё жилище, а не дома в Лондоне и в Майами. Давно пора бы тебя… Ладно, мерзавец, сделаешь мне ещё и это дело и уж тогда…» – Максим Устинович не стал додумывать того, что он сделает тогда, а приобнял Коваля за плечи и ласково-подло произнёс ему на ухо:

– Что же так-то? Мы ведь с тобой пуд соли уже съели. Ты ведь, Леонтий, для меня единственный человек, которому я безгранично доверяю и… уважаю, как никого другого.

«Давай, давай ещё и слезу пусти. Да ты, придурок, если вдруг что случись, первым меня и сдашь, чтобы только самому отмазаться» – брезгливо-презрительно подумал Коваль, чуть отстранился от “банкомата”, нежно потискал ладонями правую руку Максима Устиновича и стал говорить, преданно глядя ему в глаза:

– Уложусь в пять миллионов… можно и ещё уменьшить, но тогда я не могу быть уверен в том, что для Ларисы Яновны это будет… одним словом, устроит ли её пребывание в таких условиях… в процессе получения услуг… лечения. Что касается трёх с половиной… тут я совершенно ничего не смогу сделать, потому что эта цифра обозначена… психотерапевтом, и он категорически отказывается её обсуждать. Правда, есть возможность подыскать иного врача или фитнес-тренера, но на это потребуется дополнительное время. А вот, сколько его потребуется… я сейчас озвучить не решусь.

“Банкомат” молча и, казалось бы, безо всякого интереса выслушал Леонтия Щадовича, повернулся к нему спиной и обречённо произнёс:

– Хорошо, Леонтий. Я тебе всецело доверяю и рассчитываю на тебя. Договорились. С деньгами реши всё сам. Потом разберёмся… разберёшься… – «Пять миллионов на обустройство кровати для этой стервы и три с половиной тысячи фунтов ежемесячно, чтобы её на этой кровати обслуживали! – прикидывал финансовые последствия своего согласия Максим Устинович и по-товарищески смотрел в глаза Коваля. – Уж не сговорился ли ты подлец! с этой… Хотя, нет, конечно же, нет – ведь не до такой же степени… Но, тем не менее, мне нужно пересмотреть условия с этим ловкачом со следующей сделки. А почему собственно со следующей? Новую смету Тепляков ещё не подписал, а значит и пересмотр можно сделать уже с этой сделки. Всё верно. Вот так-то, Леонтий!» – Ну, мне пора. Поехали… Да, я на пару недель уеду. Нервы что-то совсем разболтались. К моему приезду, полагаю, ты с Тепляковым всё уже решишь, и мы с тобой затвердим всё остальное. Я за это время как раз продумаю условия и по приезде тебе их доведу… Да, но я при этом буду рассчитывать на то, что… вот этот наш вопрос будет уже полностью тобой урегулирован, – Максим Устинович резко развернулся и коварно-внимательно посмотрел на Коваля.

– Так точно, Максим Устинович! – преданно изрёк Леонтий Щадович и ничуть не потупил свой взгляд.

– Действуй! – отрывисто произнёс Максим Устинович, взмахом руки отодвинул Коваля с асфальтовой дорожки на траву и быстрым шагом пошёл к машине Коваля.

«Вот тварь! Он хочет условия изменить. Так знай – больше двух процентов я не уступлю. А твои непредвиденные расходы – это твои личные проблемы. Хочешь заработать больше – расширяй сметы. А быть одновременно и богатым и бзделоватым, так это так не бывает, – размышлял Леонтий Щадович, идя следом. – Итак… Он уезжает со своей кралей на две недели и это значит… Во-первых, Челнокова и Ларису Яновну следует познакомить, не откладывая – завтра же… Во-вторых, ремонт будем вести параллельно взрослению их отношений – это на всякий пожарный случай… да, и со сметой не более… трёх миллионов… В-третьих, Челнокову дадим не больше шести дней, чтобы разобраться с Ларисой Яновной… до результата… Четвёртое…».

