500 лет назад – 3.1, или Кавалеры ордена

Разложив на всякий случай документы в три кучки в одном из шкафов, они пошли пообедать, поскольку эта муторная работа заняла достаточно много времени. В столовой сидела часть десятка Гриди и он сам. Мужики выглядели сильно уставшими и работали ложками вовсю (на обед была похлебка с чем-то типа клецек).

–Твои где так замотались-то? – негромко спросил Седов.

–Оббегали на лыжах соседние деревни – так же тихо ответил ему Гридя – довели, что власть переменилась, рассказали кое-что.

–Много деревень?

–Кроме той, где мы вчера проходили, еще три. Две на большой дороге, на полдень и на полночь, верстах в пяти обе, а одна прямо на закат, тоже верст четыре-пять.

После небольшой паузы, пока подавальщица приносила Николаю Федоровичу миску с исходящей паром похлебкой, он (еще тише) задал Гриде еще один вопрос:

–А вчера, когда бумаги и документы по усадьбе собирали, из ценностей что-нибудь нашли?

Лицо Гриди, перешедшего к этому времени на взвар с лепешками, несколько прояснилось и даже приняло довольное выражение.

–Нашли, а как же. Они и так особо не прятали, да и мы потом… пока расспрашивали… уточнили, что где. Люди Петра навыки имеют, ты же знаешь… По мелочи, но нашлось. Но самое главное – у рыцаря этого оказался один сундучок – Гридя даже улыбнулся – так в том сундучке, навскидку, как бы не пятая часть того, что у нас на сбор отряда ушло…

–О-о – Седов обрадовался – а вообще, что выяснили? Ну, про Орден?

Совсем развеселившийся Гридя, допивший к тому времени взвар, глянул, что еще не все его люди закончили обед, и откинулся на лавке, прислонившись к обшитой деревом стенке.

–Многое выяснили, старче – так же негромко сказал он – и все больше хорошее… Сегодня к вечеру, как стемнеет, наверное, князь хотел собрать всех, рассказать, что вызнали, да обсудить, что делать будем. Вы-то сейчас чем занимаетесь?

–Документы смотрели, ну, бумаги, которые в усадьбе нашлись. Сейчас то же самое у священника глянем, да что там в церкви, посмотрим. И с парнишками этими, что при нем были, поговорить надо.

–Ага – Гридя кивнул, поднимаясь – церковь у них, конечно… амбар какой-то, я глянул. А остальное давай вечером – и он пошел на выход, подгоняя своих, закончивших к тому времени обед.

Ефим с Михайлой, сидевшие рядом, внимательно слушали этот разговор, но больше работали ложками. Только за взваром, когда в столовой никого, кроме них, уже не осталось, Ефим спросил старца:

–Пора, получается, Федора и остальных сюда… подтягивать? И машину твою?

–Получается, так – подумав, ответил Седов – еще с недельку если так снег посыплет, да даже одна метель сильная, и уже не проехать будет. Мы-то, как шли, хорошую дорогу натоптали. Да и так-то, думаю, лопату взять придется, да и помахать ей… А место, сам видишь, удобное, крепкое. Послушаем князя, что скажет…

Посидев еще пару минут, пока жирок после обеда завяжется да испарина после взвара высохнет, они пошли наверх. Девка с поварни только успела собрать миски с ложками да протереть стол (сидели без скатертей, ясное дело), как сверху навстречу им спустились румяные с морозца и голодные – по глазам видно было – мужики из десятка Степана.

«Кухня, видимо, весь день подряд работать будет, пока мы тут – подумал Николай Федорович, поднимаясь – что, интересно, местная обслуга решит – останется или уйдет?». Пока ему казалось, что условия жизни у взятых в обслугу орденских холопов были не очень. Что в той небольшой усадьбе Ордена, которую они захватили первой, что здесь – народ выглядел зашуганно, кое-кто светил синяками, да и не то что толстых, нормального-то телосложения ни у кого не было, кроме той аппетитной бабенки, что их вчера вечером кормила…

