Дом слёз

Кети Бри

Дом слёз

Часть первая. Жизнь и смерть

Мы делаем познание своим ремеслом и способны разрешить почти любую задачу, кроме смерти. Которая как раз и разрешает все задачи, без всякого почти.

Лорд Дайн, магистр Ордена Разума.

Пусть жизнь людская бесценна, мы всегда готовы назвать что-то более ценным. Честь и долг ставятся превыше жизни.

Лорд Элмирион, магистр Ордена Света.

Смерть естественна для тела, а не для сознания. Оно не способно смириться со смертью, да и не должно.

Лорд Рейнхальд, магистр ордена Тьмы.

Жизнь и смерть – кольцо бытия. Одно невозможно без другого.

Леди Эливия, магистр ордена Грозы.

Не годами следует мерить длину жизни, но благими делами.

Отец Бертран, верховный жрец храма Хозяина и Хозяйки.

(Цитаты из книги Маргариты Крайс «Жизнь и смерть»)

Глава 1

Окно, из которого лилась музыка, было полускрыто цветущей вишней. Весна была в самом разгаре: жужжали пчелы, пели птицы, а стоявшие под окном некроманты старались прятаться в тени от уже вполне жгучего солнца. Тёмные одежды притягивали тепло. Мартин Хагал чувствовал, что надетая под плотную одежду рубашка прилипла к спине от пота. Его учитель, мастер Айнир, от жары, кажется, не страдал нисколько.

– Хорошо играет, – вздохнул мастер Айнир, пряча руки в рукава свободного одеяния.

Хагал покачал головой.

– Нет, здесь что-то не то, мастер. Я слышал игру Анны Бейли – ходил с невестой на концерт. И играла она всегда с большим чувством. А здесь… будто музыкальная шкатулка.

– Не знаю, – пожал плечами мастер. – Мне нравится. Я, конечно, не так хорошо разбираюсь в эуропейской музыке, но всё же кое-какие знания у меня имеются. Недаром отец хотел продать меня в рабство музыканту.

– И как же вы избежали столь незавидной участи, учитель?

По рождению мастер был родом не отсюда, не из Астурии и даже не из Эуропы вообще, а из далёкого Айзакана, что за Закатным хребтом. Из мест, о которых рядовой астуриец не знал ничего, кроме сказок. Мартин тоже не знал – сказывалось отсутствие нормального начального образования. Мастер усмехнулся:

– Мне повезло оказаться магом.

– Магов не продают в рабство?

– Мало у кого хватит денег на такого раба. Кроме Гелиатской академии. Но и там я пришёлся не ко двору. Способности некроманта – клеймо по обе стороны от Хребта, мой ученик. А там, где я родился, некромантов и вовсе казнят. Мне пришлось бежать.

На солнечной, тихой, респектабельной улице двое некромантов смотрелись совершенно инородно, будто два чернильных пятна поверх лёгкой акварели. Мастер Айнир достал из кармана портсигар, вопросительно глянул на Хагала. Тот вздохнул.

– Спасибо, мастер.

– Невеста курить не разрешает? Подкаблучник ты, Хагал.

– Я просто люблю её, мастер.

– Долго ли та любовь продлится, мальчик? Она смертная, ты – маг. Даже если будешь делиться с ней силой, сколько она проживет? Двести, триста лет? А разлюбишь, так что? И бросить будет жалко, и тащить надоест…

Хагал спокойно улыбнулся. К подобным разговорам ему было не привыкать.

– Уж сколько любви будет, так вся наша.

Проехал мимо самоход, прошла дама с пурпурной шелковинкой на поводке. Та щурила огромные радужные глаза, жалобно пищала, припадая на одну из шести лапок:

– Пить, пить…

Дама остановилась, строго сказала:

– А чего ж ты в драку в парке полез? Терпи теперь, пока до дома не дойдем.

Некроманты раскланялись с дамой, посторонились, пропуская её и забавного химерного питомца. Хагал подмигнул шелковинке, та гордо задрала курносый нос и запнулась о камень. Захромала вслед за дёргающей поводок хозяйкой. Дама некромантов не удостоила взглядом. Привычное отношение к тёмным в подчеркнуто светлом районе. Здесь жили либо потомки светлых магов и природников, либо вассалы ордена Света. Впрочем, магистр хорошо поработал над репутацией ордена Тьмы после Последней войны: ещё десять лет назад эта дама не осмелилась бы пройти рядом с тем, у кого на левом рукаве вышито чёрное солнце.

