Свобода или смерть. История Чеченской Республики. От революции к войне. 1991–1994

Второй день начался с политического противостояния между различными членами Конгресса. Завгаев, который выступил со вступительной речью, упомянул о деликатной ситуации, в которой оказался Советский Союз, взывая к спокойствию и умеренности чеченцев, прося их уверенности в управлении деликатным переходом от социалистической системы к многопартийной демократии. Затем настала очередь Умхаева, и его речь была более жаркой. После долгого изложения истории российско-чеченских конфликтов его речь была посвящена необходимости восстановления отношений между Грозным и Москвой, начиная с взаимного признания различий и взаимозависимости, открывая дискуссию, в которой Чечня рассматривалась не как периферия империи, а как партнер в новый, крупный политический проект. Дебаты оставались жаркими, но спокойными до тех пор, пока Яндарбиев в середине дня не вытащил своего «туза», заставив генерал-майора авиации Джохара Дудаева подняться на трибуну. Когда Дудаев заговорил, его речь была ошеломляющей. Преодолев одним прыжком благоразумие Завгаева и умеренность Умхаева, он со страстной прозой столкнулся с темой пробуждения традиций, он говорил о том, как придать смысл проекту независимой и суверенной Чечни. Его заключение, таким образом, было захватывающим: глядя на небо мечтательными глазами, он торжественно заявил:

– Мы создадим независимое чеченское государство, мы создадим армию, которая знает, как его защищать, и которая знает, как защищать нашу свободу!

Никто не знал его до этой речи. На следующий день вся Чечня говорила только о нем. На этот раз Дудаев взлетел намного выше чем за штурвалом советских бомбардировщиков. Высота его полета в сердце народа была космического уровня. Для националистов это был триумф (даже если Яндарбиев предпочел бы его достичь), для Умхаева – наполовину фиаско, смягченное только тем фактом, что для Завгаева это было еще более важно, который вмешался в Конгресс, чтобы взять власть в свои руки, и в конечном итоге оказался в тени того наполовину неизвестного офицера, который украл все шоу. В последний из трех дней Конгресса доминировала фигура Дудаева, а повестка дня была продиктована политическим предложением, которое он провозгласил.

Следуя обещанию генерала, лидер ДВП Юсуп Сосламбеков предложил, чтобы Исполнительный комитет Конгресса обнародовал Декларацию о суверенитете и приказал Верховному Совету принять ее49.

Вечером третьего дня собрание завершилось бурными аплодисментами50. Чтобы обеспечить преемственность в работе Конгресса, было решено создать Исполнительный комитет для координации деятельности различных рабочих комиссий, которые были организованы в течение трех дней, и подготовить вторую сессию, которая должна была состояться летом 1991 года. Дудаев сразу же был призван на пост президента, вытеснив фаворита Умхаева, бывшего президента Оргкомитета. Однако, поскольку Дудаев находился на службе в Эстонии и не мог непосредственно заниматься повседневной деятельностью Комитета, было решено назначить двух вице-президентов, представляющих две души ассамблеи: умеренного, последователя Умхаева, и радикального, представленного Яндарбиевым. Таким образом, два лидера стали исполнительными органами Комитета. Для Завгаева не было никаких «трофеев». Червонный туз по имени Джохар накрепко занял тронное место в сердцах жаждущего свободы чеченского народа.

В попытке вернуть утраченные позиции Первый секретарь созвал внеочередную сессию Верховного Совета. На улицах люди говорили лишь о Дудаеве и о независимости, и Завгаеву пришлось взять дело в свои руки, прежде чем националисты монополизировали дебаты. Не имея возможности противостоять Декларации о суверенитете и не желая быть торпедированным, он проявил инициативу и представил «свою» Декларацию о суверенитете Совету. Следуя указаниям Конгресса, Совет заменит Чечено-Ингушскую Республику РССА независимой и суверенной Чечено-Ингушской Республикой. Движение было отнюдь не символическим: если на самом деле государства, которые до этого выступали с подобными заявлениями, были независимыми образованиями, объединенными с Россией в ассамблее СССР, Чечено-Ингушетия имела статус не независимой республики, а автономной республики, объединенной с Россией отношениями юридического подчинения. Таким образом, декларация, представленная Завгаевым, не только ставит под сомнение участие Чечни в Советском Союзе, но и подрывает ее отношения с российской «метрополией», создание юридического короткого замыкания, очень похожего на реальное отделение. Столкнувшись с инициативой Первого секретаря, большинство исторических членов Верховного Совета выразили оживленные протесты: длительные дебаты, предшествовавшие голосованию, показали, как действия такого рода могли привести к гражданской войне или даже вооруженному вмешательству Москвы для защиты территориальной целостности России. В конце концов, однако, представленный Завгаевым проект набрал большинство голосов.

