Лирическая философия психотерапии

Перемены

Хотя мы тогда этого еще не осознавали, но в тот период с «Гармонией» произошли кардинальные перемены – теперь она стала частью международного профессионального сообщества, и дальнейшая ее судьба должна рассматриваться в этом контексте.

7 сентября 1990 года группа наших западных коллег прилетела в Ленинград.

Когда Молли Браун сошла с самолета в ленинградском аэропорту, она сказала: «Наверное, в предыдущей жизни я была русской, так я себя здесь чувствую». А я вспомнил свое переживание в Конкорде на летней школе – как будто во мне происходит синтез Востока и Запада. Вернее, синтез моего Востока и моего Запада. И еще я вспомнил слова Цветаевой из письма к Рильке: «Вы меня всегда будете воспринимать как русскую, я же вас – как чисто человеческое (божественное) явление. В этом сложность нашей слишком своеобразной нации: все, что в нас – наше Я, европейцы считают «русским».

Сентябрьская школа по психосинтезу происходила в поселке Рощино на базе отдыха «Лениздата». Думаю, что это было первое масштабное международное мероприятие, организованное «Гармонией». В каком-то смысле эта школа явилась прообразом ежегодных международных конференций, которые мы начали проводить спустя два года. В школе приняли участие около 70 человек из разных городов СССР. Ведущими были Молли Браун, Патриция Норрис, Кейлан Баскин из США и Андре Паре из Канады.

Из дневника:

«Новые принципы. „Консенсус одного" – общество не может развиваться быстрее, чем один индивидуум этого общества».

«Если к вам на сеанс пришел психически больной и вы не сошли с ума, вы плохой специалист». Кейлан Баскин.

«Поиски своего места. С самого начала этот угол был чем-то привлекательным. Я дважды в самом начале усаживался в других местах, но потом пересел в этот угол. И уйти из него не мог».

«Упражнение на природе. Я вышел за ограду санатория и пошел в сторону леса. На дороге стояли лужи, хотя дождя давно не было. Я пошел по дороге. С криками летели утки, улетали на юг. За поворотом дороги я увидел реку. Берег загажен, какие-то покрышки, смола, возле дерева – дохлая крыса. Мне стало не по себе. Я снова вернулся на дорогу. Подошел к дереву и коснулся его. На руках осталась смола. В голове слово «очищение». Все нуждается в очищении. И я тоже. Я не могу найти себе места. Кто я? Я узнаю себя, раскрываю себя».

Конференции

Никогда не сомневайтесь в том, что небольшая группа небезразличных людей может изменить мир. Собственно говоря, это единственное, что когда-то его изменяло.

Маргарет Мид

Идея вовлечь «Гармонию» в проведение международных конференций окончательно сформировалась в 1992 году, после того как мы побывали на конференции Американской ассоциации гуманистической психологии в США. Мы с Марком оказались там по приглашению Стива Олуина, с которым познакомились в 1990 году, когда он приезжал в Россию. Группы американских психологов приезжали к нам тогда довольно часто, в «Гармонии» регулярно организовывались встречи с ними и проводились семинары для питерских психологов и психотерапевтов. Приезды превращались в пространства профессионального обмена, когда десятки советских психологов и психотерапевтов получали возможность свободно общаться со своими американскими коллегами, делившимися с нами профессиональными знаниями и опытом. Это был уникальный опыт, значение таких встреч невозможно переоценить.

В мае 1992 года по приглашению Стива мы с Марком прилетели в США. Это была моя самая длительная поездка в Америку, почти три месяца. Сначала мы жили в небольшом университетском городке Каламазу, на Среднем Западе, в штате Мичиган. Стив организовал для нас практику в «Грифон-Плэйс» – центре социально-психологической помощи. Первые несколько недель ушли на то, чтобы мы изнутри познакомились с тем, как там была организована система социальной и психологической помощи. Нужно сказать, организована она была здорово. Мы старались впитать в себя царивший там дух и научиться всевозможным профессиональным навыкам, представляя себе, как все это можно потом применить дома. В «Грифоне» была прекрасно отлаженная система подготовки волонтеров для работы на телефоне экстренной помощи,

через которую прошли и мы. Многое из того, с чем мы там познакомились, в дальнейшем было воплощено в «Гармонии».

Времени у нас в Каламазу было предостаточно, чтобы ходить, смотреть, мечтать, читать, строить планы. На домашнем семинаре у одних американских коллег мы познакомились с – Ричардом Шварцем, начинавшим тогда обучать своей только что испеченной «внутренней системной семейной терапии».