Откинув эти мысли, принявшие какое-то не то направление, Седов накинул куртку и вышел во двор. День перевалил на вторую половину, солнце таки разогнало дымку, и, хотя морозец еще ощущался, температура с утра явно поднялась. Они постояли пару минут на освещенном пятачке, продышались (в усадьбе из-за большого количества народу и постоянно топящихся на кухне печей все же было душновато) и пошли в сторону особняком (хотя и рядом с основным домом) стоящей церкви, небольшого домика возле нее и каких-то сарайчиков при нем. Летом, наверное, все пространство от усадьбы до церкви представляло собой один удлиненный двор, сейчас же была расчищена только неширокая дорожка к основному входу в церковь и ответвление от нее к дому священника. Двойные двери в церковь были закрыты (над ними на фронтоне был приделан небольшой крест), а сам дом вблизи оказался не таким уж маленьким – крепкая изба на низком, но каменном фундаменте, с крыльцом и небольшими сенями. И печка там была сложена с трубой через крышу, то есть и топился он по белому. От расчищенного пятачка возле крыльца тянулась совсем небольшая тропинка к боковой стене церкви, в которой виднелась маленькая дверь второго входа.

Николай Федорович задержался на секунду, оглядывая длинную стену церкви, на которой было три небольших оконца, прикрытых сейчас ставнями, и вошел в избу последним, после Ефима и Михайлы. Там, в просторной комнате, за небольшим столом сидели (точнее, сейчас медленно поднимались) оба паренька. Одному, белобрысому, Седов дал бы лет 15 по меркам 21 века, другой, темноволосый и вихрастый, был на пару лет помладше. На столе стояли две миски, в которых было налито что-то белесое, в отдельной чашке лежали два куска хлеба. В избе было тепло, но запаха еды почему-то не ощущалось. Секунду молчания разбавила звонкая рулада из живота одного из пацанов.

–Вас что, не кормили сегодня? – как-то сразу сообразил Николай Федорович – а чего ж вы не подошли? – и только после этого он подумал, что они его и не понимают, наверное. Однако мелкий живо ответил:

–Да мы это, забоялись. Как патера Бенедикта вчера того… а у нас тут было муки немного…

–О, ты по нашему говоришь – обрадованно сообразил и Ефим.

–Чего это по вашему? – даже с какой-то обидой ответил пацан – у меня мамка псковская… была!

–Умерла? – тоном ниже поинтересовался Ефим.

–Чего это?! – пацан попытался возмутиться – в селе живет! Пригнали их оттуда просто.

–А отец?

–Отца привезли по морю… из Любека. Ну, он так сказывал. От него у меня и германский говор. Меня патер Бенедикт потому к себе и взял, что я могу на двух других языках говорить, вот!

–Как звать-то тебя, полиглот? – спросил Седов, успевший оглядеть избу. Собственно, она вся была на виду, кроме небольшой отгородки возле печки. Широкий топчан, претендующий на право называться кроватью, с небольшим распятием в изголовье, штуки три полки, на которых виднелась посуда и какие-то бумаги, наклонная подставка для письма возле окна, сундук под топчаном да стол с короткими лавками – вот и вся обстановка. «Кровать явно священника, в закутке пацаны ночуют – подумал Николай Федорович – не сказать, чтоб особо богато».

–И ничего я пыль не глотаю – теперь вихрастый набычился – а зовут меня Петькой. Это мои так решили. Чтоб, стало быть, и Петром, и Питером можно называть, одно и то же выходит.

–Полиглот – это, по гречески, человек, который на нескольких языках говорить может – пояснил Седов, которого эта ситуация несколько забавляла – а товарищ твой что же молчит?… Он русского не понимает?…

Блондин покраснел и негромко выдавил из себя:

–Плохо…

–Как тебя зовут? – Седов перешел на немецкий – чем вы вообще занимались у вашего… патера Бенедикта?

–Отто – Олав! – одновременно сказали оба парня. Мелкий при этом заржал.

–Тихо! – Николаю Федоровичу пришлось повысить голос, и он тихим незлым словом вспомнил время, когда его сын был в подростковом возрасте. Давно это было, и ладно, хоть дочь тогда выносила мозг в основном матери, а парня бывшая на время вообще отправляла к нему, мол, мужское дело, одна не смогу его правильно воспитать. Было нелегко, кто понимает, но Седов тогда справился. И даже обходился без рукоприкладства. А кстати…

–Тебе, Петр, наверное, от патера часто попадало, да?

На этот провокационный вопрос Петька насупился и замолчал. Что, собственно, и требовалось.

–Так Отто или Олав? – переспросил старче, с любопытством глядя на блондина.