Документ, хотя и соответствовал в принципе позициям, выраженным Национальным конгрессом, и определял Чечено-Ингушетию как независимое и суверенное государство, отличался как по форме, так и по содержанию:

«Верховный Совет Чечено-Ингушской республики, выражающий волю народа, осознающий историческую ответственность за судьбу Чечни и Ингушетии и их национальный суверенитет, уважающий права и интересы всех этнических групп, проживающих в Республике […] торжественно провозглашает государственный суверенитет Республики […] и заявляет о решении создать демократическое правовое государство»

Прежде всего, были гарантированы интересы всех этнических групп, проживающих в пределах границ республики, открыто отвергая перспективу этнического чеченского государства в пользу единого многонационального, правового и демократического государства. Эта концепция была также подтверждена в пункте 3 декларации, в котором говорилось: Носителем суверенитета и источником государственной власти в Чеченской Республике – Ингушетии является ее многонациональный народ […]. Затем в статье 7 четко указывалось, что ни одна партия или организация никоим образом не может заменить законные государственные структуры: ни одна политическая партия, общественная организация […] не может выступать от имени народа Чеченской Республики – Ингушетии. Только Верховный Совет, высший орган власти в Республике, имеет право говорить от имени народа […]. Поэтому ни один орган, даже национальный конгресс, не мог бы претендовать на замену существующей власти.51. И с этим ингуши тоже были расселены. Или, по крайней мере, так считал Завгаев, недооценивая тот факт, что они рассматривали независимость Республики как дым и зеркало, опасаясь, что как только произойдет разделение, Москва никогда не поддержит их ирредентистские амбиции. У него было доказательство этого несколько дней спустя, когда он встретился с лидерами политических организаций, чтобы обсудить следующие шаги, которые необходимо предпринять для выполнения Декларации о суверенитете. По этому поводу представители Ингушетии выразили все свое разочарование в связи с продуманным жестом, неудачным и неуместным. Завгаев попытался привлечь их к своему делу, напомнив им, что вопрос об отделении был абсолютно вне политического календаря и что декларация имела единственную цель – положить на стол федеральных переговоров разменную монету, с помощью которой можно было «купить» Пригородный.

Поступая таким образом, однако, он противопоставил себя националистам ДВП, которые намеревались добиваться полной независимости и которые не преминули тайно угрожать Первому секретарю. Яндарбиев, выступивший по этому вопросу, заявил:

– Мы благодарим Завгаева и учреждения Чечено-Ингушской АССР за такой решительный шаг, который они предприняли в политической борьбе за независимость чеченского народа. […] Для достижения этого необходимо консолидировать все политические силы народа […] мы не ожидали такого мужества и решимости с вашей стороны. Вы и ваши заместители показали себя намного лучше, чем ожидалось.

Его речь, однако, закончилась четким предупреждением:

– Если Верховный Совет продолжит проявлять себя как сторонник государственного суверенитета, если он будет действовать в направлении конкретизации содержания Декларации, мы готовы быть его самыми верными и бескорыстными союзниками […] Но, если она тайно или явно предаст принятую декларацию, тем самым предав интересы чеченского народа, который ответил доверием на нее, ВДП начнет самую безжалостную борьбу […].