– Забавная зверушка, – кивнул мастер Айнир. – Только болтливая очень. Я собак предпочитаю. Но ведь и магам разума надо чем-то себя занимать. Почему бы и не созданием шестиногих волосатых гусениц.

Оба усмехнулись. Маги ордена Разума отличались удивительной эксцентричностью и явно заметным безумием даже на фоне коллег из других Орденов, тоже не обладавших простым нравом.

– Музыка странная, – невпопад сказал Хагал. – Слышите?

Он наклонился вперёд, поставил ногу в высоком кожаном ботинке на бордюр.

– Одна и та же мелодия повторяется. Круг за кругом.

– У великой пианистки репетиция?

– Мастер, – жалобно вздохнул Хагал и обернулся к собеседнику. – Мастер, что вы хотите, чтобы я сказал?

– Подмастерье Хагал, я хочу, чтобы вы сами учились делать выводы.

Хагал в задумчивости поскрёб коротко стриженый затылок. Простоватое лицо его стало несколько рассеянным. Хагала сложно было назвать красивым или хотя бы привлекательным, но открытая улыбка и умные серые глаза вызывали чувство приязни у собеседников. Он был высок, широкоплеч, скуп в движениях и совершенно не соответствовал представлениям обывателей о магах. Традиционная для некромантов длинная одежда смотрелась на нем, как с чужого плеча и абсолютно не шла ему, делая тело бесформенным. В отличие от мастера Айнира, носившего это одеяние с небрежной элегантностью, дополняя его национальными деталями – такими, как, например, тюрбан. Хагал как-то раз застал процесс наматывания этого тюрбана на голову. На него уходила шестиметровая полоса ткани. Не считая замотанной головы, мастер отличался от эуропейца и чертами лица. Он глядел на мир темными раскосыми лукавыми глазами, и кожа его была желтоватого цвета. Как и все маги, перешагнувшие столетний рубеж, он давно перестал стареть и вечно выглядел на зрелые сорок лет.

– Хорошо, мастер, я постараюсь порассуждать, – покорно ответил Хагал. – Итак, третьего дня в магический отдел городской стражи поступил сигнал, что на улице имени великого поэта Робера Артуа произошёл всплеск тёмной энергии… Дежурные дважды проверили улицу, но ничего не обнаружили; прошлись по домам – и снова ничего…

– Верно, – кивнул мастер. – Только без лишних подробностей, очень прошу.

– Мать госпожи Анны Бейли в дом никого не пустила – сказала, что дочери нездоровится, однако не настолько, чтобы вызывать лекаря. На звонки по связывающему кристаллу ни мать, ни дочь не отвечают уже сутки. Но они дома – госпожа Эллен Бейли выходила дважды. Оба раза посетила рынок и кофейню.

Музыка оборвалась, тоскливо и печально упал последний аккорд, послышался странный скрежет. Хагал дернулся.

– Мне кажется, придется лезть без приглашения.

Мастер Айнир в задумчивости потушил недокуренную сигарету о собственную ладонь.

– Благо, мы не нечисть, и нам приглашение не нужно.

– Попадёт, – мрачно предрек Хагал. – Вам даже больше, чем мне.

Мастер Айнир пожал плечами.

– Даст Небо, магистр прикроет.

Они вошли через заднюю дверь, запертую и даже заставленную какой-то рухлядью, c которой пришлось повозиться, чтобы расчистить путь. Переглянулись. Ещё один знак, что тут что-то нечисто. Прошли, крадучись, по широкому коридору, пачкая грязью кремовый ковёр. Музыка нарастала, накатывала волнами. В механической, однообразной игре послышалось некое чувство. Знаменитая пианистка Анна Бейли сидела за фортепиано в одном пеньюаре, боком к возникшим в дверях некромантам. Тонкие бледные пальцы взлетали над клавишами, лицо её без единой кровинки было спокойно и сосредоточенно. Анна Бейли была давно и бесповоротно мертва. Нельзя жить и спокойно играть на фортепиано, если у тебя нет половины черепа.

– Она покончила с собой, – произнес кто-то за их спиной. – Дура.

Эллен Бейли стояла, нацелив на незваных гостей изящный дамский пистолет.

– Из-за несчастной любви. Рано утром я услышала выстрел, зашла к Энни в комнату… Она лежала у секретера, в одной руке – пистолет, в другой – письмо… Я сказала: «Энни, что ты натворила? Вставай!» И она встала… Она всегда была послушной девочкой.