–Мать звала Олавом… мне говорили, что я из данов… здесь стали звать Отто. Я был помощником у патера, ну, во время служб. А так мы с Питером по хозяйству больше…

–В церкви прибираться, по дому тоже – пояснил оттаявший Петька, бывший, по ходу, тем еще электровеником – и потом, патер других языков не знал, а у нас тут кто с Руси, кто только на местном…

–А вы и местное наречие знаете? – заинтересовался Ефим – и язык данов? – он посмотрел на Отто-Олава. Тот снова покраснел:

–Нет… Мать, она… в замке… на кухне работала… отца я не знаю… местное знаем оба.

–Конечно – снова встрял Петька – по деревням-то, считай, половина на нем балакает, из старых. А кто новые, так те или с Руси, или литвины, или из купленных немцев.

Тут живот у кого-то из парней снова выдал руладу, и Седов принял решение:

–Михайла, будь добр, сходи с ними на поварню, пусть накормят. Скажите только, у вашего патера бумаги какие были ли, и церковь как открыть?

–Все бумаги на полке, а церковь открыта. Малый вход – теперь первым успел Олав.

–А ларец ваши вчера забрали – снова влез под руку Петька.

–Идите уже – Николай Федорович вздохнул.

Парни, прихватив хлеб, накинули верхнюю одежду (стало видно, что у Петьки она неоднократно была перешита и имела разнообразные заплатки, а у Олава – тоже с чужого плеча, но все-таки получше) и ушли с Михайлой в усадьбу. Ефим с Седовым, аккуратно сняв с полок пергаменты и бумаги, стали разбирать их под окном, на свету. Бумаги покойного патера можно было разделить на две части: касающиеся церковной службы – списки молитв на отдельных листах, и даже что-то вроде тетрадки, листов на двадцать, сшитых вручную, а также парочка описаний порядка богослужений, выходов, рукоположений и тому подобное, и переписка, как понял Седов, с кем-то из церковной ветви Ордена, в которой (сохранились черновики) патер докладывал о количестве вновь крещенных в истинную веру и о численности паствы вообще. Мелких заметок хозяйственного типа, по понятным причинам, не было, как не было и никакой личной переписки. Хотя, надо было поинтересоваться, что за ларец забрали вчера наши…

Отдельно хранилось то, что Николай Федорович, после прочтения нескольких листов, признал прообразом будущих приходских книг. Или, может, они уже были в виде книг в более богатых местах?… Здесь же это был небольшой деревянный ящик, в котором без всякой подшивки хранились отдельные листы (бумага была разного качества, а в начале были даже куски пергамента) с записями о рождениях, крещениях и смертях. Стопка их была совсем небольшой, пара десятков листов от силы, а вот почерк у патера оказался разборчивым. Последний лист содержал записи о смертях и рождениях примерно один к одному, а вот на предыдущем сразу несколько строк подряд были записями о крещениях. «Видимо, пригнали партию православных или каких-нибудь язычников – сообразил Седов – вот их и оформили сразу, оптом».

Разложив бумаги, опять же, на две кучки, Ефим с Седовым пошли в церковь. Маленькая дверь в боковом притворе оказалась незапертой, на ней и засова-то не было, и они легко прошли внутрь. Света от открытой двери и от четырех небольших окошек в башенке было немного, но достаточно для того, чтобы разглядеть ставни – простые деревянные щитки, которые они и пошли снимать, один по одной стене, второй по противоположной. Солнце, хотя и склонялось на запад, светило еще хорошо, так что, когда они сняли засов с основных дверей (как раз на запад и выходивших) и распахнули их, света оказалось более чем достаточно, чтобы разглядеть все внутренности церкви. Правда, разглядывать-то оказалось и нечего – она была… пуста. Ну, почти. Четыре скамьи, стоящие сейчас под стенами, два подпорных столба под возвышением (где была башенка) с местами для икон, видимо, и подставками для свечей (все пустое), простой алтарь, сбитый из досок, с небольшим крестом на передней стенке, и деревянная же конструкция типа ширмы, сейчас сдвинутая к одной стенке. Да, еще большое, больше полуметра в высоту, деревянное же распятие на торцевой восточной стене, над алтарем, но вырезанное грубо, где контуры тела Христа едва угадывались. «А чего я хотел, собственно – подумал Седов – церковь для завоеванных дикарей, в глуши, одна на несколько деревень, ладно, что священник свой. Это не богатый пригород Пскова, к примеру. По сути, убери сейчас распятие, ширму эту и алтарь, и можно здесь устроить… что?…». Тут он задумался, Ефим тем временем ходил и что-то рассматривал в алтарной части, прикидывая что-то свое. Так прошло минут пять, и через открытые главные двери в церковь влетел… конечно, Петька, поевший, и, значит, зарядившейся энергией. За ним более спокойным шагом шли Олав и Михайла.