День ото дня Завгаеву становилось все более ясно, что его выбор преследовать инакомыслие, обходя его с помощью шага большого политического влияния, поставил его в еще более щекотливое положение, чем раньше: различные силы, составлявшие неровный чечено-ингушский политический ландшафт, конфликтовали друг с другом, и это становилось все труднее чтобы Первый секретарь держал их всех в страхе: чеченцы хотели независимости, а ингуши хотели договориться о новом федеративном пакте. Все, в любом случае, не могли смириться с тем, что у власти находится только он, и они выступали против его правительства, в котором не было недостатка в клиентелистских аспектах и популистской позиции. В конце 1990 года все партии, выступавшие за его отстранение от власти, собрались в Национальном движении чеченского народа: там сошлись как радикалы ВДП, так и умеренные Умхаева, который тем временем сформировал свое собственное политическое движение под названием Даймохк («Родина»). Эта великая народная коалиция начала свои первые массовые демонстрации в декабре 1990 года: в те месяцы заканчивались последние акты противостояния между Ираком и Соединенными Штатами за контроль над Кувейтом. Чеченцы поддержали иракцев, таких же мусульман, как они, и в массовом порядке встали на сторону диктатора Саддама Хусейна. Правительство ответило полицейскими обвинениями на несанкционированные демонстрации, организованные боевиками ДПК, кульминация которых нарастала с каждым днем.

В начале 1991 года стало ясно, что Завгаев больше не контролирует площади и что его реальная власть находится только во дворцах власти. Благосклонность простого чеченца покинула его, и центр тяжести чеченской политической жизни перешел от Верховного Совета к Национальному конгрессу, воинственным выражением которого было Национальное движение. Здесь столкновение между умеренными и радикалами было в самом разгаре: первые настаивали на том, чтобы превратить Конгресс в своего рода теневой парламент, а Исполнительный комитет – в теневое правительство. Последние, с другой стороны, пытались вернуть конфронтацию в законные институты, где у них была большая поддержка и более благоприятные цифры. Умхаев и Яндарбиев боролись за лидерство, но ни один из них не смог одержать верх над другим. На чаше весов в этом вопросе был бы «почетный президент» Дудаев. Именно на него чеченцы рассчитывали с ноября 1990 года: служебные обязанности вынудили его вернуться на службу в Эстонию, но вскоре он мог выйти на поле боя и сдержать свое обещание вернуться.

Итак, два вице-президента отправились в Тарту. Они оба думали, что генерал обладает податливым характером, но вскоре поняли, что не понимают, из какого теста он сделан. Дудаев медлил несколько недель. Затем, в конце марта, он распустил свои резервации и вернулся в Грозный, взяв на себя руководство Исполнительным комитетом. Он поддержал линию Яндарбиева, который умолял его вернуться на родину и созвать вторую сессию Конгресса, на которой объявить Верховный Совет распущенным, в отношении линии Умхаева, который вместо этого хотел и выиграть время, чтобы укрепить свои позиции, возможно, завоевав мандат на переговорах между Чечней и центральным государством. Поддержка, которую Дудаев оказал Яндарбиеву, однако, не была безоговорочной: он требовал руководства радикальным фронтом.

Как только Дудаев перешел на сторону Национального движения, Умхаеву больше не было равных. Он, как и многие его последователи, был органичным членом Верховного Совета, и события, которые следовали одно за другим, как в Чечне, так и по всему Советскому Союзу, подрывали доверие к этому институту. Поэтому Яндарбиеву было легко представить его в Конгрессе как «пятую колонну» режима Завгаева и оттеснить его и его людей на задворки Исполнительного комитета.

Вторая сессия

В то время как в Чечне происходил сложный политический поединок между Завгаевым, Яндарбиевым и Умхаевым, в Москве противостояние между Горбачевым и Ельциным приближалось к решающему столкновению, представленному президентскими выборами, назначенными на 12 июня 1991 года. Если бы победил Николай Рыжов – кандидат Горбачева, Ельцин исчез бы из обращения, а радикальные реформисты потерпели бы горькое поражение. Если бы Ельцин победил, Советский Союз исчез бы. Последний, со своей стороны, раздул огонь народного гнева, возглавив избирательную кампанию, основанную на ускорении реформ и роспуске Союза. Одна из его важнейших областей консенсуса была представлена автономными республиками и теми, кто объявил о своем суверенитете, и по отношению к ним его лозунгом было «берите весь суверенитет, который вы можете проглотить!» С таким призывом было ясно, что любой, кто ненавидел централистские методы СССР и население России в целом, поддержал бы его кандидатуру.