Хотя мои знания английского тогда были весьма скромными, пользуясь доступностью домашней библиотеки Стива, я начал много читать по-английски. Мне попалась в руки вышедшая незадолго до этого книга Фритьофа Капры «Уроки мудрости: диалоги с замечательными людьми»[18], которая состояла из стенограмм его бесед с выдающимися учеными. Начиналась она, кажется, с его диалога с Грегори Бейтсоном. По-моему, там еще были беседы с Саймонтоном, Р. Д. Лэйнгом, Кришнамурти, Гейзенбергом и другими, сейчас тично не помню с кем. Но вот что я помню – это поразившие меня два связанных друг с другом впечатления: первое – восхищение свободой и открытостью, с которой собеседники Капры делились своими идеями; второе – возникшее у меня ощущение радости встречи с доселе закрытым для меня миром. Я ощутил себя тоже свободным и открытым. Конечно, сами идеи собеседников Капры были поразительны, но меня зацепило скорее не их содержание, а открывшееся передо мною пространство отношений – благодаря книге эти люди стали моими собеседниками. Читая Капру, я как будто сам присутствовал при разговорах с Бейтсоном, Саймонтоном, Лэйнгом, с теми, о ком много слышал, но никогда не думал, не мечтал увидеть и уж тем более не предполагал оказаться рядом, разговаривать с ними. И еще я чувствовал горечь, что многие десятилетия я и мои коллеги были обделены, не имели возможности свободно общаться и обмениваться идеями, были вынуждены заучивать химеры и ограничивать свои профессиональные и личные возможности и вследствие этого возможности тех, кому они были призваны помогать.

В планы Стива входила организация нашей поездки и участия в 30-й юбилейной конференции Американской ассоциации гуманистической психологии в Сан-Франциско. Наше выступление называлось «Из России с любовью». Довольно плоское, надо признать, название, эксплуатирующее контраст с известным боевиком. Но программы уже были напечатаны, видимо, организаторы считали такое название привлекательным. Это был мой первый опыт участия в такой большой международной конференции, и он во многом отличался от конференций в России. Здесь мне удалось встретиться с людьми, о которых я до тех пор только читал. Эти встречи, наверное, были самым главным.

На конференциях, на которых мне прежде доводилось бывать в России, участники читали доклады, а здесь никто никаких докладов не читал, и даже если и было что-то похожее на лекцию, то она всегда сопровождалось обсуждением. Но дело не только в форме. Конференции в советское время организовывались в прямом смысле сверху, это были вертикальные конференции. А здесь все было иначе, многомерно. Был огромный выбор семинаров и мастерских. Именно выбор, поскольку одновременно проходило пять-шесть мероприятий, и все они казались очень интересными. Побывать везде было просто невозможно. Мы с моими друзьями участвовали в разных семинарах, чтобы потом можно было делиться друг с другом увиденным и услышанным. Помню, первым семинаром, на который я пошел, был семинар Берни Сигела о работе с людьми с ограниченными физическими возможностями. Сам Берни Сигел сидел в инвалидном кресле, но не потому, что не мог сидеть на стуле – он был абсолютно здоров, просто это давало ему возможность получать опыт человека, прикованного к инвалидной коляске: дотянуться до выключателя, чтобы зажечь свет, было трудно, трудно открыть дверь в зал. Семинар был посвящен психологическому опыту исследования своего физического состояния. В тот же день я пошел на лекцию Эшли Монтэгю, потом на круглый стол с Кларком Мустакасом… Эти имена для меня были неразрывно связаны с историей психологии и психотерапии. Мой английский не давал возможности понимать все, что они говорили, – это было слишком быстро для меня, но я слушал и смотрел, я дышал, я жил вместе с этими людьми.