Послушная девочка, лишенная половины головы, наконец, перестала играть, повернулась в их сторону. Лицо её – красивое, благородное – ещё не начало разлагаться.

– Я думала, – сказала госпожа Бейли, – что куплю парик, и никто не заметит перемен. Но пришли вы… Убей их, Энн!

Потом произошло несколько вещей одновременно: госпожа Эллен Бейли выстрелила, поднятый труп её дочери набросился на Хагала… Битвы в таких случаях коротки, но довольно разрушительны. Стоит подпустить труп поближе, может, даже дать укусить – у некромантов иммунитет к трупным ядам. Потом упокоить, прикрываясь упокоенным телом от пуль сумасшедших родственников.

– Бездновы аристократы, – прохрипел Хагал, когда все закончилось. – Готовы идти на любой риск, лишь бы не опорочить род появлением в нем некроманта. Вот чем это заканчивается.

– Я люблю свою работу, – ответил мастер Айнир, связывая руки необученной некромантке. Та плакала, не глядя в сторону дочери. – А такое недоверие к магам смерти, поверь, не самое страшное.

Мартин дотронулся до шеи, чувствуя, как течет кровь, портя рубашку.

– Все-таки прокусила.

Мастер отогнул ворот рубашки, провел пальцем по ране. Мартин страдальчески поморщился.

– Вам нужно в госпиталь, Хагал. Сейчас вызову вам лекарей для сопровождения, а сам подожду службу зачистки.

– Не стоит, мастер, – хорохорясь, сказал Мартин. – Я себя прекрасно чувствую!

И потерял сознание, как кисейная барышня. Стыд какой! Очнулся Мартин уже в госпитале. Лежал, бездумно разглядывая паутинку на потолке – её шевелил по-летнему тёплый ветер.

– Как вы себя чувствуете, подмастерье Хагал? – услышал он мягкий, бархатный, будто бы приглушённый голос и тут же попытался подскочить, приветствуя высокое орденское начальство.

Магистр Рейнхальд сидел, по своему обыкновению сложив руки на коленях и выпрямившись. Стекали холодными струями на пол складки светло-серой мантии, мерцали драгоценные камни в глазницах изящной маски, старой почти как мир, ровесницы их общей страны. У магистра был мягкий голос, обходительные манеры, он умел добиваться своего исподволь… И был он клинком, завернутым в бархат. И сталь иногда проступала сквозь светскую любезность и дипломатичность почти побежденного перед почти победителями. Будто бы в магистре помещались два человека: один – несгибаемый воин, жёсткий и жестокий, другой – образованный, мудрый и всё же изнеженный аристократ. Две стороны его характера, каждая по-своему, обеспечили ордену Тьмы если не победу в Последней войне, то, по крайней мере, возможность жить достойно… Но не время и не место было рассуждать об орденской политике и роли личности в истории. Тем более что историческая личность терпеливо ждала ответа на поставленный вопрос.

– Магистр, – прохрипел Мартин, ощупывая раненое плечо и шею. Рана, кажется, уже зажила.

– Вы ещё довольно молоды, подмастерье Хагал, – не меняя мягкости тона, сказал лорд Рейнхольд. – Трупный яд для вас ещё представляет опасность.

– О, – только и сказал Мартин.

– Вы так стремитесь взобраться вверх по карьерной лестнице. Прошли путь от послушника до подмастерья всего за год, закончив только основные курсы. Это впечатляет.

Мартин опустил глаза и покраснел.

– Моя невеста, Маргарита, она – ну, вы знаете… Вернее, не она, а её отец против нашего брака. Пока я не стою крепко на ногах. Под этим он понимает, как минимум, звание мастера… А время идёт. Он ищет для Риты женихов из своего круга… Вдруг Рита не выдержит напора и сдастся?

Магистр склонил голову.

– Я знаю ваши обстоятельства, подмастерье. И знаю отца вашей возлюбленной. Видный промышленник – он уже наступает себе на горло, позволяя вам общаться со своей единственной дочерью. Я несу за вас, как и за каждого тёмного на континенте, ответственность и не хочу, чтобы вы натворили глупостей, Мартин…

Он всё же вскочил.

– Магистр! Вы тоже против?

– Ложитесь, подмастерье! Ложитесь и слушайте!

Конечно же, Мартин послушался этого голоса, подкреплённого волной тёмной силы. Нельзя было не послушаться.

– Вы очень вовремя оказались ранены, – в голосе послышались усталость и насмешка. – Вы слышали, что в Доме Слёз начали умирать пациенты?