В январе 1991 года Ельцин сделал остановку в Эстонии для своего пропагандистского турне. В Таллине он обратился к советским гарнизонам с призывом не противодействовать притязаниям местных националистов, заручившись поддержкой генерала Дудаева. Эти двое еще не знали друг друга, но генерал вышел на радио, чтобы поделиться призывом Ельцина, заявив, что он никогда не позволит своим людям стрелять в мирных демонстрантов. Между ними зародилась настоящая дружба52. В окружении кандидата в президенты начали распространяться слухи о том, что высшие должностные лица режима хотели сбить самолет, на котором он летел. Напуганный этой идеей, он решил вернуться в Москву на машине: затем Дудаев предоставил ему в распоряжение свой личный автомобиль, убедившись, что он вернулся целым и невредимым. Заявления по радио, в котором Дудаев публично заявил о своем неподчинении, было достаточно, чтобы убедить начальство отправить его в отставку. Таким образом, ему пришло время покинуть Красную Армию и вернуться в Чечню, чтобы возглавить Национальное движение.

Тем временем в Грозном Завгаев пытался вернуть себе инициативу, добившись хоть каких-то конкретных результатов. Процесс, начавшийся 4 ноября 1989 года с обнародованной Съездом народных депутатов декларации о признании незаконности всех преступных деяний в отношении народов, подвергшихся репрессии, должен был уже завершиться принятием закона о реабилитации угнетенных народов, но цель все еще казалась далекой. Ингуши потеряли веру в него и среди них снова начались волнения. В начале апреля 1991 года произошли первые столкновения с осетинами и казаками, в результате которых были убитые и раненые53. Завгаев вмешивался как косвенно, проводя встречи с умеренными представителями ингушского национализма, так и напрямую, выступая с публичной речью, в которой заявил:

– Драматические события, происходящие в различных районах страны […] вселяют глубокую тревогу за мир и согласие в нашем общем доме. Безответственные элементы […], которые занимаются политическим хулиганством […] пытаются направить нас по позорному и кровавому пути межэтнического конфликта […], если мы вступим на тот смертельный путь, который вам предлагают подстрекатели, политические авантюристы, социальные демагоги, жители маленькой республики, мы будем вовлечены в огромную кровавую трагедию, которая ни одной национальности, ни одному гражданину не может принести ничего, кроме боли и страданий.

Ситуация становилась взрывоопасной, и Первый секретарь должен был найти решение, которое предотвратило бы межэтническую конфронтацию. Иса Кодзоев и радикальные националисты держали постоянные гарнизоны в Назрани, и даже в Осетии ситуация накалялась. Обеспокоенный угрозами ингушей, Верховный Совет Осетии объявил чрезвычайное положение, мобилизовав милицию Министерства внутренних дел. Наконец, 25 апреля Закон о реабилитации репрессированных народов был официально одобрен Съездом народных депутатов54. Ингушские демонстранты успокоились, Осетия отменила чрезвычайное положение, и Завгаев смог вздохнуть с облегчением: он одержал свою первую настоящую политическую победу. Тогда он не мог знать, что эта победа будет последней.

После утверждения закона Завгаев был доволен тем, что учреждения приняли критерий восстановления территориальной целостности, как он просил, для защиты прав ингушей.55. На самом деле, как это было написано, закон мог привести к очень небольшому конкретному результату. Уже в июле Министерство по делам национальностей указало, что применение закона вынудит местные органы власти перестроить все население, чтобы восстановить древние права, которыми хвастались угнетенные народы. Чтобы исправить ошибки, допущенные в то время в связи с репрессиями, по сути, следовало провести новые репрессии56. Поэтому прошло совсем немного времени, прежде чем очевидный триумф Завгаева угас перед лицом неприменимости его предложений.