В последний день конференции, за несколько минут до церемонии закрытия, новоизбранный президент ассоциации Сандра (Сэнди) Фридман подошла ко мне и сказала: «У меня к тебе просьба. Пожалуйста, представь конференции Фритьофа Капру. Вот он, давай я тебя познакомлю». Нужно знать Сэнди – она очень остроумный и веселый человек, и я сразу понял, что она задумала какую-то шутку. Когда она нас познакомила, Капра сказал мне: «Саша, я буду рад, если ты меня представишь, но я хочу тебя предупредить, что в этом зале меня все знают». Через минуту я вышел на сцену и сказал примерно следующее: «Мне выпала честь представить вам одного человека, но поскольку все вы его и без меня прекрасно знаете, вместо того, чтобы рассказывать о нем, я расскажу немного о себе. Я приехал из России. Эта конференция для меня – потрясающе ценный опыт в профессиональном и человеческом смысле. Я чувствую это особенно остро, потому что моя жизнь прошла в стране, где не было свободы слова и свободы отношений, где невозможно было представить такое свободное общение людей разных культур, которое я вижу здесь, в котором я участвую сейчас. Вам, наверное, трудно это вообразить, но цензура не оставляла нам возможности свободно читать профессиональные книги, изданные на Западе. И вот сейчас я хочу вам представить человека, к которому испытываю чувство огромной благодарности. Несколько недель назад я прочел одну из его последних книг, книгу о встречах с замечательными людьми – современными философами, мыслителями, психологами, врачами. Без него я никогда бы не смог с ними встретиться. А я на своем опыте знаю, как это важно иметь возможность для встреч, быть свободным и открытым в отношениях, в том числе и в профессиональных отношениях. Представляю вам замечательного человека, которого вы все, конечно, отлично знаете – это Фритьоф Капра!» Честно говоря, думаю, что это сильно улучшенный вариант того, что я сказал, мой английский тогда едва ли мог позволить мне такую речь. Но это именно то, что я хотел сказать, что стояло за моими словами.

В первый же вечер после нашего возвращения из Калифорнии в Каламазу мы долго не ложились спать (может быть, от переполнявших нас впечатлений, может, из-за трехчасовой разницы во времени, а скорее всего, из-за того и другого). Мы сидели на кухне, разговаривали, снова и снова делились впечатлениями о конференции. Около двух часов ночи возникла идея, вернее, не идея, а вопрос «Почему бы нам самим не организовать такую конференцию в России?». И почти сразу Стив предложил посвятить ее вопросам разрешения конфликтов. Так появилось название «Международная конференция по разрешению конфликтов». Утром мы решили, что это будет ежегодная конференция. Идеи рождались мгновенно. «Если не сейчас, то когда?» – эти слова были девизом конференции в Сан-Франциско. В определенном смысле они продолжали оставаться нашим девизом, когда мы задумывали свою. В августе, сразу по возвращении домой в Россию, мы в «Гармонии» начали готовиться к нашей первой международной конференции по разрешению конфликтов.

Времени на подготовку оставалось немного – конференцию мы запланировали на май 1993 года. Наша конференция задумывалась, прежде всего, как пространство свободного общения разных людей из разных стран, придерживающихся разных взглядов, разных точек зрения. Теперь было важно их собрать вместе. Тогда наша идея могла показаться достаточно безумной – ни опыта, ни каких-то особых ресурсов у нас не было, поэтому само предприятие было рискованным. Но было огромное желание, и была убежденность в необходимости и полезности нашей работы. Мы верили, что, если нам удастся создать такое пространство, оно явится местом подлинного диалога, обмена опытом и роста участников. С момента возникновения и формулирования идеи до ее реализации прошло всего девять месяцев.

Проблем с организацией было очень много: где проводить, сколько нужно переводчиков, как организовать общение людей, говорящих на разных языках. Нам предстояло разрешать вопросы логистики, организовывать получение и регистрацию виз для иностранных участников, заниматься организацией проживания и питания, вопросами коммуникации (у нас даже факса не было, не говоря уже об электронной почте)…

Сейчас я держу в руках программу той первой конференции. Листки формата А4, согнутые пополам, успели пожелтеть от времени – все-таки двадцать лет прошло. Читаю имена: Саймон Харак, Дмитрий Леонтьев, Федор Василюк, Виктор Каган, Алан Виттенберг, Яков Коломинский, Валерий Соложенкин, Вячеслав Цапкин… Клаудио Наранхо, Натали Роджерс и Сандра Фридман прислали видеообращение к участникам. На конференции собралось около 350 человек из России, США, Украины, Беларуси, Кыргызстана, Израиля, Эстонии. Сейчас трогательно звучит тема одного из выступлений: «Значение факс-коммуникации для мира в мире» – если бы у нас тогда был свой факс!