– Леонтий! Давай мигом! – прервал раздумья Коваля нервный голос Максима Устиновича…

Первая неделя обустройства семейных дел “банкомата” прошла для Леонтия Щадовича в непрерывном неврозе. Он дважды останавливал ремонт квартиры Челнокова, выслушав его подробные отчёты «о продвижении дел с Ларисой Яновной». А к концу первой недели Коваль даже задумался было о том, что «следует заменить “Казанову”, а с этого бесталанного подлеца взыскать все расходы, включая неустойку». Но Лев Николаевич слёзно попросил «дать ему ещё один последний шанс» и в среду ситуация по докладу Челнокова «разрешилась полнейшим успехом и восторженной удовлетворённостью пациентки». К концу недели ремонт был завершён и оплачен в сумме двух с половиной миллионов рублей. А возвратившийся домой Максим Устинович обнаружил совершенно безразличную к нему Ларису Яновну, полностью обновившую свой гардероб, причёску и макияж и объявившую ему, что семь дней в неделю она теперь занята абонементами у визажиста, парикмахера, психотерапевта и массажиста. «Ты ведь не будешь возражать, мой дорогой, чтобы я хоть немного пожила в своё удовольствие?» – непритворно осведомилась она у Максима Устиновича. «Конечно же, не буду!» – удовлетворённо, но всё же с некой досадой ответил он, а про себя подумал: «Вот такую стерву я и пригрел у себя на груди».

С тех пор их семейная жизнь потекла в деликатной безразличности друг к другу и совершенном индивидуально-обоюдном комфорте. Единственным неудобством для них обоих был их сын, который только и делал, что “доил” одного и путался под ногами у другой. Но они как-то справлялись с этим неизбежным огрехом, хотя и с периодическими бурными выяснениями отношений межу всеми…

Город пышный, город бедный,

Дух неволи, стройный вид,

Свод небес зелено-бледный,

Скука, холод и гранит…

А.С. Пушкин

… И вот сегодня их сын, судя по сообщению Хватова, отколол нечто “из рук вон”. И это радикально вывело из равновесия Максима Устиновича, потому что «выверт» сына случился совершенно не вовремя, а именно в тот момент, когда в карьере Максима Устиновича «только-только начала проявляться возможность переселения даже страшно подумать в какой кабинет».

Губы Максима Устиновича дрожали, он зло тискал в руках ключ и мрачно смотрел то на дверь в комнату сына, то на жену. Лариса Яновна спокойно подошла к мужу, выдернула у него из руки ключ, вставила его в замок и он безо всяких усилий открылся.

– Чорт бы вас всех побрал! – разрядился набухший злостью организм Максима Устиновича, он пнул ногой дверь и вошёл в комнату сына.

То, что он увидел, его не то чтобы шокировало, а скорее озадачило. Он, молча, стоял у окна и размышлял: «А заходил ли я когда-нибудь сюда вообще?.. Да, и это был один единственный раз. Но когда и зачем это было?.. Вот! Мне тогда позвонил директор школы и сказал, что Олег – тогда он учился вроде бы в шестом классе… Да, что этот мерзавец заявил ему, что если он еще хотя бы раз позволит себе сделать замечание сыну Максима Устиновича, то будет уволен с работы, и никто его больше ни в какую школу никогда не примет… Вырастила!.. Только идиот может такое сказать вслух!.. Но теперь-то я вижу, что этот её отпрыск, он не просто идиот, он… хуже. А эта дура им видно вовсе не занимается. Нет, надо принимать меры, иначе из-за этого мерзавца… даже думать боюсь о том, как может мне навредить этот подлец!». Максим Устинович с ненавистью посмотрел на вошедшую в комнату Ларису Яновну и, зашторив окно занавеской, стал недовольно разглядывать детали обстановки.