Мартин удивлённо покачал головой. Дом Слёз был общей вотчиной всех четырёх магических Орденов: Тьмы, Света, Грозы и Разума. Когда-то он возник, чтобы лечить тех, кто был ранен во время Последней войны, потом переквалифицировался на лечение магических недугов вообще. Несмотря на совсем не весёлое название, в Доме Слёз смерть была очень редкой гостьей. Если уж здесь не могли вылечить, то хотя бы запирали болезнь, давая больному возможность жить долгие годы полноценно и безмятежно, иногда даже покидая стены больницы.

– За последний год шесть смертей. Шесть! – сказал магистр и, встав с белого больничного стула, подошел к высокому и узкому окну.

– Но что я могу, магистр?

Он резко обернулся. Зашелестел серый шелк.

– Вы, Хагал? Вы можете стать моими глазами и ушами. Я временно лишу вас магических сил и отправлю проходить лечение в Дом Слёз.

Перспектива лишиться магии пугала. Кто бы мог подумать, что сын бакалейщика с поздно раскрывшимся даром может так бояться лишиться силы, окутывавшей его, как кокон…

– Магистр, я…

– Вы не лишитесь сил по-настоящему, – прошипел тот, и сияние драгоценных камней в глазницах стало почти ослепительным. – Но, поверьте, ни один маг не распознает у вас здоровые магические волокна. Я достаточно силен для этого.

Хагал нервно улыбнулся. Он в этом не сомневался.

– Мне можно… попрощаться с Ритой?

– У вас будет неделя, – кивнул магистр. – Ложитесь и закройте глаза.

Мартин послушно лёг на спину, сложил руки на груди, закрыл глаза. И чуть не заорал, чувствуя, будто в его едва зажившую рану на шее воткнули прут, одновременно обжигающий, плавящий кожу и мясо, и холодный, как самая глубокая из бездн. Ему казалось, что эта пытка длилась века. А когда очнулся, то обнаружил, что за окном светло, а на месте магистра сидит, держа его за руку, его Жемчужинка, Маргарита. Прекрасные, тёплые карие глаза Риты покраснели, лицо было бледным, и даже пёрышки на щегольской шляпке, казалось, поникли.

– Рита, – сказал он виновато. Он всегда чувствовал себя рядом с ней слоном в посудной лавке. Но любить друг друга им это не мешало.

Она улыбнулась сквозь выступившие слезы.

– Меня повысят, может…

– Ты ради этого под пули и под клыки? Глупый, глупый! – горячо произнесла она, стискивая его широкую ладонь тоненькими пальчиками. – Я лучше из дома сбегу!

– Что ты, Жемчужинка? – почти испугался Мартин. – Куда? В орденское общежитие? Нет, нет, я приведу тебя в наш, отдельный дом, я коплю уже.

Рита засмеялась.

– Вы с папенькой так похожи, потому и не выносите друг друга! Два ретрограда. Как только папенька мне работать разрешил, всегда поражаюсь. Не ты ли поколдовал?

Мартин засмеялся.

– Уж точно не я! Я ведь все-таки тёмный маг, могу только убивать…

– А ещё что? – промурлыкала Рита и потёрлась щекой о его руку.

– Ещё могу не убивать, – с улыбкой ответил он.

Рита перевела разговор на обычные светские милые глупости. Приём в доме магистра Света, большую партию морского шелка из Гелиата – переливается на солнце, очень красиво! – и много про что ещё говорили. Так много, что Мартин в какой-то момент обнаружил, что пообещал сводить Риту в Оперу. Что ж, неделю ему магистр обещал.

Вскоре пришла леди Морган, знаменитая целительница – тоже тёмная, как и большинство лекарей в госпитале. Нахмурилась, долго сверлила Мартина взглядом. Он поёжился. Всё же неприятно, когда кто-то просматривает тонкое тело, магические волокна – невидимую сеть вен, по которым течёт сила… Хуже, чем недавно открытые Х-лучи, которыми просвечивают кости.

– Милочка, – сказала леди Морган, обращаясь к Рите. В голосе её – скрежет металла, треск огня. – Выйдите на пару минут.

Жемчужинка побледнела, испуганно перевела взгляд с Мартина на целительницу. Он улыбнулся ободряюще. Леди Морган бесцеремонно отбросила одеяло, положила руки на голый живот Мартина, закрыла глаза.

– Что там? – с тревогой спросил Мартин.

– Плохо, – пробормотала леди Морган, не открывая глаз. Лицо её – холодное, безвозрастное – резко осунулось. – Очень плохо, подмастерье Хагал.