Идеи для наших конференций подсказывала сама жизнь: они витали в окружающей нас атмосфере, ощущались в ее напряженности. Поскольку в 1990-х, после распада Союза, в России начались внутренние войны и у нас накопился значительный опыт работы с жертвами военных конфликтов и ветеранами, в 2000-м году мы организовали и провели Всероссийскую конференцию «Война и травма». На несколько дней под одной крышей нам удалось собрать ветеранов, силовиков, специалистов-практиков и правозащитников. Похоже, до нас такую гремучую смесь взглядов, позиций, мировоззрений, сдобренных изрядной порцией паранойи в отношении друг друга, никто вместе в одном замкнутом пространстве не собирал. Все они, конечно, существовали на бескрайних просторах нашей страны, но друг друга на дух не переносили и предпочитали не встречаться, а потому оставались невыслушанными, а значит, и не услышанными друг другом. Такая своего рода социальная шизофрения. Мы, признаюсь честно, оторопели, когда с самых первых минут конференции напряжение и нетерпимость между участниками выросли до предела и даже за него перевалили – одна из участниц была настолько переполнена гневом, возмущением и, видимо, еще много чем, что во время своего выступления упала в обморок. Поначалу у нас даже возникли опасения, сможем ли мы управлять в таких условиях процессом конференции. И все же алхимия созданного пространства была такова, что им пришлось услышать друг друга. Многие участники потом говорили о произошедшем на конференции диалоге как о ценном опыте.

Именно тогда у нас зародилась идея будущей конференции «Я и Другой, пространство отношений», которую мы до сих пор ежегодно проводим. Мы научились создавать пространство и собирать в нем разных людей, чтобы они могли быть услышаны. Чтобы они могли лучше понять самих себя и других. Человек – не остров в океане, люди вообще по отдельности в природе не водятся, и нечего делать вид, что можно запросто не считаться с мнением другого, если оно тебе не нравится. Такие фантазии не просто вредны – они опасны. Авраам Линкольн когда-то сказал: «Мне не нравится этот человек. Думаю, мне нужно получше узнать его». Вдумайтесь, сколько мудрости в этой фразе. Вот если бы современные лидеры мыслили подобным образом!

Выбор

Однажды, кажется, осенью 1992 года Сергей Сергеевич Либих пригласил меня рассказать о психосинтезе на одной из его «сред». Профессор Либих – замечательный лектор и очень интересный человек, он много лет заведовал кафедрой психотерапии и медицинской психологии ГИДУВа (ныне МАПО[19]). В 1970-1980-е годы у него проходили курсы повышения квалификации практически все ленинградские (и не только ленинградские) психотерапевты и многие медицинские психологи. На протяжении многих лет он звонил раз в пару месяцев своим бывшим студентам и приглашал на ближайшие встречи: «Здравствуйте, это профессор Либих говорит!..» Ежемесячные «либиховские среды» в клинике неврозов на Васильевском остове были замечательным в советское время явлением – своего рода «ноевым ковчегом», собиравшим самых разных ленинградских специалистов, интересовавшихся психотерапией. Это была, в теперешнем представлении, «тусовка», неформальный профессиональный клуб, просуществовавший в советские годы с середины 1970-х до середины 1990-х, до ухода Либиха. Памятуя наш собственный печальный опыт, это было явление весьма незаурядное. Роль выступавших на «средах» состояла в том, чтобы сделать короткий доклад (примерно на полчаса), а потом ответить на вопросы (еще полчаса). Сергей Сергеевич в это время исполнял роль модератора, после чего все собравшиеся пили чай с принесенными ими пирожными. Помню, в тот раз я поделился своими представлениями о психосинтезе, рассказал об интересных программах и конференциях, в которых мне довелось принимать участие в США и в Норвегии. Кажется, идеи психосинтеза вызвали интерес. Во всяком случае Сергей Сергеевич сказал, что ему хочется со следующего года включить психосинтез в программу своей кафедры. Но больше всего запомнился мне этот вечер в связи с вопросом, который задала девушка из аудитории после того, как я рассказал о своей последней поездке в США. Она спросила меня: «Почему вы вернулись, почему не остались в Америке?».