Комната сына показалась ему чересчур большой уже в силу того, что всё помещение было пустым, а мебели было совсем немного, и она стояла вдоль стен. Пол был набран штучным паркетом со сложным рисунком. Слева от входной двери вся стена от пола до потолка была одним книжным шкафом, заставленным одинаковыми по размеру томами полных собраний сочинений русских и зарубежных классиков. Корешки книг каждого из авторов имели свой цвет, но этих расцветок было всего три: тёмно-синий, тёмно-зелёный и тёмно-коричневый, и они, красиво чередуясь, разъединяли сочинения примерно тридцати писателей. Напротив входа почти вся стена представляла собой одно огромное окно с раздвижной дверью, ведущей на широченную лоджию, тоже застеклённую от пола до потолка. С правой стороны к витражу был приставлен стол с двумя тумбами, изготовленный из морёного дуба. На столе стоял письменный прибор из малахита, литая фигурка охотничьей собаки и три стакана для виски. Напротив стола стояло кожаное тёмно-зелёное кресло с отделкой из морёного дуба. Отступив от стола на метр, вдоль стены располагался раздвижной кожаный диван такого же цвета и отделки, как и кресло. Между дверью и диваном стоял бар для напитков и закусок, стилизованный под земной шар. Вся стена над диваном была увешана фотографиями моделей в купальниках и графикой голых девиц. «А вот это классный персонаж» – невольно подумал Максим Устинович, задержав взгляд на одном из рисунков. Потом он подошёл к бару и открыл крышку огромного “глобуса”, разделявшую его по экватору. Внутреннее пространство состояло из двух половин: в одной из них в гнёздах стояли початые бутылки виски и мартини и нераспечатанная бутылка кампари, в другой лежали фрукты и вакуумные упаковки разных закусок. Максим Устинович возмущённо указал раскрытой ладонью на бар и вопросительно посмотрел на жену.

– Между прочим, твой сын в этом году уже оканчивает школу, – невозмутимо сказала Лариса Яновна, чуть смутилась и тут же добавила. – Он этим никогда не злоупотребляет.

Максим Устинович не найдя что ответить, лишь обречённо махнул рукой и вышел на лоджию. Она его поразила ещё больше, нежели комната. Часть лоджии была отделена перегородкой из тонированного стекла, за которой смутно угадывалось нечто, напоминающее душевую кабину. Максим Устинович помотал головой в надежде отрешиться от этого наваждения, но дверь оказалась настоящей и, открыв её, он действительно обнаружил элегантную душевую кабину и даже унитаз. Стена душевой, выходящая на фасад здания, была также из тонированного стекла и через неё хорошо были видны аллеи городского парка.

– Дьявол вас забери! Дура ты набитая! Это же незаконная перепланировка! Кто разрешил? – зло закричал на жену Максим Устинович, вернувшись в комнату.

– Успокойся и не ори. Все работы выполнил Леонтий Щадович. Он всё и всегда делает правильно… Я ему во всём доверяю! – не менее разгневанным тоном ответила Лариса Яновна и, не отрывая взгляда, с вызовом смотрела на мужа.

– Ты совсем уже рехнулась вместе с… Ну, я этому Ковалю устрою!..

– Вот только посмей! – решительно перебила мужа Лариса Яновна. – Ты сильно об этом пожалеешь. Ты итак уже слишком много себе позволяешь и считаешь себя… Забыл, как мой папа вводил тебя в приличное общество и тянул по должностям? Но, имей в виду, до сих пор ещё живы некоторые его друзья, которые и теперь имеют широкие возможности…

– Ах, ты с… – необдуманно выпалил Максим Устинович, налив малиновым цветом зрачки и даже замахнувшись на жену, но мгновенно пресёкся, оценил ситуацию, скроил извинительное лицо и заговорил уже искусно-подленько. – Прости меня дорогая. Нервы стали ни к чорту. Расстроился я из-за этого Хватова… и за Олега переволновался… что там произошло – непонятно.