–Здорово тут, да?… А у нас еще есть покровы для алтаря, и для перегородки, вышитые, и чаша для святой воды, и распятие, и свечи, и… – Петька был, похоже, намерен выложить все, что знал.

–Петр!… – Николай Федорович все-таки был отцом. А еще он долго был начальником в молодежном коллективе. Не всегда, но в большей части случаев это помогает выработать то, что называется «командным голосом», после включения которого даже до самых отмороженных молодых людей доходит, что дело может кончиться поротой жопой. В обоих случая, причем. Но до такого доводить не пришлось, Петька заткнулся и притих, а Седов сказал уже обычным голосом:

–Давайте закроем тут все и пойдем, покажешь ваши… сокровища.

Вместе они справились быстро, а потом Олав (Петька больше мешался) достал хранившиеся в сундуке вещи. Несколько покрывал, действительно, с цветной вышивкой (кресты, в основном), медная широкая чаша, похожая на маленький тазик, небольшое распятие – меньше десяти сантиметров в длину, из плохого, потемневшего серебра. Фигура Христа на нем тоже была оформлена (отлита, видимо) очень грубо, так что Ефим, хмыкнув, сказал:

–Да уж, старче, с твоим не сравнить.

Тот только кивнул, но проныра Петька успел, пока они все складывали обратно, выспросить, что за такое распятие у них, и Ефим сдал старца с потрохами. Михайла просто ухмылялся, глядя на весь этот цирк. Вообще, похоже было, что Петьку из дома сплавили специально, ибо он в больших дозах утомлял. Но… он все же выпросил, и Седов достал из-под свитера свой крестик и показал ребятам из своих рук. Петька просто раскрыл рот, а Олав, хоть и был сдержаннее, но тоже, по виду, на время выпал из реальности.

–Видал, какое красивое?… А ты говорил, враки, про будущие времена – сдал Олава громким шепотом отмерший через пару минут Петька.

Тот снова начал краснеть. Тем временем все церковные принадлежности были сложены, а хранившееся отдельно церковное облачение патера они и смотреть не стали. У Николая Федоровича появилась пара идей на тему использования здания церкви, но для этого нужно было посоветоваться с князем. Правда, оставалось еще одно дело…

–Вы вот что скажите. Вам, если что, есть куда пойти? Твои родители здесь живут, я так понял, Петь, а у тебя, Олав?

Ребята оба поскучнели. Петька уже без своей кипучей энергии пояснил, что, как отца в ополчение забрали по осени, так вестей от него и не было, а мамка с мелкими тут, конечно, но живет бедно и вообще… Олав снова мялся, но прямо сказал, что патер Бенедикт забрал его сюда уже после смерти матери, а так он такой же холоп Ордена, как все.

–Понятно. Сделаем тогда так: пару дней еще живите тут. И не забывайте за едой ходить! А мы пока решим, куда вас пристроить.

И здесь варианты у Седова были, но снова надо было решать с князем и десятниками. Оставив ребят хозяйничать, они уже собрались было уходить, но Олав, видимо, все же пересилил себя и спросил:

–Можно ли будет нам попрощаться… с патером?

Николай Федорович не знал, куда вообще дели тела, и замешкался, но, оказывается, в курсе был Михайла:

–Завтра похороны, сегодня на погосте могилы копают. Проститесь, будет время.

Олав кивнул, и они распрощались. На улице уже темнело, и на коротком пути к основной усадьбе Седов замедлил шаг, вспомнив, что там опять будет душно.

–Вы, смотрите, Петьке про мой телефон не проговоритесь – с усмешкой сказал он идущим рядом Михайле и Ефиму – он же с меня не слезет, живые картинки!