Организация «Гармонии» совпала для меня с мучительными раздумьями по поводу того, стоит ли мне эмигрировать. Вскоре после регистрации «Гармонии» о своем отъезде в США сообщил один из основателей «Гармонии» – Роман Глейзер. Он уехал в 1989 году вместе с родителями, которые хотели использовать последний шанс для эмиграции: политическая ситуация в СССР стремительно менялась и становилось очевидным, что действующие правила и нормы, определяющие эмиграцию в Америку, должны также скоро измениться. У посольств и консульств в те годы толпились тысячные очереди людей, подающих заявления на выезд. Из СССР хлынул поток желающих вырваться на свободу. Этот поток уносил и моих друзей и коллег. Экономическая ситуация в стране ухудшалась. В СССР все уже привыкли к «дефициту», но теперь не было даже самых примитивных продуктов – мыла, муки, масла. За молоком приходилось выстаивать огромные очереди. У нас с Мариной в 1988 родилась младшая дочь Соня, и, чтобы купить ей молоко, я или наша старшая дочь Аня должны были рано утром успеть к открытию магазина – позже его могло уже не быть. У магазинов выстраивались очереди буквально за всем, что было. Очереди выстаивались, даже чтобы просто войти в магазин, в котором могло ничего не оказаться. Но узнать об этом можно было, лишь втиснувшись туда. Пустые прилавки и трехлитровые банки березового сока на полках – обычная картина продуктового магазина того времени. Скупали все. Люди становились раздражительными, в очередях стояла ругань, кто-то плакал, кто-то кому-то угрожал и матерился. Но для меня эта бытовая сторона жизни не была определяющей. Неприятнее всего были общественные процессы другого рода. Параллельно с изменениями, которые можно было принять за демократизацию, происходил рост националистических настроений. Шли митинги, призывающие к еврейским погромам, на улицах и в подъездах развешивались соответствующие листовки и плакаты. В прессе заговорили о возрождении «русского фашизма». Все чаще на ум приходила Германия накануне прихода к власти нацистов. Да и без прессы достаточно было почитать антисемитские лозунги на стенах, послушать доносившиеся из мегафонов призывы (мы жили рядом с Манежной площадью, где такого рода митинги происходили часто). Однажды сосед по дому (он обычно в пьяном виде во дворе любил похвастаться, что является полковником КГБ, а теперь он, кажется, работает в министерстве культуры в Москве) спросил меня, почему я не уезжаю «на свою историческую Родину», намекая, что пора бы мне уже это сделать. Все это не просто расстраивало и пугало, а вызывало вопрос: имею ли я право оставаться, ведь у меня двое детей, и я обязан думать об их будущем. Да, здесь, дома, у меня друзья и интересная работа, но ведь и на Западе тоже нужны психотерапевты. Какая по большому счету разница, где помогать людям? Может быть, я не уезжаю просто из-за боязни трудностей? Чего я больше боюсь – погромов здесь или профессиональных трудностей в Америке? Я видел, как уезжают многие мои друзья, видел, что рушится и без того малокомфортный быт, и не знал, как поступить. Что нас ждет здесь, какие у нас здесь перспективы? Идиотский вопрос, на который никто никогда не сможет ответить, но он периодически всплывал.

Все это напоминало анекдот того времени. Наводнение, вода прибывает, все стараются куда-то уйти, спастись, а один правоверный еврей только молится и ничего не предпринимает. Наконец, приходит кто-то и говорит ему: «Смотри – вода прибывает, пойдем с нами». Но тот отвечает: «Всевышний обо мне позаботится». Вот вода уже достигла пояса, и снова кто-то пришел за ним, чтобы его спасти, но тот упорно продолжал отвечать, что ничего делать не надо, Бог о нем позаботится. Когда вода дошла до самого горла, за ним приплыла лодка, и сидевшие в ней стали звать его с собой. Но и в этот раз еврей отклонил их предложение: «Я буду молиться, и Он обо мне позаботится». Наконец, вода поднялась еще выше, и он утонул. И предстал перед Богом. И спросил он Бога, почему же тот не предложил ему спасения. «Но ведь я трижды давал тебе такую возможность», – ответил Бог.

В конце концов я решился и раздобыл анкету на эмиграцию в США. Я ее размножил (каждому взрослому члену семьи нужно было заполнять свою анкету) и был уже готов к тому, чтобы сдать их в американское посольство в Москве. Я говорю «был готов», но это не так просто. Что-то внутри меня мучительно продолжало ставить вопрос о том, нужно ли мне уезжать. Кто уезжает? Кто остается? Я вспоминал своих американских друзей, которые с благодарностью говорили о своих бабушках и дедушках, отцах и матерях, которые вовремя вырвались из нацистской Европы. Их воспоминание о родственниках, которые своевременно не уехали и погибли. Может, мы с Мариной должны стать как раз теми родителями, которые уедут и тем самым спасут своих детей и внуков, вывезя их из опасного места? Не думать о себе! Думать о детях! Вопросы эти всплывали так часто, что стояли каким-то постоянным внутренним фоном. Как в медитации, когда перед тобой все время твое дыхание, здесь одна и та же мысль: думать о детях!