– Что бы там не произошло, главное – с ним самим ничего не случилось… а всё остальное… И давай договоримся – скандалы мне не нужны, я хочу жить спокойной и интересной жизнью, – Лариса Яновна презрительно посмотрела на мужа и вышла из комнаты.

«Вот ведь дура дурой, а тут она права, – подумал Максим Устинович и наконец-то обрёл спокойствие. – Теперь мне с ними нечего делить. У каждого своя жизнь. А видно сильно она втюрилась в этого своего… психотерапевта. Вот, когда проявилась эта её… Я всегда это чувствовал. Но что тут скажешь: стерва – она и есть стерва… А с этим мерзавцем надо что-то решать, иначе он мне… через него вообще всего можно лишиться… Она сказала, что он в этом году заканчивает школу… Надо бы поручить Леонтию, чтобы он отправил его куда-нибудь на учёбу за границу и тогда, по-крайней мере на несколько лет, можно будет избавиться от этих его выходок. А за пять лет много можно будет чего… глядишь и… Нет, не надо загадывать… Итак, решено! Сегодня же надо дать поручение Ковалю… Но этот мерзавец может рассчитывать только на Чехию… в крайнем случае – Канаду. А может, кстати, этот проныра Леонтий посоветует и какой-нибудь другой интересный вариант куда этого…». Звонок в дверь прервал размышления Максима Устиновича.

– Я сам, – остановил он жену, намеревавшуюся идти открыть дверь.

В вестибюле стояли Олег и подполковник полиции, весело разговаривавшие о чем-то между собой.

– Ко мне в кабинет, – враждебно произнёс Максим Устинович, развернулся и направился вглубь квартиры.

Хватов с Олегом, не переставая смеяться, направились следом; на выходе из фойе к ним присоединилась и Лариса Яновна.

Максим Устинович некоторое время в одиночестве и недоумении сидел в кресле и слушал невнятный разговор, доносившийся из холла перед кабинетом, потом прозвучал дружный смех и через несколько секунд в комнату вошли довольные и улыбающиеся подполковник, Лариса Яновна и Олег. Хватов тут же бухнулся в кресло, стоявшее возле стола, Лариса Яновна и Олег сели на кожаный диван у стены.

– Ну? – с нетерпением вопросил Максим Устинович и мрачно воззрел на подполковника.

– Всё нормально! Никакого ДТП не было. Эти дураки в отделении перепились до такой степени, что всё перепутали и даже чуть было не подрались с гаишниками. Благо, что я вовремя приехал, а то бы не ровен час… перестреляли друг друга. Шутка. До этого, конечно же, не дошло бы. Хорошо, что Олег настоял, чтобы они со мной связались, – весело отрапортовал Егор Рудольфович и с удовольствием забросил ногу на ногу.

– А что было-то? – обескуражено спросил Максим Устинович, не понимая того, то ли ему следует обрадоваться вместе со всеми, то ли выждать.

– Получилось так, что Олег с приятелем подрались с каким-то мужиком возле ночного клуба. Вот и всего делов, – через смех произнёс Хватов.

– А причём здесь гаишники? – решил уточнить Максим Устинович.

– В том-то всё и дело, что эти охламоны устроили там точку для заработка… Ну и когда всё это началось, – подполковник поводил плечами и головой, имитируя уклонения в кулачном бою, – эти дураки и прихватили наших парней… – Хватов улыбаясь, кивнул в сторону Олега. – Но с другой стороны, парням даже повезло, потому что если бы они не подрались, а сразу сели в машину, то ещё непонятно как бы всё это закончилось. Эти болваны, догоняя, могли бы и стрельбу открыть.

– В какую машину? – спросил у сына Максим Устинович и с явным сомнением добавил. – У тебя не только машины, у тебя ещё и прав-то нет.

– Права у меня есть, а машину я беру в прокат, – вяло ответил Олег, устало зевнул и откинулся на спинку дивана.

Максим Устинович с негодованием посмотрел на Хватова, явно подозревая того в том, что права у его сына могли появиться только благодаря непосредственному участию в этом подполковника.