Все посмеялись, и Ефим продолжил тему:

–Он тебе и машину твою разберет. Не знаю, как они его не прибили, правда. То, что мелкий, может…

–И среди орденцев могут быть разные люди – уже без смешков отозвался Николай Федорович – детей, там, любят, или вот веру свою несут диким племенам, ну, как считают правильным. Но вот все вместе эти орденцы – захватчики и убийцы здесь три сотни лет уже…

Тут уже смешков не было. И историю они знали, и его рассказы, во что это выльется дальше, помнили. Так что до усадьбы дошли в молчании и решили сразу зайти выпить взвару. Им повезло – ужинать еще никто не начал (хотя пахло с поварни вроде как пирогами), а взвар, как оказалось, был. Подала им его та самая фигуристая хозяйка кухни, Магда, как выяснилось, которая сама решила вынести им взвар и какое-то печенье. Похоже, что беспроволочный телеграф уже довел до всей обслуги, кто теперь новые хозяева, или как их считать. Так что она на довольно приличном и понятном немецком сообщила, что взвар они постоянно держат, как велено, чистоту блюдут, сменную посуду кипятком обдают – все, как сказал господин «Симеон», и вообще рады услужить. «Похоже, что обслуга решила остаться, кухня, по крайней мере – подумал Седов – да и то, и место хлебное, и столько мужиков. Было-то тут них не то шестеро, не то семеро, да и среди них – рыцарь и священник Ордена, а у них, вроде, обет безбрачия. Хотя, сейчас на такие вещи смотрят проще» – вспомнил он рассказы, как тут семьи у холопов создаются.

4

После взвара Николай Федорович пошел искать князя, спросив прежде у дневального – в усадьбе ли он вообще. Оказалось, здесь, в том самом каминном зале. Он сидел с Семеном и Степаном, Семен что-то рассказывал, а Степан довольно улыбался. Седов молча пристроился у стола, мотнув головой на вопросительный взгляд князя, мол, ничего срочного, и стал слушать. Речь шла про деревенских.

–Вуйка-то они выбрали? – спрашивал князь.

–Вроде, да – ответил Семен – то ли кузнец, то ли был кузнецом, я не понял. Ну, я поговорил кое с кем, кто по нашему знает. У них оружие под строгим запретом было, так что – только топоры, да и то, не у всех.

–Луки? Рогатины?…

–Говорят, ничего нет. Если, мол, зверь был, так орденцы сами его брали. У них, оказывается, охота по уставу разрешена.

Услышав про устав, Седов встрепенулся, но был остановлен жестом князя, мол, не сейчас.

–Ну, а сами они как тебе показались?

–Да мнутся пока – подумав, ответил Семен – мы только, считай, пришли… хотя парочка прямо рвалась посчитаться с орденцами, из наших мест не так давно угнанные. А вообще – Семен продолжил после небольшой паузы – я прошелся, спокойно глянул… они тут гораздо хуже живут, чем наши. Последнюю шкуру с них сдирали. И домишки хуже, и вообще… да вы сами видели.

–Значит, оружия у них нет… – теперь после паузы сказал князь – ладно. А что в усадьбе нашли?

–Семь наборов брони – Семен оживился – три кожаных, четыре кольчужных, даже укрепленные есть. Оружие… разное. Копья есть, самострела два, эти их короткие тесаки… Шлемы, щиты… еще небольшой запас наконечников для стрел и копий в оружейке нашелся. Она тут, внизу – он ткнул рукой в пол – в порядке содержали.

«Но это им не помогло» – подумал Седов.

–Надо было нам и с той усадьбы, что первую взяли, забрать, что там было. Тоже ведь две-три кольчужки, да из оружия что, набралось бы – продолжил Семен – но это уж, если Ефим, или кто там, поедет, заберет.

Как раз зашедший Ефим хотел было уточнить, куда и зачем он поедет, но князь остановил его, как Седова, жестом, а Семену покивал, мол, продолжай.

–В конюшнях у них, княже, пять коней верховых. Так что с тем, что мы там забрали, шесть получается. Вон, Степан готов хоть сейчас в седло – Семен кивнул на десятника, тот, и так сидевший с довольной рожей, улыбнулся еще шире и сказал:

–Добрые кони. Порода не пойму какая, видать, что-то от немцев есть, не для долгой гонки, конечно, но под седлом ученые. Нам бы, правда, пересесть?…

–Можно – князь явно имел на этот счет мысли – тогда вам к гридиным разведчикам надо добавляться, в дозоры. Конных рубок у нас пока не предвидится, а вот земли под рукой помаленьку увеличиваются… Давай вечером, что ли, и это обсудим.

Степан с удовольствием согласился, но тут Семен, добавив, что седла и вся сбруя, конечно, есть, вспомнил еще кое-что:

–Да, и отдельно доспех этого… рыцаря. Я глянул, ничего так, средне. Поножи с наручами пойдут Черному, на усиление первой линии. Верх… может, себе посмотришь, княже?