Однажды, это было весной, как раз накануне нашей с Марком очередной командировки в США в 1992 году, я шел по двору, направляясь к «Гармонии». В центре двора, в маленьком скверике на игровой площадке играли несколько малышей. Когда я проходил мимо них, меня вдруг поразила следующая мысль: хорошо, я уеду и таким образом позабочусь о своих детях, а кто позаботится об этих детях, о других детях, которые не могут уехать? Они, что же, достанутся тем фашистам? Мои собственные вопросы словно застали меня врасплох. И я увидел ситуацию по-новому. Нет! Я не хочу этого! Я не хочу это позволить! Пусть сами фашисты убираются куда угодно – это моя страна, я хочу жить здесь, и я буду жить здесь. Если это кому-то не нравится – пусть убираются они! В этот момент у меня появилось столько злости, что я вдруг перестал бояться и сомневаться. Внутри сформировалась позиция, сила, решимость и ясность. Я перестал чувствовать себя жертвой. Мне кажется, я увидел, что мне нужно делать дальше. Это может показаться чем-то патетическим, но вскоре после этого я разорвал эмиграционные анкеты. Таким образом, я решил свой вопрос с эмиграцией.

На тот вопрос, прозвучавший на среде у Либиха «Почему вы вернулись, не остались в Америке?», я ответил: «Здесь у меня мои друзья, мое дело, то, чем я живу». Я не стал тогда пускаться в детали.

Вопрос этот, правда, несколько раз возвращался ко мне позже, но ответ уже был внутри, тогда как вопрос оставался снаружи.

Проект «Конкорд-Гармония»

Идея совместного образовательного проекта обсуждалась нами с Томом Йомансом еще в 1990 году, вскоре после того, как мы познакомились. В письме Тома к нам в марте 1991 года в общих чертах содержались наброски будущей трехлетней программы подготовки. В окончательном варианте мы сформулировали его летом 1992 года, когда мы с Марком приехали в Конкорд в летнюю школу по духовной психологии. Тогда во время наших многочисленных бесед с Томом проект оформился окончательно. Могу даже указать точно место, где это произошло, – на поляне перед зданием Конкордской Академии, под большим тенистым деревом. У нас с Томом потом появилось выражение «встреча под деревом». Основная цель проекта заключалась в создании в Санкт-Петербурге тренингового центра, соответствующего современным стандартам практической подготовки специалистов в области терапии и консультирования.

Том основал Институт «Конкорд» в 1990 году, он был инициатором и организатором нескольких конкордских летних школ и конференций по психосинтезу и духовной психологии. Родом из Новой Англии, Том получил отличное образование: он учился музыке и литературе в Гарвардском университете в США и в Оксфорде в Англии. В конце 1960-начале 1970-х годов он заинтересовался психологией и педагогикой. Закончил аспирантуру в Калифорнийском университете у Джорджа Брауна (George Brown), обучался у него гештальт-терапии и защитил докторскую диссертацию. Джордж и его жена Джудит – замечательные гештальт-терапевты, много лет работавшие с Фритцем Перлзом. Джудит трижды приезжала в Петербург и проводила тренинги для сотрудников «Гармонии» и наших выпускников. В период своего обучения у Джорджа Том познакомился с другими его учениками, среди которых были Нильс Грендстад из Норвегии и Марко де Врис из Голландии. В США и особенно в открытой всему новому, оригинальному и экстравагантному Калифорнии 1960-е и начало 1970-х годов было эпохой расцвета идей гуманистической психологии. Одно за другим появлялись новые направления терапии. Психология в Америке бурно развивалась, это было время надежд, творческих поисков и экспериментов. Примерно тогда Том заинтересовался психосинтезом, и вместе с женой Энн они поехали учиться в Италию к Ассаджиоли. Том рассказывал, что он тогда был очень серьезным молодым человеком, много читал и размышлял, а Энн, наоборот, отличалась большей открытостью и была настроена скорее на эмоциональное постижение. После первой встречи и знакомства Ассаджиоли рекомендовал Тому больше гулять и любоваться природой; видя желание Тома докопаться до сути вещей, он говорил ему: «Оставь немного место для тайны». А Энн он дал письменные задания, и ей пришлось много времени проводить за книгами в библиотеке. Через несколько месяцев, вернувшись в Калифорнию, Том и Энн начали работать в Институте психосинтеза на Сакраменто-Стрит в Сан-Франциско. Этот институт просуществовал около десяти лет, а потом распался.