Егор Рудольфович извинительно развёл руками и продемонстрировал лицом недоумение, которое можно было бы озвучить словами: «простите, но теперь уже ничего не поделаешь, хотя, честно сказать, я думал, что вы в курсе». После этого он с упрёком посмотрел на Олега, который с усмешкой ему подмигнул.

– Вот как кругом бардак… так и у вас, когда не надо… – язвительно произнёс Максим Устинович, потом доброжелательно посмотрел на подполковника, чуть помолчал и уже начальственным тоном продолжил. – Никого это не красит. Почему у тебя пьют в отделениях?.. Первый раз слышу о таком безобразии. Точки какие-то у гаишников… это-то ещё откуда такое явление взялось?.. не было ведь никогда, – Максим Устинович посмотрел на сына, но тот похоже дремал, тогда он перевёл взгляд на подполковника, который чуть ли не конспектировал глазами его высказывания, после этого он глянул на Ларису Яновну, которая надменно улыбалась, глядя на него. – «Дьявол бы вас всех разодрал! Как же я всех вас ненавижу! Особенно тебя, Хватов! По глазам твоим подлым вижу, что бумажечки на меня собираешь и только и ждёшь удобного момента, чтобы их вывалить». – Ты разберись там Егор Рудольфович с этими… отклонениями. Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь… и ценю тебя, как хорошего организатора… – («Ценишь ты, хапуга, только деньги, да ещё мои услуги, которые я оказываю для тебя лично» – подумал Хватов, преданно глядя на Максима Устиновича). – Кстати, Егор Рудольфович, мы тут подумали и решили представлять тебя к награде за эффективные действия при пресечении беспорядков на несогласованном митинге. Но это пока секрет… я тебе чисто, как… – Максим Устинович встал и протянул через стол ладонь для рукопожатия.

Хватов выпрыгнул из кресла, согнулся в спине, бережно обнял двумя руками протянутую ладонь, поднял голову и, подобострастно глядя в глаза Максима Устиновича, произнёс:

– Благодарю за оценку моего скромного труда, Максим Устинович! Отслужу!

– Никогда в этом не сомневался. Тогда на этом закончим… Да, забыл спросить. А с этим мужиком… ну, с которым драка была… ты уж его тоже… в общем, разберись без эксцессов и продолжений.

– Он сейчас в больнице. От вас я немедленно еду туда и решу там все вопросы с ним… и с врачами.

– Почему в больнице? Как он туда попал? – крайне озабоченно и, предполагая что-то недоброе, спросил Максим Устинович.

– Его скорая забрала… Эти дураки гаишники ко всему ещё и скорую вызвали.

– Говори толком! Что там произошло на самом деле?.. Кто этот мужчина… в общем, что он собой представляет? – нервно спросил Максим Устинович.

– Некий Небов Радион Борисович. Причём имя у него написано через “а”, 1962 года рождения, проживает в микрорайоне авиаремонтного завода… в обычной двухкомнатной хрущёвке. Сейчас мои пробивают его место работы, родственников, знакомых. В общем, ничего особенного собой он не представляет… – подполковник глянул на Максима Устиновича, обнаружил на лице начальника удовлетворение от услышанного и продолжил. – Вроде бы у него сотрясение мозга и что-то там ещё.

– Имя действительно несуразное. Что там было-то… из-за чего всё? – спросил Максим Устинович, недовольно поглядев на сына.

– Не из-за чего… Так, сцепились, да и всё, – вяло ответил Олег, не удостоив отца взглядом.

– Как не из-за чего, если он больнице! – гаркнул Максим Устинович.

– А ты естественно хотел, чтобы в больнице был я, – зло произнёс Олег и, заложив ладони за затылок, задрал голову вверх.

– Максим Устинович, – встрял в перепалку отца с сыном подполковник, – я сейчас поеду, во всём разберусь и немедленно доложу. Никаких нехороших последствий даже не предполагается. Бутылку на месте происшествия не обнаружили…