Князь махнул рукой, мол, не стоит.

–И еще меч его – добавил Семен – вот тут я даже не знаю. У нас под меч никого не готовили, а так все со своим уже…

Мозг Николая Федоровича отреагировал мгновенно:

–Семен, а можно посмотреть? И это, я слышал, у них такая форма… ну, специальная одежда, с символами орденскими должна быть?

–Сейчас принесу – Семен поднялся – и накидку эту я видел, белая такая, с красным мечом. Только… тебе-то зачем меч?…

–Идея одна есть – сказал Седов – я сейчас как раз из церкви их, ты принеси, я расскажу.

Пару минут, пока Семен вышел, все смотрели на старца, но он молчал. Тут Семен принес меч в ножнах и накидку. Накидка была явно не новой, но изначально прочное беленое полотно еще держало белый цвет. Николай Федорович ожидал, что это будет простая вещь, типа мешка с дырками для головы и рук, но нет, это оказалось сложное изделие, с обработанными проймами и, видимо, подогнанное по фигуре. С двух сторон на нем красной нитью были вышиты эмблемы Ордена – на груди крест и меч, на спине только меч, крупнее. Сам же меч оказался не очень большим, меньше метра (но тяжелым), с прямым, немного сужающимся к острию лезвием, рукоятью с яблоком противовеса, оплетенной кожаными полосками, и чуть загибающимся от руки перекрестьем. Посредине лезвия, примерно на две трети длины, шел неширокий дол. Меч был заточен и смазан и вообще содержался в порядке. Пока Николай Федорович все это рассматривал, все остальные с интересом смотрели на него. Он закончил, вложил меч обратно в ножны (обычная кожа с медными заклепками) и сказал:

–Давайте мы его… сломаем?…

В последнее время старче не выдавал князю и десятникам ничего такого, чтоб у них отвисали челюсти и захватывало дух. Но, как оказалось, резервы его были в этом неисчерпаемы, и князь раньше других пришел в себя и задал витающий в воздухе общий вопрос:

–Зачем?!…

Седов объяснил. Все замолчали снова, но теперь уже – обдумывая его предложение. Оно было… неожиданным, но как раз в духе того, что старче рассказывал раньше, называя это символами и рекламой. Да и было в этой идее что-то такое, что все присутствующие считали… правильным, что ли. Верным. Старче как-то говорил, что работу с людьми надо строить именно на таких вот основаниях, которые большинство людей примет, не раздумывая, принимая вместе с тем и другие мысли, которые в такие моменты надо постараться людям вложить и разъяснить. Да и, все-таки, первая настоящая победа над Орденом, хоть и не крупная (в других условиях смешно было бы упоминать – десяток врагов), в их ситуации однозначно стоила того, чтобы… как-то выделить это дело, отметить. Так что со старцем все согласились, и стали уже обсуждать, как лучше это… так сказать, оформить. Но и тут Николай Федорович сразу рассказал, как он это видит, и всем понравилось, так что дальше и обсуждать не стали. Меч и накидку забрал Семен, пообещав, что все будет готово сегодня же.

Тут в комнату с небольшой охапкой дров для камина зашел боец из дневального десятка и передал, что на поварне все готово, и они там спрашивают – куда подавать. Десятники собирались ужинать со своими десятками, благо, размер столовой залы позволял, а князь попросил принести сюда на… четверых. Как раз подошел и Михайло, так что Седов и Ефим составили компанию князю. Довольно быстро одна из кухонных девушек (и тот же дневальный) на двух подносах принесли небольшой горшок с похлебкой, миски с нарезанными пирогами и все, что полагается. За едой Николай Федорович осторожно уточнил, как планируются похороны, и своего, и орденцев (на всякий случай, вдруг сейчас за столом такие вещи обсуждать нельзя). Оказалось, можно, и Михайла, которого попросили заняться этим, рассказал, что все готово, тела обмыли, обрядили, как полагается. Для своего бойца сделали домовину, для орденцев сшили саваны. Могилы тоже готовы, кстати, очень помогла лопата из будущего. А вот насчет самой церемонии похорон Михайла затруднился дать ответ, вместе или по отдельности, допускать ли местных, и вообще…

–Да и помянуть бы рабов Божьих не помешало – сказал он, посматривая на князя.