Тем временем Дудаев вернулся в Чечню и вместе с Яндарбиевым готовился взять под контроль Исполнительный комитет Конгресса (так называемый Исполком). Оба были убеждены, что необходимо как можно скорее превратить Съезд в платформу политических действий не параллельно Верховному Совету, а против него. Яндарбиев и радикалы включили себя в организации второй сессии Конгресса. Предполагалось, что это произойдет между 8 и 9 июня 1991 года, за 4 дня до президентских выборов в России57. Если первый Чеченский национальный конгресс был своего рода народным собранием и руководствовался желанием засвидетельствовать национальную идентичность во всех ее формах, то второй должен был стать собранием Национального движения. Чисто политическое, действительно революционное событие. По этой причине Яндарбиев решил, что он будет проходить в здании с высокой символической ценностью, таком как драматический театр города, одно из самых красивых зданий, которые мог тогда предложить Грозный. Это событие должно было раз и навсегда разозлить Дудаева и его последователей как политических лидеров нации, поэтому Конгресс должен был продемонстрировать достойную аудиторию, точно соответствующую позициям своих лидеров. Таким образом, по большей части на собрание были вызваны делегаты доказанной националистической веры, а сам Умхаев, лидер умеренной фракции, оказался лишенным права доступа к собранию и вмешательства. Из почти 900 делегатов, избранных на первой сессии, только 400 были подтверждены, в то время как еще 200 были аккредитованы, не получив никакого народного мандата. Что будет обсуждаться на съезде, который был помпезно переименован в Национальный конгресс чеченского народа (ОКХН), было легко представить: двумя неделями ранее, 25 мая, Дудаев публично заявил, что Верховный Совет потерял всякую политическую легитимность после провозглашения суверенитета и что ни один орган не унаследовал свои полномочия лучше, чем Национальный конгресс. 8 июня началась вторая сессия Конгресса. Перед аудиторией, в основном состоящей из его последователей, генерал напыщенно заявил:

– Доходы, жизненно важные для любой империи – это колонии, одной из которых является наша Чечня, которая жестоко эксплуатировалась в течение полутора столетий. Имперская машина с помощью аппарата насилия лишила наш народ религии, языка, образования, науки, культуры, природных ресурсов, права на свободу и жизнь. Чеченский народ выбрал свой собственный путь, единогласно приняв решение о создании суверенного государства, возложив ответственность за выполнение решений Конгресса на Исполнительный комитет.

Леча Умхаев, которого едва удалось вновь принять на ассамблею с горсткой последователей, смог заговорить только для того, чтобы увидеть, что аудитория, к которой он обращался, не собиралась следовать за ним. Обвинив Конгресс в предательстве его политической миссии, он представил декларацию, подписанную тринадцатью членами умеренного течения,58 в которой он с горечью свидетельствовал о провале своего проекта59.

Руководство Исполнительным комитетом перешло к Сосламбекову и Ахмадову, оба лояльные радикальной линии. Вечером 8 июня, в конце первого дня съезда, Дудаев вышел на трибуну и произнес длинную речь, из которой мы публикуем наиболее важные отрывки:

– Заменив слово «колония» на «автономия», с полным искажением самого понятия, в котором государственность выглядит как мистификация, имперская машина, использующая аппарат насилия – армию, КГБ, Министерство внутренних дел, прокуратуру – КПСС отняла у нашего народа религию, язык, образование, науку, культуру, природные и материальные ресурсы, идею, средства массовой информации, искусство, труд, право на свободу и на жизнь. […] Основной метод – это борьба с исламской верой, как с самым мощным оружием, способным объединить народы, противостоять и утвердиться против любой силы, любой веры, любой идеологии. […].

Исполнительный комитет ответственно признает и доводит до сведения делегатов тот факт, что Верховный Совет Чеченской Республики не только не сделал ни одного шага в направлении установления суверенитета, но и цинично подчинил волю народа политическому торгу между Чечней и Россией […]. Более того, Верховный Совет приложил все усилия, чтобы подорвать и отменить провозглашенное им право на независимость, чтобы […] получить одобрение своих хозяев […]. Основные усилия Верховного Совета были направлены на то, чтобы парализовать деятельность Исполнительного комитета. […].