* * *

В полупустом орденском общежитии Мартин занимал угловую комнату – маленькую, зато с двумя окнами. Деревянная кровать с рейками, к которым прежде крепился полог, стояла у окна, выходившего на восток. Рабочий стол – у окна, выходящего на юг. Между ними – книжный шкаф, прадедушкин неподъёмный сундук в морском стиле с вырезанным на крышке тонущим кораблём. В волнах пряталось чудище с отколотым щупальцем, способное при желании выжать из корабельной древесины весь сок.

У противоположной стены два кресла и новомодная штука меж ними – дитя магомеханического гения – музыкальная шкатулка, работающая на передачу и приём, так называемое радио. Занятная вещь, только громоздкая очень. Впрочем, говорят, в ближайшие лет двадцать она не только полегчает, но и уменьшится. И научится ловить и передавать не только звук, но и изображение. У двери вешалка, мусорное ведро, в углу кухонный стол с холодильным ящиком и плоским камнем, на котором, предварительно разогрев его, Мартин готовил еду. Рядом стояла единственная кастрюля (она же – чайник и сковорода), миска, тарелка, кружка, из которой букетом торчали две ложки, вилка и нож с костяным черенком. Сюда, наверно, вполне можно было бы привести жену, как это делали некоторые другие подмастерья и даже младшие мастера. Если бы, конечно, это была не Маргарита Крайс, дочь миллиардера, владельца нескольких заводов, без пяти минут сенатора… Разве Маргарита смогла бы здесь жить? Нет, нет. Даже и подумать нельзя.

Мартин скинул обувь, упал ничком на заправленную кровать, потом перевернулся на спину, закинул руки за голову. Ехать ни в какой Дом Слёз, конечно, не было никакого желания. Он вообще не любил больницы. Да ещё и перспектива притворяться больным совершенно не радовала. Не то, чтобы он был суеверен, но примерять на себя чужие болезни… Отчего бы магистру Рейнхальду не съездить самому, не поправить своё здоровье? Он же стар как мир – ладно, чуть моложе мира, но не намного. Уж за свою долгую жизнь вполне мог нахватать и отсроченных проклятий и прочих магических травм. Жаловаться, конечно, было глупо и постыдно, особенно после того, как магистр обещал негласно помочь с продвижением по службе и с кредитом на дом. Но это всё тайно. Официально же всё было не так радужно.

Тело несчастной Анны Бейли уже предали огню, хотя ещё не прошло и двух суток – в заключении магическо-судебной экспертизы было написано, что она тоже неинициированный тёмный, а потому её укус оказался неожиданно ядовит и опасен и принёс тонкому телу подмастерья Хагала значительный урон. Её мать была признана невменяемой и направлена на лечение в тот самый Дом Слёз, куда должен был ехать через четыре дня и сам Мартин.

В его собственном скорбном листе стоял не подтвержденный пока диагноз о повреждении магических волокон второго уровня, несовместимом с высвобождением магии. Если в течение полугода ничего не изменится – а вторая степень намекала, что вряд ли это произойдет, – он просто перестанет быть магом. Страшно. Хуже только повреждение магических волокон первой степени – неотвратимая смерть в течение недолгого времени. Конечно, и без магии люди живут, но как? Даже у людей, сроду не изучивших ни одного заклинания, всё же есть магические волокна. И магия, как кровь, циркулирует по телу. Она нужна хотя бы для того, чтобы взаимодействовать с магомеханическими артефактами – теми же радиокристаллами, самоходами и прочим, и прочим оборудованием, которого становится все больше.

Маргарита, узнав о том, что её жених может перестать быть магом, конечно, принялась его утешать, но в то же время чувствовалось, что она не против такого развития событий.

– Ты сможешь пойти работать у отца, – робко заметила она. – Папенька даже обрадуется. Отдать дочь клерку ему будет легче, чем темному магу.

Мартин только вздыхал и целовал тонкие пальчики Риты.

Встретились они с Жемчужинкой случайно. Мартин закончил тогда второй курс семинарии, шёл к родителям слегка навеселе – отмечали сданные экзамены с размахом. Да и тем, кто закончил год хотя бы на «хорошо», выдали наградные – по золотому. А отличникам – по два золотых. Свой золотой – блестящий, новенький – он спрятал, в пирушку вложился остатками стипендии, а золотой нес матери. Шёл короткой дорогой, через дворы, проверяя, в кармане ли нечаянное богатство. И не сразу заметил, что неосознанно подстраивается под шаги идущей впереди девушки. Залюбовался каштановыми кудрями, платьем гелиатского шелка, обрисовавшим ладную фигуру; тем, как цокают по каменной мостовой изящные полуботинки, скрывающие, без сомнения, прекраснейшие ножки. Шёл и думал, что не про него эта красота, пусть он хоть мастером станет…

Нападавшие выскочили из покосившихся ворот. Двое схватили незнакомку за руки и стали тащить во двор, а третий отобрал папку, которую она несла в руках, принялся затыкать ей рот. Девушка оказалась не робкого десятка – пиналась и кусалась. У неё был при себе стилет, успела даже кого-то поцарапать. Мартин крикнул: «А ну, прекратить!». Бросился вперед. Из тёмного двора выскочил четвёртый с ножом в руке, но Мартин оказался рядом почти одновременно. Магам запрещено носить при себе оружие, но они и сами по себе кое-что могут, даже семинаристы. Предплечьем он блокировал правую руку стоявшего ближе всех парня, захватил запястье. Посмотрел в глаза – легко коснулся разума, не думая, что, узнай кто о применении магии к обычному человеку, штрафом не обойдется…

Вызвать страх довольно просто. Мартин потянул за ниточку, ведущую к детским кошмарам. Оп! Противник готов! Дикий вопль и хруст выламываемого сустава. Со вторым Мартин перестарался и сам понял это, увидев, как парень бросает нож, бледнеет, шатается, мочится в штаны. Что там он видел в детских кошмарах? Девушка вырывалась, визжала. Мартин с разворота ударил кулаком в висок парня, зажимающего девушке рот. Он, цепляясь за воздух, порвал нитку жемчуга на девичьей шее. А четвёртый – полный идиот! – начал этот жемчуг подбирать. Его отправить в сон и вовсе легко. По основам магии разума у Мартина почти «отлично». С теорией нелады…

Девушка отряхнула платье, подобрала стилет и папку. И сказала:

– Здорово!

Раздался свист городского стражника, и девушка предложила:

– Побежали?

И они побежали. В разные, увы, стороны.

Имена друг друга узнали они потом – между прочим, благодаря магистру Рейнхальду. Он постоянно выводил молодых некромантов, вчерашних семинаристов, в свет. Весь светский прием Мартин простоял за спиной магистра, переминаясь с ноги на ногу и вздыхая. Пахло лавандой и свечами – богатеи избегали простонародных светильников, которые способны служить очень долго – днём вбирая солнечный свет, ночью его отдавая. Свечи казались им более изысканными. Ну да в каждом доме, как известно, свои тараканы. А потом появилась она – Маргарита. И он сразу её узнал, конечно.

Нет, не так… Она давно уже была на приеме, но стояла, заслоненная от Мартина спиной жреца, одетого во все белое. Так жрецы одевались только в Айзакане. Одежда могла быть любого покроя, но всегда белая. Никаких узоров и вышивок, ничего. Эуропейские жрецы носили долгополые рясы, похожие на парадные мантии магов. Когда-то магия и вера шли рука об руку, Хозяин и Хозяйка не делили своих детей на способных к магии и не способных. С тех пор много воды утекло. Мартин слушал, как девушка смеется, пока магистр не повернул к нему скрытое белой маской лицо. Сверкнули аметисты в уголках закрытых глаз.

– Прогуляйтесь по залу, Хагал, заведите знакомства. Вы своей мрачной громадой за моей спиной мешаете интегрировать тёмных в общество.

Мартин послушался. В ту пору он, рано повзрослевший внешне, был сущим ребенком – вырванным из своей среды и отправленным учиться. Науки поначалу давались ему нелегко, но упорство и трудолюбие приносили свои плоды. Некроманты нужны были в большом количестве, и потому шестилетние курсы семинарии при ордене сократили до четырёх лет – остались только магические дисциплины, занятия по грамматике и основы вычисления. Исключительно для того, чтобы молодые подмастерья не писали совсем уж безграмотных отчетов. А ведь когда-то семинаристы изучали и историю, и философию, и иностранные языки, и вычислительные науки, изучали движение звезд, многообразие живых существ. Новой поросли некромантов предстояло бы стать компанией неотесанных деревенщин, но лорд Рейнхальд боролся с этим, как мог. В том числе и таская семинаристов и подмастерьев по светским раутам и отправляя их в свободное от напряженной службы время то в театр, то в библиотеку. Они ворчали, но слушались.