В соответствии с законом, признанным международным правом, Верховный Совет бывшей автономии (как колонист) утратил свои права на законодательную власть в Чечне с 28 ноября 1990 года […]. В такой ситуации законодательная власть должна осуществляться Исполнительным комитетом Конгресса, который, не имея контроля над государством, пока не может осуществлять исполнительную и судебную власть. […]. Вопрос сегодня один: хотим ли мы быть свободными или добровольно принимаем свою судьбу слуг? Сегодня мы должны, наконец, сделать свой выбор. Если кто-то скажет мне сегодня, что сознание масс еще не созрело и что нужно больше времени, это чистое лицемерие. […].

На следующий день Исполнительный комитет закрыл вторую сессию Конгресса в толпе, перед которой были зачитаны заключительные обсуждения, осуждающие трусость и политическую неспособность старого аппарата управлять обновленной системой, страх потерять материальные привилегии и власть от правящей элиты при переходе к демократическим формам правления и мы надеялись на реализацию выраженной делегатами воли к созданию независимого суверенного государства60.

Жребий был брошен. Постановлением от 9 июня 1991 года Национальный конгресс чеченского народа провозгласил независимость Чечни. В то время никто не обращал на это особого внимания: в конце концов, ОКЧН не был признанным учреждением ни в Чечне, ни за рубежом. Завгаев из Верховного Совета просто проигнорировал декларацию, назвав ее экстравагантностью группы возвышенных людей. Новость пришла в Москву спокойно, поскольку президентские выборы, что неудивительно, монополизировали площадь, и никто всерьез не заботился о Чечне или ее Национальном конгрессе. Однако это заявление имело бы решающие последствия для будущего маленькой кавказской республики и для самой России. Исполком, в настоящее время монополизированный радикальными националистами, немедленно приступил к работе, направив в Верховный Совет предложение о принятии новой конституции, которая санкционировала полную независимость страны, закон о гражданстве, который позволил бы ингушам отделиться и, если они пожелают, остаться частью России и провести свободные президентские выборы к следующему 15 сентября. Любой договор с Москвой не был бы подписан до признания права чеченского народа на независимость и мирного договора, положившего конец трехвековой оккупации. Затем Исполком постановил, что правительство независимости должно провести публичный судебный процесс, чтобы осудить виновных в геноциде чеченского народа и определить средства, с помощью которых Россия должна была выплатить компенсацию жертвам. Наконец, Исполнительный комитет создал Президиум (своего рода правительство), в который были приглашены ключевые фигуры, связанные с националистическим поворотом конгресса, такие как Юсуп Сосламбеков, Зелимхан Яндарбиев, Хусейн Ахмадов, Бислан Гантамиров и Мовлади Удугов (мы представили каждого из них в предыдущих главах). Как мы уже говорили, в России эхо того, что произошло в Грозном, донеслось довольно приглушенно. Сергей Станкевич, секретарь Московского Совета и сторонник Ельцина попросил и добился встречи с представителями Исполкома, призвав их смягчить условия и принять совместный и переговорный подход к проблеме, чтобы избежать эскалации, которая могла бы привести, в крайних случаях, к использованию силы. Но приближались президентские выборы, и Ельцин не был готов разжигать споры в одном из избирательных округов, которые на бумаге могли бы принести ему больше удовлетворения. Со своей стороны, сепаратисты изначально пытались бойкотировать избирательный тур, считая это актом, не имеющим юридической силы теперь, когда страна объявила себя независимой. Однако у них все еще не было ни контроля над государственными структурами, ни политической силы, чтобы навязать такое решение. Таким образом, 12 июня выборы прошли, и Ельцин получил подавляющее большинство голосов как среди чеченцев (76,7%), так и среди ингушей (85%). Этот триумф способствовал укреплению общенационального показателя, в результате которого он выиграл президентскую гонку, набрав 57% голосов против кандидата Горбачева Николая Рыжова, набравшего всего 16,8%.